Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны

Глава II ВЫБОР СОЮЗНИКА — ВЫБОР СУДЬБЫ

Накануне войны Османская империя имела территорию в 1,8 млн кв. км, каждый четвертый из восьми миллионов ее граждан проживал в европейской части империи. Некоторое представление о военно-политическом и экономическом потенциале Османской Турции дает следующая таблица.

Некоторые сравнительные показатели держав к 1913 году

* Метрополия и колонии.

** Доля (в %) в мировом промышленном производстве.

*** Численный состав без колониальных войск

Составлено по: Kaczynski J. Die zunehtnende Ungleichmiigkeit der dkonotnis-chen Entwicklung de» Kapitalismus // Problem# de» Friedens und des Sozialismus. Nr. 10–11/1968. S. 1304; Die Wirtschaft kapitalistischer Under in Zahlen. IPW-Forschungshefte. Nr. 4/1977. S. 28; Sachw&terbuch der Geschichte Deutschland» und der deutschen Arbeiterbewegung. Bd. 1. Berlin, 1969. S. 806–811; Otto H., Schmiedel K. Der ente Weltkrieg. MiliUtrhistoriacher Abri& Berlin, 1977. S. 32,43, 46f., 49; Планы войны. Известия о турецкой армии. Разведывательные сведения //РГА ВМФ. Ф. 418. On. 1. Д. 4269. Л. 92-413; Д. 4264. Л. 98; Д 2974. Л. 22–23; Лудшувейт Е.Ф. Турция в годы первой мировой войны. М. 1966. С. 42–56. г

С точки зрения политического строя империя представляла собой конституционную монархию. Тихий старичок — преемник кровавого Абдул Хамида II султан Мехмед Решад V, такой слабый и немощный, что на его вечно трясущейся голове едва держалась феска, реальной власти не имел. Вся фактическая полнота власти была сосредоточена в руках трех лидеров младотурецкой партии “Единение и Прогресс” (“Иттихад ве теракки”): Энвер-паши — военного министра и начальника Генерального штаба, Талаат-паши — Председателя партии и министра внутренних дел и Джемаль-паши — морского министра, шефа полиции и военного губернатора Стамбула. Фактически входил в правящую группу, но предпочитал действовать как бы в тени министр финансов Джавид-бей. Их политические портреты будут даны ниже.

Младотурецкая организация находилась у власти уже шестой год после победы революции 1908 г. Остались позади надежды, которые возлагались на восстановленную младотурками конституцию 1876 г., на парламент и на основание правового государства, на отмену капитуляций, на решение, наконец, земельного и национального вопросов.

Младотурецкая буржуазная революция 1908 г. была осуществлена армией, поднятой прогрессивным офицерством при поддержке тончайшего слоя либеральной светской служилой интеллигенции и части обуржуазившихся помещиков. Необходимой для углубления революции прочной и широкой социальной базы младотурки не имели и не искали. Как политическое движение они сформировались в условиях феодально-теократических социальных отношений, деформированных полувековой экономической и военно-политической зависимостью Османской империи от Западной Европы. Как нация турки в начале XX в. еще только складывались, отставая в этом отношении от балканских народов, ранее входивших в Османскую империю. Эти принципиальные обстоятельства, узкозаговорщический характер мировоззрения и действий руководящего Комитета партии “Единение и Прогресс” определили во многом внешнеполитическую ориентацию младотурок, а также их способы борьбы за сохранение власти. Им противостояли: сложившиеся за века феодальные структуры, потревоженные, но отнюдь не уничтоженные реформами эпохи Танзимата; высший бюрократический аппарат и, кроме того, аморфная, но феноменально живучая и злобная в своей ненависти к прогрессу придворная камарилья. Не оправдав национальных и социальных ожиданий ни турецких, ни инонациональных трудящихся масс, младотурки могли рассчитывать только на армию внутри страны и искать поддержку иностранной державы.

Противоречивость и слабость младотурецкого движения отразились весьма парадоксальным образом в политических предпочтениях младотурок. Абсолютное большинство офицеров — членов партии “Единение и Прогресс” (иттихадистов) были германскими выучениками. Больше сотни старших турецких офицеров служили в германской армии по двадцать-тридцать лет. Выпускники Берлинской военной академии, активные члены младотурецкого Комитета Рыза-паша, Пертев-паша, Иззет-паша и др., после революции 1908 г. стали во главе родов войск турецкой армии, заняли видные посты в Генштабе, были направлены на дипломатическую службу. Это были те, кого Вильгельм II любовно называл “немецкими офицерами”. “Они вполне грамотны, — с удовлетворением отмечал кайзер, — и мыслят абсолютно по-немецки”. Заметим, что некоторые из них оставили написанные по-немецки мемуары. Наиболее сильны были прогерманские настроения в дислоцировавшемся в Македонии III корпусе Махмуда Шевкет-паши, мощной ударной силе турецкой армии.

