Боснийский ад

6

До рассвета оставалось еще полчаса, когда транспортный самолет прогрохотал по взлетной полосе и поднялся в небо. Дохерти, уставившись в стенку фюзеляжа, вспоминал, как они наслаждались предыдущим солнечным утром и островами в темно-голубом море.

Два пилота Королевских ВВС выглядели жизнерадостно, а тот из них, что был помоложе, даже сообщил, что в Сараеве их ждет посадка по типу «Ке Сан». Дохерти не стал разочаровывать свою троицу тем, что всю информацию о подобного рода посадках он лишь мимоходом нахватал из бесед с американцами, служившими во Вьетнаме. Дойдет до дела, разберемся...

Четверка пребывала в полном арктическом снаряжении: куртки с подогревом и штаны, стеганое нижнее белье, толстые шерстяные носки, перчатки и башмаки с высокой шнуровкой. Последние сослужили хорошую службу в Фолклендской войне. Как говорил им тоща начальник снабжения: «Вас, может, и убьют, но с ногами ничего не случится».

Сверху пришлось надеть и бронежилеты. И сербы, и мусульмане, судя по сообщениям, приобрели дурную привычку использовать взлетно-посадочную полосу в Сараеве для тренировки в стрельбе.

Дохерти откинул голову к стенке и закрыл глаза, размышляя о прибытии в боснийскую столицу. Что ждет их? Отыщут ли они Нену Рив? А если отыщут, согласится ли она пойти с ними?

Он еще раз задумался, не ошибочен ли избранный ими образ действий? Такой вот транспортный «С-130» мог бы сбросить их недалеко от Завика. И не было бы смысла вылетать из Сплита, ведь дальность полета такого самолета около 3000 миль. Вообще всю операцию можно было бы начать из Великобритании.

Впрочем, тогда бы начались чисто политические препоны. К тому же всегда остается вопрос акклиматизации. Да и полная неизвестность, что там в самом Завике, что в окрестностях, какова военная ситуация. Конечно, вероятность выброса группы в самую гущу сражений невелика, но риск остается.

И вместо этого их ожидает посадка в Сараеве, а затем сухопутная одиссея до Завика. Бели верить последним сообщениям, то большая часть маршрута пройдет по территориям, занятым мусульманами, но, даже несмотря на лежащий снег, военная ситуация остается тревожной. И если все четверо пройдут весь путь до конца без серьезных стычек, то Дохерти будет считать себя счастливцем.

Он оглядел своих товарищей. Сидящий напротив Крис изучал при тусклом освещении книгу «Птицы Южной Европы». Он выглядел расслабленным, даже когда концентрировал внимание на какой-нибудь иллюстрации. Это было добрым знаком. Дохерти, хотя и знал этого парня меньше двух суток, уже почти полностью доверял ему.

С Дамой все было иначе. Тот, закончив читать какой-то триллер о подлодках, слепо таращился в пространство. Выражение лица было безоблачным, как и у Криса, но это сходство, подумал Дохерти, лишь внешнее. Оба казались совершенно самодостаточными людьми — что, впрочем, было присуще большинству сасовцев, — но Дохерти чувствовал, что Крису такое состояние удается обрести почти без напряжения. Дама же проявлял искусство, уходя в себя, при этом будучи готовым к контакту с внешним миром. В его расслабленности все равно ощущалась какая-то тревога.

А это не сулило группе ничего хорошего, впрочем, зависело все от самого Дамы, от того, как он сам управится с собой.

Подобно любой приличной футбольной команде, группа сасовцев была не просто набором людей. И командиру такой группы важно верить в то, что такой коллектив — нечто большее, чем просто сумма людей. Конечно, у него не было такой подготовки, как у какого-нибудь клинического психиатра, но он все же умел разбираться в людях.

— Долго еще, босс? — спросил Клинок.

Дохерти посмотрел на часы.

— Пилот сказал, что лететь пятьдесят с лишним минут, а мы в воздухе уже сорок одну. Но они скажут нам, когда пристегнуться.

— А что, эта штука, «Ке Сан», дело скверное?

— Не хуже, чем взлет на космическом «шаттле», я бы сказал.

— Господи, помилуй! Не хватало еще, чтобы мы рухнули в это чертово море.

Дохерти улыбнулся, вспомнив выражение безмятежности на лице Клинка, когда десять лет назад судно вытаскивало их из волн Атлантики. В той миссии лондонец большую часть времени проводил за выдумыванием различных шуток и приколов; лично Дохерти нравился такой его афоризм: «Время терпит старого дурака». Клинок и теперь казался полон всяких остроумных выдумок, только они почему-то становились все мрачнее. Может быть, от возраста, в лучшем понимании этого слова. Нет, остроумия он нисколько не потерял — переход на испанский язык в ресторане был просто блестящей находкой...

— Ну-с, джентльмены, пора писать завещания, — сказал пилот, появляясь между рядами клетей с продуктами. — Все пристегнулись, как и подобает послушным мальчикам? Нам совершенно ни к чему, чтобы вы тут мотались внутри самолета и все пачкали кровью. Хорошо. — Он повернулся. — На земле будем через пять минут, — бросил он через плечо. — Так или иначе.

