Бомба для Сталина. Внешняя разведка России в операциях стратегического масштаба

У роковой развилки

Успеху дипломатии и внешней разведки, безусловно, содействовала новая экономическая политика. История НЭПа все еще нуждается в серьезных не конъюнктурных исследованиях. Тема остается актуальной и в наши дни. Почему Ленин, преодолевая сопротивление сильного лево-экстремистского крыла в партии и, возможно, самого себя, круто повернул внутреннюю политику от аскетически сурового «военного коммунизма» времен гражданской войны? Серьезным основанием для перехода к новой политике было массовое недовольство рабочих, крестьянские восстания, кронштадтский мятеж в марте 1921 года, подавленный крупными соединениями под командованием Тухачевского.

Новая многоукладная экономика включала капиталистический сектор. Здравомыслящая Россия с удовлетворением восприняла курс, который выводил страну из глубокого кризиса и предвещал своеобразный ренессанс.

Предстоит изучить много все еще малодоступных архивных материалов, чтобы ответить на вопрос: НЭП – «временное отступление»? Или – «всерьез и надолго»? Оба утверждения принадлежат Ленину. Однозначного ответа пока нет. Сомневаюсь, что он вообще возможен. Скорее всего Ленин выступал в данном случае как прагматик и действовал в зависимости от результатов и обстоятельств.

Но бесспорным представляется, что Ленин и те люди из «старой большевистской гвардии», которые ввели НЭП, являли собой наиболее образованный, «европеизированный» слой в партийном руководстве, ориентированный, безусловно, на интеграцию с западной культурой. Не случайно они так жаждали революции в Германии и единения с ней. Так же как не случайно и то, что с 1921 года Ленин и его соратники обратились к европейскому и американскому опыту научной организации труда в промышленности. Ленин поощрял поиски Гастева, исследования в сфере товарно-денежных отношений, новаторские работы Чаянова, рекомендовал использовать в местных условиях опыт Тейлора и Форда.

Разумеется, далеко не всем в коммунистической партии нравилась такая политика, в особенности новому поколению большевиков, призванных к активной политике революцией, гражданской войной, тем, кто уверовал в силу как самый эффективный способ решения всех социальных проблем.

Ленинский НЭП в глазах этих людей, интуитивно ориентировавшихся на патриархально-коллективистские традиции русской общины, которые сливались у них с примитивно понятым коммунизмом, вызывал неприятие и ассоциировался с отступлением от принципов коммунистической уравнительности. Фабрично-заводские рабочие, опора революции, были также дезориентированы и расколоты столь крутым «поворотом к капитализму». Наступило время фракционной борьбы в партии и непредсказуемого субъективизма в политике. В такой ситуации идеологические установки приобретали значение самодовлеющей силы.

Именно настроения этих слоев в партии и обществе позднее использовал Сталин, устраняя от власти «тонкую прослойку» старой партийной интеллигенции и устанавливая личную диктатуру.

Ленин ушел из жизни, оставив выбор курса своим преемникам. Они не сумели найти решение, альтернативное казарменному, административно-командному коммунизму. НЭП был свернут.

В условиях многоукладной экономики и активного взаимодействия России с иностранными государствами на мировой арене дипломатия и внешняя разведка обретали новые возможности.

Открывалось широкое поле для внешнеполитического маневра и крупномасштабных начинаний в государственных интересах. Ленинский НЭП морально подорвал внутреннюю контрреволюцию, укрепил политические основы работы внешней разведки.

В профессиональном плане советскую внешнюю разведку тех лет отличали, по крайней мере, две особенности. Первая из них была обусловлена спецификой исторического момента и характеризовалась тесной связью, слитностью разведки и контрразведки. Другая особенность уникальна и, пожалуй, не имеет аналогов в мировой практике одной из древнейших профессий. Речь идет об активном взаимодействии с иностранными коммунистическими партиями.