Через штаб этого корпуса на Балканах широко распространялась газета “Нойе фрайе Прессе", содержавшая весьма одобрительные статьи старого наставника турецких военных фон дер Гольца и печатавшая взаимные заверения верхушки младотурецкого Комитета и авторитетных представителей германского генералитета в неразрывности уз военного сотрудничества Германии и Турции.

Однако среднее, низшее офицерство и тем более городское население Салоник, Стамбула, Адрианополя, Измира, решительно поддержавшие младотурок в июле 1908 г., отнюдь не щелкали каблуками перед германскими учителями. Посланник России А.И. Нелидов писал из турецкой столицы в 1908 г., что “на улицах Стамбула широко возглашают — долой всякое (разрядка — в депеше. — В.Ш.) иностранное вмешательство, долой капитуляции”.

Русские наблюдатели сообщали из Стамбула о падении германского влияния на военном флоте. При подготовке серии проектов реорганизации торгового флота, таможенного дела, преобразования юстиции и народного образования младотурки первое время после революции старались обойтись без Германии. Без участия немецких специалистов началась также работа по ирригации в Ираке и телефонизация Стамбула.

Без иностранных специалистов младотурки обойтись не могли. Во всех этих проектах активно участвовали специалисты из Англии и Франции. Более того, развитие Багдадской железной дороги в направлениях к Красному морю, Персидскому заливу и в районе Хомс — Бандырма предполагалось осуществлять с помощью англо-французского и даже русского капитала (зона Персидского залива), но только не германского. Многолетняя дружба кайзера Вильгельма II с кровавым султаном Абдул Хамидом II, которого ненавидела вся империя, не могла не принести свои плоды в виде распространения антигерманских настроений в турецком обществе. Не учитывать этого младотурки, даже те из них, кто был тесными и давними узами связан с Берлином, не могли.

Однако последовавшие в 1909–1913 г. события не только не позволили реализоваться антигерманским настроениям в турецком обществе, но и существенно укрепили германское влияние на младотурецкое руководство. Краткий анализ этих событий позволит нам лучше понять, почему младотурки так отчаянно метались между Антантой и Тройственным союзом в 1913 г., прежде чем сделали свой фатальный выбор в пользу Союза.

Осенью 1908 г. Дунайская монархия аннексировала Боснию и Герцеговину. Италия нацелилась на Триполитанию и Киренаику. Вслед за аннексией исламизированных балканских провинций, что особенно болезненно воспринималось влиятельными мусульманскими кругами на Босфоре, разразился Боснийский кризис (октябрь 1908 — март 1909 г.). Германия поддержала свою союзницу Австро-Венгрию, и это еще на некоторое время отшатнуло младотурок от Берлина.

Знатоки турецких дел в Германии учли это и заставили зазвучать две сокровенные струны в душах младотурецкого руководства.

Первая, деликатнейшая струна — это “азиатизация” политики Стамбула. Этот курс настойчиво рекомендовал проводить “старый друг Турции”, многолетний военный советник Высокой Порты фон дер Гольц. И делал это, как хорошо понимали младотурки, с одобрения кайзера. Младотурецких лидеров отчетливо перенацеливали с “мелких” — как утверждали немецкие дипломаты и военные — балканских вопросов (под которыми понималось согласие Высокой Порты на коронацию болгарского царя в Тырново и на утрату Боснии и Герцеговины в обмен на Новобазарский санджак в качестве утешительного приза) на Азию. Так писал в своих мемуарах близкий к К. фон дер Гольцу полковник Демирхан Пертев.

Под Азией имелись в виду прежде всего сопредельные с Россией территории в Закавказье, а кроме них — подвластные Стамбулу курдские и армянские земли, находившиеся в состоянии перманентного антитурецкого движения[7]. Младотуркам прозрачно намекали из Берлина, что кратчайшие пути из русского Закавказья к Персидскому заливу и Красному морю идут через Восточную Анатолию. Тем более, что России нужен реванш в Азии за поражение в войне с Японией, а не отдалившиеся Балканы. Весьма вольно излагалось также и англо-русское соглашение 1907 г. о разделе сфер влияния на Среднем Востоке, вблизи азиатских границ Турции.

Эти идеи совпадали с собственными взглядами Стамбула. В конце 1912 г. турецкий посланник в Лондоне, который вел переговоры с английскими фирмами о постройке дредноутов для Османской империи, прямо заявил, что программа морских вооружений нацелена на охрану азиатских владений империи и что центр тяжести османской внешней политики перенесен в Азию.

Как свидетельствовал в своих мемуарах член руководящего ядра младотурок Джемаль-паша, в канун войны, взаимно пересекаясь и осложняя друг друга, действовали балканский и арабский факторы политики младотурок. Балканский фактор прослежен в соответствующих разделах данной книги.

