Бомба для Сталина. Внешняя разведка России в операциях стратегического масштаба

Политические альтернативы князя Сапеги

Г лавой польского представительства в Алма-Ате юридически числился пан Венцек, которого поляки объявили «социалистом», считая, видимо, что в коммунистической России так будет лучше.

Фактическим же руководителем польского представительства и главой военной миссии был князь Сапега, человек лет пятидесяти, юрист, аристократ и дипломат высшего класса, в совершенстве владевший пятью языками: польским, русским, немецким, французским и английским. По его словам, он владел двумя замками и домами в Варшаве, 28 тысячами десятин земли – половина из них после «освободительного похода» Красной Армии в 1939 году оказалась за границей. Семья Сапеги – жена, два сына и две дочери – оставались в Польше, но о них князь не беспокоился, рассчитывая на прочные связи супруги в немецкой среде.

Помощником князя был шестидесятилетний подполковник По-горский, в прошлом крупный помещик, владелец тридцати тысяч десятин земли, огромных поместий и сахарных заводов – своего достояния он лишился в том злосчастном для него тридцать девятом. Из всех богатств оставался теперь лишь один антикварный магазин в Париже, но и тот, как не без оснований полагал пан Погорский, был разграблен немцами.

Личные интересы, пронизанные антисоветскими, антирусскими настроениями, закономерно формировали и их политическую позицию. Вокруг этой тройки вертелось несколько младших офицеров и лиц для разных поручений.

Полякам удалось собрать шестидесятитысячное войско. Оно разместилось вдоль железнодорожной линии Ташкент – Алма-Ата – Семипалатинск. В частях все настойчивее поговаривали, что «Черчилль приказал» их правительству в Лондоне переправить эти формирования в Индию. На советско-германский фронт, где решалась судьба войны, не было отправлено ни одного польского солдата.

Узнав об американском бизнесмене, поляки, естественно, заинтересовались новым соседом. Со своей стороны, «американец» поручил секретарю созвониться с канцелярией польского уполномоченного и сообщить, что он как представитель американской фирмы «Фоксборо» хотел бы нанести «визит вежливости».

Ответ и приглашение были получены немедленно. Ровно в 17 часов, как и полагается в таких случаях, г-н «Д» явился в канцелярию. Все поляки были в сборе. Завязался дружеский разговор. Открыли бутылку вина и представитель фирмы «Фоксборо» предложил тост за Польшу.

Через несколько дней поляки нанесли ответный визит. Вечер прошел удачно. Дружеские отношения американского бизнесмена и князя Сапеги крепли. Особенно после небольшой проверки. Как-то к американцу заглянул молодой польский офицер и от имени пана Венцека предложил завезти с оказией почту в американское посольство в Куйбышеве. Поблагодарив за любезность, бизнесмен написал своему другу в американском посольстве и сам занес письмо в польскую канцелярию.

Еще через несколько дней «американец» пригласил Сапегу переговорить по интересующему их обоих делу. Попов документально точно зафиксировал этот важный разговор.

«Когда Сапега вошел, я сказал: «Очень хорошо, князь, что вы пришли, я хочу с вами сегодня серьезно переговорить, так как положение на всех фронтах тяжелое и нужно быть ко всему готовым».

Сапега ничего не ответил, но окинул взглядом накрытый стол. Он любил выпить. Не приступая к деловому разговору, я предложил Сапеге сесть и налил водки. Мы выпили. Я налил по второй рюмке и перешел к делу.

«Князь! Мы с вами знакомы недавно, но ваше имя мне и многим политическим деятелям в США известно давно. В Польше вы занимаете одно из первых мест. Международное положение и положение на фронтах неопределенно. Каждый из нас должен сделать все возможное для победы над Германией и Японией. Польский народ борется вместе с американским, и мы с вами не должны стоять в стороне. Зная вас как благородного человека, я с вами буду совершенно откровенным и надеюсь, что этот разговор останется между нами. Прошу вас заметить, что в СССР, кроме вас, никто не знает о том, что я вам сейчас скажу. Я должен сообщить, что я не только веду официальную работу представителя американского Технического бюро, но и выполняю секретные поручения своего правительства. В связи с этим я прошу вас, в случае необходимости,

80 оказывать мне здесь помощь. Я уверен, что ваша помощь будет в свое время оценена в Вашингтоне».

