Боснийский ад

9

Подразделение вернулось в гостиницу «Ста-риград» вскоре после рассвета, усталое, но удовлетворенное ночной работой. Хаджич и Дохерти договорились, что их комбинированный отряд выступит в сторону Вогоски за час до полуночи следующего дня. Предстоящие тридцать шесть часов отводились на разведку военной ситуации между Сараевом и пунктом их назначения, разработку наиболее безопасного маршрута, действий на случай внезапных нападений, на сбор и осмотр снаряжения, необходимого как для этой операции, так и для выполнения последующей миссии в Завике.

Клинок и Хаджриджа занимались составлением необходимых карт, а также выяснением ситуации в Завике и вокруг него путем опроса беженцев. Крис и Дама взвалили на себя заботу о снабжении. Необходимый неприкосновенный запас требовался для боснийцев, а поскольку отряду как минимум одну ночь предстояло провести в снегу, нужны были инструменты для копки. Вогоска хоть и находилась милях в четырех или пяти по прямой, но на пути отряда лежал горный кряж, захваченный сербами, и за одну ночь невозможно было и добраться до города, и осуществить разведку, и провести спасательную операцию, и улизнуть восвояси. Отряду предстояло целый день прятаться в предгорьях над Вогоской, готовя нападение в первые же часы следующей ночи.

Сам Дохерти направился навестить Бриндли в штаб-квартире британского контингента войск ООН. Временный письменный стол майора был завален требующими решения бумагами, и он был доволен, что есть возможность хоть ненадолго прерваться. Он провел Дохерти через машинный парк, уставленный автомобилями с белыми буквами ООН, к исходящему паром фургону, который служил столовой. Кофе оказался еще хуже, чем ожидал Дохерти, несмотря на щедрую порцию виски из фляжки Бриндли.

— Ну, многое удалось сделать? — спросил майор.

— Да нет, просто занимались акклиматизацией, — ответил Дохерти, размышляя, как много может он рассказать этому человеку.

— Женщину нашли?

— Выяснили, где она находится.

— И то хорошо.

— Не совсем. Она в сербском борделе в Вогоске.

— О Господи...

— Но это не очень далеко. Мы собираемся отправиться за ней...

Бриндли широко раскрыл глаза.

— Но разве... — начал он.

— Разве за этим мы здесь? — докончил за него Дохерти. — Наверное, нет. Вот почему я пришел сюда. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Вы понимаете, насколько тяжело войскам ООН быть вовлеченными в войну и не иметь права занять ту или иную позицию...

— Послушайте, это не шутки.

— Да, но я думаю, у нас просто нет возможности оставаться с чистыми руками, как у вас. Уж коли нам предстоит сделать то, за чем нас сюда послали, нам так или иначе потребуется помощь одной из сторон. И так получилось, что с нами в поход на Вогоску идут бойцы антиснайперского подразделения боснийской армии...

— Ох, парень... — с улыбкой сказал Бриндли.

Дохерти улыбнулся в ответ.

— Я хотел, чтобы кто-то знал об этом, — сказал он, — и решил выбрать вас. Если мы не вернемся, по крайней мере будет хоть какая-нибудь информация для полкового журнала.

— А после Вогоски?

— Затем мы направляемся к Завику. Только мы вчетвером и Йена Рив, при условии, если мы отыщем ее и она будет согласна пойти с нами.

— А потом?

— Будет зависеть от того, что мы там обнаружим. Но лично у меня нет намерения оставаться там навсегда. Если, предположим, два дня у нас уйдет на Вогоску, еще три на Завик и пару дней мы пробудем там, затем еще три или четыре дня уйдут на то, чтобы добраться до побережья... Мне бы хотелось оказаться в Сплите недели через две, начиная с сегодняшнего дня.

Бриндли кивнул.

— О’кей, — сказал он. — Я так понимаю, что после прибытия сюда вы еще не связывались с Херефордом. Я могу оказаться в затруднительном положении, — добавил он. — Конечно, на все надобно время, но все же...