Несколько слов о мало известном читателям арабском факторе. Как отмечают современные арабские авторы, потеря балканских владений и сокрушительные удары от бывших подданных заставили младотурок и Высокую Порту осознать, что Османская империя осталась, собственно говоря, исламским государством турок, курдов, евреев и арабов, причем арабы составляли в 1914 г. едва ли не две трети населения империи. В арабских вилайетах первоначальное воодушевление от победы младотурецкой революции и установления конституционного режима уже к 1911–1912 гг. сменилось разочарованием. Младотурки не решали задач национального возрождения арабов, но спекулировали на принципах османизма, объединяющего всех подданных. Кроме того, в торгово-промышленных кругах Сирии и Египта, более тесно связанных с Западом, в первую очередь с Англией, Францией, Италией, чем со Стамбулом, предпочитали сохранить эти связи, а не испытывать на себе неустойчивые экономические модели младотурок. Ливийская (Триполитанская) война 1910–1911 гг. и Балканские войны 1912–1913 гг., в которых арабские территории практически не оказывали помощи Стамбулу, окончательно убедили националистов и в Египте, и в Сирии в неспособности иттихадистов управлять Османской империей, защитить отставшие провинции от европейской политической и экономической экспансии. В арабоязычных провинциях туранизм, пантюркизм младотурок, резко усилившийся после Балканских войн, вызывал полное неприятие.

Широкое распространение получили лозунги: “…Балканские страны — балканским народам”, “Арабские страны — арабам”, “Армения — армянам”. Освобождение греческого, славянского, албанского населения воспринималось в демократических арабских кругах как непосредственный пример. В исламских кругах недовольство вызывал секуляризм Комитета “Единение и Прогресс”. Раздавались призывы возродить халифат с центрами в Мекке и Медине, без турецкого султана — халифа, не забывать, что мусульмане из Европейской Турции скорее потянутся к аравийским исламским святыням, чем будут следовать за многовековыми угнетателями — турками. Все эти настроения крепли, как пишут арабские авторы, по мере сползания младотурок в сторону Германии при одновременном усилении связей арабских националистов с Великобританией и Францией.

Учтем также, что Анатолию в 1910–1914 гг. сотрясали курдские восстания. Ряд курдских вождей готовы были сотрудничать с любым врагом младотурок. И ближайшим союзником (естественно, в собственных интересах) оказывалась Англия. Если Франция использовала все неудачи младотурок для укрепления своего влияния в Сирии и Ливане, отчасти в Киликии, то Англия активизировалась после поражений младотурок в 1912–1913 гг. на востоке Османской империи. Еще в апреле 1908 г. британский поверенный в Стамбуле Л. Барли оправдывался перед Комитетом в отношении английского десанта в Кувейте: “В переговорах с шейхом Мубарек ас-Сабахом необходимы некоторые принудительные меры”.

Весной 1914 г. объяснения с младотурками уже были излишни. Англичане укрепились в Египте, в Кувейте, Адене и, в расчете на военные действия против турок в Ираке и Сирии, согласовывали действия с эмиром Неджда Ибн Саудом как с будущим повелителем святынь ислама и всех аравийских владений Высокой Порты. Не поддержав младотурок в Ливийской и Балканских войнах, твердо нацелившись на Персидский залив, Аравию и Месопотамию, Англия, естественно, не могла вызывать доверие младотурок в критический момент выбора летом 1914 г.

Накануне войны обострилось положение в Турецкой Армении. Младотурки предали поддержавших их армян, как, впрочем, и других нетурецких подданных империи.

Поражения в Триполитании и на Балканах повлекли усиление репрессий против освободительного армянского движения, которое увидело в победе балканских стран пример и надежду, как и арабы. В рамках пантюркизма и объединения тюркских народов Кавказа, Ближнего и Среднего Востока, Центральной Азии идеологи Великого Турана просто не замечали армянского народа или видели в нем помеху своим замыслам.

Балканские войны имели и другое осложнение для армянского населения Восточной Анатолии. Мусульманское, преимущественно турецкое население Балкан через Стамбул, где они были опасны для младотурок и потому отсылались подальше, многими тысячами семейств потянулось в Малую Азию. Современник-очевидец так описывал трагедию балканских беженцев-турок. “Турецкое беженство в результате балканской войны возвращалось “домой” — окровавленное, пешком, с тяжелой ношей и сгорбившейся спиной. Возвращались со злобой и жаждой мести… Против всего мира, против христианства. Прибыли в Константинополь, их выгнали, прибыли в Смирну — выгнали. И вот они в Армении…”

Национально-территориальный вопрос сплетался со столь же сложным и нерешенным земельным. Лишенные родины, земли, имущества балканские переселенцы — мухаджиры — были вместе с курдами использованы младотурками как орудие расправы в братоубийственной резне в Турецкой Армении в 1915 г.

