Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны

Глава III НЕНУЖНАЯ ВОЙНА, ИЛИ КАК ВАЖНО ВЫСЛУШАТЬ РАЗВЕДЧИКА И ФИНАНСИСТА

Весной 1914 г. в 95-ти избирательных округах по выборам в палату депутатов парламента прошли, за небольшим исключением, кандидаты от партии “Единение и Прогресс”. Младотурки после выборов чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы заняться экономическими вопросами. Джавид-бей и его французский советник А. Лоран предполагали свести 1913/1914 финансовый год с минимальным дефицитом (доход 33,7 млн турецких лир, расход — не свыше 35 млн лир), т. е. сократить дефицит бюджета примерно в 4–5 раз по сравнению с 1911 г. К 1917/1918 гг. предполагалось добиться сбалансированного бюджета (примерно по 35 млн турецких лир доходов и расходов) за счет улучшения, как надеялся Джавид-бей, фискальной системы и “прихода на службу добросовестных чиновников новой формации”.

Как сообщал из Стамбула в своем очередном аналитическом обзоре А.Н. Щеглов, “старых волокит-чиновников нет. Люди, помнящие старый режим Абдул Хамида II и привыкшие при нем устраивать разные дела, теперь терпят неудачу…” В обзоре констатировалось, “что при всех издержках, в Турции складывается основа правового государства… Турецкий чиновник ныне опирается так или иначе на власть, которая требует от него личной деятельности, а значит, и решения вопросов… турки слабее себя считают, чем есть на самом деле”.

Годовые, на не слишком тяжелых условиях, займы за рубежом должны были обеспечивать прирост доходной части бюджета по 0,2 млн лир в год. Для этого стране нужен был прежде всего мир. Займы из-за рубежа поступали, но они отнюдь не содействовали сохранению нейтралитета, как настаивали Джавид-бей и его сторонники в турецких торгово-промышленных кругах. Проблема займов стала в начале 1914 г. вопросом жизни для младотурецкого режима. Ведя параллельные переговоры с банками противостоявших группировок держав. Комитет пытался сохранить определенное равноудаление от великих держав (или по крайней мере оттянуть окончательный выбор). Однако при этом ускорить модернизацию армии и флота, причем в целях сугубо собственных. Таковыми были: решение национально-территориальных проблем в отношениях с готовыми восстать повсеместно арабскими, армянскими, курдскими подданными, обеспечение реванша на Балканах и начало реализации обширных пантюркистских планов.

Удавалось это плохо. Неоднократные попытки Джавид-бея примирить французских держателей пакета акций Оттоманского банка с “Дойче Банком” по спорным вопросам финансирования новых линий Багдадской железной дороги оказались не только безуспешными, но и опасными для турецкого суверенитета. 15 февраля 1914 г. банки и представители правительств Германии и Франции в принципе договорились по главному для них вопросу. Центральная, Южная Анатолия и Месопотамия стали зоной деятельности германских железнодорожных кампаний, а Северная Анатолия и Сирия — французских.

Деятельно включились в обсуждение технических моментов займов и территориальных гарантий под них США. Это в свою очередь вызвало к жизни совместное решение Англии и России любым способом, вплоть до морской демонстрации у берегов Турции оставить Стамбул вертеться в прежнем заколдованному кругу “союзников — противников”.

Буквально в те же дни шли и англо-германские согласования в отношении Турции. 23 февраля 1914 г. банковские нефтяные и железнодорожные магнаты Германии и Англии окончательно согласовали зоны влияния в Кувейте, Персидском заливе, Месопотамии. Россия вошла в состав распорядителей Администрации Оттоманского Публичного Долга и совместно с Германией взялась быть гарантом реформ в Турецкой Армении. Австро-Венгрия и Италия настойчиво требовали концессии в Западной Анатолии, причем вне какого-либо контроля со стороны местных турецких властей.

Осознание близкой катастрофы прозвучало в это время в донесениях посла Турции в Берлине: державы готовятся расчленить Турцию. Талаат-паша трезво сравнивал весной 1914 г. положение своей страны с путешественником, на которого в глухом лесу напали разбойники: он готов отдать им все, лишь бы спасти свою жизнь.

Все было тщетно. Нейтралитет Османской Турции уже никого не устраивал. Тройственный Союз вложил слишком много средств в турецкую армию, чтобы она использовалась для решения только внутриосманских проблем.

Берлину нужен был в данный момент турецкий солдат. Его не волновало отвлеченное призрачное будущее младотурецкого режима. В то же время экономические позиции Антанты были столь сильны в Турции, зоны влияния очерчены столь определенно, что нейтральная Турция была Антанте попросту “неудобна” в качестве союзника: проблема ее раздела выглядела в глазах Европы несколько неприлично и неудобоисполнимо. Антигерманские высказывания Энвер-паши, Талаат-паши, других деятелей Комитета весной 1914 г. не убеждали дипломатов Антанты. Однако они настораживали Берлин и пугали те круги в балканских странах, которые боялись турецкого марш-броска на Балканы.

