Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны

Глава I ОСМАНСКИЙ ФИТИЛЬ В ПОРОХОВОМ ПОГРЕБЕ ЕВРОПЫ

От самого возникновения Восточного вопроса в середине XVIII века и до его драматического разрешения в 1923 г. участниками его были одни и те же силы: Османская империя, великие державы Европы, включая, конечно, и Россию, и балканские народы (позднее — независимые балканские государства). Однако их взаимоотношения по этому сложнейшему комплексу экономико-политических, социокультурных, военных и многих других проблем постоянно менялись.

Первоначальное состояние Восточного вопроса (XVIII — начала XIX вв.) можно представить следующий схемой (рис.1).

(Широкий стрелкой на этом и следующих рисунках отмечена наибольшая интенсивность контактов; узкой стрелкой и пунктиром — соответственное ослабление связей в рамках Восточного вопроса.)

Рис. 1

Великие державы только опосредованно могли влиять на положение балканских подданных Высокой Порты.

В XIX в. (1804–1878 гг.) по мере ослабления центра власти империи и нарастания национально-освободительного движения его многонациональных подданных ситуация менялась (рис. 2):

Рис. 2

Теперь великие державы вышли на непосредственный контакт с Балканами, причем среди держав шла отчетливая борьба за раздел сфер влияния в этом регионе.

Ситуация кардинально изменилась в конце XIX — начале XX вв. Четко определилась обратная связь между Балканами и Европой, тогда как Высокая Порта в значительной степени утратила свое положение, все больше и больше оказываясь в роли не субъекта, а объекта международных отношений большой политики.

При этом сложилась ситуация, когда среди не только великих держав, но и молодых балканских государств шла междоусобная борьба, которая привела к складыванию противостоявших друг другу блоков.

Накануне своего разрешения Восточный вопрос обрел невиданную ранее многомерность (рис. 3).

Рис. З

Освобождаясь от 500-летнего османского правления, балканские страны долгое время сохраняли, несмотря на серию столкновений, социокультурные и экономические связи с бывшей метрополией — Турцией. Это обстоятельство проявилось и в последние годы. Особую заинтересованность Анкара проявляет в положении боснийских мусульман и мусульман албанского происхождения в Косово (те и другие — в горячих точках Балкан, в рамках бывшей Югославии). Турция успешно стимулирует создание экономической зоны стран Причерноморья, в которую должны входить все страны, ныне независимые, но в XVI — начале XX в. целиком или частично входившие в Османскую империю.

В XX веке страны Юго-Восточной Европы и Ближнего Востока вступали, опутанные сетями политических и экономических противоречий. Большинство из них было порождено сочетанием таких дестабилизирующих факторов, как борьба ведущих держав Европы и США за предел мира и противодействие попыткам Турции (бывшей до 1923 г. Османской империей) сконструировать своего рода сервильную зону из добившихся свободы некогда подвластных ей территорий.

В этом регионе столкновение геополитических интересов (что составило основное содержание процессов в международных отношениях первых двух десятилетий XX в.), происходило с особенной остротой. Причиной тому было, во-первых, несоответствие темпов роста имперских владений Англии и Франции с одной стороны, а Германии и Австрии с другой, динамике их экономического развития, типу индустриального общества, который в них формировался. Во-вторых, — несовпадение прежнего, реального влияния на Османскую империю держав, определивших ее зависимое развитие, т. е. Англии, Франции, в меньшей степени России, с фактической вовлеченностью Высокой Порты в новые экономические и военно-политические отношения с Германией и Австро-Венгрией.

Формальная независимость Османской Турции и ее соседей на Балканах при большой, а в отдельных сферах экономики (например, финансовое дело) практически полной подчиненности противоборствующим группировкам европейских держав — вот основное противоречие в регионе в эпоху первой мировой войны. Наиболее рельефно оно воплотилось в Восточном вопросе.

В начале XX в. Восточный вопрос осложнился, стал многомерным. В одном измерении традиционно реализовались двусторонние отношения великих держав с Османской империей, во втором — их межгосударственные отношения по поводу Турции и малых стран региона, в третьем — взаимоотношения внутрибалканского характера, включая связи балканских государств с бывшим сувереном, в четвертом — установление прямых отношений великих держав с балканскими странами, которое вскоре вылилось в фактический раздел Юго-Восточной Европы на зоны влияния.