— Обожаю я этих гребаных летунов, — проворчал Клинок.

— Не удивляйтесь, если ощутите, как дно желудка прижимается к черепу, — сказал им Дохерти, и едва слова эти сорвались с его уст, как действительность начала подтверждать их правоту. С выворачивающей кишки внезапностью самолет вдруг перестал лететь и начал падать, словно ему оторвали крылья или все четыре двигателя одновременно приказали долго жить. Через несколько секунд сасовцы ощутили легкость от наступающего чувства невесомости, а в головах, как описал бы Дохерти, «не хватало воздуху для дыхания». «Вот так в космосе летают», — подумал он. И в тот самый момент, когда тело уже приспособилось существовать без тяжести плоти, самолет взревел, как дикий осел, и Дохерти ощутил, что желудок опустился в пятки. В течение этих двух бесконечно длинных секунд он был на грани потери сознания.

С сильным толчком колеса ударили о посадочную полосу. Несколько минут спустя «геркулес» помчался вперед со скоростью пули, так, во всяком случае, показалось сидящим внутри людям, и они уже ярко представляли себе груду искореженного металла вместо самолета.

Снаружи послышался отдаленный громкий взрыв. Затем другой, много ближе.

Они посмотрели друг на друга.

— Добро пожаловать в Боснию, — сказал Клинок.

Последующие две или три минуты, пока они находились в брюхе катящегося самолета, грохот артиллерийских разрывов заглушал звуки моторов. Сасовцы не могли выглянуть наружу, не могли определить, насколько близко падают снаряды, да и все равно ничего не могли поделать.

— У всех все о’кей? — спросил Дохерти. Сам он ощущал себя так, словно его за шкирку поднял гигант и хорошенько встряхнул.

Все сказали, что все хорошо.

Грохочущий «геркулес» остановился, и в проходе между клетей вынырнула голова пилота.

— Путешествие закончено, — объявил он чуть ли не похоронным тоном. — И у меня такое ощущение, парни, что вы не готовы помочь нам с выгрузкой этой прелести, — сказал он, когда медленно начала открываться хвостовая аппарель.

— Извини, дела прежде всего, — сказал Дохерти, всматриваясь в появляющуюся в поле зрения стену здания аэропорта. Земля казалась покрытой лишь легким слоем снега, но громоздящиеся по сторонам огромные сугробы свидетельствовали о прошедших снегопадах. Воздух был холодным и влажным.

— А это вход для прибывших иностранцев, — насмешливо сказал летчик, указывая на одинокую красную дверь с надписью «Выхода нет» на английском языке.

— Спасибо за полет, — сказал Дохерти и повел свою троицу вниз по аппарели. Первое, что он увидел, выйдя из самолета, — заколоченные окна контрольной вышки. По обеим сторонам от взлетного поля словно бы в бесконечную высь карабкались крутые склоны. Вообще вся картина напоминала одну из долин где-нибудь в Южном Уэльсе в непогоду, если бы не грохот артиллерии.

Они миновали уже полпути до здания, когда оттуда вышли два ооновских солдата и на стремительном французском потребовали предъявить документы. Дохерти достал аккредитационную карточку ООН. Солдаты осмотрели лица сасовцев с дотошностью, которой позавидовал бы косметолог, а затем разрешили пройти.

Пол обширного пространства внутри здания был усеян битым стеклом и пустыми гильзами. Навстречу поспешил другой солдат ОО с пластиковым пакетом в руке, словно шел из магазина.

— Сержант Дохерти? — кратко спросил он, не доходя десяти ярдов.

Дохерти кивнул. Офицер оказался британцем, майором чеширцев. Под шинелью у него был надет бронежилет.

— Вот и хорошо. Меня зовут Бриндли. — Он оглядел огромное помещение. — Я только что прибыл сюда, чтобы проводить вас в гостиницу. Вообще-то это прямое нарушение правил ООН, да и черт с ним. Это, — он извлек из пакета четыре бледно-голубых берета, — только для поездки. Нам придется миновать несколько блокпостов, и всегда лучше, когда они видят, кто едет. — Он оглядел сасовцев. — О’кей. Поехали. Чем раньше едешь днем, тем лучше. Большинство снайперов спят до полудня.

Крис и Дама, подняв брови, посмотрели друг на друга.

В некогда опрятном полукруглом дворе их поджидал очередной джип. Только этот был бронированный, в таких им доводилось разъезжать в Северной Ирландии. Уровень почтения к войскам ООН был отмечен пулевыми царапинами на больших буквах, выведенных на боках джипа.

— Затяните потуже ремни безопасности, — посоветовал Бриндли. — И переговоры на блокпостах предоставьте мне.

Они двинулись со скоростью двадцать пять миль в час по дороге, представлявшей тройную головоломку для Бриндли как водителя: зимние условия, рытвины и воронки от снарядов. С течением времени видимость становилась все хуже, что Дохерти отметил как добрый знак. Тем не менее он ощущал дурацкое сожаление по поводу того, что не может насладиться видом местности, окружающей город.