Оценим последние предвоенные политические маневры младотурецкого правительства в отношении стран Антанты, опираясь на свидетельства турецких политических деятелей тех лет.

Можно считать документом принципиальной важности мартовскую (1914 г.) резолюцию Комитета иттихадистов о том, что в случае общеевропейской войны Османская империя “должна не поддерживать Германию, как рекомендуют некоторые члены Комитета” (заметим, что такая формулировка была предложена никем иным, как Энвер-пашой), а “занять строго нейтральную позицию и не осложнять отношения с Францией и особенно с Россией”.

Комитетом тогда же была принята к сведению официальная позиция османского Генерального штаба, фактически — Энвер-паши: “Мы испытываем настоятельную потребность в мире, в сохранении выдержки и спокойствия”. Нейтралитет Турции признавался политикой вынужденной, продиктованной слабостью армии и флота и рассчитанной, как следует из мемуаров Мухтар-паши, Джемаль-паши и документов военноморского атташе Турции в Петрограде, не более чем на два года. В течение двух лет должны были поступить средства по военным займам из Франции и Германии, а также оружие и пополнение флота, в том числе подводного, артиллерии и вновь создаваемых турецких ВВС из Франции, Англии и Германии, должно было закончиться переформирование всей турецкой армии. Наконец, в Стамбуле предполагали, что двух-трех лет будет достаточно, чтобы разрешить проблему обновления режима Проливов и добиться отмены капитуляций. Полагая, что война начнется во второй половине 1914 г. (до ноября), триумвират считал наиболее выгодной тактикой на 1914 г. сближение с Антантой, не исключая, впрочем, перспективу союза с Германией.

Были и другие мнения. В пользу решительного сближения с Антантой, вплоть до отказа от нейтралитета и от военного союза с Германией выступали те деятели Комитета, которые считали, что Антанта “оплатит турецкий чек” возвращением под власть Стамбула оккупированных Грецией Эгейских островов, реставрацией османского правления в Египте, согласием на отмену капитуляций, а главное — предоставлением твердых гарантий Антанты от того, что Комитет называл вмешательством России во внутренние дела Турции (имелись в виду в первую очередь Проливы и реформы в Турецкой Армении).

После упомянутого выше заседания младотурецкого руководства были предприняты две попытки достигнуть взаимодействия с членами Антанты; В мае 1914 г. — с Россией и в июле, в разгар сараевского кризиса — с Францией. Обе попытки осуществлялись на уровне чрезвычайных посольств, персонально — на самом высоком уровне. В Россию ездил Талаат-паша, известный своим умеренным равноудалением от всех западных держав. Во Францию — франкофил Джемаль-паша. В обоих случаях речь шла о военном двустороннем союзе Османской империи с Россией или с Францией. Оба раза — безрезультатно: и Петербург, и Париж уклонились от обсуждения турецких предложений о союзе, хотя Талаат-паша в России был принят исключительно торжественно, а Джемаль-паша получил во Франции орден Почетного Легиона.

Следует подчеркнуть, что речь шла именно о двусторонних союзных договорах, а не о непосредственном вступлении Турции в Антанту.

Важно учесть и второе обстоятельство. Оно касается взаимоотношений Османской Турции с балканскими соседями. Талаат-паша был хорошо осведомлен о намерениях Российского министра иностранных дел С.Д. Сазонова создать Балканский союз при участии Турции и Болгарии, которых следовало еще примирить и сблизить. В Стамбуле учитывали также, что Россия, признававшая в принципе права Греции на занятые ею в ходе Второй Балканской войны Эгейские острова, из стратегических соображений была готова, помимо Ймброса и Тенедоса, оставить ключевую для судьбы Черноморских Проливов проблему — а именно о. Лемнос — в руках Османской империи до окончательного решения вопроса о режиме Босфора и Дарданелл.

Союз с Турцией Россия должна была бы оплатить поддержкой Стамбула и в болгаро-турецких, и в греко-турецких отношениях.

Проблему Имброса, Тенедоса, Хиоса, Лесбоса и Лемноса держал в центре внимания и Джемаль-паша во время своего визита в Париж. Он подчеркивал при этом большую выгоду для Франции и Англии от поддержки Турции, чем Греции, акцентировал необходимость гарантий турецкого интегритета от России.

В ходе переговоров и в России, и во Франции глухим, печальным звуком одинокого удара в барабан прозвучали призывы Талаат-паши и Джемаль-паши рассмотреть вопрос о капитуляциях. Ни в Петербурге, ни в Париже об этом и слышать не захотели.