Поражения Османской империи в период Балканских войн 1912–1913 гг. с бывшими подданными, оцениваемые в новых аспектах Восточного вопроса, оказывали существенное влияние на политический курс страны, на само существование каких-либо владений Турции в пределах крайнего юго-востока Балканского полуострова. Борьба за их сохранение любой ценой, а точнее — ценой любых политических комбинаций с великими державами, во многом определяла внешнеполитический курс турецкого правительства. Эти же обстоятельства свидетельствовали как о существенном расширении числа держав-субъектов, вовлеченных в новый виток Восточного вопроса, так и об изменениях в содержании военно-политических процессов на Балканах и на Ближнем Востоке.

Действительно, независимые государства, возродившиеся на бывших восточноевропейских территориях Османской империи, продемонстрировали свою способность вооруженным путем бороться с бывшей мощной метрополией.

Однако судьба “османского наследия” решалась в духе крайнего национализма, “силовые приемы” в межбалканских и в более широких международных конфликтах закрепились на многие десятилетия.

Следует принять во внимание также то обстоятельство, что геополитические факторы, столь жестко воздействовавшие на позиции Османской империи и великих держав на прежних этапах развития Восточного вопроса, стали оказывать свое негативное влияние и на политику балканских держав, ожесточенно воевавших как с Турцией, так и между собой. Эта борьба (балканско-турецкая, но при этом и междоусобная) велась при полном забвении местных национальных движений и этнической структуры перераспределяемых земель. Это обстоятельство и позволило Турции более или менее удачно использовать в своих интересах третье измерение Восточного вопроса вплоть до краха империи Османа, но породило серию противоречий, в открытой или латентной форме, вошедших в современность.

Консервативность внутренней политики как османской Турции, так и молодых балканских государств, проявления национального эгоизма и экспансионизма как способа преодоления негативных сторон “османского наследия” разъединяли их как естественных союзников, как силу, объективно заинтересованную в позитивном решении проблем регионального характера, ослабляли их позиции перед мощным давлением великих держав, представленных двумя мощными противостоявшими друг другу группировками — Антантой «и странами Центрального договора.

В этой обстановке взаимного противостояния Османская Турция, несмотря на ряд жестоких поражений в ходе Балканских войн, сумела к 1914 г. обрести определенную надежду на то, чтобы, участвуя в блоке с наиболее активным в данный период военно-политическим партнером — Германией и ее союзниками, обеспечить себе реванш за поражение в борьбе с бывшими вассалами и добиваться решения проблем внешнеполитического характера в направлении, устраивавшем воинственные и националистические крайне правые младотурецкие группировки.

Более того, Османская Турция имела шанс сохранить статус европейской державы только активным участием в блоковой политике. Но именно это и делало младотурецкий режим тлеющим фитилем в бочке с порохом.

Сложно и неоднозначно развивалась социально-экономическая жизнь империи. По турецким данным, до войны на долю Османской Турции, включая остатки ее балканских территорий, приходилось не более 1–1,5 % общего оборота мировой торговли. В начале XX в. сумма капиталовложений в Турции держав, между которыми развернулась основная борьба за военнополитическое вовлечение Турции в свою систему, т. е. Англии, Франции и Германии, не превышала одного процента от общей суммы их зарубежных капиталовложений. Россия в этой “гонке” фактически не участвовала, сохраняя стабильные, но мало влиявшие на “выбор пути” позиции в турецкой торговле.

В рассматриваемый период экономическое развитие Османской империи осуществлялось в рамках периферийной, аграрно-производящей зоны мирового капиталистического хозяйства. Стоимость турецкого экспорта в 1913 г. не превышала 14 % от совокупного национального продукта, при этом на экспорт шло свыше четвертой части всего сельскохозяйственного производства Османской империи. Экономическая эксплуатация страны происходила не только за счет превращения сельского хозяйства в источник снабжения индустриального общества, но и за счет расширения отдельных сфер производства, в которых был заинтересован иностранный капитал.

Это относилось к добыче, полезных ископаемых (рост 8-15 % в год), к ковроделию, возделыванию и первичной обработке хлопка, производству табака, оливкового и хлопкового масла, сухофруктов, шелка-сырца и некоторых видов технических сельскохозяйственных культур. При этом выделились основные направления, по которым державы осуществляли контроль за отраслями турецкого производства. В горном деле и в организации производства хлопка-сырца соперничали германский и английский капитал. В экспортном ковроделии доминировал английский капитал, три четверти вывоза табака и шелка-сырца контролировалось французским капиталом.

