(Брак)ованные (СИ)

Глава 19. Ксюша

Мирослав

Уговорить Ксюшу на отпуск оказывается легче, чем я предполагал. Она соглашается быстро, еще и умудряется флиртовать, правда выходит все равно грустно, так что приходится оставлять без внимания попытки, а не переходить в активное наступление. Но пусть лучше так, чем плачет.

Савельева думает, что я не видел ее красные глаза во время обеда и после не заметил, как она вся ссутулилась. Тяжело оказаться среди людей, которые тебя ненавидят. Это я к этому привык, да и личную жизнь мою сотрудники хочешь-не хочешь, а обсуждают. А вот для Ксени все впервой. Потому так и бесят ее слезы — я к ним причастен. Не уберег, и остается теперь не усугубить.

В самолете Ксюша все еще не верит, что мы и правда летим не в командировку, а на отдых. Я, признаться, тоже до конца не осознаю, давненько так спонтанно не бросал дела. Зато три дня у бассейна и на пляже нас заметно расслабляют. Ксеня уже не думает о работе, сильнее бронзовеет и каждый раз тащит за собой приличную коллекцию кремов, которые я растираю по ее коже с особым энтузиазмом.

Мы наслаждаемся морем и солнцем, много говорим обо всем и ни о чем — больше, конечно, болтает Савельева, но мне нравится ее слушать — и каждый вечер гуляем. Ксюша кружит голову и пьянит не хуже виски. Я брежу о ее улыбке и мечтаю снова коснуться губ своими, а она, будто нарочно, то прикусит их то скользнет языком. Медленно приучаю ее к себе, она уже не отпирается, когда я приобнимаю ее за талию или беру за руку, когда спускаемся и поднимаемся по лестнице. И в один из таких умиротворенных вечеров я понимаю, что нужно переходить дальше, потому что Савельеву тянет ко мне так же, как и меня к ней. Хватает пары звонков, пока Ксюша заказывает нам холодный кофе, и, стоит ей вернуться, я выступаю с предложением:

— Давай прокатимся на яхте завтра?

Ксюша

Отпуск плавит остатки мозгов, и я даже не могу нормально возразить, когда Евсеев приглашает кататься по морю да еще и с ночевкой. Я не соображаю ни черта, потому что Мирослава слишком много, и противостоять ему с каждым днем все тяжелее. Да и нужно ли? Сам ведь идет навстречу, силком не тянет никто.

Он очаровывает меня осторожно, плавно затягивая в паучьи сети симпатии, из которых невозможно выбраться. Без ненавязчивых прикосновений уже непривычно, а стоит Миру только дотронуться, сердце колотится сильнее. Я сама тяну руку навстречу, когда мы подходим к лестницам и позволяю ему заботиться: отодвигать стул в ресторане за ужинами и завтраками и планировать дальнейший отдых. Это, оказывается, очень приятно. А вот гадать, что мне пригодится на яхте, совершенно отвратительно.

В итоге решаю обойтись пляжной и дорожной сумками, чтобы не выглядеть набитой дурой, везущей на двухдневный отдых пять чемоданов. Хотя я в принципе прилетела с одним.

Обедаем мы уже в открытом море под плеск волн и шепот теплого ветра. Мирослав предусмотрительно предлагает поесть в кают-компании, но я тащу его на палубу под зонт, специально раскрытый над столиком. Снова разговариваем, даже успеваем обсудить пару рабочих моментов и отбиться от родственников Евсеева, которые все еще не верят, что мы улетели вместе. Миру приходится отправить им фото для подтверждения, так что мы какое-то время еще позируем, снимая селфи, а после еды расходимся по своим каютам отдыхать.

Меня клонит в сон от легкой качки и свежего соленого воздуха, и я поддаюсь, пропадая в плену подушек и одеяла. Мне снится море. И Евсеев. Мы гуляем по пляжу вдоль воды, волны лижут ноги, плавно накатывая на берег. Мы держимся за руки, смеемся, а после долго целуемся. И сон этот настолько яркий, что я ощущаю прикосновение губ. Мир что-то говорит о чувствах, и я верю каждому слову, потому что сама испытываю то же, не понимая, когда все перевернулось с ног на голову.

Просыпаюсь вечером, не сразу осознавая, где нахожусь. Вот только меня целовал Евсеев, раздевая на пляже, а теперь я в кровати, одетая и одинокая. Тру глаза и потягиваюсь. Реальность медленно вплывает, забирая главенство у фантазий. Смотрю на руки — по ним бегут мурашки, и улыбаюсь как дурочка. Если Мирослав сделает все точно так же, как во сне, я не устою. Сдамся, размахивая белым флагом, и будь что будет.