Обобщенное представление о позиции младотурок по Восточному вопросу и о русско-турецких отношениях в тот момент, когда все стороны фактически определили свои места, дает памятная записка Ниязи Фахретдин-бея — турецкого посланника в Петербурге, на имя посла Турции в Вене Хусейна Хильми-паши. Документ датирован 8 сентября 1914 г. Это было последнее письмо последнего дипломата распавшейся вскоре Османской империи в России. Во введении подробно говорится об этом документе. Еще раз подчеркнем, что общий настрой документов — призыв к осторожности в выборе военных союзников, к учету особой важности межбалканских, русско-турецких и турецко-балканских отношений.

Итак, выжидать или решаться. С кем? 18 июля 1914 г. Джемаль-паша выехал из Парижа с пустым портфелем — Франция отказалась от сближения с Турцией. У вагона “Восточного экспресса”, того самого, о котором писала Агата Кристи, в Стамбуле его встретили двое. Столь же неудачливый соискатель понимания в России Талаат-паша и полный надежд и решимости Энвер-паша. Военный министр несколькими днями раньше вернулся все тем же “Восточным экспрессом” из Берлина, где успешно совещался с начальником Генерального штаба Германии Мольтке-младшим, и привез основные принципы будущего договора Турции с Германией. Еще через пять дней, 23 июля, в день предъявления Австрией ультиматума Сербии, германский посол в Турции Вагенгейм говорил с Джемаль-пашой о будущем договоре, как о деле решенном.

31 июля 1914 г. текст германо-турецкого договора был парафирован. 1 августа 1914 г. Германия объявила войну России. На следующий день, это было воскресенье, около 16 часов Вагенгейм и великий везир Саид Халим-паша в присутствии членов триумвирата, председателя парламента и нескольких особо доверенных членов кабинета подписали германо-турецкую конвенцию. В тот же день, 2 августа, вечером, была подписана и на следующий день опубликована в стамбульской прессе декларация о турецком нейтралитете.

В понедельник 3 августа объявили мобилизацию военнообязанных 1889 и 1890 годов рождения: как говорилось в официальной прессе, в качестве меры предосторожности ввиду войны в Европе. Маяки в Проливах были погашены, бакены сняты. На иностранные корабли поднялись турецкие лоцманы.

В отечественной (А.Д. Новичев, А.Ф. Миллер, Г.3. Алиев, Б.М. Поцхверия) и зарубежной (М. Ларшер, Ахмед Эмин, В. Готлиб и др.) историографии[13] сложилась тенденция, восходящая к первому публикатору Военной конвенции от 2 августа 1914 г. Карлу Каутскому (1919 г.), представлять этот документ как свидетельство полного и окончательного подчинения Стамбула берлинскому диктату и прямого вовлечения Турции в мировую войну. Я, однако, полагаю, что при этом были опущены такие немаловажные для оценки расстановки сил на Балканах и дальнейшего развития событий в регионе в целом материалы, как сопутствовавшие военной конвенции разъяснения посла Вагенгейма Энвер-паше и Джемаль-паше, не вошедшие в общий пакет документов, но зафиксированные в мемуарах главных действующих лиц с турецкой и немецкой сторон, а также болгаро-турецкое соглашение от 6 августа 1914 г., подписанное в один день с положением о функциях германской военной миссии в Османской империи. Наконец, оставалась неизученной взаимосвязь претворения в жизнь германо-турецкой военной конвенции с вопросом о капитуляциях и участием немусульманских подданных Стамбула в большой войне, перспектива которой, как сказал Джемаль-паша, обрисовалась для Турции после 2 августа 1914 г. грозно, но не окончательно.

Сама турецко-германская конвенция от 2 августа 1914 г., ее предельная краткость и обобщенность формулировок давали основание уже современникам, например, адъютанту Л. фон Сандерса Карлу Мюльманну и турецкому посланнику в Берлине М. Мухтар-паше, называть документ именно конвенцией, вслед за которой ожидался дополнительно развернутый договор между Германией и Турцией.

Конвенция содержала восемь пунктов. Один из них (ст. 8) предусматривал секретный характер соглашения, которое могло быть оглашено не иначе, как по взаимной договоренности. Строго говоря, эта секретность звучала несколько надуманно, поскольку статьей 1 предусматривался нейтралитет и Германии, и Турции “в австро-сербском конфликте”. Статья 2 все ставила на свои места. В случае вмешательства в конфликт России и появления тем самым у Германии необходимости выполнить свой союзный долг перед Австро-Венгрией, таковая необходимость приобрела бы равным образом силу и для Турции.

Две следующие статьи (3 и 4) формально должны были смягчить фатальную бескомпромиссность ст. 2. Напомним, что телеграф уже принес в Стамбул известие о том, что еще вчера, т. е. 1 августа 1914 г;, Германия объявила войну России. Последняя не вмешалась в то, что именовалось “австро-сербским конфликтом” и, следовательно, не было формального повода вступления Турции в войну с Россией.