— Мы можем сами связаться, — сказал Дохерти. — Но ведь им ничего не известно о сложившейся здесь ситуации, и, значит, они ничем не могут нам помочь. Кроме того, — добавил он с усмешкой, — они и не любят, когда их беспокоят.

Когда они вышли из автомобильного парка, Бриндли пожелал отряду Дохерти удачи.

Возвращаясь в гостиницу, Дохерти размышлял над тем, какое решение примет Барни Дэвис. Разумеется, официально он не мог разрешить вступать в контакт с местными силами, это Дохерти понимал, но ведь можно и не говорить ему об этом. Ну а тот факт, что штаб-квартира САС не делала попыток связаться с ними с тех пор, как они прибыли в Сараево, говорил о том, что КО держит ситуацию под контролем.

Стартовой площадкой комбинированного отряда стал дом на дороге, ведущей от северных окраин Сараева к горной деревушке Нагорево. Десятка собиралась сюда потихоньку весь день, чтобы у наблюдателей на холмах не возникло подозрения, будто намечается какая-то операция. Теперь собравшиеся попивали здесь чаек из одуванчиков, покуривали, проверяли снаряжение и почитывали экземпляры журнала «Мэд». Этот журнал, должно быть, выписывал владелец дома, член антиснайперского подразделения, убитый несколько недель назад.

Из дома они вышли в 22.00, прошли по дороге, ведущей в Нагоре во, несколько сот ярдов, а затем свернули на тропинку, бегущую вверх по склону. Гребень холма находился в пятистах ярдах над ними. Там же располагались позиции сербской артиллерии, продолжавшей обстреливать то, что еще оставалось от Сараева.

Существовало предположение, что вокруг города расположены несколько замкнутых колец войск, не дающих ни проникать в город людям и продуктам, ни покидать его, но мнения о том, насколько плотен этот кордон, в Сараеве разделялись. Хаджич безрадостно смотрел на возможность удачно пройти сквозь линии сербских войск, не встревожив врага, и уповал лишь на бесшумные МР5.

Дохерти придерживался иной точки зрения. Опыт подсказывал ему, что зачастую такие кордоны существуют лишь в воображении, и требуются не столь уж большие усилия, чтобы развеять фальшивые представления об их неприступности. Исторически сложилось так, что в большинстве случаев просто разыгрывались роли осаждаемых и осаждающих, с тем чтобы создать впечатление, что никто не может проникнуть через разделяющую их линию. «Находящиеся наверху сербы и помыслить не могли, — думал Дохерти, — что кто-то решится предпринять попытку, на которую решился этот отряд из десяти человек. И, следовательно, сербы не отрядили соответствующие силы для предотвращения подобных попыток».

А может, ему это так представляется. По крайней мере они находились в движении, на правильном курсе и подальше от Сараева. Накануне вечером в баре гостиницы он разговорился с журналистом-шотландцем. Мужик, лет сорока пяти на вид, был блаженно пьян, и большая часть разговора касалась пустяков, типа поражений «Селтика». Но, как затянутое тучами небо изредка прорезается лучами солнца, так и их безмятежный разговор прерывался порой высказываниями, вызванными отчаянием.

— Говори что хочешь, — сказал журналист, — но если что и умерло в этом веке, так это вера в то, что человечество хоть чему-нибудь да научилось.

Дохерти хотел было не согласиться, но не нашел, что возразить. Вот и сейчас у него не было веских аргументов, когда он карабкался вверх по темной тропе вслед за Хаджичем и Хаджриджой, И вместе с этим пониманием возник следующий вопрос: если мир оказался в луже дерьма, из которой не выбраться, то ради чего же он, Дохерти, рискует жизнью?

Ради друга? Он любил Рива, но не стольким был обязан ему, чтобы забыть об ответственности перед Исабель и детьми.

Воинский долг? Он его уже выполнил с лих

не был верховным жрецом. Нет, все-таки он взялся за это дело по привычке. И из любопытства. И теперь начинал подумывать, не было ли это самым глупым решением в его жизни.