История сложилась так, что зарубежный противник – иностранные интервенты – и внутренние антисоветские организации выступили против революционного правительства единым фронтом, на единой территории. Первые операции разведчиков начинались в контрразведке: разоблачение нелегальных каналов связи, крупных эмигрантов – Чернова, Милюкова, Маркова, Керенского, на Украине – связей Петлюры, Скоропадского, Коновальца, Мельника… В этих операциях раскрылся талант Я. Давыдова, С. Могилевского, М. Трилиссера, Я. Петерса, А. Артузова, Я. Берзина… Все они были соратниками Дзержинского. И все вместе создавали разведку как важнейший институт государственности.

Несколько подробнее расскажу об Артузове, возглавлявшем в 1930-1936 гг. внешнюю разведку. Артузов (Артур Фраучи) – обрусевший швейцарец, связал свою жизнь с ленинской группой, большевиками, Россией. Солидный опыт подпольной работы пригодился ему в ВЧК, где Артузов возглавлял контрразведывательный и Иностранный (ИНО) отделы. По существу, он основал свою школу профессионального мастерства. В 1931 году для оперативного состава Артузов прочитал цикл лекций о выдающихся контрразведывательных операциях 1921-1927 годов, которыми он руководил совместно с Менжинским.

Это был глубокий и яркий анализ работы контрразведки по ряду дел: ликвидации заговора руководителя английской миссии в Москве Роберта Брюса Локкарта; раскрытию и пресечению деятельности «Союза защиты родины и свободы» Бориса Савинкова; «Монархической организации центральной России» («Трест»); «техника» вывода в Россию и арест Сиднея Джорджа Рейли-Розенблюма, английского разведчика; пресечение ряда крупных террористических акций…

Сам Артузов в 1923-1925 годах завербовал атташе польского посольства в Москве – майора Генштаба и приближенного маршала Пилсудского, помощника японского военного атташе, атташе эстонского посольства… На его лекции нередко заглядывали, чтобы вспомнить былое, герои операций разных лет, великолепные разведчики А. Федоров, С. Пузицкий, Р. Пиляр, Я. Ольский…

Разведка сумела внедриться в одну из самых мощных и агрессивных организаций белоэмигрантского движения за рубежом – «Российский общевойсковой союз» (РОВС). Во главе РОВС в 1928 году после смерти барона Врангеля встал генерал Кутепов. Союз организовал филиалы в Париже, Праге, Софии, Варшаве… Оттуда забрасывались в Россию террористические офицерские группы. Кутепов поддерживал тесные контакты со спецслужбами Франции, Польши, Румынии, Финляндии.

Под руководством Менжинского в 1923-1924 годах была разработана система операций для развала РОВСа: «Трест-2», «Д-7», «С-4», «Заморское», «Академия». Пик борьбы пришелся на 30-е годы, когда генерал Кутепов был похищен и вывезен в Советский Союз, а против его преемника генерала Миллера был совершен террористический акт. Но это было уже после Менжинского и Артузова. Во время второй мировой войны Общевоинский союз прекратил свое существование.

Почерк Артузова отличался направленностью на интеллектуальное начало в профессиональной деятельности. Эту линию, вопреки сталинскому лихолетью, утверждали в своей практике выдающиеся профессионалы разведки – В. Зарубин, А. Коротков, И. Агаянц, И. Ахмеров, В. Рощин, Б. Гудзь, Е. Мицкевич, И. Чичаев… Уровень одаренности личности имеет решающее значение в разведке, он определяет сферу и качество общения в высших государственных и иных социальных кругах.

В блестящей плеяде первого поколения советских разведчиков судьба Ивана Чичаева привлекает внимание причастностью к главным событиям века. Он на равных беседовал с государственными деятелями, определяющими политику в Европе 30-40-х годов. Докладывал Сталину, советовался с де Голлем, наедине рассказывал о русских делах королю Норвегии Хокону VII, из рук президента Бенеша получил информацию о «главном военном секрете» Гитлера, виделся с королем Югославии Петром, распивал чаи с советским послом в Швеции Александрой Коллонтай…

В Москву Ваня Чичаев подался за знаниями. Его родное село Ускляй затерялось на равнинных просторах неподалеку от крупной железнодорожной станции Рузаевка. Но вечерние курсы при столичном университете Шанявского пришлось заменить на окопные – грянула первая мировая война.