В случае военных действий Германия обязывалась предоставить в распоряжение Турции военную миссию, причем поставить ее в прямое подчинение турецкого военного министра (с оговоркой — на подчинение главы упомянутой германской миссии). Германия обязывалась силой оружия защищать целостность османских земель (ст. 4). Хотя это столь желанное для турок обязательство было высказано в самой общей форме, воистину — “сквозь зубы”, но даже этого не смогли добиться турецкие руководители ни от России, ни от других стран Антанты накануне войны. Срок действия конвенции определялся до 31 декабря 1918 г., с автоматическим продолжением на следующие пять лет, если одна из договаривающихся сторон не заявила бы о ее денонсации за шесть месяцев до истечения срока действия (ст. 5 и 6).

Конвенция не носила “следов поспешности”, как полагал в свое время А.Ф. Миллер. Скорее наоборот. Энвер-паша — главный архитектор военного союза вложил в него те примерно десять лет действия, до середины 1920-х гг., которые нужны были, как говорилось выше, младотуркам для решения своих внешне- и внутриполитических проблем. Однако в более выигрышной ситуаций оказывалась Германия. Проливы, ресурсы, плацдармы в Юго-Восточной Европе, в Африке (Египет), в Восточной Анатолии и к тому же миллионная армия с советниками-немцами — все это в нужный момент должно было оказаться после подписания германо-турецкой конвенции под рукой у германского Генерального штаба.

В понедельник 3 августа 1914 г. Германия объявила войну Франции, а Турция обнародовала во всей европейской прессе декларацию о нейтралитете. 4 августа Англия объявила войну Германии. Соглашение Турции с Германией оставалось тайной для Антанты по крайней мере еще неделю. Внимание держав было отвлечено от турецких проблем. Выигрыш времени, как писал Ахмед Джемаль-паша, был получен. И использован, на первый взгляд, весьма эффективно..

В три дня были активизированы переговоры с Болгарией относительно совместных действий в перспективе получения Турцией населенных мусульманами районов Западной Фракии, Болгарией — земель в Македонии. Обе стороны подчеркивали свой нейтралитет в разгоравшейся войне, что не соответствовало фактическому положению дел. Во всяком случае, для Турции, поскольку 4 августа 1914 г. Австро-Венгрия объявила о своем присоединении к турецко-германской конвенции со всеми вытекающими последствиями.

Весь комплекс противоречий между Австро-Венгрией и балканскими государствами обязаны были если не разделить целиком, то принимать во внимание младотурецкие лидеры. Подтверждением тому явилось “мертворожденное дитя”, по оценке турецкого историка Ахмеда Эмина, а именно турецко-болгарский договор о союзе, подписанный 19 августа 1914 г. Направленный против Греции, но обусловленный нейтралитетом Румынии договор с Болгарией должен был учитывать столь многочисленные и непредсказуемые факторы австрийской, германской и антантовской политик на Балканах, что так и остался на бумаге. Турецкие историки высказывают по этому поводу массу догадок, полагая, впрочем безосновательно, следующее. Поскольку договор изначально содержал захватнические планы, то союз малых балканских государств мог предотвратить разрастание войны, по крайней мере в балканском регионе, и уберечь от разгрома Османскую империю.

Младотурки, или иначе иттихадисты, своим нетерпимым отношением к арабскому национальному возрождению, к курдскому национальному движению изолировали себя от единственных реальных военных союзников, подорвали доверие к себе во влиятельных исламских кругах. Ненависть же к иттихадистам в армянских, греческих, славянских селениях была известна Стамбулу. Триумвират буквально бросался в безнадежную авантюру турецко-болгарско-румынского сближения, чтобы любой ценой вырвать несколько тысяч квадратных километров фракийских земель, населенных мусульманами, чтобы поставить под ружье воинственное и привычное к оружию местное население, декларировать борьбу за ставшее мифом османское единство. И, наконец, чтобы оказать давление на великие державы в отмене режима капитуляций.

Капитуляции и мусульманские земли — две действительно популярные в турецких низах проблемы — могли либо сплотить при удачном их разрешении распадавшееся османское общество вокруг иттихадистов, либо стать двумя концами шелкового шнура на горле триумвирата. Вряд ли поэтому можно или нужно восстанавливать степень искренности Энвер-паши, когда одновременно с консультациями в Софии и Бухаресте он предложил 5 августа 1914 г. военному атташе России в Стамбуле генерал-майору Генерального штаба М.Н. Леонтьеву начать переговоры о русско-турецком военном союзе.

Они были неуловимо похожи друг на друга. Энергичные, подтянутые, с любовно ухоженными усами, в отлично пригнанной военной форме, перетянутой мягчайшими, не издававшими ни малейшего скрипа даже при движении портупеями. Генерал-майор Генерального Штаба России и несостоявшийся эмир Великого Турана. Вот они — почти бок о бок на старой-ста-рой архивной фотографии. Лег в папку пожелтевший отпечаток, уходили в небытие империи, которым служили эти незаурядные люди…

По сообщениям генерала М.Н. Леонтьева, Энвер-паша 5 августа заверил его, что проводимая в Османской империи мобилизация резервистов не направлена против России, а кавказский корпус может быть отодвинут от русской границы.