Сапега, услыхав о моей секретной политической работе на американцев, с сияющей улыбкой взял мою руку и начал трясти. «Я очень рад, дорогой мистер Д., признаюсь, что для меня это поистине откровение. Кто бы мог подумать, что такой скромный человек ведет здесь серьезную работу. Мы между собой говорили о вас, как о скромном техническом работнике, но ни один из нас не допускал мысли, что вы могли вести такую работу. Конечно, дорогой мистер Д., если я в состоянии что-нибудь сделать для вас, то я к вашим услугам».

…После того как Сапега согласился оказывать мне помощь в секретной работе в «пользу США», мы с ним основательно выпили, но о деле больше не говорили».

Контакты Попова с Сапегой выявили подлинные намерения князя и определенных кругов Польши.

Разъясняя свою политическую позицию, Сапега утверждал, что формирующуюся польскую армию необходимо прежде всего вооружить, а затем нужно быть готовым ко всему. Политическое положение таково, что, возможно, польской армии придется выполнять ответственную роль в случае, если большевики начнут мирные переговоры с немцами. Может быть, такую же роль, какую выполнила чехословацкая армия в Сибири после первой мировой войны, когда большевики решили выйти из войны. «Мы должны занять такую же позицию, если большевики вздумают изменить делу союзников», – заявил Сапега.

Откровения князя раскрывали далеко идущие замыслы, особенно в сопоставлении с той ролью, которую сыграл в гражданской войне чехословацкий корпус, подняв мятеж от Урала до Владивостока. Итак, речь шла о том, чтобы получить на советском южном фронте самостоятельный участок, а затем, организовав восстание в Иране, открыть немцам путь на Ближний Восток. В другом варианте: без расчета на самостоятельный участок в момент наивысшего напряжения сил Красной Армии предполагалось нанести ей удар в спину и облегчить вермахту выход на Ближний Восток. Так готовилось предательство не только России, но и ее союзников.

«Об этих планах поляков я немедленно доложил руководству, – писал Попов. – Конечно, сразу же последовала соответствующая реакция с нашей стороны: было отобрано оружие у польской армии. На каждую воинскую часть польской армии было выдано «по три берданки» и на каждую «берданку» по три патрона.

Наверное, для многих польских патриотов – и тех, кто ушел позже с Андерсом, и тех, кто сражался в рядах дивизии имени Костюшко плечом к плечу с советскими воинами – такие действия советских властей выглядели неоправданными, даже оскорбительными. Но в тех конкретных исторических условиях они были единственно возможными. Драматические страницы советско-польских отношений в те годы, трагедия Катыни отзываются и сегодня. Но только полная правда о прошлом может стать фундаментом доверия.

Узнав о затруднениях в официальных контактах английской и советской разведок, свой вариант сотрудничества предложили американцы. Деловое предложение Председателю Совнаркома передал посол США в СССР Гарриман.

В декабре 1943 года в Москву прибыл начальник Управления стратегических служб (так называлась американская разведка) генерал Уильям Донован. Переговоры с Донованом вел начальник советской разведки П. Фитин. Службы Донована и Фитина подготовили соглашение о контактах двух разведок. Документ одобрили Сталин и Молотов.

Соглашение предусматривало обмен разведывательной информацией, взаимные консультации во время проведения «активных разведывательных действий», содействие в заброске агентуры в тыл противника, обмен диверсионной техникой и некоторые другие совместные акции.

Официальным представителем американской разведки в СССР Донован назначил военного атташе США в Москве генерала Дина. Фитин положительно оценивал опыт сотрудничества советской и американской разведок, в частности, до открытия «Второго фронта». Обмен разведывательной информацией, главным образом военной, о Германии и ее союзниках носил позитивный характер, – писал он. – Передававшаяся нам информация в основной ее массе направлялась в Разведывательное управление Красной Армии и, как мне известно, в значительной части подтверждала или дополняла имевшиеся у нас сведения. В свою очередь мы передавали информацию о немецких войсках, их перемещениях, вооружении, особенно частей, находившихся во Франции, Бельгии, Голландии, так как эти страны их более всего интересовали…

…Через полгода наши контакты с американской разведкой, как и с английской, постепенно стали ослабевать, а вскоре после открытия второго фронта, вообще прекратились».