Первый контрольно-пропускной пункт показался через пять минут. Тут распоряжались несколько сербов в форме, один из них по-приятельски перекинулся словами с Бриндли.

— Бойцы Югославской народной армии, — пояснил майор, когда они поехали дальше. — Наиболее дисциплинированные из сербских войск. Гораздо более дисциплинированные, — добавил он после небольшого раздумья.

На следующем контрольно-пропускном пункте также хозяйничали сербы, но здесь только один был в форме, и хотя именно он, очевидно, был командиром и с холодной вежливостью изучал документы, сасовцев поразила манера держаться его подчиненных-партизан. На их лицах, явно не отмеченных интеллектом, откровенно проступало презрение. «А ведь это, — подумал Дохерти, — деревенский вариант тех головорезов, что мы видели в сплитском ресторане».

— Видели это? — мотнул Бриндли головой.

Сасовцы вытянули шеи. «Добро пожаловать

в Ад», — ярко-красными буквами было выведено на обочине дороги.

— За тем поворотом начинается «смертельная миля», — как ни в чем не бывало сообщил Бриндли, указывая вперед. — Хотя я сомневаюсь, чтобы этим утром у нас тут были проблемы.

И, словно сам усомнившись в своем прогнозе, Бриндли дал по газам, и джип помчался по прямой дороге посреди открытого с двух сторон пространства, виляя меж воронок. Из-за дымки ничего нельзя было толком разглядеть ни справа, ни слева, но кто-то все-таки откликнулся на шум их двигателя, потому что внезапно над джипом злобно взвизгнула пуля, как раз над окошком Клинка.

— Мать твою! — воскликнул тот. — Да как же они нас разглядели в этом дерьме?

Ему никто не ответил, а Бриндли лишь еще ниже утопил педаль газа, и джип заскакал среди воронок как безумный. В тумане замаячила темная масса — сожженная груда автомобиля, которому не повезло, и Бриндли на скорости миновал его. На мгновение показалось, что колеса не удержатся на заснеженной дороге, но те удержались, и тут же от задка автомобиля срикошетировала очередная пуля.

— Чуть-чуть, — сказал Бриндли, и через несколько секунд они оказались в относительной безопасности на улице с промышленными зданиями. Коллективный вздох облегчения сотряс воздух, когда джип наконец въехал во двор изрядно поврежденной гостиницы. Тем не менее сохранившаяся вывеска сообщала, что это гостиница «Холидэй». В саду размещались огневые позиции, а лицевая часть здания была разрушена попаданиями снарядов. По-крайне мере половина окон отсутствовала, а оставшиеся представляли из себя мозаику из осколков.

— Остановитесь здесь, — сказал Бриндли. — Внутри вид получше, — добавил он, заметив встревоженные лица сасовцев.

— Куда уж лучше, — сказал Крис.

— Кто здесь проживает? — поинтересовался Дохерти.

Бриндли направил джип за угол в более надежно защищенное парковочное место.

— Заняты едва ли четверть номеров, — продолжил он, выключая зажигание. — В основном журналистами, хотя вам придется увидеть и большую группу хорватов, весьма смахивающих на нацистов. Эти в основном надираются и затем размахивают оружием.

— Мы видели таких в Сплите, — сказал Дохерти.

— Просто не обращайте на них внимания, — посоветовал Бриндли. — Заметите вы и толпящихся по углам людей, выдающих себя за подлинных балканских заговорщиков. Но все это фикция, и, насколько мне известно, это просто клиенты местной психиатрической больницы, выпущенные боснийским правительством в общество. И вообще у меня такое ощущение, что перед тем, как спуститься в бар и начать размахивать там руками, они в номерах прочитывают по главе из «Маски Димитриоса».

Дохерти усмехнулся. Бриндли начинал ему нравиться.

— И у них намечается знаменательный день, посвященный выяснению того, кто вы такие, —добавил майор. — Четверо крепких британских ублюдков, замышляющих Бог знает что. Может быть, оставить вам береты ненадолго? Я думаю, ООН без них обойдется.

Они вошли в отель через черный ход, миновали короткий коридор и оказались в вестибюле. Там действительно торчали несколько жалких субъектов в мягких фетровых шляпах с поднятыми воротниками пальто. «История сначала разыгрывает трагедию, а потом повторяется в фарсе, — напомнил себе Дохерти. — А вот кто это сказал?»

Бриндли взял на себя переговоры с портье, молодым человеком с наглой улыбкой. Из-под стойки торчало дуло, кажется, АК-47.

— Не стоять перед открытыми окнами, — сказал юноша со всем гостеприимством хозяина, расписывающего правила безопасности, — мы уже из-за этого потеряли нескольких постояльцев.

— Пулевое обслуживание в номерах, — пробормотал Клинок.

— У вас четвертый этаж, — сообщил им Бриндли. — Могло быть хуже. — Он повел их к лестнице. — Бар и ресторан занимают помещения между первым и вторым этажами и первый этаж, джентльмены.