Благожелательный нейтралитет Османской империи вполне достижим, если: 1. Россия даст согласие на отмену капитуляций; 2. гарантирует интегритет всех османских территорий; 3. поддержит требование турецкой стороны о возвращении Эгейских островов и Западной Фракии, населенной мусульманами.

Энвер-паша подвел своего собеседника к мысли о чрезвычайной перспективности сближения Турции и России как основы серии территориальных компенсаций на Балканах. Все — в рамках, намеченных турецко-болгаро-румынскими соглашениями. Энвер-паша был нетороплив, деликатен и ненавязчив; он говорил, что понимает — России нужно время для обдумывания столь далеко идущего союза, и не торопил генерала Леонтьева с ответом. Он знал, что через несколько часов в Петрограде уже будет обсуждаться его предложение. В действительности же, под ногами Энвер-паши горела земля, а точнее — море. Каждый час адъютанты приносили ему очередное сообщение — мощные германские крейсеры “Гёбен” и “Бреслау” на предельной скорости приближаются к Дарданеллам, стремясь укрыться от преследования британской эскадры. Об этом же, как о не подлежащем обсуждению факте, сообщили Энвер-паше также из германского посольства в Стамбуле.

День 6 августа 1914 г., наверное, был звездным днем в биографии Энвер-паши. Утром он собрал членов Комитета, нескольких министров, которым лично доверял, изложил ситуацию и при поддержке великого везира Халим-паши добился одобрения своего плана действий.

Переговоры с Россией продолжать и развивать, германские боевые корабли пропустить в Проливы, а взамен добиться от Германии пересмотра конвенции от 2 августа. Новыми турецкими требованиями были:

1. четкая и недвусмысленная гарантия Германией османского интегритета;

2. поддержка Германией действий Турции по отмене капитуляций;

3. определение размеров турецкой доли в будущей контрибуции.

Наконец, что было рефреном всех бесед Энвер-паши с Западом,—

4. возвращение Эгейских островов и мусульманских земель на Балканах в том случае, если будет иметь место какой-либо территориальный передел на Балканах. В последнем пункте тон турецких государственных деятелей становился застенчивым, фразы осторожными — в том случае, если… может быть… Но ведь Энвер-паша сам готовил такие переделы и в Софии, и в Бухаресте, и, со вчерашнего дня, т. е. с 5 августа, — в Петрограде!

Во второй половине дня 6 августа 1914 г. все эти новые предложения были изложены им послу Вагенгейму в германском посольстве. Там, “свой среди своих”, Энвер-паша скромничал меньше. Требование балканских “османских”, по его терминологии, земель, Энвер-паша дополнил требованием “исконных османских крепостей” — Карса, Ардагана и Батума. Их надлежало “получить” (!) от России.

В отличие от беседы с М.Н. Леонтьевым, на встрече с Вагенгеймом Энвер-паша был нетерпелив, упруго настойчив. “Гебен” и “Бреслау” уже в зоне дарданелльских маяков, а за ними, всего на расстоянии четырех часов хода, идут британские корабли преследования[14]. Ответ посла должен последовать незамедлительно. Еще до исхода дня не расходившийся Комитет итгихадистов получил личное послание Вагенгейма на имя Халим-паши. Посол от своего имени обещал поддержку Германии в отмене капитуляций, при переговорах по территориальным приобретениям с Болгарией и Румынией; Турция также могла рассчитывать на греческие Эгейские острова и на туманно сформулированное “исправление ее восточной границы, которое даст Турции возможность соприкосновения с мусульманскими элементами в России”. Прямого приращения за счет России гарантировано не было, но каков намек!

Энвер-паша, казалось, приближался к заветной цели — возвращению балканских земель — и делал шаг к Великому Турану.

Нет, не зря так боялся телеграфа незабвенный султан Абдул Хамид II. Триумф триумвирата был безнадежно испорчен. Пришла срочная телеграмма из Лондона. Уинстон Черчилль добился секвестра на построенные в Англии два дредноута и два миноносца, предназначенные для турецкого флота.

Это был двойной удар. Турецкий флот оказывался вдвое слабее даже греческого. Самое главное — собранные по курушу, по всенародной подписке деньги (7 млн фунт, ст.) пропадали вместе с широковещательными обращениями Энвера и Джемаля к народу воссоздать силами всего народа морское могущество Османской империи.

В Стамбуле 7–8 августа 1914 г. прокатилась мощная волна выступлений антибританского характера. Звучали требования привлечь к ответу иттихадистов. 9 августа 1914 г. Энвер-паша продолжил беседы с М.Н. Леонтьевым. Русский генерал изложил “благожелательную заинтересованность” России в переговорах, не делая, как и предписывал министр иностранных дел С.Д. Сазонов, никаких “связывающих заявлений”.

