Борьба с безумием

Глава 6

В мае 1952 года Джек Фергюсон (ему было уже 44) начал новую жизнь. Он устроился на работу резидентом - психиатром в больницу штата Индиана в Логзнснорте. Должность эта не такая уж солидная, какой кажется по названию. А для Джека как раз было важно нырнуть по­глубже и начать новую жизнь врача, начинающего с самых азов. В психиатрических больницах существуют два типа резидентов. Есть молодые, подающие надежду доктора, которые должны прослужить несколько лет в штате боль­ницы, приобрести специальность; только после этого они получают право заниматься частной практикой. Джек Фергюсон был резидентом другого типа. При его отвра­тительном прошлом он едва ли мог надеяться на блестя­щую карьеру в роли врача-психиатра - ни в финансовом, ни в академическом плане. Для него, бывшего наркомана-барбитуриста, работа в сумасшедшем доме могла быть только пристанищем, не более того.

Единственное, на что годится доктор медицины Джон Т. Фергюсон, - это на роль врача-надзирателя в Логэнспортской больнице. Разве не был он психотиком, отпущенным под честное слово, способным лишь охранять и сторожить душевнобольных, в большинстве своем без­надежных?

Палатный надзиратель - если только он опять не со­бьется с пути - вот, казалось, единственная медицинская карьера, на которую мог рассчитывать Джек Фергюсон.

Но вскоре после поступления в Логэнспортскую боль­ницу Джек опять начал заниматься по ночам. Он решил освежить свои знания по анатомии нервной системы, хотя сам когда-то преподавал ее студентам в медицинской шко­ле. Джек углубился в сложнейшие детали топографической анатомии головы, начав со скальпа и проникая все дальше сквозь кости черепа в тайные глубины человеческого моз­га. После унылой дневной работы в роли палатного вра­ча-надзирателя Джек по ночам практиковался в мозговых операциях на головах умерших пациентов больницы.

Никто ему не мешал. Всегда найдется широкое поле для работы - и внизу, и наверху. Работая в полном оди­ночестве, Джек занялся изучением новой, причудливой ветви психиатрической науки. Из ночи в ночь он зарывал­ся с головой в научные труды смелого и блестящего невро­патолога доктора Уолтера Фримэна, американского пионера психохирургии, оператора на больном мозгу. Но как можно оперировать на умственных способностях че­ловека?

Романтика новой отрасли хирургии очаровала Джека. Операции с просверливанием черепа и рассечением мозга впервые были осуществлены португальцем со странным именем Эгас Мониц, малоизвестным ученым, хотя и нобе­левским лауреатом. А усовершенствовал и ввел в обиход моницевские операции Уолтер Фримэн, который до того их упростил, что сам же называл «малыми операциями». Можно ли придумать что-нибудь более фантастическое? Отнимая у сумасшедших часть мозга, Уолтер Фримэн добавлял им умственных способностей...

Но обратите внимание на Джека Фэргюсона. Едва пробившись сквозь грозовые годы собственного безумия, как смог он достичь такой ясности сознания и такой усид­чивости, чтобы самому заняться этой работой? Не успел он под руководством доктора Гэллопа вытряхнуть остатки собственного слабоумия, как был уже полон стремления не только изучить, но поднять еще выше сверхсовременное искусство психохирургии.

Не потребовалось ни шокового лечения, ни ножей, чтобы выкорчевать безумие из мозга Джека. Какой вол­шебный эликсир применял доктор Гэллоп? Что именно так эффектно преобразило жалкого, небритого, обливаю­щегося слезами, угрюмого отщепенца Джека Фергюсона в энтузиаста-исследователя, стремящегося лечить безна­дежных психотиков?

Я неоднократно спрашивал Джека, в чем заключался секрет доктора Гэллопа. Он всегда отвечал, что доктор Фрэзин и доктор Фиппс, особенно же доктор Гэллоп, за­ставили его глубоко заглянуть в самого себя и увидеть все, что он натворил.

- Я стараюсь забыть об этих скверных делах, потому что они причиняют мне боль, - объясняет Джек. - Пом­нить о них значило бы подорвать мою веру в самого себя.

В Джеке Фергюсоне есть много от Достоевского.

- Я посмотрел в лицо «дикому зверю», сидящему во мне, и это прояснило мой ум, очистило мозг, - говорит Джек.

Он сравнивает свои грозовые годы с борьбой Голиафа с Давидом.

- По библии выходит, что, если бы Давид не победил Голиафа, мог наступить конец человечеству.

Он посмотрел на дикое чудовище в себе, и это был его Голиаф.

- А что же было вашим Давидом? - спросил я.

- Давидом было маленькое, слабое внутреннее «я» во мне...

- Вы хотите сказать - ваша совесть?

- Да, пожалуй, можно и так назвать, - согласился Джек.