— А как кормят? — спросил Крис.

— Неплохо, учитывая, что половина городского населения держится на бульоне из одуванчиков и сухарях.

Они двинулись вверх по лестнице.

— Иногда в пицце можно обнаружить залетную пулю, — спокойно сообщил Бриндли.

— Вот уж не думал, что буду испытывать острую ностальгию по Уолтемстоу, — пробормотал Клинок.

Миновав восемь лестничных пролетов, они оказались перед номерами 417 и 418. Окна в номерах были забиты и задраены занавесками, а освещался каждый единственной голой лампочкой.

— Хорошо, что хоть не в тюрьме, — сказал Клинок, опробуя постель. — Неплохо, — признал он.

Дохерти всматривался в щелочку между доской и рамой окна. Туман вроде бы постепенно поднимался, обнажая покрытые снегом склоны противоположного края долины.

— А теперь небольшой урок местной географии, — сказал Бриндли, расстилая на полу широкомасштабную карту Сараева. Сасовцы сгрудились рядом.

— Город находится почти в полном окружении, — начал Бриндли. — Сербы держат под контролем все высоты, включая не только эти горы, но и возвышенности над долинами с севера, востока и юга. Долина на западе остается спорной территорией, то есть можно сказать, что у сербов тут как бы пробка в бутылке, правда, закупорена она не очень плотно.

— Как говорил епископ актрисам, — пробормотал Клинок.

Бриндли одарил его нежным взглядом.

— Во всей этой картине есть свои сложности, — продолжил он. — Добринджа, по границе которой мы промчались по пути из аэропорта, является сербским анклавом на мусульманской территории — осажденная крепость внутри осажденной крепости. Есть еще пара подобных территорий, а поскольку дорога петляет по землям двух враждующих сторон, то будьте готовы к тому, что вас будут останавливать на контрольно-пропускных пунктах чуть ли не через каждую милю. И хотя само по себе это уже боль в заднице, но есть еще и шанс нарваться на какого-нибудь партизана, накачанного таблетками не самого высокого качества и готового стрелять во вся и всех.

— А где они берут эти таблетки? — спросил Дохерти.

— Бог их знает. Но нам известно, что некоторые из руководителей их милиции в свое время являлись белградскими уголовниками, так что у них наверняка сохранились контакты с бывшими дружками. Видите ли, это не очень большая страна, несмотря на первое впечатление. Ведь если напрямик, то до Белграда не больше сотни миль.

Под «этой страной», как понял Дохерти, Бриндли подразумевал Югославию.

— А в самом Сараеве? — спросил он. — Есть безопасные зоны?

— Любая точка находится в пределах досягаемости сербской артиллерии, если вы это имеете в виду. Стрельба последние дни ведется лишь спорадически — очевидно, из-за плохой видимости. Но, как только вы появляетесь на открытом пространстве, всегда есть шанс получить пулю. Снайперы представляют гораздо более серьезную проблему. Большинство небоскребов жителями оставлены, и там разместились снайперы. Они стреляют во все, что движется, включая и детей. — Он поднял глаза, полные недоумения и гнева. — Трудно поверить. Впрочем, всегда можно принять меры предосторожности. Стоит вам оказаться на улице, и вы сразу понимаете, где место опасное, а где безопасное. Узкие улочки старого города трудно держать под прицелом, а вот открытые пространства широких улиц — место, вполне контролируемое снайперами. При этом совершенно не следует брать пример с местных жителей — некоторым из них просто уже на все плевать. Такое ощущение, будто они так давно играют в «русскую рулетку», что она им даже нравится. — Он покачал головой, словно пытаясь и себя вывести из состояния такого же помешательства. — Впрочем, если вы видите, что местный бежит, тоже бегите, но если видите, что он вышагивает, широко улыбаясь, осмотритесь. Вполне возможно, что он лишь испытывает судьбу, а может, снайпер специально его не трогает, чтобы подманить еще кого-то.

— Господи, ну и местечко! — тихо воскликнул Клинок.

— Все здесь настолько далеко от Господа, что вы и представить себе не можете, — отозвался Бриндли. — Но мне не хотелось бы, чтобы у вас сложилось ложное представление о ситуации. Несмотря ни на что, и здесь течет нормальная по-своему жизнь. Артиллерийский обстрел заканчивается, как заканчивается ливень, и люди выходят на улицы. Видишь нарядно одетых женщин с сумочками, людей в кафе, спорящих о политике, людей, заходящих в магазины — в те, которым есть еще чем торговать. Когда я последний раз заходил в супермаркет, там торговали только лезвиями и шампанским.

— Прекрасная комбинация, — мрачно сказал Крис.

— А что происходит с наступлением темноты? — спросил Клинок. — Я так понимаю, что ночная жизнь здесь не больно-то активна?

— Можно и так сказать. С десяти часов вечера до шести утра — комендантский час, и весь город практически вымирает. Но безопасности темное время не приносит. Поскольку законность не распространяется на человека, оказавшегося на улице в темное время, то и человек ведет себя, руководствуясь лишь собственными правилами.