После Февральской революции рассудительного, авторитетного и сообразительного солдата выбрали в совет полка, там знакомый большевик познакомил товарища с ленинской программой. Летом 1919 года И. Чичаев возглавил Рузаевскую железнодорожную ЧК. Встреча со старым большевиком А. Васильевым укрепила его в сделанном выборе. Васильев, назначенный российским полпредом в Монголию, предложил Чичаеву работать с ним. В Урге (Улан-Батор) Иван занимался охраной российского представительства, готовил условия для переговоров И. Уборевича с Чойбалсаном, нанес визит вежливости религиозному лидеру Монголии Бог-до Гэгэну, вручил ему подарки российского правительства.

В 1925 году И. Чичаева утверждают референтом по Японии. Он изучает язык, литературу, культуру страны, бывает на докладах у Чичерина. В общении с известным дипломатом получает навыки аналитической работы.

Чичаев восхищен организованностью и самодисциплиной ленинского соратника: «У Г.В. Чичерина была своя система работы. У него всегда находились под рукой в кабинете копии важнейших документов и нот, многочисленные справки и карты, он вел свою картотеку, куда заносил данные по истории, географии, справки на иностранных политических деятелей. Георгий Васильевич был прекрасно образован, обладал замечательной памятью, при подготовке важных документов и аналитических обзоров обходился без посторонней помощи».

Школа Чичерина особенно пригодилась, когда Чичаев в августе 1927 года получил назначение в Сеул – Генеральным консулом. В оккупированной Корее ему предстояло работать «по Японии».

Генеральное консульство располагалось в одноэтажном особняке бывшей царской миссии в центре Сеула. Особняк был окружен тенистым парком и… толпами просителей. Разумеется, организованных. Как установил Чичаев, консульство блокировала японская контрразведка, избрав «тактику осаждения».

Чичаев использовал эту тактику парадоксальным образом, рассчитывая перевербовать японских агентов из числа русских. И это ему удалось. Так был привлечен «Апо» – сотрудник японской контрразведки, в прошлом царский офицер.

Можно было только догадываться о превратностях судьбы этого уже немолодого человека, имевшего доступ к секретным материалам японцев. О цене, «уплаченной» им за доверие японцев, никто не знает. Скорее всего, соглашаясь сотрудничать с советской разведкой, он стремился искупить свою вину перед Родиной.

«Апо» служил в штабе японской контрразведки, нередко дежурил по ночам. Именно этот человек передал Чичаеву списки агентуры японцев в Советском Приморье. На ночных дежурствах в штабе, открывая сейф начальника контрразведки региона, он фотографировал необходимые материалы. Так в руки советской разведки попал документ, наделавший в свое время много шума в мировой прессе. Речь идет о так называемом «меморандуме Танаки».

Премьер-министр и министр иностранных дел Японии барон Гинти Танаки разработал… план поэтапного установления японского мирового господства и обратился к императору Хирохито с просьбой содействовать его реализации. Танаки указывал цели, по которым предстояло наносить точные и неожиданные удары.

«Япония не сможет устранить свои затруднения в Восточной Азии, если не будет проводить политику «железа и крови», – писал Танаки. – Но, проводя эту политику, мы окажемся лицом к лицу с Соединенными Штатами Америки… Если мы в будущем захватим в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить США… Но для того, чтобы завоевать Китай, мы должны завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы сначала должны завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны и страны южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами…

Распоряжаясь всеми ресурсами Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, Архипелага, Малой Азии и даже Европы…»

Воспаленному мозгу Танаки грезилась и Россия: «В программу нашего национального роста входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить наши мечи с Россией на полях Монголии в целях овладения богатствами северной Маньчжурии».