Это было не столь научно, как поэтично. Поскольку нет строгой анатомической локализации для того, что мы называем «совестью», едва ли можно отыскать определе­ние этого слова в Дорлэндовском медицинском словаре, Да я и не пытался это делать. Но, поскольку совесть ска­залась таким мощным лекарством для Джека, я отыскал ЗТ0„слово в новом академическом словаре Вебстера, кото­рый дает общепонятные ответы невежественным людям, задающим элементарные вопросы...

«Совесть - это чувство или сознание добрых или злых побуждений в вашем поведении, намерениях или характере, одновременно обязывающее поступать правильно или быть добродетельным».

В нашем исследовании умственных и эмоциональных факторов, приведших Джека к столь быстрому восстанов­лению своего умственного здоровья, это определение слова «совесть» звучало скорее прописью для воскресной школы, чем научным понятием. Рассуждая на эту тему с Джеком, я старался подыскать какое-нибудь слово, не столь сладко­речивое, как совесть.

Я спросил его:

- Скажите, трудная ли это задача разобрать по ко­сточкам собственную жизнь. Проанализировать ее от нача­ла до конца... признать, вспомнить и постоянно не забы­вать то, что было в ней плохого... не было ли важным результатом всего этого то, что вы научились быть честным?

- Точно, - сказал Джек Фергюсон.

И тут же продемонстрировал это мощное лекарство в действии.

- Мне так легко и просто говорить с вами о себе са­мом, - сказал Джек. - Выкладывать вам и Рии все по­дробности своего сумасшедшего и запутанного прошлого. Говоря об этом, я поражаюсь, как мог человек так крепко себя закрутить и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.

Честность - таков был эликсир доктора Гэллопа.

Джек всегда обладал большим умом, и, несмотря на позорный крах в Гэмлете, у него оказалось достаточно ума, чтобы выбраться из пучины безумия под руковод­ством доктора Гэллопа. Но разве высокий ум не идет часто в ногу с умственной неустойчивостью? Джон Драйден, который был только поэтом, а не психиатром, думал именно так, когда писал более двухсот лет назад:

Высокий ум безумию сосед,

Границы твердой между ними нет.

Но если принять во внимание глубину психоза Джека, когда он старался выкарабкаться из мрака безумия, как мог сохранить он столько ума, чтобы поддаться влия­нию докторов Фрэзина, Фиппса и Гэллопа? Почему он оказался доступным для психотерапии доктора Гэллопа? Пытаясь объяснить это мне, он не переставал проклинать себя за свой барбитуризм.

- Я был слаб, безволен и витал в облаках, когда по­следний раз пришел в Больницу ветеранов, - говорит Джек.

Однако он был далек от тупого оцепенения, как это обычно бывает с тяжелыми психотиками, попадающими в больницу.

Чем же можно объяснить, что Джек, будучи сума­сшедшим, смог все-таки воспринять мудрость доктора Гэллопа?

Не у самого Джека, а из другого источника я нашел ключ к решению этой загадки. Думаю, что это и есть правильный ответ на вопрос. Я не психиатр и даже не психолог-любитель, и моя теория может показаться не­сколько притянутой за уши, но я расскажу о ней, потому что она объясняет факт возрождения Джека и его после­дующие большие успехи. Прошу все же помнить, что моя догадка при всей своей оригинальности не имеет под со­бой никакой научной основы.

Впрочем, источник моей теории заслуживает всяческо­го уважения. Эта мысль осенила меня при чтении «Психо­хирургии» Уолтера Фримэна и Джемса У. Уоттса, которая представляет собой удивительную смесь неврологии, пси­хиатрии и хирургии. Она очень просто объясняет, как ис­пользуются эти научные дисциплины, чтобы выследить и поразить невидимых врагов умственного здоровья, ковер­кающих наш мозг.

В этой книге доктор Фримэн показывает, как человек со странностями (шизоидная личность), вроде Джека, превращается в подлинного шизофреника, потерявшего контакт с действительностью. Когда я читал эту грустную историю, меня вдруг озарила мысль, что если бы Джек не стал наркоманом-барбитуристом, психотерапия доктора Гэллопа не могла бы на него подействовать.

Не поймите меня превратно. Это вовсе не значит, что я рекомендую барбитуратовую наркоманию в качестве про­филактического средства против безумия.

Высказывание Фримэна о том, как странности в харак­тере человека могут перейти в настоящее сумасшествие, взволновало меня - описание этого процесса в точности соответствовало жизненной истории Джека Фергюсона. Странная личность, как доктор Карл Меннингер опреде­ляет шизоида, стремится к самосовершенствованию для того, чтобы завоевать кажущееся ему великое будущее. Внешне Джек Фергюсон был, как говорится, рубахой-парнем. Но внутри Джека сидел фримэновский шизоид, стремившийся к идеалу совершенного сельского врача, ко­торый лечит не болезни, а больного человека и наблюдает своих пациентов от колыбели до могилы.