Вскакиваю с кровати и, хихикая от спонтанного решения, мчусь в ванную, наспех привожу себя в порядок: нужно сделать вид, что это естественная небрежность, а не точно выверенное разгильдяйство. Снова заглядываю в кают-компанию, тут никого нет, даже персонал не показывается, становясь для нас настоящими невидимками, как и было обещано. Беру книгу со столика, здесь их мало, но мне бы отвлечься, поэтому подходит любая. Вряд ли я ее дочитаю.

Выхожу на палубу, надеясь встретить Евсеева, но здесь пусто. Прохожусь от кормы до носа, останавливаюсь и, обхватив одной рукой поручень, прикрываю глаза, впитывая ощущения. Хорошо и тихо. Идеально. Возвращаюсь к плетеному креслу и, вытянув ноги на второе, открываю книгу, незаметно для себя втягиваясь в приключенческую историю с харизматичным главным героем.

— Шампанского? — в шум волн врезается голос Евсеева, появление на палубе которого я не заметила. Выныриваю из книги, сосредоточиться теперь на ней не получится.

Чувствую, что он подходит ближе. Мне уже не нужно поворачиваться — каждый раз, когда Мирослав оказывается рядом, между нами сгущается воздух и становится тяжелее дышать. Вот и сейчас пульс учащается, я поправляю шляпу, делая вид, что это очень важный процесс, и наконец оборачиваюсь. Застываю и захожусь в приступе кашля, потому что Евсеев стоит передо мной в одних только шортах. На губах его легкая улыбка, но взгляд мой ползет ниже по широким плечам, ключицам, спускается к груди и ниже по рельефу мышц, как назло останавливаясь у кромки шортов. Тяжело сглатываю и выдыхаю — Мирослав прекрасно сложен, и мне приходится сжать пальцы в кулаки, потому что внезапным порывом я хочу его коснуться, чтобы узнать, насколько горяча бронзовая от пары дней солнца кожа.

— Не помешает, — с силой давлю из себя слова. Закрываю книгу и с тяжким вздохом откладываю ее.

Он ставит бокалы на столик и с легкостью открывает бутылку, из которой пробка вылетает с легким хлопком, от которого я все равно вздрагиваю, хоть и наблюдаю завороженно за процессом, потому что сильные и красивые мужские руки — это слабость всех девочек.

— Холодное, — предупреждает, протягивая мне напиток. А мне как раз именно такое и не помешает, потому что температура вокруг подскакивает на слишком много градусов. Волнение подкатывает к груди, и я чаще дышу. Мирослав все так же спокоен, но в нем что-то неуловимо меняется, и я пока не знаю, как относиться к этим изменениям.

— Спасибо.

— За нас, — стучит своим бокалом о мой и в пару коротких глотков опустошает его, пока я хлопаю глазами. Шепчу эхом «за нас» и отпиваю. Пузырьки оставляют приятную колкость в горле, я немного расслабляюсь и поправляю пляжное платье, в котором не так жарко, как во всем остальном, и в котором я выгляжу очень женственно.

— Ты можешь обгореть, — говорю я вместо «обязательно щеголять передо мной в таком виде?» Знаю, что Евсеев на прямой вопрос не ответит или вывернет все так, что я окажусь неправильно отдыхающей, раз закуталась в одежду до пола.

— Уже вечер, Ксюш, — улыбается, посмеиваясь. Он сегодня совершенно другой. Не такой, каким я его привыкла видеть. Расслабленный, спокойный, разомлевший под солнцем. — Может, искупаемся?

— Тебе в школе не рассказывали, что в нетрезвом виде купание опасно для жизни? — поднимаюсь, влезаю в сланцы и отхожу дальше, прихватив бокал. Нельзя нам быть так близко, я сразу перестаю соображать. Отголоски сна невовремя всплывают в памяти, и я уже не знаю, правильно ли сделала, что сбежала.

— Предлагаешь смотреть на закат? — он наступает грациозно и медленно, как хищник, уверенный в победе. Отхожу к носу и слишком поздно понимаю, в какую ловушку себя загнала. Стараюсь сохранить уверенный вид, поворачиваюсь к Мирославу полубоком и чересчур пристально высматриваю сушу на горизонте. Шампанского становится все меньше в бокале и все больше во мне, но волнение никак не унимается. Мирослав ломает мою хлипкую защиту, но делает это с такой осторожностью, что я только завороженно наблюдаю за его приближением.

— Предлагаю соблюдать дистанцию, — предпринимаю очередную попытку оставить Евсеева как можно дальше. Это последняя, больше сопротивляться не смогу.