Фантастичность замыслов поначалу вызвала у Чичаева сомнения: не фальшивка ли перед ним? Но почти одновременно документ такого же содержания был добыт Харбинской резидентурой. В последующие 15-20 лет японские военно-морские и сухопутные силы действовали почти в полном соответствии с этими замыслами5.

Вырисовывалась довольно полная картина стратегических замыслов самураев. А какова ближайшая тактика их внешнеполитических авантюр? Ответ на этот вопрос удалось получить, когда в 1927 году в Маньчжурии российская разведка перехватила документальный план – карты и схемы, выполненные сотрудниками мятежного генерал-лейтенанта Андогорского по заданию японцев. В них рассматривались планы военной экспансии Японии в Монголию через Халхин-Гол с последующим захватом Улан-Батора, оккупация МНР и превращение ее в опорную базу борьбы за русское Приморье.

Генерал-лейтенант Андогорский – эмигрант, военный теоретик, бывший начальник академии Генерального штаба Российской армии. С февраля 1923 года фигурировал в списках «российских правительств», которые составляли белоэмигранты и японцы. Он регулярно поставлял пространные «докладные записки» начальнику японской военной миссии в Харбине генералу Савада, подталкивая японцев к военному вторжению в Приморье.

Японская военная миссия в Харбине направляла деятельность прояпонских организаций во всей Маньчжурии. Под «крышей» различных исследовательских бюро, экспортно-импортных контор, банков, представительств зарубежных предприятий и фирм подвизались сотни, а то и тысячи кадровых разведчиков и агентов.

С ними трудно было бороться на равных, приходилось настойчиво искать слабые места, компенсируя неблагоприятное соотношение сил. Выяснилось, к примеру, что японцы обходятся без дипкурьерской связи, переписку со своими центрами ведут, используя китайскую почту, принимая определенные меры предосторожности.

Осуществляя свой замысел, японцы намеревались забросить в Советский Союз диверсионные группы, усилить там свою агентуру, готовили серию вооруженных прорывов на границе.

Разведке – в те годы в Маньчжурии работали В. Рощин, Э. Такке (Гурский), П. Попов, профессора-японисты Мацокин и Р. Ким – удалось установить имена командиров боевых групп. Так, отряд белогвардейцев генерала Карлова, перейдя границу, должен был перерезать Амурскую железную дорогу между Хабаровском и Благовещенском. В 1927 году при двух последовательных попытках пересечь с боем границу отряд был уничтожен. Прорыв отряда под командой генерала Сахарова японцы отложили, заподозрив утечку информации. Как видим, Сахаров пренебрег советом Попова и остался служить у японцев, правда, уже не на расфасовке зубного порошка.

В 30-х годах Япония все-таки осуществила задуманное и предприняла вооруженные акции у озера Хасан и на реке Халхин-Гол. В обоих крупномасштабных столкновениях с Красной Армией войска императорской Японии потерпели, как известно, поражение.

Анализируя документы, связанные с Японией, оказавшиеся в поле зрения сеульской резидентуры, И. Чичаев и его сотрудники в 1927 году пришли к стратегически важному выводу. По их мнению, в японских правящих кругах противостояли друг другу две концепции. Сторонники первой поддерживали военную экспансию на юг, чтобы овладеть юго-западным бассейном Тихого океана, за это особенно ратовала «морская партия» в японском руководстве и военно-морской флот. Другая позиция считала главным направлением атаки материк, чтобы овладеть Китаем и русским Дальним Востоком; эти цели активно поддерживало командование сухопутной армии.

В принципе эти две магистральные линии определяли борьбу в японском руководстве вплоть до осени 1941 года, когда было принято решение отказаться от нападения на Дальний Восток и направить все силы на юг. Эта информация имела жизненно важное значение для Советского Союза, и ее своевременно сумел добыть Рихард Зорге. Но об этом позже.