Это была эгоцентричная, глубоко вкоренившаяся идея Джека. Это была его честолюбивая мечта, тайная его цель, как он сам это называет. И как модель будущего идеального сельского врача все должны были любить его - и мать, и отец, и жена, и дочь, - и, чтобы добиться этого, он должен угождать им всем, работая то железно­дорожным машинистом, то крупным торговцем виски, а к тому еще и доктором. Вы все это помните. Столь ши­роко разбросавшись, он при всем своем уме и энергии по­терпел неудачу, и неудача ошеломила Джека Фергюсона.

Доктор Фримэн хорошо объясняет в своей книге, что может произойти с таким эгоцентричным человеком. Он стремится к самосовершенствованию. Он старается загля­нуть в свое будущее. Мечты о будущем завладевают им полностью. Он становится одержимым этими мечтами и все больше и больше сосредоточивает внимание на самом себе, отворачиваясь от окружающего мира. Он непрерывно пережевывает жвачку своих фантазий, чтобы еще и еще раз проверить, обсудить и обдумать их. Они все глубже и глубже закрепляются в его сознании, становятся навяз­чивой идеей, подавляющей весь механизм его мышления, тормозящей нормальную работу мозга.

Так это и было у Джека Фергюсона, когда в медицин­ской школе у него произошел приступ грудной жабы. Это несчастье грозило разрушить все его планы сделаться когда-нибудь сельским врачом. «Когда нормальный чело­век встречается в жизни с такими проблемами, - пишет Уолтер Фримэн, - он может сказать себе «ну и черт с ним» и вернуться к чтению юмористического журнала».

Но странная личность, будучи не в силах разрешить проблему, становится еще более одержимой своими мыс­лями. Это как раз и случилось с Джеком.

Он никак не мог отделаться от желания заглянуть в неведомое, непостижимое будущее. Развившийся в нем в неведомое, него паническому настроению. «Аутичное (эгоцентрическое) мышление порождает страх, - говорит Фримэн, - а страх - это изводящее переживание...» При всей своей неимоверной усталости Джек Фэргюсон как раз тогда затеял свой первый эксперимент. Он делал первые робкие шаги к тому, чтобы стать уверен­ным в себе клиническим исследователем. В его первом научном опыте им руководил не трезвый ум, а отчаяние. Его сумасшедший опыт отдавал тем, что Босс Кэттеринг сказал о научном исследовании: «Что ж нам делать, когда мы не можем больше делать то, что мы делаем?»

Джек не спал по целым ночам, удрученный, изнурен­ный, измученный страхом. Наблюдалось парадоксальное явление: его усталый мозг работал еще острее - очевидно, в результате переутомления и бессонницы. Что ж ему бы­ло делать, если он уже не мог делать того, что делал? Необходимо было дать отдых своему сверхактивному мозгу...

И Джек начал глушить себя маленькими желтыми пи­люлями. Они успокаивали его - не вполне, конечно, но настолько, чтобы справляться с сельской практикой в Гэмлете.

В Гэмлете он не только старался лучше лечить людей, но одновременно разжигал в себе стремление скорее пока­зать миру, что он может быть идеальным сельским вра­чом. Да, да, через какой-нибудь год он добьется этого. Он быстро сколачивал свою бочку денег. Больные его по­любили. И все же... он потерпел крах. Он сознавал, что не дает своим пациентам всего того, что должен давать идеальный сельский врач. Фальшивый Джек завязал борьбу с Джеком, стремившимся к совершенству.

Снова и снова старался он охладить эту горячую внут­реннюю войну барбитуратами. Но они давали ему только временное успокоение, а в промежутках он, как вы знаете, пытался убить себя, убить Мэри, видел цветные галлюци­нации, видел комнату, забитую стульями и зарастающую волосами; и ему не переставал мерещиться человек, гонявшимся за ним по кругу в железнодорожном дворе, чтобы убить его; и когда он почти уже задыхался от бега, железная дверь буйной палаты в Больнице ветеранов захлопнулась за ним в последний раз. Джек Фергюсон был уже полным психотиком. Вот тут-то и оказалось, что его увле­чение барбитуратами - это и есть моя догадка - пошло ему во спасение. Но каким образом?

В своей «Психохирургии» Уолтер Фримэн объясняет, что происходит с психотиками, когда они попадают под наблюдение психиатров. Они создают себе собственный нереальный мир, в котором их прежнее эгоцентрическое мышление совершенно теряется; оно растворяется в сум­буре иллюзий и галлюцинаций, и больные уже не сообра­жают, что, где, как и когда. Они слишком травмированы жестокостью внешнего мира, чтобы к нему вернуться. И они уходят в свой тайный психотический мир, они не­жатся в его уюте, избегая контакта с кем бы то ни было, даже с врачами, пытающимися им помочь.

«Такие больные относительно недоступны для психо­терапии», - пишет Фримэн.