И это понятно. Союзники боялись усиления советского влияния в послевоенной Европе.

Однако в разгар войны и США, и Англия были заинтересованы в обмене разведывательной информацией. Особенно тесно эти страны сотрудничали между собой. В критический для Великобритании момент, когда пала Франция и, казалось, немцы предпримут высадку на Британские острова, Черчилль и Рузвельт предусмотрели комплекс мер на самый крайний случай. Даже на случай «вынужденной сдачи крепости» (захвата Англии немцами). В Соединенные Штаты предусматривалось вывезти все, что могло укрепить Германию.

Англия к тому времени располагала уникальными научно-техническими материалами, имевшими военно-стратегическое значение. Она добилась значительных успехов в области атомных исследований, радиолокации, реактивных двигателей, химического оружия, средств противолодочной обороны… Документация в оригинале или дубликатах, образцы, описание технологий с лета 1940 года стали доставляться в США. «Самый ценный груз, когда-либо прибывавший на наши берега», – так оценило эти «посылки» американское Управление исследований и разработок.

Бесспорными лидерами разведки времен второй мировой войны были Англия и США. Английской разведке вновь, как и в годы первой мировой войны, удалось овладеть германскими кодами. Тогда – раздобыв немецкий дипломатический шифр, сейчас – заполучив образец немецкой шифровальной машины «Энигма». Англичане мобилизовали все силы, чтобы раскрыть принципы кодирования, используемые этой машиной. Удача, как волшебный ключик, открывала самые главные секреты рейха: радиограммы вермахта, политических и карательных ведомств.

Черчилль сделал все возможное и невозможное, чтобы не упустить такой шанс. По его приказу в неприметном местечке Блэчли были тайно собраны первоклассные ученые – лингвисты, криптографы, математики… Премьер-министр засекретил тайну Блэчли даже от своего правительства и Генерального штаба. Лишь президенту США Ф. Рузвельту и одному-двум лицам из его самого близкого окружения Черчилль доверил секрет. Чтобы ускорить поиск разгадки «Энигмы», Рузвельт распорядился направить в Блэчли американских криптографов и первые компьютеры.

Уже осенью 1940 года англичане прочитали первые германские шифротелеграммы. В США в то же время подступили к тайнам японских шифров. Рузвельт и Черчилль все более полно узнавали из этих источников самые сокровенные тайны держав «оси».

Дешифрованные немецкие материалы под грифом «Ультра» и японские – под грифом «Чудо» докладывались практически только президенту США и премьер-министру Великобритании.

В начале ноября 1940 года из очередного сообщения под грифом «Ультра» Черчилль узнал о варварском плане Германии: 14 ноября самолеты «Люфтваффе» совершат террористический налет на английский город Ковентри. Поставлена задача: стереть его с лица земли.

Черчилль принял драматическое решение: в интересах сохранения тайны государственной важности не предупреждать городские власти о налете. В назначенный день фашистские бомбардировщики появились над Ковентри. От города осталось одно название. Эта варварская акция даже вошла в словарь войны: есть в нем термин – «ковентрировать».

Рузвельт знал о мучительной дилемме, которую пережил Черчилль. Однако еще остается неизвестным другой вопрос – стоял ли такой же выбор перед Рузвельтом в канун нападения японцев на Перл-Харбор? Ведь американцы знали японские шифры!

Рузвельт и Черчилль также знали точную дату нападения гитлеровской Германии на Россию – 22 июня 1941 года. Они знали даже о том, что по первоначальному варианту плана «Барбаросса» Гитлер намечал вторжение на 15 мая. Точно так же Рузвельт и Черчилль владели почти всей информацией о «заговоре генералов» против Гитлера.

Правда, о первых двух годах войны этого не скажешь. «Британское правительство, например, было захвачено врасплох тем, что гитлеровцы оккупировали Данию и Норвегию в апреле 1940 года. Лондон не знал также и о слабости французской армии и не имел достаточного представления о подготовке германского наступления на Западе в мае 1940 года, приведшего к спешной эвакуации английского экспедиционного корпуса из Дюнкерка и капитуляции Франции»23.