Как было отмечено, одной из особенностей советской внешней разведки являлись ее активные связи с иностранными коммунистическими партиями. Именно это прямо или косвенно привело и к крупным успехам, и к трагическим событиям в освободительном движении XX столетия.

В годы революционной эйфории большевикам казалось, что их руками закладываются основы новой цивилизации. Вот-вот весь мир воспримет идеалы Октябрьской революции. «Рука Москвы» помогала создавать и укреплять компартии во всех более или менее крупных странах. Для координации революционных действий в марте 1919 года был создан Коминтерн. В большевистской партии образовалось сильное леворадикальное крыло, представленное прежде всего Львом Троцким с его политикой экспорта революции, вплоть до военных акций. Попытки подтолкнуть «запаздывавшую пролетарскую революцию» в Западной Европе повторялись в тех или иных формах вплоть до середины 20-х годов. Вмешательство извне толкало национальную буржуазию западных стран к активной самозащите, к поискам сил, способных погасить революционную волну, даже с помощью фашизма. Пример показала итальянская буржуазия.

Попыткой экспорта революции была польская компания 1920 года. В случае успешного наступления армии Тухачевского на Варшаву Ф. Дзержинский был бы назначен главой польского правительства. Успех предполагалось развить в странах Западной Европы, прежде всего в Германии. Коммунисты европейских стран рассматривались как боевой резерв Коминтерна.

С подписанием договора между Россией и Польшей Ленин, вероятно, первым среди большевиков осознал, что экспорт революции в Западную Европу на штыках русского пролетариата обречен. Надежды на мировую революцию, характерные для самых первых месяцев после Октября, таяли на глазах. Мало кто уже вслед за председателем Коминтерна Г. Зиновьевым мог поверить, что «в течение года вся Европа станет коммунистической».

Однако даже после поражения под Варшавой и особенно в связи с болезнью Ленина экстремистское крыло в партии и правительстве предприняло ряд «революционных» авантюр. Осенью 1923 года началась всегерманская забастовка пролетариата, и правительство Баварии объявило об отставке. Компартия Германии и Исполком Коминтерна истолковали эти события как «начало мировой социалистической революции» и обратились в Москву за помощью. Помощь не задержалась.

На нелегальную работу в Германию была переправлена большая группа партийных и военных работников. Им предстояло закладывать базы с оружием, готовить боевые отряды… Советский разведчик С. Пупко-Фирин, помощник руководителя военной разведки РККА Берзина, возглавил военный отдел ЦК КПГ. Правда, ненадолго. Его раскрыла французская агентура.

Пройдут годы, и эта безоглядная политика ультра-революционеров дорого обойдется коммунистическому движению. Наступит трагическая расплата, прежде всего для национальных компартий, обвиненных в подрывной деятельности против своих стран, демократии.

И все же факт остается фактом: в 20-50-е годы коммунистические идеалы находили сочувствие в среде различных социальных слоев, включая солидные политические и научные круги, в большинстве стран мира. Этим обстоятельством не без колебаний пользовались в Москве.

А. Артузов – с 1930 года он возглавлял внешнюю разведку – прекрасно понимал, что мировая революция – опасная иллюзия. И, значит, нельзя давать ни малейшего повода для дискредитации компартий, Коминтерна. Своим приказом он запретил «работать по наркоминделовскому направлению».

Однако политическая борьба в Европе развивалась гораздо сложнее, чем можно было предположить. С приходом в 1933 году к власти в Германии фашистов в межгосударственных отношениях в Европе и мире произошла сложная перегруппировка сил, несколько заслонившая антикоминтерновскую истерию. Коммунисты вошли в Народные фронты, и советская разведка вновь, возможно напрасно, прибегла к услугам идейных соратников, а также представителей прогрессивных буржуазно-демократических кругов.

Взглянем на события тех лет с помощью военного разведчика 20-30-х годов Вальтера Кривицкого, человека с большим опытом работы в Западной Европе и в Коминтерне.