За последнее предвоенное десятилетие в контролируемых иностранным капиталом отраслях (хлопок, уголь, табак, сухофрукты и др.) производство выросло в два-четыре раза. Однако нарушались исторические пропорции внутреннего производства и закреплялась порайонная и отраслевая зависимость производственной деятельности в Османской империи от той или иной западной державы, точнее — от представителей ее капитала. Естественно, что такая зависимость отражалась и на внешнеполитическом курсе младотурок.

Экономическая экспансия европейского капитала в Османской Турции осуществлялась преимущественно в сфере финансов, внешней торговли и железнодорожного строительства. Эти отрасли османской экономики были более других подготовлены для быстрого развития экономических связей с Западом; вложения капитала в них имели и наибольшую поддержку на правительственном уровне в своих странах. В канун войны заметно расширилось представительство различных групп европейского финансового капитала в Османской Турции за счет германских, австро-венгерских, итальянских банков.

Турция кануна первой мировой войны стала своеобразной ареной борьбы различных типов западного индустриального общества. Если французский “ростовщический” капитал сумел удержать в своих руках наибольшую долю внешнего турецкого долга и даже повысить ее с 1895 по 1914 г. с 46 % до 60 %, то английский “колониальный” капитал сократил свою долю в турецком долге за эти годы примерно с 18 % до 13,7 %, а германский “юнкерско-буржуазный” довел участие в турецком долге с 10 % в 1895 г. до 16 % в 1914 г. при тенденции к повышению.

В Турции создавалась заповедная зона гарантированных германских капиталовложений. Происходило это главным образом за счет экспансии германских банков. Крупнейший германский “Дойче Банк” открыл свое отделение в Стамбуле в 1888 г., затем последовало открытие еще двух крупных банков — Немецкого палестинского и Немецкого восточного (Стамбул). Они использовали более новую технику и приемы деловых операций по сравнению, например, со “старым” Имперским Оттоманским банком (англо-французский капитал). Германские банки охотно финансировали купцов-турок, в отличие от Имперского Оттоманского банка, связанного с инонационалами, давали в среднем высокий (5 %) и устойчивый процент дивидендов, что особенно привлекало мелких и средних вкладчиков.

Англии и Франции вместе принадлежало 73,7 % государственного долга Османской империи. Однако в конкурентной борьбе за контроль над турецким государственным долгом “Дойче Банк” к 1914 г. обошел английских кредиторов и потеснил всех других. 16 % внешних долговых обязательств турецкого правительства в 1914 г. держали немецкие финансисты при внимании и поощрении со стороны лично кайзера Вильгельма II. Германские инвестиции в целом достигали 1,8 млрд марок, что равнялось капиталовложениям Германии в России. Если англо-французский капитал через Имперский Оттоманский банк создал своеобразный концерн “Режи” по переработке табака и некоторых других видов сельскохозяйственного сырья, то при поддержке и поощрении германского правительства “Дойче Банк” сосредоточил усилия на концессионном железнодорожном строительстве, главным образом на Багдадской железной дороге.

И в Европейской Турции, и в Малой Азии железные дороги стали основой экономической инфраструктуры колониального типа. С 1888 г. Стамбул через Вену, затем Белград был соединен с общеевропейской железнодорожной сетью. К первой мировой войне Османская империя располагала, включая линию Берлин — Белград — Стамбул — Багдад, примерно 6 тыс. км железнодорожных путей, что составляло около 3 км на каждую тысячу квадратных километров территории. Турция отставала по этому показателю от всех соседних балканских стран: например, от Греции более чем в 4 раза (13 км на 1 тыс. км²). Германии в 1914 г. принадлежало 49 % вложенного в железнодорожное дело капитала, Франции — 39 %, Англии — 11,4 %. Поскольку турецкое правительство гарантировало иностранцам-концессионерам определенный уровень дохода с каждого километра железной дороги (“километрические гарантии” составляли 10–19 тыс. франков с одного километра), то львиную долю выплат получала Германия. С 1889 г. по 1912 г. километрические гарантии обошлись Высокой Порте в 1,3 млн золотых лир, и почти половина из них перекочевала в германские банки. Эти выплаты ухудшали состояние османского бюджета, еще крепче привязывали османскую экономику к Германии. Железные дороги, по образному выражению одного автора, “сделали больше для разрушения Восточного вопроса, нежели нарезные пушки”.

