Большое Крыло. Притча

11 Гусенштейн

— С Гусенштейном? Но он такой дотошный, и когда с кем-то что-то случается, он всегда ставит им это в вину, — сказал Гомер.

— Я бы так не говорил. У него имеются кое-какие ценные идеи, которые тебе неплохо было бы побыстрее усвоить. Он тебе сейчас нужней всего, — заверил Дедушка.

— Дедушка, я тебе, конечно, верю, — воскликнул Гомер, — но неужели мне и в самом деле так уж необходимо иметь с ним дело? А что, если я его не разыщу? Ты же знаешь, он часто бывает занят. А вдруг я не пойму то, что он скажет?

Но увидев, что справа к нему приближается не кто иной, как профессор Гусенштейн, Гомер понял всю тщетность своих отговорок.

— О, профессор, мы как раз о вас говорили, а вы тут как тут, — бодро выпалил он, когда тот подошел.

— Я здесь вовсе не случайно, и тебе прекрасно об этом известно, — взъерошив перья, произнес Гусенштейн. — И ты не просто говорил обо мне. Ты думал о своем уровне готовности, ты пытался его оценить, и ты готов приступить к тренировкам.

Гусенштейн расплылся в улыбке, и Дедушка расхохотался.

— Знаешь, почему у некоторых казарок возникает столько трудностей в отношении полета? — спросил Гусенштейн, обращаясь к Гомеру. — Потому что они думают о головокружительных петлях и пике, пытаясь при этом лететь прямо. А бывает, что они думают о быстром полете, в то время как им хочется лететь медленно, или же о медленном полете, когда хотят лететь быстро. Когда твоя мысль устремлена влево, а ты сам вправо, результат бывает совершенно непредсказуемым!

Прислушивавшийся к разговору Дедушка встречал каждую из сыпавшихся одну за другой реплик профессора добродушным хихиканьем.

— Ну-у, все это слишком просто, — протянул Гомер.

— Еще бы это было не просто, — расхохотался Гусенштейн. — Это-то просто, а вот ты мыслишь чересчур сложно, тогда как я всегда учу быть проще. Проще! Упрощай! Своди к одному! Все можно привести к общему знаменателю, и этот общий знаменатель — Большое Крыло. Оно — та сила, которой пронизана жизнь, оно лежит в основе всего творения. Если ты способен представить себе это, не усложняя чрезмерно, ты поймешь, чему я пытаюсь тебя научить.

Профессор заговорил медленней.

— В какой-то момент я был вынужден признать, что главный фактор, который управляет моим полетом, — это мои мысли. Пытался ли я анализировать, из-за чего я летаю хуже, чем хотелось бы, или почему мне приходится чаще махать крыльями, — ответ все время был одним и тем же. Мои мысли задают направление моего полета. — Он сделал паузу, давая Гомеру возможность осмыслить сказанное. — Поначалу я обвинял ветер, дождь, восходящие потоки, нисходящие потоки — всё, что только мог. Если я терял управление в воздухе, меня охватывал страх, и я Думал, что здесь все дело в ветре, а мысли мои вовсе ни при чем. В конце концов я усовершенствовал свои летные навыки. Мое тело и каждое из его перышек точно знали теперь, что нужно делать для того, чтобы я попал, куда хочу, в любое место, о котором я только могу подумать. Проблема была только в том: думая о цели своего полета, я то и дело мысленно перескакиваю с одного на другое.

— По правде говоря, я не очень-то верю, что сумею проникнуться Сознанием Стаи, — обдумав услышанное, сказал Гомер. — Не то чтобы я не способен думать о том, куда я хочу попасть, — просто я не слишком верю, что смогу туда добраться.

— Ну допустим, но разве ты не хотел бы этого? — спросил старый профессор.

— Конечно, хотел бы.

— В таком случае твоя задача — мыслить настолько широко, чтобы твой ум вместил Сознание Стаи и отстранился от того, что тебе сейчас не нужно. Совсем просто, не так ли?