Идущий вслед за ним и двумя боснийцами Крис не думал о том, что ждет впереди. Он вообще редко задумывался над этим. Он так понимал, что надо идти по жизни, открывать встречающиеся двери, а там уже разбираться с тем, что ждет за ними. А он любил открывать их. Разумеется, всегда оставался риск открыть не ту дверь, как это случилось с погибшими в Колумбии Эдди и Андерсоном, но тут уж судьба. Понимая, что в этом было нечто, объединяющее их с Эдди, он мог наплевать на те многочисленные разногласия, что их разъединяли.

Эдди нравились такие моменты, когда предстояло двигаться по горам почти в полной темноте, прислушиваясь к каждому звуку, жить каждой минутой такой жизни. Как и Крису. Ему нравилась даже сама мысль о том, что каждый раз он оказывается в месте, где еще никогда не бывал. Пусть даже таковым местом является и этот невероятный город Сараево. Чертовски трагический, конечно, но очаровательный. Выглядел он совсем не так, как представлял себе Крис, да, впрочем, ни один город никогда не соответствовал картине, нарисованной его воображением.

Единственное, о чем он сожалел, — о нехватке времени в этой операции для наблюдения за птицами, да и мало их тут было. У Сплита — обычные прибрежные виды Средиземноморья, а уж в Сараеве он и того не видел. «А вот это уже свидетельствует об их разуме, — подумал Крис. — Ну какая же птица в здравом уме захочет зимовать в городе, подвергающемся непрестанному артиллерийскому обстрелу? Хотя, коли они двинулись к Завику, кто знает, что удастся увидеть? Может быть, даже орла Бонелли?»

Находящийся в двадцати ярдах впереди Клинок размышлял совсем о другой птичке. Перед ним шла Хаджриджа. И хоть она была закутана так, что скорее напоминала медведя, воображение лондонца разыгралось вовсю. Ни напяленная на нее одежда, ни груда снаряжения не могли лишить грациозности ее походку, а выбивающиеся из-под шерстяного вязаного шлема пряди волос выглядели необыкновенно женственно. Внешне она немного напоминала ему Морин, что само по себе было не больно хорошим предзнаменованием.

Морин была на пару лет постарше Хаджриджи, занималась терапией и жила в Херефорде, разведенной, с шестилетним сыном. Она и Клинок познакомились в пабе и сразу понравились друг другу. Вообще-то особых общих интересов у них не было, но секс у них получался великолепный, а к пареньку он здорово привязался. Через три месяца они решили пожениться. Он никогда еще не был так счастлив. Он даже не огорчился по-настоящему, когда мать объявила, что выходит замуж и уезжает в Австралию по крайней мере года на три.

А потом, что называется, «обвалилась крыша». За месяц до намеченной свадьбы Морин взяла свое слово назад и сообщила, что из-за сына должна вернуться к мужу. Клинок думал, что тот живет в Лондоне, но, как выяснилось, муж ее уже несколько месяцев как вернулся в Херефорд.

Спустя шесть недель в Австралию уехала мать, с которой он всегда был очень близок. Впервые в своей жизни Клинок ощутил неопределенность собственного нахождения в пространстве и времени.

Все это произошло два года назад, и за прошедшее время положение вещей не сильно изменилось. У него появилось ощущение быстротечности времени, и он начал размышлять над прошлым, чем никогда раньше не занимался. Работа его в тренировочном центре была интересной, даже волнующей, но, казалось, не вела никуда, кроме как к приближающемуся уходу в запас. Тем более что постепенная потеря прошлой беззаботности казалась ему в какой-то степени деградацией его как солдата.

Впрочем, пока признаков этой деградации он еще не замечал. А может, только потому, что перед глазами стоял пример Дохерти. Но все же старое волнение, вызванное выходом на задание, он продолжал ощущать. «Черт побери, — думал он, — Дохерти отхватил же себе жену в Аргентине — на этот раз моя очередь. Хаджриджа, ты предназначена мне», — безмолвно сообщил он ей в спину, и в тот же момент, словно услыхав его слова, она повернула к нему голову и улыбнулась. Клинок подумал, что гораздо интереснее было бы увидеть ее при солнечном освещении и с чуть меньшим количеством одежды на теле.