С июля 1913 г. по январь 1914 г. в Стамбуле заседала комиссия европейских держав и Турции по вопросу о реформах в Турецкой Армении. И снова державы Антанты и Тройственного Союза в полемике утратили предмет спора. И снова германское правительство оказало услугу младотуркам, поддержав вариант реформ в тех рамках, которые турецкое правительство “сочтет крайне необходимыми”. Было выработано русско-турецкое соглашение относительно реформ в Армении. Оно не вошло в жизнь, но германская поддержка младотурками оценивалась как политика поддержки неделимости Турции, противопоставлялась политике стран Антанты.

Мусульманские земли надо сохранять в первую очередь во имя и под флагом османизма и исламизма! Этот тезис из набора младотурецких доктрин удачно эксплуатировали германские военные и дипломаты в 1913 — начале 1914 г. Такова была одна из струн, на которых Берлин сыграл турецкий марш.

Другая струна младотурецкой души звучала пронзительно, как рассветный призыв муэдзина: сильная армия, мощный флот! Годы абдулхамидовского террора, когда из армии изгонялись мало-мальски способные и патриотически настроенные офицеры, а флот — краса и гордость Танзимата — ржавел и разваливался на приколе, привели к тому, что турецкая армия к 1908–1910 г. оказалась слабейшей в Юго-Восточной Европе. Балканские войны это подтвердили. Германия обещала содействие быстрое и эффективное. “Немецкие офицеры” из младотурок жаждали большой власти, влиятельных постов, надежного современного оружия, приятных стажировок в Европе. И в Берлине их так хорошо понимали.

В апреле 1909 г. сторонники Абдул Хамида II, опираясь на старую султанскую гвардию и стамбульский люмпен, ненавидевший революцию в любой ее форме, совершили контрмладотурецкий переворот. “Фракийские львы” — 3-й армейский корпус — быстро восстановил у власти младотурок. Вокруг “соломенной куклы” Решада V сгруппировались те, кто требовал концентрации власти в руках узкого круга Комитета партии “Единение и Прогресс”, усиления прямого влияния армии. Вялая, по мнению младотурок, позиция русского и французского представителей в период аннексии Боснии и Герцеговины и Боснийского кризиса, косвенная поддержка попытки реставрации режима Абдул Хамида II со стороны Франции, России и Англии послужили поводом для резкой критики турецкой политики этих держав прогермански настроенными офицерами из Генштаба и военного министерства.

Все больше склоняясь к режиму сильной военной власти, младотурки, как сообщали русские дипломаты и разведка из Стамбула, с “величайшим подозрением” относились к собраниям радикальных фракций своей партии в Лондоне и Париже, например, к созданию в Англии турецкой либеральной организации, требовавшей отказа от деспотического централизма государственного управления страной и выдвигавшей принципы национально-территориальной автономии для нетурецких народов. Особое беспокойство вызвало в Комитете сообщение, что в Париже радикально настроенные болгары готовятся блокироваться с армянами, чтобы подвинуть младотурок на пути углубления преобразований. Выводы были по-солдатски прямолинейны, впрочем, не лишены здравого смысла: державы Антанты хотят раздела Османской империи, Центральные державы — ее интегритета. При этом идеологические поиски младотурок оказались, условно говоря, орнентированы в одном направлении с расистскими идеями пангерманцев.

В конце XIX в. Вильгельм II поддерживал панисламистскую направленность абдулхамидовского режима в целях ослабления позиций Англии, Франции и России в их населенных мусульманами колониях. Панисламисты уже после 1908 г. высказывали признательность кайзеру от имени “мира ислама”, в частности, за поддержку в македонском и марокканском вопросах. В рамках османизации всех разнородных этнических элементов империи младотурки трансформировали этно-религиозные общины — миллеты в чисто религиозные институты посредством уничтожения их традиционных прав в области гражданского управления, школьного дела и судопроизводства. В политике османизации подданных большую роль должен был сыграть закон о рекрутском наборе (1909), по которому христиане и евреи не могли откупаться особым налогом “бедел-и аскерийе”, а призывались на военную службу наравне с мусульманами. Этот акт был особенно горячо поддержан германскими офицерами в Турции и в прогерманских кругах турецкой армии. Идея “общей прародины”, активно пропагандируемая пангерманцами, поддерживалась уже в младотурецком варианте через германские консульства и в Восточной Анатолии, и в Европейской Турции.

Однако попытки младотурок с помощью османизма обеспечить прочность империи были обречены на неудачу. Младотурецкий режим эволюционировал по нисходящей линии в сторону тоталитаризма, а османизм стремительно вырождался в открытый шовинизм.

После поражения в Триполитанской и Балканских войнах, потери Албании и Македонии (1912 г.) младотурки отказываются от османизма, который обязывал их хоть какими-то законодательными актами, оформлять “равенство и братство” всех подданных. Оценивая политическую обстановку в стране после Балканских войн и крах попыток младотурок поднять знамя османизма, идеолог пантюркизма Зия Гекальп заметил, что империя к 1914 г. превратилась в общественную харчевню, где каждый наедается в своем углу.