Энвер-паша развернул захватывающую перспективу созданию Юго-Восточного и Средне-Восточного блока — против и за счет Австро-Венгрии, — в составе и центром которого были бы Россия и Турция. Оборонительный союз предполагался сроком на те же 5—10 лет (с последующим продлением), которые нужны были Стамбулу для реализации общей программы возрождения империи. Энвер-паша предусматривал также создание единого общебалканского союза держав против Австрии, причем турецкая армия явилась бы гарантом союза и выступала бы против того из балканских государств, которое позволило бы себе высказываться против политики России (подразумевалось: и Турции).

Столь же недвусмысленно в пользу русско-турецкого союза как основы решения всего балканского узла противоречий высказывался в Петербурге (Петрограде) турецкий посланник в России Ниязи Фахретдин-бей. С соответствующими инструкциями и полномочиями для оформления союза в Петроград срочно отбыл сам Ахмед Джемаль-паша. Анализ упущенных возможностей выходит за пределы моего исследования. Остается только констатировать, что, ошибочно полагая, будто бы можно бесконечно долго затягивать переговоры с Турцией о военном союзе, в России взяли курс не на создание Балканского союза, в состав которого вошла бы Турция, а на блок балканских государств, которой бы сдерживал Турцию. Однако турецкой стороне в Петрограде и в Стамбуле удалось добиться от России гарантий неприкосновенности османских владений и согласия на переход в руки Турции всех германских концессий в Малой Азии, включая Багдадскую железную дорогу. В вопросе о приобретениях на Балканах Россия подтвердила готовность передать туркам о. Лемнос. В качестве ответного шага Стамбул должен совершить нечто несбыточное — демобилизовать армию и еще раз подтвердить нейтралитет. Разочаровывающей была позиция России и в вопросе о капитуляциях.

Пока Энвер-паша вел продолжительные беседы с Леонтьевым о выгодах для России от военного союза с Турцией, Мехмед Джавид-бей не менее интенсивно доказывал российскому советнику по коммерческим вопросам Гюлькевичу, что с отменой капитуляций Россия, имеющая в них наименьшую из стран Антанты долю, приобретет не только “вечную признательность турецкого народа”, но и преимущества на рынках Османской империи: на немногих, но важных балканских рынках и на всех малоазиатских. Здесь Джавид-бей действовал в рамках решения военного кабинета иттихадистов добиваться союза с Болгарией и Румынией и, сохраняя нейтралитет, развивать с ними и с Россией интенсивные торговые связи. Джавид-бею не удалось, однако, привлечь внимание российских рутинеров к очевидным выгодам торговли на принципах наибольшего благоприятствования, причем одновременно и на балканском, и на малоазиатском рынках в тот неповторимый момент, когда Германия и Австро-Венгрия как главные конкуренты России были нейтрализованы.

Столь же неудачны оказались и политические демарши Энвер-паши в сфере военно-политического союза с Россией. Тщетно взывали М.Н. Леонтьев и сам российский посол М.Н. Гире к благоразумию Петрограда, призывая к немедленному соглашению с турками, иначе “завтра будет уже, может быть, поздно". Союз России с Турцией столь же не соответствовал интересам Англии и Франции, как и отмена капитуляций. А без согласия Лондона и Парижа в Петрограде не решались предпринять ни одного шага в турецкой политике.

Максимум, чего добился Джавид-бей, это устного заявления послов Антанты в 20-х числах августа о том, что их правительства согласны на частичную ликвидацию капитуляционного режима в сфере экономических связей, но что для перемен в правовой области, закреплявшей капитуляции, “время еще не настало”. Когда Джавид-бей 31 августа попытался получить по этому поводу письменное заявление, послы Антанты дружно отказались, оказавшись намного позади решительного Вагенгейма с его обязательствами от 6 августа.

Двумя днями раньше послы Антанты заявили, что в обмен на строгий нейтралитет Высокой Порты державы готовы гарантировать османский интегритет, но… только в ходе самой войны.

Таким образом, к октябрю 1914 г. Стамбулом не были фактически решены ни вопросы о Балканском союзе, ни территориальные вопросы, ни проблема капитуляций. На рейде в Мраморном море покачивались на легкой волне могучие крейсера ‘‘Султан Селим Грозный” и “Мидилли”, бывшие “Гёбен” и “Бреслау”. После утреннего намаза 15 августа 1914 г. на них был поднят турецкий флаг, на борт вступило с десяток робко озиравшихся турок — палубных уборщиков; немецкие экипажи остались на кораблях, щеголяя новенькими фесками. Офицеры поигрывали четками (подарки нового хозяина — морского министра Джемаль-паши). Гордость германского флота была фиктивно, как признавал сам Джемаль-паша, куплена турецким правительством. Фактическим главой военно-морских сил Османской империи стал старший морской начальник “Гёбена” и “Бреслау” опытный, энергичный адмирал В. Сушон[15].