Находящийся почти в хвосте колонны Дама наслаждался темнотой. Он всегда предпочитал город сельской местности, и огромные пространства, перед которыми большинство людей зачарованно открывали рты, он воспринимал с каким-то неловким чувством. Он не любил, когда чего-то было очень много. Это попахивало вечностью. И он старался избегать таких сцен, и темнота зачастую помогала ему в этом.

Он вспоминал прошедшую ночь и тех двух людей, убитых им у высотного здания. Они уже никогда не узнают, кто победил в этой войне, и вообще больше ничего не узнают. И не увидят они появления первого боснийца на песенном конкурсе Евровидения. Жизнь просто закончилась для них, вот и все.

И где же они теперь? Как-то трудно было себе представить этих людей на небесах, но сомневался он и в том, что они настолько плохи, что будут бесконечно жариться в аду.

В гостинице «Холидэй» он просмотрел путеводитель по Югославии и вычитал там о местечке под названием Междугорье, находящемся в пятидесяти милях отсюда на юг. В 1981 году шесть деревенских подростков увидели там явление Девы Марии, и место это стало внезапно местом паломничества, не говоря уж о привлекательности его для туристов.

Дама не мог поверить, чтобы кто-то вообще мог увидеть такое явление, но ненамного легче было поверить и в то, что шесть пареньков из грязной деревушки вдруг додумались до такого обмана. И что самое странное, явления эти повторялись с завидным постоянством, особенно по понедельникам и пятницам.

Он посмеялся, когда прочитал об этом, — уж больно отдавало враньем, но потом задумался: коли никто из тысяч паломников не опровергал явления и не называл все это дело надувательством, что же тогда? Или они так отчаянно хотели увидеть явление, что действительно видели его? Может быть, вера и есть разновидность отчаяния? Тогда бы он понял. Ведь понимал же он, что смерть — это еще не конец всего, иначе какой же вообще смысл в жизни? Должна же быть расплата, ответ за все, что ты сделал. Должно же быть место, где ты очищаешься от всего.

Тропинка медленно, но неуклонно вела их вверх, петляя по краям впадин, минуя большие рощи хвойных деревьев, цепляющихся за склоны. Чем выше поднимался отряд, тем глубже был снег и тем явственнее становился остававшийся за ними след. Радовало то, что, судя по всему, давно уже никто не пользовался этой тропой, по крайней мере после последнего снегопада, прошедшего два дня назад.

Дохерти и Хаджич договорились делать привал во время перехода примерно каждые два часа. Сейчас их колонна находилась примерно в двух сотнях футов от гребня, и два командира сочли уместным выслать разведчиков, чтобы оценить ситуацию. Отправили Криса и Калтака.

Они вернулись менее чем через пятнадцать минут с обнадеживающей информацией. Все огневые расчеты сербов покинули позиции, очевидно, для того, чтобы подкрепиться и обогреться, оставив город без наблюдения. Два ближайших кострища артиллеристов находились в паре сотен ярдов к западу от тропы, а другие — еще дальше на восток. Так что можно было совершенно спокойно проскользнуть между ними.

Поход возобновился с Крисом во главе. Пять минут спустя они добрались до гребня и пересекли протоптанную тропинку. Слева и справа вдалеке виднелись огневые позиции и костры. Впереди и позади тускло проглядывали во тьме покрытые снегом склоны.

Они двинулись вниз с перевала, используя русло сошедшей снежной лавины, чтобы скрыть свои следы, и вскоре добрались до деревьев. Эта сторона горы в отличие от склона, выходящего на Сараево, была более лесистой, и у них появилась надежда обосноваться в удобном наблюдательном пункте под прикрытием деревьев для осмотра Вогоски.