Однако до Джека, хотя и сумасшедшего и сидевшего в запертой палате, доходили тихие вопросы доктора Фиппса. Он был доступен, хоть и безумен. Какой же из этого вывод? Не могли ли барбитураты, отравляя его, в то же время охранять его психику? Это, конечно, совсем неподходящее лекарство. Но не могли ли барбитураты, причиняя ему вред, в то же время успокоить его мозг на­столько, что по просьбе доктора Гэллопэ он написал, на­пример, записку о своих сумасшедших фантазииях? Я став­лю этот вопрос робко и неуверенно. Психолог Дональд О. Гебб из Макгильского университета говорит, что нет ста­тистических данных, доказывающих действие психотера­пии при тяжелых психических болезнях. Джек уверен, что психотерапия спасла ему жизнь. Не могли ли упраж­нения Джека с барбитуратами настолько его успокоить, что для доктора Фиппса и доктора Гэллопа дверь оста­лась приоткрытой?

Когда Джек Фергюсон вышел из больницы, казалось, что в огне испытаний прежний Джек погиб. Новый Джек покинул больницу с ясной головой и новыми устремле­ниями.

- Я ушел из больницы, решив заняться психиат­рией, - говорит Джек. - Я чувствовал, что для меня это единственный путь к спасению,

Внутреннее чутье ему подсказывало, что только таким способом он может спасти себе остаток жизни. Лечение, которое он себе назначил; было абсолютно ненаучным; ничего общего оно не имело с химией; это было только искупление. Однако оно имело прецедент в психиатрии. Ч общества «Анонимные алкоголики» тоже спасали себГискуплением, взяв на себя труд по спасению других жертв алкогольного психоза.

Итак прежнего Джека не стало. Старый эгоцентрич­ный дикий зверь, по имени Джек, исчез, как вымершая птица дронт.

- Поскольку в тяжелую минуту люди протянули мне руку помощи, - говорит он, - я должен в свою очередь послужить людям.

Они, эти другие люди, его замечательные доктора и надзирательницы, - они спасли его.

- Они спасли меня, а я должен помогать всем.

Джек никогда не слышал об Эрнесте Ренане, но в Дан­ном случае он следовал учению великого француза.

«Чтобы вы могли действовать в мире, ваше собствен­ное «я» должно умереть».

Джек начал действовать. Они помогли ему, он должен помогать всем.

«Мы все ответственны за общую вину», - писал До­стоевский. Джек знал, что он виноват. Он не стал опре­делять границу между своей болезнью и грехом. Он сумел правильно разобраться в этом деле. Не осталось никаких сомнений в его тяжелой психической болезни. Но резуль­таты этой болезни - его жестокость к Мэри, его бегство от больных в Гэмлете, которые нуждались в нем, верили в него, - эти результаты были его грехом. Это было пре­ступлением против человечества.

То, что Джек не захотел воспользоваться своей бо­лезнью в качестве оправдания, безусловно, является вели­колепным, мужественным поступком со стороны нового Джека.

Но сейчас, когда он начинал новую жизнь в Логэнспортской больнице, мог ли Джек приступить к осуществ­лению своей идеи - помогать всем? Ведь психотерапия, которую, применяли к нему доктора, - это большая роскошь. Докторам пришлось затратить сотни часов напря­женной работы, чтобы вернуть одного только Джека к нормальной психике. Где же взять докторов, чтобы обслужить психотерапией сумасшедших Логэнспортской больницы, пока еще способных воспринимать слова убе­ждения. Смешно даже помышлять об этом - ведь докто­ров в больнице жалкая горстка. Интенсивная психотерапия - это чертовски дорогое лечение.

- Вы можете агитировать их ежедневно несколько месяцев подряд, - говорит Джек, - а к концу этого срока они по-прежнему будут смотреть на вас все тем же бес­смысленным взглядом; счастье, если вам удается «вытя­нуть» из них некое подобие ответа.

Но для Джека они оставались живыми человеческими существами. Это не было простой научной любознатель­ностью, это не было экономическим мероприятием с целью облегчить бремя налогоплательщиков; жажда искупления - вот что руководило Джеком в его стара­ниях вернуть этих несчастных, потерянных людей в мир действительности. И он стал помогать нейрохирургу док­тору Джону А. Гисерингтону из Индианополиса, практи­ковавшему иногда префронтальную лоботомию на больных Логэнспортской больницы.

Джек погрузился в изучение психохирургических тру­дов Уолтера Фримэна. Что за мечтатель этот Фримэн! Фримэн задался целью сделать лоботомию такой точной, такой практичной и ходовой операцией, чтобы успокаивать бушующий бедлам в «беспокойных» палатах психиатриче­ских больниц и все большее и большее количество боль­ных отправлять домой в здравом уме и ясной памяти.

И какой он смелый, этот Фримэн! Он обратился к зна­менитому психиатру доктору Уильяму А. Уайту за раз­решением произвести несколько префронтальных лоботомий на больных всемирно известной больницы св. Елиза­веты в Вашингтоне.

- Скорее мир перевернется вверх ногами, чем я по­зволю вам оперировать хотя бы одного из моих боль­ных, - загремел на него доктор Уайт.

Казалось, не о чем больше говорить.