— Не получится, — качает головой и шагает вплотную. Осторожно забирает из моих рук бокал, оставляя его куда-то в сторону, и я как ненормальная выхватываю каждое его действие. Когда его пальцы касаются плеча, вздрагиваю и кусаю губы, Мирослав медленно разворачивает меня лицом к себе и снова впивается взглядом. — Ты мне очень нравишься, Ксюша. И я хочу, чтобы наши отношения были не только формальными.

От слов бросает в холод, который проносится морским ветром. Подсознание твердит повиснуть у Евсеева на шее и расцеловать его, потому что меня тянет к самому несносному мужчине в мире. А вот мозг убеждает все взвесить и принять правильное решение, в котором обаяние босса не будет одним из решающих факторов. По велению руки Мирослава шляпа летит на палубу, и я качаю головой. Он предусмотрел все, чтобы меня обезоружить перед собой.

— А если я этого не хочу? — облизываю пересохшие губы и смотрю прямо в глаза Евсеева, в которых пляшут черти. К соленому запаху моря примешивается аромат парфюма Мирослава, и от этого сочетания кружится голова.

— Тогда останови меня, — говорит чертов соблазнитель и мягко меня целует. Пробует, не напирает, дает выбор. А я, даже если бы и хотела, не смогла его остановить, потому что, видимо, в перерывах на отдых Евсеев посещал курсы дьявольского пикапа, ведь нельзя быть таким фантастически обольстительным. Но в тот момент, когда его язык касается моего, я осознаю страшную правду: я не хочу, чтобы он останавливался. Наш план уже пошел наперекосяк, о нас теперь знают все: меня считают расчетливой карьеристкой, не постеснявшейся залезть в трусы к боссу, а его — прожженным циником и трудоголиком, который даже жену себе нашел не по любви, а по расчету, чтобы можно было прерываться на секс, не отвлекаясь от селекторных совещаний. Так почему мы должны продолжать сражаться друг с другом? Может, стоит хотя бы раз в жизни не пытаться все предугадать, а поддаться влечению и взять все, что готова дать жизнь? Тем более Евсеев наверняка все просчитал, он не мог этого не сделать, а значит, в нашем союзе явно больше плюсов, чем минусов.

Все доводы меркнут, когда Мирослав прижимает меня к себе. Я уже не слушаю кричащее подсознание, я и так согласна на все, хоть и отпиралась поначалу. В реальности целуется он даже лучше, чем во сне. Опускаю руки на его торс и улыбаюсь: Евсеев и правда горячий. Его тепло передается и мне, уверенности Мирослава хватает на нас обоих, поэтому подаюсь вперед и почти мычу в губы:

— Не остановлю.

— Точно? — спрашивает, выгнув бровь. Он отстраняется, а по моей коже тут же бегут мурашки, подгоняемые прохладой ветра. Мирослав пропускает мои волосы через пальцы и одной рукой гладит спину, проходясь по кромке сарафана.

— Не помню, чтобы ты раньше задавал уточняющие вопросы, — смеюсь, наконец меняя свое положение на выигрышное. Мирослав тяжело вздыхает и качает головой. Он оставляет еще один тягуче-сладкий поцелуй, от которого у меня в животе все стягивается в тугой узел. В груди разрастается приятное чувство, а в серьезном взгляде Евсеева я нахожу смелость признать очевидное. Он не продолжит, пока я не дам ответ. А я не планирую заканчивать все на полуслове, хоть где-то нужно довести все до конца, раз в фантазиях не получилось. Перекладываю ладони на его плечи, сжимаю, слегка массируя, и, выдохнув, произношу: — Я тебя хочу.

— Это правильный ответ, — кивает он. Евсеев наконец перестает говорить и задавать новые вопросы, а применяет губы по верному назначению — целует меня везде, где только может дотянуться: щеки, шея, плечи. Кусает мочку уха, и я ахаю. Согласна на все, что он делает, потому что мне хорошо от одной только легкой прелюдии. Застываю, когда Евсеев поднимает платье выше, и останавливаю его руки. Мирослав тут же хмурится, ожидая объяснений, и даже сейчас вижу всю серьезность.

— Не хочу здесь, — понимаю, что мы одни, но после скандала с папарацци кажется, что нас до сих пор преследуют. И как знать, не решится ли кто-то особо охочий до новых сплетен запустить дрон в открытое море в поисках новой сенсации, — все слишком открыто.

— Согласен, — он берет меня за руку, переплетает пальцы и ведет к каютам. — Сегодня ты только моя.

Спальня Мирослава выглядит так же, как и моя: кровать, ничтожно маленькое пространство до душевой и мини-бар. Но оценить как следует я ничего не успеваю — как только щелкает замок двери, Мир обнимает меня и рассыпает поцелуи по шее.