Однако в два часа ночи они отказались от попытки найти такое местечко. Было слишком темно. Приходилось рассчитывать лишь на знания боснийцев о долине, в которой располагался городок, и дожидаться наступления дня. Решено было разбить лагерь глубоко в лесу, а перед рассветом выслать вперед двоих для оборудования наблюдательного пункта.

В считанные минуты сасовцы отыскали и расширили пространство под нижними ветвями елей, где снег стеной вставал вокруг, оставляя большие воздушные карманы. Боснийцы с нескрываемым изумлением наблюдали, как сасовцы исчезали в снегу с подветренной стороны дерева и обживали там свои квартиры.

— Где вы этому научились? — спросила Хаджриджа Клинка. — Ведь в Англии же нет снега.

— В Норвегии, — сказал он. — Опыт учений НАТО.

Через час были готовы две снежные пещеры с перекрытиями и съемными дверями. Конечно, вокруг здорово наследили, но им надо было продержаться незамеченными лишь около девяти часов при свете дня.

Дело оставалось за назначением разведывательной группы. Хаджич выбрал Хаджриджу, а Дохерти, пряча улыбку, назвал Клинка.

— Ты знаешь, что нам надо, — сказал он Клинку. — Увидимся уже в сумерках. Будь умницей, — добавил он на прощание.

«Похоже, она осталась довольна, что выбор пал на меня», — думал Клинок, пока они спускались среди деревьев вниз, к точке, которая, судя по карте, была наиболее многообещающей. Пробираясь вниз, он не мог припомнить, приходилось ли ему бывать в более темной местности: густые тучи, луны нет, и снег ничего не отражает. Очки ночного видения позволяли избежать столкновений с деревьями, но не более того, и ему приходилось уповать лишь на собственное штурманское искусство. Даже после того, как они, по его подсчетам, вышли в нужную точку, проверить это предположение было сложно. Впереди — только темнота и деревья. Возможно, в этой темной пустоте внизу находилась Вогоска, а может быть, и просто какой-нибудь луг. Ясность мог внести только рассвет.

Клинок предложил провести время за вырезанием снежных блоков. Хаджриджа согласилась и по его примеру лопаткой стала вырезать снежные кирпичи со стороною в пол-ярда и толщиной около четырех дюймов — строительный материал для наблюдательного пункта. Когда нарезали их с дюжину, Клинок сказал, что хватит.

Небо на востоке начало светлеть. Они оба, сидя на корточках в укрытии, наблюдали, как темнота впереди рассеивается и открывающаяся картина проступает все резче. Перед ними появлялся город, а выбранная ими позиция оказалась идеальной. Клинок переместился ярдов на десять влево, откуда среди деревьев открывался вид не только на город, но и на обе подъездные дороги, и принялся яростно углублять их окоп.

Хаджриджа подтащила снежные блоки и тоже принялась копать. Через десять минут, основательно вспотев, они получили окоп около восьми футов в длину и около двух с половиной футов в ширину. Клинок лопаткой вдоль боковых стен вырезал выступ ниже верхнего покрова. В этот выступ он помещал снежные блоки, образуя крышу. Покончив с этим, они принялись выбранным при рытье окопа снегом маскировать слишком четкие контуры их укрытия. Через двадцать минут после наступления рассвета они уже имели прекрасное укрытие, где и лежали рядом друг с другом, вглядываясь в наблюдательные прорези. Окоп был сооружен так, что один мог поспать, пока другой наблюдает, но обоим было так интересно посмотреть, что творится внизу, что спать никто не собирался.

Уже настолько рассвело, что проступили и детали. Слева от них, извиваясь, спускалась с горы дорога из Сараева, вступала в городок между двух рядов домов и выходила в дальнем конце города, неясно исчезая из виду в неразличимой пока долине. За рекой, бегущей через центр городка, уходила на восток в холмы еще одна дорога.

Городок насчитывал не более двух сотен домов, разбросанных вокруг возвышающейся в центре церкви. В духе социалистического строительства были выполнены лишь две четырехэтажные коробки и длинное одноэтажное здание вдоль дороги с гор. Эго и был мотель «Соня», куда привозили женщин.