Нужны были новые знамена, новые лозунги. Реанимируется панисламизм и быстро становится государственной доктриной пантюркизм, еще более близкий концептуально “пангерманской идее” своими воинствующими поисками единого центра тюрок — Великого Турана от скал Адриатики до пустынь Синцзяна.

Кемаль Карпат, турецкий историк, работающий ныне в США, пишет, что под влиянием Балканских войн и общей обстановки напряженности на Балканах и на Ближнем Востоке значительная часть османской бюрократии и некоторые представители общественно-политической мысли стали идентифицировать старый османизм и “новый” пантюркизм. Рассматривать османское государство как определенную национальную (читай — турецкую) структуру, оценивать его историю через призму турецкого вклада. Османская государственность, признает К. Карпат, в эти годы (1913–1914) стала идентифицироваться с господством турецкой нации. Подразумевались при этом и Малая Азия, и утраченные, но в перспективе достижимые для турок земли Юго-Восточной Европы.

Второй после османизма более или менее систематической политической доктриной эпохи первой мировой войны назвал пантюркизм другой современный турецкий историк Шериф Мардин. Эта доктрина была, как он отмечает, ориентирована на распространение вширь — и на сопредельные балканские земли, и на самые отдаленные от Турции, как, например, Восточная Сибирь или северо-западные районы Китая — лишь бы там имелось этнически тюркское население. Примечательно, что наиболее последовательных приверженцев пантюркисты нашли среди эмигрантов — тюрок из России и переселенцев с Балкан, осевших в Турецкой Армении.

Идеологическое обоснование внешнеполитического экспансионизма младотурок, следовательно, отчетливо совпало с самым кануном первой мировой войны.

Следует отметить, что воинственные идеи, замешанные на панисламизме и пантюркизме, которыми в преддверии войны широко пользовались младотурки, разделялись далеко не всей турецкой общественностью. Пресса, сообщения дипломатов и сотрудников военного атташата России в Стамбуле полны сообщений за 1909–1914 гг. (начало года) о политических репрессиях и казнях открытых противников иттихадистов, о выступлениях неподцензурной печати против внутренней и внешней политики младотурецких лидеров. “Необходимо констатировать, что общее недовольство против младотурецкого режима далеко не улеглось, — сообщал в 1914 г. сухопутный атташе России в Стамбуле генерал-майор М.Н. Леонтьев. — Оно постепенно прогрессирует под влиянием все растущих политической самонадеянности и идейной нетерпимости младотурецких заправил, забравших в свои руки всю полноту власти”. Он приводит примеры расправы с командующим группой войск в Чаталджи Абуки-пашой, с сыном шейх уль-ислама Мухтар-беем, со штабным офицером Мустафой Каваклы (последнего арестовали на русском корабле, где он искал убежища). Вина этих людей состояла в сомнениях в правильности курса Комитета на всемерное усиление армии в политической жизни страны и в курсе на воссоединение “балканских османских” земель. Свою докладную записку опытный и компетентный М.Н. Леонтьев завершает предупреждением о возможности авантюристического шага со стороны Комитета. “Совершенная неизбежность для младотурецкого правительства вести активную повышенную [так в тексте. — В.Ш.] линию, не останавливаясь при случае и перед искусственным созданием спасительных для него чрезвычайных обстоятельств, совершенно независимо от истинных интересов государства”.

Прогрессирующую оторванность младотурок от политических реалий на Балканах и от сложнейшего внутреннего положения[8] в последний мирный год, их беспринципную (и неудачную) спекуляцию панисламизмом и пантюркизмом отмечала в одном из июльских номеров за 1913 г. оппозиционная газета “Мешверет” (“Обсуждение"), издававшаяся в Париже. В редакционной статье «Панисламистская политика Комитета “Единение и Прогресс”» говорилось следующее: «Последняя турецко-балканская война, принявшая характер крестового похода, стоила Турции столь большого урона человеческих жизней только потому, что она явилась следствием панисламистских происков Комитета “Единение и Прогресс”. Этот последний ради достижения своего положения стремится спекулировать на самых низменных инстинктах».

Отметив, что пять лет младотурки усиленно обрабатывали общественное мнение в духе “этой фальшивой пропаганды” и получили под нее немало “народных денег и самих жизней”, газета писала: “Комитет воспитывает среди мусульман ненависть к христианам потому, что такая политика сулит Комитету быстрые выгоды, но он мало заботится о том, что она принесет государству”.

“Мешверет” обращала внимание читателей в Турции и за рубежом на откровенный срыв младотурками условий Константинопольского договора, поскольку они “засылают в отошедшие к Болгарии города своих эмиссаров” и “всячески побуждают местных мусульман не принимать болгарского правления”. Тем самым, по словам газеты, лидеры младотурок предстают перед Европой как нарушители мирного договора и “рано или поздно своим безрассудством навлекут на Османскую империю репрессии со стороны великих держав… Они могут занять недружественную позицию по отношению к Османской империи именно тогда, когда она больше всего в них нуждается. Сама же Османская империя не может взять под свое покровительство и присоединить к себе тех мусульман, которых сегодня она толкает на возмущение против европейских держав”.