Одновременно с усилением позиций в создании сухопутной инфраструктуры в Османской империи Германия потеснила конкурентов в сфере морских перевозок. Учитывая географические особенности страны — огромное морское побережье и более низкую стоимость морских перевозок по сравнению с сухопутными, Германия приобретала решающее преимущество и на внутренних рынках Турции. Из 50 постоянно действовавших пароходных линий Турция — Западная Европа— США только шесть принадлежало прежней “владычице морей” Англии, на большинстве других господствовала Германия. Англия утратила преобладание не только в черноморских портах Турции, но и в Европейской Турции. В Салониках господствовали австро-венгерские пароходные компании, в Скутари (Шкодер) 56 % торгового оборота держала в своих руках итальянская пароходная компания. Происходило падение относительной доли Англии, Франции и России во внешней торговле Турции в целом в пользу Германии, Австро-Венгрии и Италии, т. е. стран Центрального блока.

За 25 предвоенных лет объем внешней торговли Германии с Османской империей в целом вырос примерно в 9 раз, с Европейской Турцией — в 17 раз. Последняя вошла в фактически сложившуюся зону преимущественного роста внешнеторгового влияния Германии, включавшую Болгарию (рост торговли с Германией за тот же период составил 19 %) и Румынию, 60 % экспорта и 40 % импорта которой стали приходиться на долю Германии.

Балканские войны легли тяжелым бременем на османскую экономику. Бюджет на 1914 г. сводился с дефицитом в 7 млн турецких лир (в 1913 г. дефицит составил 19,4 млн лир). Сверх того на восполнение потерь, понесенных в Балканских войнах, требовалось еще 20 млн лир при доходах империи в 29 млн лир. В 1908 г. младотурки, придя к власти, получили “в наследство” ровно 32 918 лир и немножко меди — 32 куруша. Это было все, что хранилось в казне.

Погашение долгов державам, неукоснительно следившим за процентными поступлениями, требовало на 1914 г. еще 10 млн тур. лир. “Если с нас потребуют еще контрибуций, — говорил великий везир, — страна объявит себя банкротом”. Срочно нужно было изыскать 38 млн тур. лир. “Дойче Банк” был готов помочь. Но при условиях: 1. контроля за чрезвычайным военным налогом; 2. распродажи казенных земель [с правом первой покупки — В.Ш.]; 3. продажи арсенала в Топхане и военного порта со всеми строениями, помещавшегося на берегу Золотого Рога.

Германские банки, открывшие отделения в портовых городах, финансировали самые разнообразные начинания, вплоть до подъема потопленных Россией в Чесменском бою 1770 г. турецких парусных кораблей, лишь бы внедриться прочнее в османскую экономику.

Пангерманский союз в 1913 г. через свои печатные издания пропагандировал “мирное экономическое завоевание" Османской империи, политические и военные силы которой должны были служить интересам “Срединной Европы”. В связи с поражениями Турции в Балканских войнах отмечалась необходимость поддержать ее целостность с точки зрения уже сделанных и грядущих выгодных капиталовложений. Акцентировалась задача усиления ее военного потенциала, причем в объемах, с какими не справились ее прежние союзники — кредиторы Англия и Франция.

И основания для этого имелись.

С последней трети XIX в. изделия немецкой легкой промышленности, наравне с военным снаряжением, заняли ведущее место в импорте через крупные турецкие порты. С конца XIX в., как свидетельствуют документы, Германия фактически монополизировала поставки оружия как в балканские страны, так и в Турцию. Турецкая, сербская, румынская армии перевооружались главным образом оружием Круппа и Маузера. К началу XX в. Германия перехватила инициативу Англии в деле скрепления обручами военных реформ разваливавшегося османского конгломерата. Собственно для Стамбула германские усилия по реорганизации турецких вооруженных сил и повышению военного потенциала Турции достигнуты не были. Об этом писали современники — германские и австрийские участники военных реорганизаций в Турции; подтверждают это и современные исследователи.