— Имеющаяся у тебя система убеждений вступает в противоречие с твоим природным летным инстинктом, — продолжил свой урок профессор.

Произнеся это, он выдержал паузу, чтобы Гомер лучше вник в сказанное.

— Каждый год с наступлением зимних холодов многие из молодых казарок недоумевают, отчего это их перья стали гуще. Ответ один — инстинкт. Они претерпевают множество приспособительных изменений и тренируются так, будто превращение, которое им предстоит, — это нечто совершенно рядовое. Но потом они исполняются восхищения по поводу того, насколько, оказывается, мудра Природа в этом отношении.

Профессор посмотрел на Гомера, как бы оценивая его реакцию.

— Все, что необходимо тебе, чтобы совершить это превращение, имеется у тебя внутри. Только попроси — и ты получишь все это. Я помню то время, когда я сам готовился к первому перелету. Я так боялся — но все оказалось гораздо проще, чем я думал. Ты должен признаться в собственной ограниченности. Ограниченность эта обусловлена теми рамками, в которые ты втиснул свое мышление. А вот теперь слушай-ка меня внимательно, Гомер. Как правило, эти рамки основываются на твоем нынешнем восприятии твоего прошлого опыта. Оно, это восприятие, затуманивает то, что ты видишь перед собой сейчас.

— Минуточку! А что это такое — восприятие прошлого опыта? — спросил Гомер.

— Хорошо, что ты об этом спрашиваешь, — сказал профессор Гусенштейн. — Надо полагать, ты считаешь, что твои полетные возможности ограничены тем, чему ты научился и что испытал в своих прошлых полётах. Это близко к истине, но не вполне верно. Понимаешь, твое представление о прошлом опыте может быть чрезвычайно искаженным. А дело в том, что отношение к прошлому — и именно оно, а не сам прошлый опыт — вполне способно установить пределы тому, чего ты можешь достичь в жизни.

— То есть все, что мне нужно изменить, — это мои представления? — спросил Гомер, пытаясь следовать за ходом мысли профессора.

— Ну, для начала можно было бы избавиться от веры в свою ограниченность. Когда ты летишь во главе стаи, твоя мысль беспредельна и для тебя нет ничего невозможного. Избавившись от убеждений, которые тебя сковывают, ты сделаешь иной всю свою жизнь — именно всю: прошлую, настоящую и будущую!

— Но как же я могу сделать другими прошлое и будущее? — спросил Гомер. — Прошлое уже случилось, а будущее еще нет, — что-то я не вижу, как я мог бы ими управлять.

Гомеру показалось, что он поймал профессора в логическую западню.

— Ты реорганизовываешь прошлое, меняя способ отношения к своим воспоминаниям. Возьмем, например, какое-нибудь болезненное воспоминание из твоего прошлого. Просмотри всю последовательность связанных с ним образов — так, как все происходило в действительности. Если ты теперь быстро пройдешь эту последовательность в обратном порядке, твои воспоминания причинят тебе гораздо меньшую боль. Если ты по-другому интерпретируешь прошлое событие, ты изменишь и связанные с ним эмоции. Точно так же твое восприятие будущего создается именно твоими мыслями о нем. Поэтому важно, чтобы твои мысли о будущем не были ограничены жесткими рамками. По существу, мысли о прошлом и будущем отфильтровывают твое настоящее. Отпустив от себя прошлое и будущее, ты получаешь возможность управлять своим настоящим — а значит, обретаешь власть над всеми временами.

Судя по тому, как вдохновенно говорил профессор, ему самому пришлось пройти через все это. Повисла долгая пауза. Гомер не мог заставить себя поверить услышанному. Как так — вся его жизнь, прошлая, настоящая и будущая, изменится, если он всего-навсего сосредоточит свои мысли на том, что происходит сейчас? Постаравшись собраться с мыслями, он спросил:

— То есть если я буду помнить о том, что нахожусь здесь и сейчас, со мной произойдет какое-то превращение?