Оппозиционная турецкая газета делала вывод, по существу совпадавший с приводившейся выше оценкой российского военного атташе: “апостолы панисламизма основывают свои надежды на будущую европейскую войну…чтобы воспользоваться случаем и вернуть знаменам ислама славу, принадлежавшую им в течение веков… Мы боимся, — заключали авторы статьи, — что бы Османская империя сама не была принесена в жертву ради преступной ажитации ее руководителей”.

Трезвый и критический голос оппозиции Комитетом не воспринимался. Маховик военных приготовлений набирал обороты. Младотурки готовились решать свои проблемы вооруженным путем. Но в коалиции с какими державами?

Важным аспектом влияния Балканских войн на общественно-политические сдвиги в Османской империи была новая волна модернизаторских идей. Накануне первой мировой войны среди балканских турок широко распространялась книга одного из пантюркистски настроенных сподвижников Зии Гекальпа некоего Ибрахима Хильми под названием “Европеизироваться!” В ней содержалась популярно изложенная идея европеизации Турции через скорейшее заимствование экономического и научно-технического опыта сильнейших держав Европы. Напомним, что таковыми в части младотурецких кругов считали Германию и ее союзников по Центральному договору, но другие склонялись. к сближению с Антантой. Однако ориентация на милитаризацию промышленности по германскому типу определилась полностью. Приоритетным направлением была модернизация флота и артиллерии: закупались или строились мощные броненосцы и быстроходные контрминоносцы, артиллерийский парк пополнялся в первую очередь горными орудиями. Это были изделия разных стран. Кстати, как упоминалось выше, только низкое качество отделочных работ и отсутствие удобных помещений для команды заставили турецких экспертов отказаться от закупки военных кораблей в России. Гонка вооружений съедала все ресурсы страны, заставляла Комитет лихорадочно искать новые займы за рубежом, а главное — заглушала трезвые голоса, призывавшие к нейтралитету в европейских конфликтах.

Закупались и строились в Европе подводные лодки, военные дирижабли, быстроходные корабли — новейшая техника, с которой, как показали Балканские войны, турецкий солдат, наспех обученный, справиться не мог. В соперничестве за выгодные поставки дорогостоящего вооружения для Турецкой армии в канун войны победили оружейные короли Франции и Англии. Ответный ход Германии мог быть только еще более весомым и только политическим — вовлечением Османской империи в военный союз, с опорой на тех итгихадистов, которые сделали свой выбор. Впрочем, в начале 1914 г. и в самом Комитете, и в правительстве до окончательного выбора было еще далеко, хотя идея войны уже овладела ими.

В турецкой историографии сложилась традиция говорить о насильном вовлечении Турции в первую мировую войну. Современная турецкая историография деликатно опускает две детали. Во-первых, многие функционеры Комитета, напомним, были выходцами из Европейской Турции и утратили земельную собственность в Салониках, Монастыре, вообще в Македонии. Пантюркистские призывы, например, председателя меджлиса Халиль-бея “вернуться в Салоники” звучали скорее как вопль души разоренного Балканскими войнами землевладельца, чем идейного тураниста.

Во-вторых, “азиатская модель" внешней политики младотурок идеально совпадала с устремлениями пантюркистов: от десяти миллионов османских турок к шестидесяти — семидесяти миллионам тюрок, проживающих в Сибири, на Кавказе, в Крыму, в долине Волги и Камы, в Афганистане и далее на Восток. Для создания Великого Турана — цивилизации, которая могла бы сравниться с германской и в некотором отношении превзойти французскую и английскую, по мнению идеологов пантюркизма, которые, напомним, входили в Комитет “Единение и Прогресс", единственным препятствием представлялся “московский исполин". Впрочем, их не покидала надежда, что “русский деспотизм… будет уничтожен храбрыми армиями Германии, Австро-Венгрии, Турции". До заключения германо-турецкого военного союза оставалось более двух лет, когда писались эти строки.

Младотурки как система политической власти продолжали выжидать и выбирать — к какому блоку примкнуть. Характерно, что закупки оружия производились с максимальной выгодой и в странах Антанты, и в Германии, и у ее союзников. Военно-морские силы оснащались за счет современных кораблей, строившихся или закупавшихся у Англии и Аргентины, у Чили и Китая.

Политике баланса между противостоящими блоками отвечал “План коренных преобразований Османской империи”, выдвинутый в январе 1913 г. прогермански настроенными, правоверными османами старой закалки — бывшим послом в Берлине Мюнир-пашой и великим везиром в отставке Хакы-пашой. План был согласован с младотурецкими лидерами Энвер-пашой и Талаат-пашой. Джемаль-паша был страшно “занят” и до плана “великих реформ” так и не добрался, во всяком случае официально.