Однако, несмотря на негодующий запрет доктора Уайта, был составлен длинный список душевнобольных, стоявших на очереди для лоботомии у доктора Фримэ­на, - в той же больнице св. Елизаветы.

Еще в 1936 году Фримэн одобрительно высказался о методе безвестного тогда португальского врача Эгаса Моница. Рассуждения, толкнувшие Моница на попытку всадить нож в мозг сумасшедшего человека, - эти рассу­ждения казались несколько странными и притянутыми за уши.

В 1935 году на научном конгрессе в Лондоне Эгас Мониц услышал сообщение профессора Джона Фултона, Физиолога Иэльского университета, о том, как он с целью эксперимента изувечил мозги нескольким дрессирован­ным шимпанзе. До этого они были очень грустными, а после операции сделались вдруг веселыми. Это был чисто научный эксперимент. Профессор Фултон отнюдь не ра­товал за счастливую жизнь для обезьян шимпанзе. Эти грустящие обезьяны становились обычно жалкими, удру­ченными, малодоступными - становились настоящими невротиками, если им не удавалось выполнить заданные уроки. Профессор Фултон со своим ассистентом доктором Якобсеном иссекали из их мозгов лобные доли, которые считаются местонахождением высших психических цен­тров - того, что называют интеллектом. Как ни странно, оперированные шимпанзе не показывали признаков оту­пения.

- Они вели себя так, - говорил профессор Фултон, - как будто присоединились к культу радости Мишо стар­шего и все свои жизненные невзгоды возложили на все­вышнего.

Это было неслыханно. Когда эти обезьяны, лишенные лобных долей мозга, не могли выполнить какое-нибудь за­дание, они нисколько не огорчались, не становились мрач­ными или сварливыми; казалось, им это совершенно без­различно. Они только усердно приглаживали свои меха или затевали веселые игры. Они вполне сохранили свой ум. Они стали обезьянами с совершенно новыми повад­ками, изменившимися к лучшему. Они были забавными лабораторными диковинками.

Уолтер Фримэн рассказывает, что Эгасу Моницу эти счастливые обезьяны отнюдь не казались лабораторными диковинками. Они воспламенили его. Мониц разыскал в кулуарах конгресса профессора Фултона и спросил вы­дающегося ученого, нельзя ли применить эту операцию Душевнобольным людям. Мониц сравнил озлобленных, буйных, одержимых бредовыми идеями сумасшедших в психиатрических больницах с обезьянами, которые стали веселыми и спокойными после потери лобных долей мозга. «Но суждение о проекте Моница оказалось непосиль­ным для Фултона», - пишет доктор Фримэн. Это выхо­дило за пределы его академической сферы. Да и не хватил ли Мониц через край? Не чересчур ли смелая затея? Если удалить человеку важную часть мозга, то ведь назад ее не поставишь. И если эта операция действительно может сде­лать удрученного психотика веселым, то что за будущее его ожидает?

Джон Фергюсон был взволнован моницевской верой в чистую науку профессора Фултона и тем восхищением, с которым Фримэн описывал первые результаты, получен­ные на кучке безумцев, которых оперировали доктор Алмейда Лима и доктор Эгас Мониц в Лиссабоне.

Эти португальские пионеры просверлили дырки по обе стороны лба в черепах двадцати душевнобольных. При по­мощи хитроумно устроенного ножа, лейкотома, они рас­секли пучки нервных волокон, идущие от лобных долей мозга к загадочному бугру в середине мозга - таламусу. Предполагается, что в лобных долях помещаются центры мышления, а таламус считается центральной силовой стан­цией для эмоций; и до сих пор идет еще глубокий спор - слишком глубокий для меня - о значении нервной связи между лобными долями и таламусом.

Как бы там ни было, после операций, разрушивших эту связь, Мониц и Лима счастливы были сообщить, что се­меро из двадцати душевнобольных стали вполне нормаль­ными людьми, а у других семи наступило значительное улучшение; и ни один больной не умер от операции.

Но еще больше взволновало Джека Фергюсона то, с каким блеском Уолтер Фримэн продолжил работу своего предшественника Моница. Фримэн указывает, что, по­скольку лоботомия не безопасная операция, чрезвычайно важно проследить ее отдаленные последствия. Он всяче­ски поддерживал контакт с оперированными больными и их семьями; пациенты систематически приезжали к нему на осмотр; Фримэн и сам навещал их на дому, разъезжая по всей стране, от берега до берега... Со скромной гордостью он сообщает о результатах своего десятилетнего наблюдения за судьбой первых двадцати больных, подгшихся лоботомии в 1936 году.

По истечении десяти лет осталось в живых четырнадцать человек. Четыре из них работали; четыре занимались домашним хозяйством; четыре жили дома, но не работали; только двое находились в психиатрической 6ольнице. И обратите при этом внимание, что до операции ни шоковое, ни какое-либо другое лечение этим больным не помогало; все до одного считались безнадежными; все были обречены на вечную инвалидность.