Вальтер Кривицкий (Самуил Гинсбург) значился в списках личного состава Разведывательного управления Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) до 1938 года. Псевдоним для оперативной практики – «Вальтер».

Он рано покинул родной Подволочиск, городок на Западной Украине, и, по своему собственному признанию, с 13 лет, сначала стихийно, а затем вполне осознанно вошел в рабочее движение. В 1917 году восемнадцатилетний юноша считал большевистскую революцию «абсолютно единственным путем покончить с нищетой и неравенством» и «с открытой душой вступил в партию большевиков».

Во время войны с панской Польшей в 1920 году Вальтер был направлен в тыл противника – в Варшаву, Львов, немецкую и чешскую Силезию. В то время в тылу польской армии Особый отдел ВЧК совместно с полевым штабом Реввоенсовета создал нелегальную военную организацию, которой предстояло дезорганизовать тыл противника. Пришлось заниматься и диверсиями, и саботажем на транспорте, и добывать для Красной Армии информацию военно-стратегического характера.

После войны, окончив спецкурсы Военной академии РККА, Кривицкий становится профессиональным разведчиком. Жизнь казалась ему наполненной высшим смыслом – близкой мировой революцией. Помните, у Владимира Луговского: «Но трубы Революции гремят по всей земле…»?

Первая загранкомандировка В. Кривицкого пришлась на осень 1923 года. Его срочно направили в Германию. В то время французская армия оккупировала Рур. Германская компартия и Коминтерн, как уже отмечалось, рассчитывали на революционный взрыв в стране, переживавшей острый экономический кризис.

«Группа из пяти-шести сотрудников, в которую входил и я, – вспоминал Кривицкий, – немедленно отправилась в Германию… Мы были посланы для разведки, мобилизации недовольных элементов в Рурской области и подготовки вооруженного восстания в благоприятный момент».

Посланцы Москвы образовали в германской компартии три типа организаций, как определил их Вальтер: партийная разведслужба, действовавшая под руководством Четвертого управления Красной Армии; военные формирования как ядро будущей Красной Армии Германии и Zersetzungstienst – небольшие отряды, предназначенные для разложения рейхсвера и полиции.

«Мы, советские офицеры, – свидетельствует далее Кривицкий, – организовали военные формирования германских коммунистов – основу германской Красной Армии, которой не суждено было существовать, – очень систематически, разбивая их на сотни. Мы составили списки коммунистов-фронтовиков. Из этого списка мы надеялись сформировать офицерский корпус германской Красной Армии. Проводились секретные ночные маневры в лесах близ Золингена…6

Случайное совпадение или не случайное, но Золинген оставил след и в биографии Рихарда Зорге. Молодой исследователь, редактор коммунистической газеты «Бергише арбайтерштимме» в Золингене издал в 1922 году брошюру «Роза Люксембург и накопление капитала». Через два года, в декабре 1924-го, Зорге отправится в Москву, будет работать в Институте марксизма-ленинизма.

В Харькове, в кооперативном издательстве «Пролетарий» его брошюру переведут на русский язык. Представляя книгу читателям, автор предисловия И. Гладнев писал:

«С великим мастерством рабочего пропагандиста автор брошюры со всею возможною выпуклостью и наглядностью изложил суть теории капиталистического накопления. И – надо отдать справедливость тов. Р.И. Зорге – поставленная им перед собой задача удалась ему блестяще».

Эту книжку интересно прочитать и сейчас. И не только как популярный пересказ теоретической работы. Сквозь ученые рассуждения то и дело прорываются взгляды молодого человека:

«Знание гораздо более надежная опора, чем вера в той тяжелой борьбе, которая еще предстоит пролетариату». «Нужда является не единственным двигателем революционного движения. Сюда еще должны присоединиться знание и революционная воля7.

Рейхсвер под командованием генерала Секта быстро подавил разрозненные выступления немецких революционеров. Коминтерн просчитался – революционной ситуации не было.