По плану, в котором совместились старые представления танзиматского периода об обновлении опор Османской империи и новые расчеты прогерманского лобби и посла Германии в Стамбуле Вагенгейма, предполагалось поставить иностранных специалистов с исполнительной властью во главе отдельных ведомств. Таможенное дело, торговый и военный флот должен был возглавить советник из Англии, финансовое ведомство и средства связи — советник из Франции, всю систему гражданской администрации — специалист из Австро-Венгрии, как наиболее близкой страны по традиционности связей и общности ряда наций, входивших ранее в обе державы. Сухопутную армию и создаваемый поспешно военно-воздушный флот должен был возглавить советник из Германии. На последнего возлагались, как бы между делом, и вопросы реформы образования в Турции. Очередной взрыв военных действий на Балканах весной 1913 г. и потеря турками Янины и Адрианополя внесли коррективы в “План великих реформ”. Англия и Германия вводились великим везиром и начальником, Генерального штаба (до Энвер-паши) в число главных гарантов реформ в Османской империи. В Стамбуле считали соперничество этих держав наилучшим залогом интегритета и нейтралитета Османской империи, еще не готовой к “общеевропейской войне”.

Вторая Балканская война между противниками Османской империи и очередной контриттихадистский заговор в Стамбуле, в ходе которого 29 мая 1913 г. около полудня взрывом бомбы был убит великий везир Махмуд Шевкет-паша (о котором поговаривали, что он даже во сне бормотал по-немецки), имело двойной исход. Младотурецкий триумвират окончательно сбросил паранджу чисто идейного руководства и открыто возглавил все ключевые посты в армии и государстве. Великим везиром и главой ведомства иностранных дел был назначен сын египетского хедива (правителя) Саид Халим-паша. Он формально не входил в партию “Единение и Прогресс”, но был к ней вполне лоялен, а с триумвиратом — “весьма близок”. С назначением Саида Халим-паши, получившего как традиционное, так и блестящее европейское образование и поддерживавшего тесные личные контакты с британскими дипломатами и финансистами в Египте и в Европе, расширялись возможности для политического маневра младотурок на европейском континенте. Кроме того, становились более реальными надежды Комитета получить давно обещанные субсидии от хедива Египта. Хедив — правитель Египта — неоднократно повторял, что отдаст в пользу младотурецкого Комитета половину своего состояния, если ему помогут освободиться от англичан. Заметим, что в Стамбуле вплоть до окончательного разгрома считали Египет неотъемлемой частью Османской империи, временно находившейся под управлением Англии. Это обстоятельство следует учитывать при выяснении причин прогерманского выбора младотурок.

Немаловажно было и заручиться поддержкой полуофициальной лиги арабских политических деятелей. 27 июня 1913 г. по инициативе брата нового великого везира, при участии последнего, а также в присутствии влиятельных в исламских кругах представителей от Египта, Туниса, от шейхов Мекки и Медины, от воинственного Йемена и некоего “инкогнито от мусульман Индии”, состоялось заседание этой лига. Речь шла о необходимости сохранить распадающуюся империю, опираясь на ислам и уклоняясь от конкретных обязательств перед какой бы то ни было европейской державой. Сообщая об этом собрании “ужасных мегаломанов”, А.Н. Щеглов, передавший эти сведения, не преминул уточнить, что “иттихадисты хотят взорвать Магрибинскую бомбу в тылу у западных держав”.

Младотурок беспокоило многое: выгодное участие в европейских комбинациях, судьба потерянных Балкан, перспектива утраты всех нетурецких земель. Как решить эти проблемы? Кто посоветует? Число иностранных миссий в Стамбуле умножалось, пожалуй, быстрее, чем количество поездок иттихадистов в западные столицы.

К началу ноября 1913 г. были согласованы и обнародованы в Османской империи условия появления во главе военной миссии Германии Лимана фон Сандерса, известного специалиста по турецким делам. Был сделан широкий и уверенный шаг Германии на Ближний Восток, к Проливам, в Малую Азию. “Роковой час Турции, — как сказал М.Н. Леонтьев, — приблизился”.

Однако на какое-то время Комитет обеспечил себе кредит доверия в собственной стране. Многочисленная и весьма деятельная германская миссия воспринималась в Османской империи как признак прочности позиций Комитета в Османской империи и за рубежом. Вместе с тем Энвер-паша, “коварность и холодную беспощадность” которого, возможно, первым понял кайзер, заметивший однажды, что Энвер-пашу, несмотря на заслуги перед Германией, в скором времени все же следует повесить, добился еще одного последствия присутствия миссии Лимана фон Сандерса.