— Да, и достаточно необычное. Оно происходит на уровне мысли, несмотря на все намерения и цели, и обычная казарка будет готова чем угодно поклясться, что оно произошло на уровне физической реальности. Вспомни, что, совершая полет, ты сначала должен подумать о том, куда направляешься, а затем исполнить свое намерение, отпустив эту мысль на тончайшем из уровней сознания. Ты должен выпустить ее на свободу, мысленно сняв все ограничения на свой полет.

Голос Гусенштейна звучал теперь мягко и располагающе.

— Непременное условие здесь: ты должен полностью подчинить свой полет Большому Крылу и позволить тому, что ты делаешь, произвести в тебе глубокие перемены. Если ты не отпустишь от себя все мысли, которые тебя беспокоят, ты не сможешь поддерживать в себе Сознание Стаи. Понимаешь, Гомер, во время большого перелета наступает момент, когда твой полет становится самоподдерживающимся и остается таковым до самого конца. Чтобы достичь этого состояния, нужно постепенно увеличивать степень своей сосредоточенности по мере того, как ты продвигаешься от места замыкающего к острию клина. Во время полета тебя в буквальном смысле подхватывает поток. Каждая очередная позиция в строю представляет собой возможность укрепить в себе Сознание Стаи — до тех пор, пока ты не почувствуешь, что ты и Большое Крыло есть одно целое. В этот самый миг ты оказываешься на острие клина и начинаешь лететь, не затрачивая усилий. Именно такую высшую ступень мы называем самоподдерживающимся полетом, — сказал профессор. — Это абсолютно безмятежное состояние, но стороннему наблюдателю кажется, что ты развиваешь усилие, превосходящее все твои способности. Рядовой дикий гусь в рядовой ситуации обессилел бы от одного только этого зрелища. Очень скоро тебе представится возможность испытать это состояние самому, так что давай-ка продолжим наш урок.

Профессор быстрым движением пригладил перья.

— Как ты уже знаешь, большой перелет совершается в клинообразном строю, у которого имеется длинное и короткое крыло. Левый фланг клина обязательно короче правого — в противном случае строй не сможет лететь. Место на коротком крыле занимают старые, ослабевшие птицы, а также те, кто уже осознает необходимость перелета, но еще не готов работать на длинном крыле.

Но тебе предстоит лететь на длинном крыле. Основное различие между большим и малым флангами состоит в том, что на длинном крыле птицы меняются местами. Замыкающая птица длинного крыла постепенно перемещается вдоль строя до тех пор, пока не займет место на острие. Длинное крыло — это фланг силовой, и короткое крыло движется в его тени, точно так же, как замыкающая птица движется в тени той, что летит перед ней.

— Почему же в таком случае не все хотят, чтобы с ними произошла такая трансформация? — спросил Гомер.

— У каждого из нас припасено излюбленное оправдание, к которому он прибегает во всех возможных ситуациях. Чем больше времени дикий гусь потратит на разработку такого оправдания, тем охотней он станет им пользоваться при малейшем затруднении. Наши мысли — они ведь для нас как родные дети. Они возникают внутри нас и с нашей помощью. Бывает, мы встаем на их защиту даже зная, что они ошибочны. Мы терпеть не можем отказываться от того, что создали, или хотя бы исправлять то, что мы создали не так.

— Гм, мы действительно достигаем немалых успехов в самооправданиях, — прочистив горло, сказал Дедушка. — Одни и те же отговорки — вроде того, что «я слишком стар», «слишком молод», «мне нравится здесь», — мы умудряемся использовать для пяти или шести совершенно различных ситуаций.

— Я хочу избавиться от своих отговорок, — сказал Гомер.

— Иногда стоит присмотреться к ним и от души посмеяться, — ответил Дедушка. — Кроме того, когда кто-то рядом с тобой прибегает к явно глупым и нелогичным отговоркам, очень полезно помочь ему от них отказаться. А еще неплохо понаблюдать, как одна казарка помогает другой справиться с очень серьезными оправданиями.