Легко различался и спортивный комплекс «Партизан»: большое, почти без окон здание в дальнем конце города, между рекой и главной дорогой.

Клинок более тщательно принялся проводить осмотр через бинокль и обнаружил первые признаки жизни — от мотеля к одному из последних домов у дороги, уходящей из города, шел солдат. У дороги под деревом стояли несколько стульев. Очевидно, днем здесь контрольно-пропускной пункт, решил Клинок.

Он перевел бинокль на другую дорогу, перед городом, и обнаружил еще один КПП, а вот третью дорогу, уходящую вправо, похоже, никто не охранял. Ясно, что отсюда сербы не ожидали никаких неприятностей.

— Еще люди, — шепнула Хаджриджа.

Клинок посмотрел туда, куца был направлен ее гэдээровский бинокль. Во дворе мотеля «Соня» толпились еще несколько солдат. Со стороны города донесся звук заведенного мотора, и из гаража мотеля выехал грузовик. Солдаты полезли в кузов, и грузовик поехал по дороге прочь от центра города. У КПП он остановился и тут же, набирая скорость, покатил вверх, на холм.

— Дневная смена артиллеристов, — вслух подумал Клинок. Он повернулся к Хаджридже, испытывая некоторую неловкость от такой близости ее лица. Ее дыхание слегка отдавало сливовицей, которой они подкреплялись, пока строили наблюдательный пункт. В глазах отражалась усталость.

— Поспишь первой? — спросил он.

— О’кей, — сказала она. — Но ты разбуди меня, хорошо?

Клинок посмотрел на часы.

— Темнеть начнет около пяти, — сказал он. — Я тебя разбужу в половине первого.

— О’кей, — вновь сказала она, зевая.

Он слышал, как она ворочалась, устраиваясь в спальном мешке в углу окопа, потом в наступившей тишине слышно было лишь ее дыхание. И когда он уже решил, что она спит, из темноты донесся слабый голос:

— Ты сделал хороший домик.

— Спасибо, — сказал он и улыбнулся сам себе.

Следующие четыре с половиной часа он провел, сражаясь с дремотой. Внизу, в городе, не происходило ничего такого, что могло бы детально дополнить его карту. Движение военных автомобилей было не очень оживленным, заключаясь в основном в перевозках солдат, покидающих или выезжающих на позиции сербов в горах над Сараевом. Исключением явилось лишь появление откуда-то из долины грузовика солдат в форме и двух легковушек с партизанами в широкополых шляпах. «Четники», — догадался Клинок, хотя и не разглядел сразу, есть ли у них длинные бороды. Как и все остальные, они исчезли в мотеле «Соня», который выполнял роль и местных казарм.

Что же касается спорткомплекса «Партизан», то вокруг него вообще не отмечалось движения, так что Клинок уже начал сомневаться, отсюда ли отпустили тех женщин, которые рассказали им о происходящем здесь. Охраны тоже не было видно, правда, она могла располагаться и с противоположной стороны здания. Мысль о том, что операция может закончиться ничем, неприятным ощущением отдалась в желудке.

В половине первого он потряс Хаджриджу за лодыжку, получив в ответ фразу, подозрительно смахивающую на сербскохорватское ругательство. Но через несколько минут она уже оказалась рядом, с затуманенным взором, но непередаваемо красивая.

Он сосредоточился на задании, пересказал ей, что видел, и поделился тревогой относительно спортзала. Услыхав, она расстроилась, но вскоре разочарование сменилось злостью, и, похоже, еще одно ругательство сорвалось с ее губ, пока она приглаживала волосы.

— Ты как-нибудь расшифруй мне, что значит эта фраза, — сказал Клинок.

Она покачала головой, поправляя спутанные волосы, и слабо улыбнулась.

— Ну разве что как-нибудь, — сказала она. — А теперь иди спать.