К середине сентября все члены английской военноморской миссии покинули Турцию. Их места заняли немецкие офицеры. Начали свертываться торгово-банковские операции стран Антанты в Османской империи. Прекратила свою деятельность английская пароходная компания, осуществлявшая рейсы к Месопотамии и в Индийский океан. Османская Турция как бы отсекалась от сложившихся экономических связей с Европой и остальным миром. В то же время присутствие германских крейсеров под флагом со звездой и полумесяцем в Проливах изменило в пользу Германии и ее союзников соотношение сил на Черном море. Босфор оказался закупоренным. Для связей России с Антантой оставалась Балтика и морской путь вокруг Скандинавии. Взаимные экономические связи России и Турции также оказались парализованы, т. к. реализовывались большей частью через Проливы. В октябре 1914 г. Высокая Порта и Антанта обменялись резкими нотами по поводу упоминавшихся выше крейсеров. Впрочем, это был свершившийся факт. Несравненно большее значение имела нота Высокой Порты от 9 сентября 1914 г. об упразднении с 1 октября 1914 г. режима капитуляций как несовместимого с честью и достоинством империи и об отмене всех основанных на нем привилегий для иностранцев. Соответственно повышались таможенные тарифы. Султанскими указами-ираде от 13 и 17 октября 1914 г. было объявлено об упразднении юридических обоснований режима капитуляций.

Борьба за балканскую гегемонию отошла на задний план. Турция оказалась перед неожиданным фактом: и страны Антанты, и Германия с Австро-Венгрией, вопреки обещаниям, протестовали против отмены капитуляций. Как отметил, опираясь на новые документы султанского архива, турецкий историк 3. Топрак, Высокая Порта предложила всем державам, включая балканских соседей, заключить договоры, урегулировать экономические обязательства, учесть взаимные интересы и определить статус всех иностранцев в Османской Турции. За исключением Германии, все западные державы отказались от любых переговоров по этому поводу. Балканские страны и Австро-Венгрия отмалчивались.

Тяжелое впечатление в Стамбуле произвело ставшее достоянием столичной прессы требование американского посланника прислать в Турцию эскадру военных кораблей США в связи с несоблюдением турками режима капитуляций. Окончательная отмена капитуляций растянулась на три года, вплоть до января 1917 г. Все эти годы Турция в этом вопросе оставалась в полной изоляции, несмотря на ряд обращений к Центральным державам и к соседним балканским странам.

Со второй половины октября 1914 г., когда стали известны донесения турецких послов из Лондона, Вены, Берлина и Петрограда о нежелании стран Антанты гарантировать османский интегритет и о нараставшем раздражении Германии и Австро-Венгрии в связи с “двусмысленной и явно несоюзнической позицией триумвирата” (так заявил Вагенгейм Джавид-бею в середине октября), умеренные силы в турецком правительстве быстро теряли свое влияние. “Ввиду захвата всей власти в Стамбуле немцами, — сообщал А.Н. Щеглов, — Энвер стал полным диктатором. Во главе правительственных учреждений поставлены немцы. Почта и телеграф — под немецкой цензурой. Фирманы на проход судов через Проливы визируются, несмотря на протесты. Грузы захватываются без расписок. Фактически капитуляции отменены. На иностранных пароходах, кроме русских, разобщаются радиотелеграфы”.

21 октября 1914 г. Энвер-паша был утвержден главнокомандующим и первым же распоряжением приказал В. Сушону готовить нападение на русский черноморский флот. Стратегические планы военно-морского ведомства Османской империи на случай войны с Россией строились на двух отправных, весьма противоречивых, позициях. Они известны нам из уникального документа. Автор его — Рыза Шакир-бей, лейтенант флота Османской империи 1-го класса, офицер 8-го Русского отдела Морского Штаба Османской империи. “Записка на случай войны с Россией. 1914 г.” ныне хранится в Российском государственном архиве ВМФ.

Во-первых, предполагалось обеспечивать долговременную оборону Стамбула и Проливов созданием системы минных заграждений на подступах к Босфору, организовать систему баз ВМФ на всем черноморском побережье Турции от Босфора до Трабзона, сосредоточив там до 50–60 тыс. наиболее подготовленных войск. Планировалось возможно шире использовать подводные лодки для рейдов в Черном море на предельном отдалении от Стамбула и Проливов и обеспечивать оборонительный характер защиты Проливов за счет тесного взаимодействия флота и армии.

Во-вторых, и это была другая концепция, — исходить из прецедента внезапного нападения на Севастополь и Порт-Артур преимущественно силами флота и десанта. Следовало навязать русским подводную войну, ускоренно строить и закупать именно субмарины, миноносцы и эсминцы вместо легко уязвимых плавучих батарей — дредноутов. Вести против России морскую наступательную войну силами быстроходного надводного и новейшего подводного флотов. Тщательно изучить и претворить опыт войны Японии против России. Таков был план Али Риза-бея, фрегат-капитана, офицера 3-го Черноморского отдела Морского Штаба Османской империи. “Записка о наступательной стратегии в войне с Россией. 1914 г."