Во главе созданной В. Кривицким партийной разведслужбы был поставлен Ганс Кипенбергер, «сын гамбургского издателя», до конца своих дней свято веривший в идеалы Октябрьской революции. В. Кривицкий и Г. Кипенбергер создали разветвленную агентурную сеть в армии и полиции, правительственном аппарате, во всех политических партиях и военизированных организациях. Их люди были в монархической организации «Стальной шлем», в «Вервольфе», нацистских отрядах. Активно зондировались политические взгляды офицеров рейхсвера.

«Германский Октябрь» не состоялся. Но советская военная разведка успела выжать максимум из ситуации. Эксперимент, как считал Кривицкий, не совсем пропал даром только для одной службы – военно-разведывательной: «лучшие люди, прошедшие подготовку» были отобраны и «включены в систему советской военной разведки».

Эта сеть устояла и после разгрома революционного движения в Германии и прихода к власти фашистов. Постепенно В. Кривицкий стал одним из ведущих специалистов Разведывательного управления РККА по странам Европы, включая Францию, Бельгию, Голландию.

В 1934 году через своего агента Вальтер вышел на «сверхсекретные переговоры» Риббентропа, личного представителя Гитлера, с японским военным атташе Хироси Осима и «отслеживал» их вплоть до завершения. Через агентуру в Берлине он приобрел японские дипломатические шифры и мог просматривать всю переписку X. Осимы с политическим руководством в Токио. Таким образом, Кривицкий сделал вывод о целях тайных германо-японских переговоров: заключение секретного пакта, координация действий Германии и Японии как в Западной Европе, так и на Дальнем Востоке и Тихом океане.

Речь шла о разделе сфер влияния на мировой арене. В отношении России обе страны обязывались не делать никаких шагов без взаимных консультаций. Для советской разведки, таким образом, не был неожиданным «Антикоминтерновский пакт», подписанный 25 ноября 1936 года Японией и Германией. Было ясно, что этот пакт прикрывает подготовку обеих держав к войне.

В декабре 1936 года Вальтеру Кривицкому через «свою» агентуру в Берлине удалось установить факт секретных контактов Сталина и Гитлера. Вожди общались в обход МИД и разведки. В переговорах с Гитлером участвовал личный посланник Сталина, торгпред в Берлине Давид Канделаки, с немецкой стороны присутствовал имперский министр Я. Шахт.

Шахт, по-моему, пережил своего фюрера. Канделаки, увы, – нет. Возможно, он не слышал одну старую английскую мудрость: «Когда монарх доверяет подданному государственную тайну, тот не должен удивляться, услышав по себе колокольный звон».

Как утверждает В. Кривицкий, он знал о высоких контактах с 1934 года. Связи двух диктаторов, обмен какой-то информацией, в обход официальных каналов, вызывал, по меньшей мере, недоумение.

Сталинский архив и сегодня – за семью печатями. Поэтому выскажу лишь предположение: миссия Канделаки стала для Сталина каким-то оправданием (если ему вообще были нужны оправдания) для расправ с высшим командным составом РККА, в частности, Тухачевским и Блюхером. В обстановке, исключающей экспертную оценку документов, которые Гитлер мог передать через Канделаки своему «другу», в условиях сверхсекретности, Сталину вполне могли быть подброшены умелые фальсификации против высшего руководства Красной Армии8.

В 1922-1933 годах, вопреки Версальскому договору, Германия развивала свои танковые части, военную авиацию и химические войска. В Советском Союзе для этого были созданы секретные базы, своего рода «смешанные предприятия», готовившие для рейхсвера специалистов высшей квалификации9.

В свете этих фактов, вероятно, надо по-иному оценивать глубину разведывательного проникновения Германии в советские военно-стратегические секреты. Действительно, давайте сопоставим факты.

В 1934 году на базе Киевского военного округа Тухачевский и Якир провели невиданные до тех пор в мире танковые учения. Главная цель – отработка прорыва «танковыми клиньями» обороны «противника». К сожалению, могущественные в то время маршалы Ворошилов и Буденный с пренебрежением отнеслись к реализованным на киевских полигонам идеям, абсолютизировав опыт гражданской войны с ее «подвижными конными корпусами» и кавалерийскими атаками.