— То есть в перспективе нечто вроде Белфаста? — сказал Крис.

Бриндли фыркнул.

— Кстати, — сказал он, указывая на каргу, — вот здесь штаб-квартира британского подразделения сил ООН. Если вам что-то нужно из снаряжения, то можно попробовать попросить. — Он осмотрел группу. — Какие еще вопросы?

— Пока нет, — ответил Дохерти. — Для начала нам надо найти одну женщину. Особенную женщину, — добавил он в ответ на удивленно поднятые брови Бриндли. И рассказал о Нене Рив. — Но от МИДа кто-то уже работает для нас в этом направлении.

— О’кей, — Бриндли встал.

— Но мы примем любую помощь, — добавил Дохерти.

— Можете рассчитывать. Я хотел бы сделать больше, но служить в войсках ООН хоть и великая честь, но это все равно, что служить со связанными за спиной руками. — Он уныло улыбнулся. — Как думаете, долго здесь пробудете?

— Понятия не имеем.

— Есть и хорошая новость, джентльмены, — сказал Бриндли. — Бар здесь никогда не пересыхает. — Он направился к двери, в которую в этот же момент кто-то постучал.

Бриндли вновь поднял вопросительно брови, глядя на Дохерти, но тот лишь пожал плечами.

— Эго Торнтон, — произнес чей-то голос из-за двери.

— Человек из МИДа, — уточнил Дохерти. Он открыл дверь и обнаружил за ней мужчину среднего роста с короткими вьющимися волосами и тем развязным выражением лица, которое любят создатели фильмов о юных прожигателях жизни и прохиндеях.

— Господи, как высоко к вам подниматься, — посетовал тот, входя и присаживаясь на краешек постели.

— Ну, удачи, парни, — сказал Бриндли сасовцам и захлопнул за собой дверь.

Торнтон перевел дух. И тут же полез в карман за сигаретой. Он прикурил от зажигалки «зиппо» и выпустил дым в потолок. Дохерти, чья антипатия к этому человеку росла с каждым мгновением, удержался от того, чтобы вырвать у него сигарету изо рта. В конце концов, судя по тому, как тянуло холодом от заколоченного окна, им грозила смерть скорее от переохлаждения, чем от пассивного курения.

— Добро пожаловать в Сараево, — улыбнулся человек из МИ6. — У вас тут ничего нет выпить? Нет? Жаль. Как прошел полет? Немного трясло?

— Есть у вас для нас информация? — спросил у него Дохерти.

— Да нет, ничего особенного. Но я узнал людей, которые прекрасно знают Завик. Они смогут рассказать вам...

— А что слышно о Нене Рив?

Торнтон затянулся и оглядел комнату в поисках пепельницы. Клинок взял одну с прикроватной тумбочки и протянул ему.

— Благодарю, — сказал он, едва не уронив пепел мимо. — Эта женщина словно растворилась в воздухе. Я ходил в госпиталь, разговаривал с ее боссом и коллегами, но никто ничего не может сказать. Я тайком, разумеется, осмотрел ее комнату, но из находящегося там нельзя понять, куда она делась. О, я даже морг проверил на всякий случай. Кроме шуток.

Дохерти задумчиво смотрел на него.

— Как вы оцениваете наши шансы добраться до Завика? — спросил он.

Торнтон пожал плечами.

— Информацией о ситуации там я не обладаю...

— Меня больше интересует, как мы можем выбраться из Сараева.

— А, ну над этим я работал. Один из лидеров мусульманской милиции готов помочь при условии, что и его интересы будут соблюдены. Мы должны были встретиться сегодня утром, но мой переводчик исчез...

— Разве вы не говорите по-сербскохорватски? — прервал его Дохерти, стараясь скрыть недоумение.

Если Торнтон и заметил это, то ничуть не смутился.

— В наши дни в этом нет такой уж необходимости — практически все люди говорят по-английски. Но не беспокойтесь, завтра я разыщу его.

— Хорошо, — сказал Дохерти. — Есть какие-нибудь новости о самом Риве?

— Больше ничего не было. А потом, вы же знаете эти слухи. Хорваты уверяют, что сербы заживо сожгли всех его людей в Завике, в церкви. Сербы заявляют, что им доподлинно известно, что его отряд головорезов расправился с жителями нескольких деревень на территории сербов. Мусульмане утверждают, что он разрушил мечеть в Завике и заставил их детей есть свинину. Обычные россказни.

— А из Завика не было беженцев?

— Нет, таковых не обнаружено ни на побережье, ни в Загребе. Что бы там ни происходило, но похоже, что местные жители или не могут, или не хотят уходить оттуда.

— Вот как?

— Вот так. Телефонной связи с ним, разумеется, нет, а само местечко находится вдали от оживленных дорог, высоко в горах. А поскольку территория, на которой оно находится, контролируется сербами, то, вероятно, город окружен или по крайней мере блокирован. Но точно никто не знает. Ходят слухи, что пропавший американец — вы слышали о нем? — ну, он исчез неделю назад отсюда, пытался пробраться в Завик.