В начале 1914 г. германо-русские отношения обострились до предела, и основной причиной тому было опасение Петербурга, что Стамбул готов плясать, как писал М.Н. Леонтьев, под немецкую дудку фон Сандерса. “Столкновения с Турцией при ее подчиненности Германии нам не избежать”, — прогнозировал в ноябре 1913 г. ситуацию посланник России в Черногории А.А. Гире. Два Особых совещания по поводу положения на Балканах и в Турции, которые состоялись в Петербурге 31 декабря 1913 г. и 8 февраля 1914 г., в качестве основного вопроса рассматривали меры по предотвращению окончательного перехода Турции, ее армии и как следствие — Босфора под контроль Германии. Однако с выводами о Турции несколько спешили и А.А. Гире, и начальник Черноморской оперативной части Морского генерального штаба, старший преподаватель кафедры стратегии Николаевской Морской Академии А.Н. Немитц, автор двух докладных записок, которые позже лягут в основу решения Петрограда о неизбежности войны с Османской империей и о желательности занятия Стамбула[9].

Ни младотурецкий Комитет, ни сами его лидеры, фактически правившие страной, т. е. Энвер-паша, Джемаль-паша и Талаат-паша, окончательного выбора не сделали вплоть до 2 августа 1914 г. Основные усилия Комитета были направлены на укрепление своих позиций в распадавшейся империи. “Во главе армии и флота Комитет поставил людей решительных, молодых и неутомимых, — сообщала русская разведка 11 марта 1914 г. — Можно оспаривать стратегические и военные таланты Энвер-паши, но нельзя отнять у него того мужества и того пыла, которые даются ему его 32-летним возрастом”.

В отечественной и зарубежной историографии сложился стереотипный портрет младотурецких лидеров как беспринципных авантюристов, наймитов германского империализма, продававших родину. Стоит обратиться к свидетельствам современников, — и возникают психологически сложные, противоречивые и очень неординарные личности.

Таким был Энвер-паша. Именно он после падения османского государства был приговорен судом Антанты к смертной казни, бежал из тюрьмы, уехал в советскую Россию, страну бывшего противника. Был участником революционных съездов народов Востока в Баку в 1920 г. Пламенно призывал к разгрому Антанты и к мировой исламской революции. По некоторым данным, встречался с Предсовнаркома Советской России В.И. Ульяновым (Лениным) и получил лично от него поручение содействовать установлению советской власти в Бухаре. Однако вскоре изменил новым хозяевам и во главе группы бывших сподвижников по младотурецкой революции и местных басмачей с присущей ему неукротимой энергией сражался за великую идею пантюркистов — Туранскую республику. В схватке с отрядом чекистов под Деннау, близ Бухары, 4 августа 1922 г. сложил голову этот незаурядный политический деятель. Тогда, в 1914 г., ему еще оставалось восемь лет жизни.

“Все признают за Энвер-пашой бесспорно удивительные способности не только в смысле энергии, но и в смысле администраторских дарований”. Так характеризовал Энвер-пашу лично знакомый с ним военно-морской атташе в Стамбуле А.Н. Щеглов. “Это человек стремительный, скорый и непосредственный в своих решениях, для достижения намеченного им результата он ни перед чем не отступит, — отмечал атташе. — Он способен на всякий дерзкий шаг и на всякий обман…” Отметив внешние проявления прогерманских симпатий Энвер-паши и его личную дружбу с Л. фон Сандерсом со времени службы в составе посольства в Берлине в 1909–1911 гг., А.Н, Щеглов писал, что ориентация на Германию — лишь “политическое средство" для Энвер-паши. Цели его — не победа Германии на Балканах и на Ближнем Востоке, а возвращение Турции утраченных позиций в Европе и в Азии. “Он не сомневается, что его появление в составе правительства Турции знаменует собой остановку, конец падения его страны и начало восстановления ее могущества, которое он желает видеть безмерным…"

Ближайшим его сподвижником был Джемаль-паша, несколько уравновешивавший избыток темперамента военного министра. “Самым спокойным, самым интеллигентным, самым удивительно энергичным, самым патриотически настроенным солдатом, каких мне только приходилось видеть в Турции”, назвал Джемаль-пашу глава военной миссии России в Стамбуле М.Н. Леонтьев. Общеизвестные профранцузские симпатии Джемаль-паши, как писал М.Н. Леонтьев, отнюдь не мешали им с Энвером прекрасно ладить и дополнять друг друга[10]. Вместе с Джавид-беем[11], министром финансов, “которому состояние турецкого казначейства ближе политических амбиций, а связи с банками по обе стороны Ла-Манша важнее других предпочтений, создали трио, способное на многое”.

Вместе с председателем Комитета партии Талаат-пашой[12], не слишком ярым сторонником ориентации на страны Центрального договора, занятым скорее партийными, чем государственными делами, в 1914 г. сложилась правящая группа, члены которой, по словам М.Н. Леонтьева, почти ежедневно с ними общавшегося, — “молоды и действительно являются людьми ценными и энергичными, понимающими, что судьба Турции в их руках”.