Однако опыт формирования механизированных корпусов и массированного использования танков был осмыслен и учтен немцами. Боевую практику они прошли на полях сражений во Франции. Ударам немецких танковых клиньев французы и англичане ничего не могли противопоставить.

Таким образом, до середины 30-х годов у Гитлера и Сталина были серьезные основания для доверительных отношений и, пожалуй, взаимной симпатии. Дополнительные исследования архивных источников могли бы многое прояснить в этой истории.

Во всяком случае причастность немецкой разведки к так называемому «делу Тухачевского» бесспорна. Об этом однозначно повествует в своих мемуарах ее руководитель Вальтер Шелленберг10. Он указывает на истоки этого дела – сообщение, якобы полученное немцами из Парижа, от белогвардейского генерала Скоблина о том, что маршал Тухачевский и его окружение планировали свергнуть Сталина. Первоначально, как утверждает Шелленберг, достоверность этих сведений вызвала сомнения, поскольку предполагалась провокация со стороны «советской тайной полиции»: жена Скоблина Надежда Плевицкая, «бывшая звезда Петербургской придворной оперы», была агентом ГПУ11. В конце концов Гитлер «решил вопрос не в пользу Тухачевского», посчитав, что «устранение маршала ослабит Красную Армию».

Дальше события развивались по сценарию немецкой разведки. «В соответствии со строгим распоряжением Гитлера, – продолжает Шелленберг, – дело Тухачевского надлежало держать в тайне от немецкого командования, чтобы заранее не предупредить маршала о грозящей ему опасности. В силу этого должна была и впредь поддерживаться версия о тайных связях Тухачевского с командованием вермахта; его как предателя необходимо было выдать Сталину. Поскольку не существовало письменных доказательств таких тайных сношений в целях заговора, по приказу Гитлера.., были проведены налеты на архив вермахта и на служебное помещение военной разведки. К группе захвата шеф уголовной полиции Генрих Небе прикомандировал специалистов из соответствующего отдела его ведомства. На самом деле были обнаружены кое-какие подлинные документы о сотрудничестве вермахта с Красной Армией.

Теперь полученный материал следовало надлежащим образом обработать. Для этого не потребовалось производить грубых фальсификаций… достаточно было лишь ликвидировать «пробелы» в беспорядке собранных воедино документах. Усовершенствованный «материал о Тухачевском» следовало передать чехословацкому генеральному штабу, поддерживавшему тесные связи с советским партийным руководством… Позднее Гейдрих избрал самый надежный путь. Один из его наиболее доверенных людей, штандартенфюрер СС Б., был послан в Прагу, чтобы там установить контакты с одним из близких друзей тогдашнего президента Чехословакии Бенеша… Бенеш написал личное послание Сталину. Вскоре после этого через президента Бенеша пришел ответ из России с предложением связаться с одним из сотрудников русского посольства в Берлине. Так мы и сделали. Сотрудник посольства тотчас же вылетел в Москву и возвратился с доверенным лицом Сталина, снабженным специальными документами…

4 июня Тухачевский после неудачной попытки самоубийства был арестован, и против него по личному приказу Сталина был начат закрытый процесс… Через несколько часов после оглашения приговора состоялась казнь…» – так написал в своих мемуарах незадолго до своей смерти в 1952 году В. Шелленберг, шеф зарубежной нацистской разведки.

В испанской командировке Вальтер Кривицкий получил от начальника разведки Н. Слуцкого указание Центра: «заморозить» всю советскую агентурную сеть в Германии». По словам Слуцкого, это делалось по личному указанию Сталина, при этом он потребовал от Кривицкого «компромат» на видных политических деятелей, уже причисленных к «врагам народа». «Такая политика, – справедливо отмечал Кривицкий, – противоречила самой сути разведывательной деятельности, вела к нарушению конспирации».