— Как его звали?

— Бэйли, по-моему. Можете порасспросить других американцев.

Торнтон полез за очередной сигаретой и обнаружил, что пачка пуста.

— Завтра я встречусь с Муфтиком, — сказал он, поднимаясь и потирая шею. — Вечером буду в баре.

— В восемь часов будете? — спросил Дохерти.

— Конечно, я ведь там провожу каждый вечер.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Дохерти, когда шаги человека из МИ6 затихли в коридоре.

— Что за ничтожество! — пробормотал Дама.

— Чеширцы помочь не могут, а этот алкоголик не желает, — сказал Клинок. — Похоже, босс, рассчитывать придется только на самих себя.

Дохерти улыбнулся.

— Похоже. Но есть и хорошая новость. Если он разговаривал только с теми работниками госпиталя, которые владеют английским, то у Криса есть шанс раскопать то, что тот пропустил.

Около полудня Дохерти и Крис вышли из отеля. Серые тучи все еще висели над городом, но уже выше, так что видны были вершины холмов по обе стороны долины. Пара часов прошла, а на город не упал ни один снаряд.

Госпиталь, в котором работала Нена Рив, располагался в старом городе, с милю или около того вдоль долины на восток. Дохерти и Крис прошли по слегка поднимавшейся вверх улице Маршала Тито, торопливо пробираясь от подъезда к подъезду в местах, кажущихся уязвимыми, и проносясь бегом, как сумасшедшие, через открытые пространства.

Дохерти вспомнил, как в Глазго они ходили с матерью по магазинам и, оставаясь с братом на улице, бегали друг за другом от одного фонарного столба к другому. Однако заниматься тем же самым в Сараеве в почтенном возрасте казалось ему немного неестественным, впрочем, только до того момента, когда пуля снайпера, просвистев мимо его головы, выбила кусок бордюрного камня на противоположной стороне улицы.

Дохерти стремглав пронесся через открытое пространство и, посмотрев вверх, увидел, как ему из-за полузабитого окна беззубо улыбается какая-то старуха. Она сказала что-то по-сербскохорватски, и Крис перевел: «Чуть-чуть не попали». Дохерти решил, что это открытое пространство служит ей своего рода телевизором, с которым не так скучно.

Избавившись таким образом от ощущения нереальности, Дохерти с напарником продолжили свое неравномерное передвижение, и оба вздохнули с облегчением, оказавшись на узких улочках старого города.

Руководствуясь картой Бриндли, они без труда отыскали госпиталь. Его стены и окна пострадали еще больше, чем гостиничные, а ступени главного входа были усеяны осколками стекла, как в здании аэропорта. Здесь было в избытке бойцов в мундирах боснийских правительственных войск, хотя понять, что они на самом деле охраняли, было трудно. Большинство из них просто стояли с каменными лицами, безучастно взирая на поток заплаканных посетителей.

Дохерти и Крис прошли внутрь, и лингвистическое искусство последнего довело их до кабинета главного врача. Та, с покрасневшими глазами на осунувшемся лице, сидела за письменным столом, заваленным различными бумагами. «Вам надо повидаться с доктором Разнатовичем», — сказала она: тот был начальником Нены Рив.

Юный санитар — не старше пятнадцати лет — повел их лабиринтами коридоров мимо лежащих на полу пациентов, одни просто с переломами, другие с открытыми ранами и искаженными болью лицами, а кое-кто и с безмятежной печатью умиротворенности — верным признаком отхода в мир иной. Один коридор был забрызган кровью, словно здесь кого-то проволокли.

У доктора Разнатовича был небольшой перерыв между операциями, и он куда-то страшно торопился, хотя и хотел быть чем-то полезным, узнав, что речь идет о Нене Рив. По-английски он говорил в совершенстве, и потому вряд ли они могли узнать от него больше, чем Торнтон.

— Я плохо знал ее, — сказал он, стуча по водопроводному крану в надежде извлечь хоть немного воды. — Но знаю, что она хороший врач и что осталась здесь, когда многие уезжали. Мы болтали несколько раз, когда работали вместе, но это и все. Сараево не то место, где после работы можно пойти и спокойно выпить, — добавил он, слегка улыбаясь.

Дохерти спросил, не знает ли Разнатович кого-нибудь из близких друзей Нены по госпиталю. Тот не знал, но предложил попытаться узнать у одной из сестер, сестры Родзич.

Юный санитар, который во время беседы не спускал с них зачарованного взгляда, повел их в новое путешествие по коридорам. Сестра Родзич буквально засыпала на ходу и потому была только рада передышке, оказавшись в кресле.

По-английски она не говорила, и это было добрым знаком. Но и она не сообщила им ничего полезного. Лишь когда они уже собрались уходить, она кое-что вспомнила.

— Дзилана Бегович. Кажется, Нена иногда играла с ней в сквош. В подвале у нас есть корты.