В конце концов было принято компромиссное решение — план действий, согласованных между Энвер-пашой и В. Сушоном. Довооружить босфорские форты, под прикрытием флота организовать десант на Одессу или на один из пунктов России на Черноморском побережье Кавказа. При достижении союза с Румынией считать наиболее перспективным соединенный румыно-турецкий десант через румынскую территорию на Одессу. Удачная операция по затоплению английской подводной лодки в Дарданеллах поощрила турецкое командование на разработку серии рейдов подводных лодок к берегам России. Лодки должны были быть получены из Болгарии и Румынии, в дополнение к двум новейшим, доставленным в октябре 1914 г. из Германии. Немецкие советники раскритиковали идею одесского десанта и предложили сосредоточить основные усилия на плотной обороне Проливов и на действиях на Кавказе, Однако Энвер-паша настоял на своем.

Турецкая эскадра, в составе которой были упомянутые германские тяжелые крейсеры, 28 октября 1914 г. встретила в нейтральных водах к северу от Босфора отряд в составе русского минного заградителя и трех миноносцев. В ходе скоротечного огневого контакта один русский корабль был затоплен. Команда попала в плен, и турки узнали, что отряд шел ставить мины у входа в Босфор. Тогда же были “причинены некоторые повреждения одному из русских портов”. Так описал нападение турецкого флота на русские корабли и обстрел Одесской гавани, Севастополя, Феодосии и Новороссийска 28–30 октября 1914 г. турецкий посол в Париже Рифаат-паша французскому МИДу. Посол сделал неловкую попытку придать пиратскому рейду без объявления войны некоторую благовидность. “Турецкое правительство, — заявил Рифаат-паша, — считает, что русский командир корабля ставил мины у Босфора без одобрения своего начальства, и готово пленных русских моряков возвратить”.

Рифаат-паша был очень удивлен, что французский министр Делькассе выслушал его “совершенно рассеянно и любезно с ним простился, не дав никакого ответа”.

В состав экипажей турецких кораблей, совершивших пиратский рейд в Черном море, как и на кораблях, обстрелявших английский миноносец вблизи Дарданелл, входили моряки германского флота. Совместная агрессия Османской империи и Германии против России и, следовательно, ее союзников стала свершившимся фактом. “Война началась в 5.30 ночи 29 октября”, — телеграфировал А.Н. Щеглов. Фахретдин-бей в Петрограде попытался заручиться обещанием России не посылать свои корабли к турецким берегам в обмен на заверение, что османский флот вообще больше не появится в Черном море. С.Д. Сазонов в ультимативной форме потребовал заведомо невозможного — немедленного удаления всех немцев из армии и флота в качестве предварительного условия переговоров о компенсации за “вероломное нападение на наши берега и причиненный от этого ущерб”.

Послы Антанты поддержали требование России. Великий везир Саид Халим-паша, председатель меджлиса Халиль-бей, даже ряд высших офицеров на экстренном заседании военного кабинета и Комитета иттихадистов 1 ноября 1914 г. высказались за аннулирование союза с Германией и за удаление всех германских военных советников.

Поздно… Слишком поздно. Губернатор Стамбула Мехмед Талаат-паша после краткого обмена мнениями с членами триумвирата напомнил собравшимся о том, что город под прицелом орудий германских (под турецким флагом!) крейсеров. Вокруг особняка, где шло заседание, стояли караулы германских моряков. Джавид-бей “добил” колеблющихся: заем в 100 млн фр. золотом утвержден в Берлине; через Болгарию уже поступили первые 2 млн в пересчете на турецкие лиры золотом в счет займа. К тому же, заметил прижимистый и рачительный министр финансов, Турция начала подкармливать Германию, отправив в Берлин на 300 тыс. немецких марок муки и консервов местного турецкого производства. “Сейчас мы их накормим, — сказал он. — Не проглотят ли они нас целиком, когда съедят наши продукты. У нас самих — крохи”, — предупредил он.

Последний довод был, естественно, неотразим. Заседавшие заколебались. Энвер-паша перевел разговор из опасной сферы и предложил подготовить воззвания к армии, флоту, ко всем мусульманам империи с призывом к джихаду — “священной войне" против неверных держав Антанты. Россия отдельно не упоминалась.

11 ноября 1914 г. султанскими ираде было объявлено о войне с Россией, Англией и Францией. Война с Антантой в целом была провозглашена в тот же день фетвами (воззваниями) шейх уль-ислама. 18–19 ноября Англия и Франции объявили войну Османской империи. Сербия и Бельгия в тот момент объявили лишь о разрыве дипломатических отношений с Османской Турцией. Выбор был сделан. Дрожащими руками испуганный старичок-султан принял национальную реликвию — боевой меч султана Османа, основателя империи. Да так и застыл на фотографии в неловкой позе, не зная, что делать.

— А нам действительно нужна война? — растерянно спрашивал султан у своего окружения.

— Аллах велик, — отвечали ему. — Мудрость Всемогущего безгранична…