— С радостью, — сказал Клинок. Он отполз в окоп, забрался в спальный мешок и в следующий же момент ощутил, что его трясут за лодыжку, а ее голос шепотом сообщает, что уже пять часов. Он полежал несколько секунд, удивляясь, куда же это подевался свет дня и почему усталость собачья никуда не делась.

Увидев улыбку Хаджриджи, он на мгновение почувствовал себя лучше, пока не оглядел окружающий мир. Впервые со дня прибытия в Сараево небо очистилось, и последние лучи оранжевого солнца освещали вершины на западе.

— Черт, — коротко высказался он.

— А я думаю, что это к лучшему, — сказала она.

— Зачем нам этот свет, у нас и так есть очки ночного видения, — сказал Клинок.

— Но у женщин нет. И, я думаю, будет легче забрать их отсюда, если видимость будет получше.

В ее высказывании был свой смысл.

— Может быть, ты и права, — согласился Клинок, — но мы так и не знаем, там ли они еще.

— Некоторые там, — сказала она. — Посмотри.

Он навел бинокль на спортзал. В сгущающихся сумерках горела пара уличных фонарей, и рядом с одним из них стоял... автобус.

— В автобусе приехали десять женщин, — сказала Хаджриджа. — Примерно час назад. С ними вышли двое мужчин и отвели их в зал.

— Неплохие новости, — сказал Клинок, чувствуя в то же время иронию этих слов.

— Да, — ответила она в том же тоне.

— О’кей, — сказал он. — Что тут можно придумать? Как лучше пробраться туда и как выбраться?

— Туда можно по реке, — сказала она. — А вот оттуда — мы не знаем, сколько там человек...

— В общем, нам нужен автобус, — завершил Клинок размышления. — И я согласен, что туда лучше по реке. Сколько, по-твоему, мы можем еще оставаться здесь?

— Минут тридцать? И совсем стемнеет.

— Да, и заодно посмотрим, как там освещается город, — сказал Клинок.

Следующие несколько минут они наблюдали в тишине.

— Ты женат? — спросила она.

— Нет, — сказал он. — Аты?

— Нет.

И тоща он задал вопрос, который давно хотел задать:

— А тот американский журналист Бэйли — он... больше, чем друг был?

— Ты хочешь знать, спала ли я с ним? — удивленно спросила она.

— Нет. Я имел в виду, не была ли ты влюблена в него?

— О нет. Но он мне нравился. Он... был, — поправилась она, — хороший человек. Ты знаешь, он ведь был такой целомудренный.

«Так спала она с ним или нет?» — задумался Клинок. Тогда он решил сменить тему разговора.

— Как же ты попала сюда? — спросил он. — Я имею в виду в армию?

— О, история совсем простая, — сказала она. — Я училась на журналистку. Но ведь важнее сражаться за то, во что веришь, чем писать об этом.

— Пожалуй.

— А вот мой приятель так не думает, — сказала она. — Он говорит, что участие женщин в этом — чистое безумие. А я ему говорю: «Да пошел ты!..»

— И он уходит? — спросил Клинок.

Хаджриджа засмеялась.

— Не знаю. Я его давно уже не видела. А в этом подразделении я оказалась потому, что увидела, как детей подстреливают, и решила сражаться с ублюдками, которые занимаются этим.

— А мужчины нормально к этому относятся?

Она скривилась.

— Поначалу нет. Но постепенно они поняли, что я могу также бегать, как они, также выдерживать походы, а стреляю даже получше некоторых из них. И теперь они кое-что поняли. В общем, они относятся ко мне, как к сыну полка, — добавила она саркастически.

Клинок не мог всерьез отнестись к подобному заявлению. Может быть, она и не лучший солдат среди них, но какой же из нее сын полка?

А в полумиле от наблюдательного пункта Дохерти размышлял над проблемой, почему чем старше человек и чем больше он вроде бы нуждается в отдыхе, засыпать все труднее? Вся эта молодежь вокруг него, не тратя лишнюю энергию на разговоры, спала, как детвора.