Можно возразить: что значат двадцать больных для Америки, где в психиатрических больницах находится бо­лее 500 000 умалишенных? Однако же начиная с 1936 го­да Фримэн и сотрудничавший с ним доктор Уаттс опери­ровали сотни тяжелых невротиков и психотиков. Общий итог - 75 процентов из них ушли из больницы и жили дома.

Фергюсон изучал труды других нейрохирургов, прове­рявших на своих больных выводы Фримэна. По данным департамента здравоохранения США, отражающим общие результаты 10 000 лоботомии, хорошие результаты полу­чены в одной трети случаев; удовлетворительные - тоже в одной трети случаев; остальные безрезультатны. Опе­рационная смертность - не более 3 процентов.

Разве это не прогресс в лечении психических болез­ней, думал Фергюсон. В конце концов, это ковыряние вслепую в лобных долях мозга хирургами разной подго­товки было риском... только для неизлечимых сума­сшедших.

Хотя они никогда друг с другом не встречались, Уол­тер Фримэн был руководителем Джека. И крепкий же человек этот Фримэн, думал Джек, читая истории бо­лезни пациентов, родные которых приходили к Фримэну, умоляя о помощи. В жизни, писал Фримэн, эти пациенты были страдальцами. Их одолевали сомнения, страхи, при­ступы депрессии, мысли о самоубийстве; их терзали страш­ные галлюцинации... Дрожь пробегала по спине Джека. Он ведь сам был кандидатом для префронтальной лобо­томии в Больнице ветеранов. Страшно!

Но почему же страшно, если операция могла бы быстро восстановить его умственные способности?

Уолтер Фримэн был честным человеком. Джек читал бесхитростный рассказ Фримэна о темной стороне префронтальной лоботомии. Он не стеснялся говорить об этом откровенно: те, кого она спасает, расплачиваются чем-то очень ценным за облегчение своих душевных мук. - Операция, - как цветисто выражается Фримэн, - ампутирует эмоциональный компонент болезни.

Но она оставляет после себя еще кое-что, и то, что она оставляет, как будто не очень хорошо. «С устранением эмоций, - пишет Фримэн, - одновременно исчезает забота о будущем... У больного хватает еще предусмотрительности, чтобы выполнять какую-то работу, но его ничуть не беспокоят неудачи, болезни, смерть и вечное проклятие...»

Ампутируя эмоции, она убивает также инициативу и умственные способности, необходимые для творческой ра­боты. Лоботомия вернула к труду сотни механиков, клер­ков и других рядовых работников, но ни разу она не вер­нула доктора к практике, писателя к искусству или уче­ного к его исследованиям.

Джек Фергюсон читал и думал: «Вот чего я избежал, увернувшись от лоботомии. А только богу известно, как я в ней нуждался...»

Доктор Фримэн никогда не прибегал к мозговой опе­рации, если пациент не был под угрозой вечной инвалид­ности или самоубийства, да и то только в тех случаях, когда ни инсулин, ни электрошоковое лечение не давали успешных результатов. «Префронтальная лоботомия, - пи­сал Фримэн, - это последнее средство, предел всякого ле­чения».

На операционном столе больной. Фримэн оперирует его под местной анестезией. Больной возбужден, мечется, мышцы у него напряжены, ладони потные, пульс учащен; во время просверливания отверстий в черепе кровяное давление резко повышается. После надреза мозга с правой стороны напряжение мышц становится ужасающим. Боль­ной напуган. Мысли его, очевидно, разбегаются. Надсечка с левой стороны, и через пять секунд...

Полное расслабление. Все ужасы позади. Фримэн смот­рит на своего безумного больного, который под его ножом стал нормальным.

- Ну, как ваши тяжелые страдания? - спрашивает Фримен.

-Какие страдания? - спрашивает больной и улыбается.

И какой он настойчивый, этот Фримэн, думает Джек. При всем своем спасительном действии на тяжелых боль­ных стандартная префронтальная лоботомия имеет еще и другие отрицательные свойства. Глубокие разрезы лобных долей мозга иногда на годы оставляют у больных напря­женное состояние и тяжкое уныние. Часто бывает и так: через некоторое время после операции пациент, хотя и в своем уме, становится похожим на большого, шумного, озорного ребенка. Жутко наблюдать, как медленно эти люди вырастают из своего второго - хирургическим пу­тем полученного - детства, И Фримэн честно признает, что никакие другие физиологические процессы не требуют так много времени, как выздоровление после префронтальной лоботомии.

Уолтер Фримэн никогда не назначает больному опера­цию, не предупредив родных, как много времени и труда им придется потратить на воспитание и вторичное выра­щивание из него взрослого человека, - вплоть до приме­нения наказаний и побоев. Психохирургия не излечивает безумие; она лишь открывает дверь в реальный мир. Неж­ная, любовная забота довершает процесс выздоровления. Эта мысль крепко запала в голову Джека.