Поражения Турции от Италии в Ливийской (Триполитанской) войне 1911–1912 гг., от Балканского Союза в 1912–1913 гг., усугубляли внутренний кризис младотурецкого режима. Выходом из кризиса турецкие правящие круги считали дальнейшее сближение со странами Тройственного союза во главе с Германией.

Постепенная, но неуклонная экономическая переориентация Османской империи на связи с Германией и в целом с Тройственным согласием имела и четкие социальные последствия, определившие выбор Стамбула.

Хорошо известно, что балканские территории Османской империи приобрели в начале XX в. значительный внутренний потенциал капиталистической эволюции. Те районы, которые еще оставались в рамках империи, получили в предвоенный период дополнительные импульсы для своего развития, несмотря на сдерживающее воздействие “османского наследия”. Такие торгово-экономические центры, как Стамбул, Салоники, Эдирне (Адрианополь), Измир (Смирна) и др., социально-экономически далеко оторвались от Анкары, Кайсери или Айдына. Они концентрировали в себе мощные заряды политической борьбы противостоявших сил буржуазного развития с ориентацией на ведущие западные страны.

Немусульманское, в первую очередь христианское католическое и протестантское, население Европейской Турции находилось уже многие десятилетия, на протяжении жизни ряда поколений в более тесных экономических и социокультурных связях с Западной Европой по сравнению с мусульманами-турками. Европейские представители деловых кругов, равно как и дипломаты или военные, энергично использовали единоверцев и добивались для них всевозможных иммунитетных гарантий, что содействовало посреднической деятельности христианских подданных Турции. В начале XX в. они занимали привилегированное по сравнению с мусульманскими торговцами и предпринимателями положение в деловых контактах Запад — Малая Азия через Европейскую Турцию. В полном объеме сохранялся капитуляционный режим. Первоначально, в XVI в., капитуляция (от лат. “капитул” — статья) была торговым договором правительственных учреждений (или иначе — Высокой Порты) Османской империи с другой державой, по которому иностранные подданные получали односторонние привилегии в пределах всей империи. В XVIII–XIX вв. все державы Запада, в том числе Россия, включали в капитуляции статьи политического характера, обеспечивавшие исключительно льготные условия для проживания, экономической, культурно-миссионерской, политической деятельности. Борьбу за отмену капитуляций Высокая Порта вела непрерывно, но малоуспешно, начиная с Парижского мирного договора 1856 г.

Отдельные попытки турецкого правительства поставить перед Англией и Францией в первые годы XX века вопрос о капитуляциях игнорировались. Несколько иначе держались Германия и Австро-Венгрия. От них следовали общие рассуждения о возможных займах Высокой Порте и о готовности пересмотреть организацию почтового дела. Как следует из материалов переписки турецких послов в Вене и Петербурге, вопрос о капитуляциях, т. е. о льготах и преимуществах для иностранных предпринимателей в Турции благожелательно рассматривался в России. Однако Лондон и Париж оказали давление на русское правительство, и Россия не поддержала турок в этом важном для них вопросе.

Нерешенность капитуляционной проблемы порождала последствия двоякого рода. Углублялись конфликтные отношения между турецким (в этническом смысле) купечеством и инонациональными балканскими компрадорами, что вызывало соответствующую реакцию в откровенно воинственном турецком правительстве по отношению к соседним странам на Балканском полуострове и и тем группам выходцев с Балкан, которые жили в Османской империи (греки, болгары, сербы, албанцы и др.).

С другой стороны, исключительные выгоды компрадорской буржуазии в Турции делали значительную ее часть оторванной от основной этнической массы, оказавшейся уже за пределами империи, в независимых государствах. Появились своего рода группы давления и на младотурецкое правительство, и на правительства балканских государств. Поскольку традиционно инонациональные компрадоры были ориентированы на Англию и Францию, логика борьбы турка-купца с нетурком-коммерсантом приводила турецкое купечество к поискам противодействующей силы. Таковой прежде всего в его представлении выступала Германия. Антагонизм этно-социального и конфессионально-экономического характера трансформировался в антагонизм политический, в свою очередь влиявший на выбор ориентации Стамбула в войне 1914 г. И выбор этот определялся с учетом русского фактора. Более мощного политически, чем экономически, и скорее жесткого военного, нежели политического характера. Но какая борьба стояла за всем этим!