Ему хотелось верить, что он не ошибся, отправив Клинка с этой женщиной. Знали они или нет, но между ними уже что-то заваривалось, а он всегда мгновенно ощущал эти романтические прихоти судьбы. Оправдывая себя, Дохерти надеялся, что дело не в той приманке, которую он положил на их пути.

В солдатском деле частенько приходится быть и просто существом человеческим, но что-то было в этой войне и в этой операции, что не позволяло ему тесно объединять внутри себя две эти ипостаси. Если человеческое существо в тебе ослабит солдата, плохо дело.

Как любил подчеркивать его любимый стратег Лиддел Харт, если не сумел сохранить мир, то и войну не выиграешь. И еще Дохерти верил, пусть даже с этим и не согласился бы Лиддел Харт, что мир прежде всего находится в солдатских мозгах.

Почти совсем стемнело. Дохерти выбрался из узкого лаза на покрытое снегом пространство под деревьями. Как он и ожидал, среди верхушек деревьев в небе сияли звезды — небо очищалось весь день. Пространство слева казалось лучше освещенным, он двинулся туда и оказался на прогалине, метрах в тридцати от места их укрытия. Отсюда видно было, как неслись по небу редкие тучи, а звезды сверкали так ярко, как и обычно на такой высоте. На севере розоватым бриллиантом поблескивал Денеб, а проходящий прямо над головой Млечный Путь смотрелся светлым шлейфом, подброшенным кем-то в воздух. Дохерти постоял, окунувшись в эту красоту и размышляя об Исабель. Сейчас она поит детей чаем, а потом, пока они будут плескаться в ванной, она посмотрит немного новости. Он как наяву увидел, как дети плещут водой друг в друга.

Он вернулся к их убежищу, радуясь, что хоть этой ночью не придется пользоваться этими мерзкими очками ночного видения. Если дует разгоняющий тучи ветер, то больше шансов добраться незамеченным. В практике Дохерти частенько случалось так, что атакующие часто срывали операцию именно из-за неосторожного звука в полной тишине.

Он возвращался как раз в тот момент, когда из-за деревьев появились две неясные фигуры, и он мгновенно застыл. Туг же фигура повыше помахала рукой, подавая условный сигнал. Это были Клинок и Хаджриджа.

Дохерти жестом показал Клинку, где убежище англичан, и попросил Хаджриджу пригласить Хаджича на совещание. Крис и Дама уже не спали, и, как только подошли двое боснийцев, все шестеро склонились над расстеленной на снегу улучшенной картой, освещая ее тремя фонарями.

Разведчики по очереди сообщили, что удалось им установить, а затем Клинок изложил способ, с помощью которого они рекомендовали добраться до цели.

— О’кей, — сказал Дохерти. — Но давайте начнем с конца и отработаем пути отступления, это не помешает. Предположим, мы забрали женщин из зала, куда мы их отправим оттуда? — Он посмотрел на Хаджриджу. — Куда они захотят пойти?

Боснийка пожала плечами, вернее, попыталась, ибо была зажата по бокам другими двумя участниками совещания.

— Туда, где безопасно, — сказала она. — И, как я понимаю, — продолжила она, — есть два варианта. Первый — отвести их обратно тем же путем, что мы и пришли, через горы, в Сараево. Но есть причины, по которым этого делать не следует. Мы не знаем, в каком состоянии женщины и смогут ли они совершить такой поход. К тому же нам известно, что Сараево — не самое спокойное место в мире. Поэтому... Я полагаю, что второй вариант лучше. Мы захватываем автобус и едем на запад. Нам придется пересечь линию сербских войск где-то между этим местом и Илийясом, но, поскольку это будет три или четыре часа утра и сербы не будут ожидать нашего появления, наши шансы не так уж плохи...

— Это самое главное, — согласился Дохерти. — Из Вогоски надо выбраться, не поднимая шума. А теперь вспомните о том, что женщины сообщили Клинку и Хаджридже о грузовике, который приезжал за ними каждый вечер в девять часов...