Санитар повел их дальше, на этот раз мимо детской палаты, где ряд за рядом стояли койки, а на них, немилосердно исхудавшие, лежали детишки, провожая их скорбными взглядами.

Дзилану Бегович они нашли с руками буквально по локоть в крови. Ей повезло больше, чем Разнатовичу: из ее крана текла тонкая струйка воды.

— Да, я знаю Нену Рив, — сказала она, — но времени на разговоры у меня нет.

— Это важно, — сказал Крис, понимая, насколько легковесно звучат эти слова для человека, который каждый день спасает чьи-то жизни.

Дзилана задумалась, облокотившись о раковину.

— О’кей, — сказала она спустя несколько секунд и посмотрела на свои часики. — Я освобожусь через час. И как только смогу, встречусь с вами в кафе «Принцип». Это на улице Боскаржича, — добавила она и удалилась.

— Куца теперь? — по-сербскохорватски спросил санитар.

— В морг, видимо, — нехотя сказал Дохерти. На своем веку он насмотрелся на раненых, на кровь и боль, но все же увиденное в этом госпитале ошеломило его.

— Это сюда, — объявил санитар, после того как Крис перевел слова Дохерти. Юноша проводил их вверх на два пролета по лестнице, затем по длинному коридору и по соединительному между двумя корпусами проходу с выбитыми окнами.

Запах появился прежде, чем они добрались до морга, и потому резкий аромат сливовицы, выдыхаемый смотрителем этого заведения, ощущался даже с облегчением.

— К нам за день прибывает до двадцати покойников, — с гордостью сообщил им смотритель, — а земля чертовски стылая сейчас, если даже вы настолько сумасшедший, что не боитесь показаться на кладбище. Сербские снайперы любят охотиться за похоронными процессиями, — пояснил он.

— Мы просто хотим проверить, нет ли туг нашего друга, — сказал Крис.

— Что ж, будьте моими гостями.

— Оставайся здесь, — сказал Дохерти

Крису: не было необходимости вдвоем заниматься этим делом.

Он медленно пошел по проходам между рядами трупов. У некоторых в ранах что-то шевелилось, и Дохерти вспомнил наставления Клинка о червях — те питаются только мертвой плотью. Что ж, здесь им предложена именно такая. Интересно, если наглухо закрыть сюда двери, черви все пожрут?

Дохерти пошел назад по другому проходу. Нены Рив здесь не было. Зато здесь были чьи-то еще друзья. Благодарить ли их за это? Интересно, как быстро люди восстанавливаются после таких вот зрелищ, после поиска родственников здесь? И тут он краешком сознания понял, что творится в душе его собственной жены.

— Спасибо, — сказал он смотрителю.

Санитар отвел их к главному входу, и Дохерти попытался предложить ему пятидолларовую банкноту, но юноша отказался. Выходя из дверей, Дохерти оглянулся. Парень таращился им вслед с благоговением, словно выпало ему счастье повстречаться с гостями с другой планеты.

Оказавшись на улице, они с наслаждением вдохнули холодный горный воздух. Пока Дохерти сверялся с картой, послышался внезапный громкий разрыв снаряда и почти сразу же другой. На западной стороне, в нескольких кварталах от них, в воздух поднимался дым.

— Нам сюда, — сказал Дохерти, и они побежали. Поначалу им показалось, что улицы как по волшебству опустели, но вскоре они поняли, что заблуждаются. В дверях каждого подъезда стояли люди, скрываясь от обстрела. Сасовцы нашли щепку в одном из подъездов, рядом с двумя девушками.

Шли минуты, но разрывов больше не слышалось.

— Морочат голову, — услыхал Крис голос одной из девушек.

— Ублюдки, — тихо сказала другая.

Люди начали выбираться из укрытий. Одни уныло потащились дальше, ни на что не обращая внимания, другие опасливо посматривали вверх, словно надеясь увидеть приближающийся снаряд и успеть спрятаться. Дохерти и Крис, миновав несколько сильно разрушенных мусульманских строений, оказались на улице Бос-каржича.

Кафе «Принцип» располагалось на левой стороне посередине улицы. В этом кафе европейского стиля было полно студентов, читающих газеты, дымящих сигаретами. На стенах размещались многочисленные фотографии о временах прошедших, среди них гордость заведения — большая фотография Гаврилы Принципа, боснийского серба, совершившего убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в июне 1914 года, что привело к первой мировой войне.

Дохерти захотелось побывать на месте совершения покушения. «Должно быть, привлекательное местечко для туристов», — подумал он. Они с Крисом заказали по чашке кофе, и корда принялись прихлебывать горькую жидкость с привкусом ореха, то даже нашли ее достаточно приятной. Находящиеся в кафе мужчины и женщины сидели, болтая и смеясь, и поначалу оружие, небрежно лежащее среди кофейных чашек, казалось здесь неуместным. Но постепенно Дохерти разглядел их беспокойные взгляды, резкие жесты, торопливые затяжки сигаретами. Смех уже казался неестественным — скорее нервные вскрики, нежели звуки веселья.

Они прождали часа два, прежде чем появилась осунувшаяся от усталости Дзилана Бегович.