А как он остроумен, этот доктор Фримэн! Операция отнимает слишком много времени; где же взять столько нейрохирургов, чтобы при помощи лоботомии сократить население психиатрических больниц? Фримэн разработал новый способ рассечения мозга, на который требовались минуты, тогда как прежняя операция требовала часов. Он усовершенствовал операцию итальянского хирурга А. М. Фиамберти. Вместо утомительного сверления отвер­стий в костях черепа Фримэн быстро и чисто рассекал мозговую ткань при помощи ледового топорика, введен­ного внутрь черепа под костным сводом глазных впадин. Это так называемая трансорбитальная лоботомия, ко-тсрая требует так мало времени, что Фримэн называет ее «малой операцией». Она не вызывает шумного детского поведения в период выздоровления. Она заканчивается раньше, чем присутствующий на операции человек может подумать, что она только начинается. Так почему же пси­хохирурги с чисто американской энергией и деловитостью не приступают к разгрузке психиатрических больниц?

Джек Фергюсон был добросовестным и пылким учени­ком. Наконец-то здесь, в Логэнспорте, он снова попал в свою колею, хотя не прошло и года, как он был выпущен из запертой палаты Больницы ветеранов. Вызубрив ана­томию мозга так, что с закрытыми глазами мог предста­вить себе его внутреннюю топографию, проверив эти книжные знания операциями на трупах, упражняясь в раз­резах все более и более смелых, Джек Фергюсон усо­вершенствовал операцию трансорбитальной лоботомии, сделав ее еще более стремительной и верной.

А может быть, ему это только кажется? И он пред­ставил свою идею на суд заведующего Логэнспортской больницей и консультанта по нейрохирургии доктора Гетерингтона.

«Техника операции сводится к следующему, - писал Джек. - После обычной подготовки веки одного глаза за­хватываются векодержателем. Острие инструмента при­ставляется к орбитальному своду (верхний край глазной впадины) и в положении, параллельном носу, проталки­вается внутрь, пока пятисантиметровая отметка на ин­струменте не станет против верхнего века...»

Джек, начинающий психохирург, точно установил, на сколько сантиметров в глубь мозговой ткани должно про­никнуть острие инструмента. Надрез внутрь, надрез кна­ружи, удар вверх, удар к основанию лобных долей, при­чем во время надрезов инструмент надо ориентировать на соответствующие отметки на поверхности головы.

«После вышеописанных маневров трансорбитальную лоботомию можно считать законченной и получить те же результаты, что от стандартной операции».

Так писал в своей первой научной статье доктор меди­цины Джек Т. Фергюсон, гордый своим сотрудничеством с тремя другими докторами - Джоном А. Гетерингтоном, Е. Роджерсом Смитом и Джоном А. Лоусоном - в «Журнале Медицинской ассоциации штата Индиана» в 1954 году По существующим в медицинской прессе тра-. дициям его коллеги делили с ним честь авторства. Но из уважения к Джеку три его соавтора отказались от этой чести. Вопреки общепринятой практике в заголовке статьи было дано примечание:

«Основная заслуга принадлежит доктору Джону Фергюсону из Логэнспортской больницы, разработавшему новую технику трансорбитальной лоботомии».

Фримэновская трансорбитальная лоботомия в модифи­кации Фергюсона может быть выполнена за три минуты. По сравнению с обычной префронтальной лоботомией, дающей 2-3 процента операционной смертности, трансор­битальная операция гораздо безопаснее. Джек и его това­рищи сообщают, что в последних 162 операциях они не имели ни одного смертного случая.

Отношение Джека к жестокому, но эффектному искус­ству психохирургии носило отпечаток радикализма. Он не гнался за хорошей статистикой. Он не отбирал «наиболее подходящие случаи». Уолтер Фримэн предупреждал, что случаи запущенной шизофрении не поддаются лечению префронтальной лоботомией. Джек оперировал самых без­надежных. Он стремился вылечить всех.

В августе 1953 года (еще до того, как он усовершен­ствовал трансорбитальную операцию) в Логэнспортскую больницу доставили опасного шизофреника. Он был в со­стоянии маниакального возбуждения после убийства боль­ного в Эвансвильской больнице, откуда был переведен в Институт судебной психиатрии в Мичиган-Сити, штат Индиана. С дикими воплями «Смерть тебе!» он бросался на каждого встречного, и с ним не могли справиться даже в Мичиган-Сити. Поэтому его переправили в Логэнспорт­скую больницу с отметкой: «Больной одержим мыслью об убийстве».

Стандартная префронтальная лоботомия. Через не­сколько минут после операции больной успокоился. Через несколько часов стал кротким, как ягненок. Через несколь­ко недель его перевели обратно в Эвансвильскую боль­ницу, чтобы жившая поблизости мать могла наве­щать его.

Согласно последней справке, полученной Джеком, он работал на свободе в сельском хозяйстве больницы и стал тихим, славным человеком.