— Что вы хотели узнать? — спросила она после того, как заказали еще кофе.

— Вы знаете, что Нена пропала? — спросил Крис по-сербскохорватски.

— Да. Но я не знаю, куда она делась.

— Вы знаете ее друзей вне госпиталя?

— Только Хаджриджу.

— А кто эта Хаджриджа? Фамилия у нее есть?

— Это ее лучшая подруга. Вы еще не разговаривали с ней? Фамилия? Дайте подумать. Начинается на М. Меджич? Нет, Меджра, вот как...

Крис пересказал Дохерти то, что выяснил.

— Спроси, где работает эта женщина, — сказал Дохерти.

— Вообще-то она училась на журналиста, — отвечала Дзилана. — Но сейчас она в армии. В одном из антиснайперских подразделений. Я видела ее в отделении «скорой помощи» несколько недель назад, когда они привозили убитого друга.

— А как найти ее?

— Не знаю.

— И не представляете, где она живет?

Дзилана покопалась в памяти.

— Нет, — наконец сказала она.

— А не было ли у Нены еще друзей в госпитале? — спросил Крис.

— Мне кажется, нет...

Крис порасспрашивал ее еще минут пять, но больше ничего полезного она рассказать не смогла.

— Хаджриджа Меджра, — пробормотал Дохерти, когда Дзилана удалилась, отказавшись от предложения проводить с видом, который ясно говорил: это мой город, и я знаю, как жить в нем. Тем не менее, проходя мимо витрины, она улыбнулась им.

— Через кого будем узнавать, как найти это антиснайперское подразделение? — спросил Крис. — Через Бриндли или Торнтона?

Дохерти скривился.

— Боюсь, что через Торнтона.

Представитель МИ6 сидел в приятном одиночестве в баре, когда Дохерти отыскал его там в семь часов вечера.

— Вот вам аккредитационные карточки журналистов, которые могут понадобиться, — сказал он, передавая через стол стопку документов. — Вот документы представителей ООН, боснийского правительства, хорватские, местных сербов. Последние не очень надежны. Еще я имел дело с Муфтиком. Он просит полдюжины автоматов МР5 за проход вашей группы на свободную территорию. Выдача оружия по завершении прохода. Только он просил предупредить по крайней мере за сутки.

— Хорошо, — сказал Дохерти, на минуту отвлекаясь на человека во фраке, который, усевшись за пианино, заиграл вальс Шопена. — Мне необходимо выйти кое на кого, — сообщил он Торнтону. — Вы знаете что-нибудь об антиснайперских подразделениях боснийской армии?

— Конечно. Это сливки сливок. Прекрасная Стривела... — Он улыбнулся своим мыслям. — Это имя означает «Стрела», — пояснил он. — Она стала легендой при жизни. Талантливая студентка, учившаяся на конструктора-модельера, увидела, как застрелили четырехлетнего малыша, и обратилась с просьбой включить ее в антиснайперское подразделение. Поначалу мужчины отнеслись к ней с презрением, но затем она покорила их своей храбростью, меткой стрельбой и т. п, и т. п. Можно было бы снять грандиозный фильм. Когда все это закончится.

— Такое подразделение только одно? — терпеливо спросил Дохерти.

— Два или три, насколько я знаю.

— Как же на них выйти?

Торнтон хлебнул виски, пытаясь решить, подумал Дохерти, стоит ли интересоваться причиной таких поисков. Боязнь, что ему подкинут еще работы, одолела любопытство.

— Одно из них базируется в гостинице «Стариград». Это в четверти мили на север отсюда, рядом с железнодорожным вокзалом. Про другие не знаю, но в «Стариграде» должны знать.

— Благодарю, — сказал Дохерти, поднимаясь.

— Самое подходящее время нанести им визит — на рассвете, — подсказал Торнтон.

Дохерти подошел к стойке бара и оглядел предлагаемый выбор. Он остановился на бутылке «Гленфидцик», расплатился долларами и забрал покупку с собой в номер. Там его поджидали остальные трое.

— Вы, дурачки, небось и забыли, — сказал он, снимая с полки над раковиной сомнительной чистоты стаканы, — что сегодня канун Нового года. — Он щедро плеснул в оба стакана, а затем еще в два, принесенные Крисом из соседнего номера. — За нас, — сказал Дохерти, — и за наших любимых, оставшихся дома.

В тысяче миль отсюда, дома в Глазго, Исабель лежала на кушетке и вспоминала то утро, когда он уезжал. Она тогда подошла к двери их спальни и увидела, как Мари сидит у туалетного столика, а отец любовно расчесывает ее темные волосы. «Он стал таким мягким», — подумала Исабель. И хотя она чувствовала, что эта доброта всегда жила внутри его, она понимала, что только она и дети дали возможность этому чувству проявиться. И странно, но теперь она боялась, что из-за этого он мог стать более уязвимым.

— Пожалуйста, пусть он вернется домой, — прошептала Исабель, подтягивая колени к подбородку и крепко обнимая их руками.