По своему успокаивающему действию на больных раз­работанная Джеком трансорбитальная операция, казалось, имела некоторые преимущества перед стандартной префронтальной лоботомией Фримэна. Как и Фримэн, он должен был признать, что, если больные ведут себя го­раздо лучше после операции, все же большие надрезы мозговой ткани делают их неполноценными.

- Это было прямо удивительно, - объяснял Джек. - Они теряли всякую сообразительность; они не могли пла­нировать вперед.

Это казалось общим правилом для лоботомий, но были отдельные исключения, которые приводили Джека в во­сторг. Такой именно случай произошел с одной шизофре­ничкой тридцати девяти лет, которая поступила в Логэнспорт в дико параноидном состоянии и не показала никакого улучшения после шестидесяти сеансов инсулинового шока. В марте 1952 года - лоботомия; состояние больной стало быстро улучшаться, и в августе того же года она была выписана из больницы.

Когда в июне 1953 года эта женщина явилась на про­верочный осмотр, она очень просила дать ей выписку из истории болезни. Заключительная запись гласила: «Де­верь больной сообщает, что она привела в блестящее со­стояние его ферму и считается одной из самых ревност­ных работниц в хозяйстве».

Наступил наконец день, когда Джек встретился с док­тором Фримэном на конференции неврологического об­щества в Чикаго.

- Уолтер Фримэн был очень любезен со мной, - вспо­минает Джек. - Это был человек высокого роста, с усами и маленькой эспаньолкой. Он курил трубку, держался с до­стоинством, разговаривал спокойно и сдержанно. Надо было умело подойти к нему, - сказал Джек. - Но он легко улыбался и интересовался тем, как я модернизировал его трансорбитальную операцию. Он только предостерегал меня от излишнего оптимизма, от поспешных выводов.

Я спросил Джека, что же именно посоветовал ему док­тор Фримэн.

- Фримэн сказал мне: «Приходи, сынок, поговорим, когда догонишь до тысячи», - ответил Джек с довольной улыбкой.

Мне трудно судить, насколько смелая операция Джека продвинула вперед трансорбитальную лоботомию Уолтера Фримена. Но для меня совершенно ясно одно: Джек превзошел Фримена, доказав, что лоботомия - это последнее средство, предел всякого лечения. Средняя длительность болезни у шизофреников, которых он отбирал для операции была одиннадцать лет. Его целью было вырвать их из беличьего колеса и вернуть в окружающий реаль­ный мир Они были неспокойными, вечно встревожен­ными или, наоборот, апатичными, до степени остолбене­ния Они всегда ходили испачканными, постоянно рвали и портили свою одежду. Некоторые были драчливыми, агрессивными.

Многие из них непрерывно кричали и совершенно не выносили покоя; они боялись, что их пища отравлена; не­которые были склонны к самоубийству, уклонялись от вся­кой деятельности или были «хроническими беглецами».

О полном восстановлении психики у этого последнего арьергарда человечества не могло быть и речи. Цель Джека была более скромной: улучшить их поведение на­столько, чтобы можно было выписать их домой на попече­ние родных, или добиться хотя бы того, чтобы легче бы­ло справляться с ними в больнице. О таком же под­ходе к этому делу Джек мог узнать из работ других иссле­дователей. При помощи массовых лоботомий доктор Р. Дж. Шрейдер внес покой в «буйные» палаты Фармингтонской больницы, штат Миссури, и в результате треть всех обитателей больницы была выписана домой.

Однако Джек внес в это дело и кое-что оригинальное. Он стал, если можно так выразиться, настоящим психохи­рургическим головорезом. Вот пример: у некоторых запу­щенных больных фримэновская трансорбитальная лобото-мия не давала успеха; тогда Джек со своими коллегами просверливали им черепа и производили первичную мо-ниц-фримэновскую операцию. Пациенты продолжали су­масшествовать. Но Джек наваливался на них с трансор­битальной лоботомией, разработанной в Логэнспорте, про­никая в их черепа через свод глазных впадин.

И некоторые из этих мучеников уходили домой с яс­ным сознанием...

Надо сказать, что Джек несилен в искусстве стати­стики. Статистика, конечно, играет известную роль в ме­дицине, но часто она становится инструментом для распространения медицинской, как и всякой другой, лжи. Для Фергюсона без всякой статистики было ясно, что если одни методы лечения не помогают, надо испробовать силу других. Этим соображением он и руководствовался в подходе к безнадежным, неизлечимым хроникам, которым до этого никакое лечение не шло впрок. Такова была его простая философия, так рассуждал сидевший в нем сель­ский врач, так подсказывала ему его честность.

К 1954 году более четырехсот лоботомий было проде­лано в Логэнспортской больнице, и психохирургическая бригада в составе Джона А. Гетерингтона, Е. Роджерса Смита, Джона А. Лоусона и Джона Т. Фергюсона ору­довала с таким рвением, как будто земля горела у них под ногами. Выздоровление Джека от его собственного психоза казалось абсолютным.

Но этот успех вовлек его в неприятности другого рода.