Чувствую себя так, будто все еще сплю. Это ведь не может происходить в реальности. Поворачиваюсь к нему лицом и сама впиваюсь в губы, чтобы только убедиться в реальности происходящего. Обхватываю его шею, сжимаю плечи и радостно всхлипываю, когда Мирослав спускает с плеч бретельки, и платье скользит вниз, ненадолго задержавшись на бедрах.

— Скажи, что это не сон, — перевожу дыхание, но не перестаю трогать Евсеева, а ему, кажется, нравится. Он не наступает, любуется мной, и под его теплым взглядом я расслабляюсь, отпуская всю нервозность и впитывая возбуждение, искрящее между нами.

— Не сон, Ксюша, — произносит твердо и подхватывает меня на руки.

Не замечаю, когда мы успеваем оказаться на кровати, чувствую мягкость матраса под бедрами и лопатками и тяжесть мужского тела сверху. Обхватываю Мира ногами, касаюсь ладонями лица и только успеваю отвечать на поцелуи и ловить каждый, когда он спускается ниже, обнажая меня окончательно.

Язык поочередно ласкает соски, губы тянут и сжимают до приятной боли. Мирослав нависает сверху, ведет ладонью ниже по животу, осторожно касается кожи над резинкой трусиков и тянет их вниз. Помогаю ему себя раздеть, сгорая от нетерпения. Поцелуи на палубе, короткая прелюдия в каюте, и я уже готова для дальнейших действий. Облизываюсь и снова обхватываю торс Мира бедрами, когда он сжимает ладонью ягодицы.

— Ты раздеваться сегодня не собираешься? — усмехаюсь. Мне хорошо и жарко, внутри все горит от предвкушения и немного ноет. Я хочу продолжения, хочу секса, хочу Мирослава. Не вру о своих желаниях, потому что знаю: каждое из них сегодня сбудется.

— Собираюсь, — отвечает и надавливает пальцами на клитор, вызывая мое довольное шипение. Евсеев хмыкает и снова целует шею, будто знает, что это слабое место. Ерзаю под ним и кусаю губы, сдерживая рвущиеся наружу стоны. — Но нам некуда сегодня торопиться, — прикусывает кожу на горле.

— Боже! — выкрикиваю, когда его пальцы оказываются во мне, и закрываю глаза, чувствуя, как краснеют щеки. Это непростительно прекрасно, так что не хватает слов описать творящееся безумие. Мир движется быстрее, выбивая из груди сиплые крики и доводя меня до грани. Я и так уже ничего не соображаю — прижимаю Евсеева к себе, насколько это возможно, и целую. Кусаю губы, зализываю их языком и повторяю. Мирослав то ли мычит, то ли рычит, сгибает пальцы внутри и толкает их резче, а меня разрывает на тысячи атомов. Коленки трясутся, тело стягивает стальной нитью. Я забываю, как дышать, и вспоминаю только, когда искр перед глазами становится меньше.

На тело волнами находит расслабление, Мир не останавливается и медленно-медленно движется, продлевая агонию. Вздрагиваю в его руках и обмякаю, сил хватает только на то, чтобы водить указательным по его плечу, повторяя силуэт мышц.

— Готова продолжать? — спрашивает между поцелуями, а после рывком поднимается, оставляя мне только холод, снимает шорты и неторопливо возвращается обратно.

— О… — срывается растерянное, когда я вижу голого Мирослава. Закусываю нижнюю губу и приподнимаюсь на локтях, бесстыдно рассматривая. Да, Евсеев хорош во всех местах. А еще времени зря не теряет, потому что успел надеть презерватив, пока я пялилась и фантазировала.

— Мне стоит переживать? — посмеивается над моим немногословием и хищно крадется.

— Стоит, если ты продолжишь болтать, — легонько пинаю его в бок.

— С тобой очень хорошо, — устраивается сверху, тянет мое колено к груди, вычерчивает дорожку поцелуев, заставляя меня со свистом втянуть воздух.

— Во мне лучше, — улыбаюсь, на что Мир качает головой и тянет усмешку.

— В этом я уверен, — соглашается и одним плавным движением заполняет меня. Сжимаю пальцами простынь и застываю, привыкая. Он не торопится, смакует каждое мгновение нашей близости, и мне хочется, чтобы она была бесконечной.

Мирослав не дает мне пошевелиться — заводит руки за голову и прижимает своими ладонями. Безрезультатно пытаюсь ерзать, потому что мне ничтожно мало. Хочу большего — хочу его целиком, и Мир легко считывает мои желания, потому что в следующую секунду набирает темп, перемежая ритмичные толчки с размеренными и чувственными. Вижу, что он сдерживается — ему хочется грубее, резче, но осторожничает, боясь, что доставит мне дискомфорт.

И я таю от этой заботы. Это что-то запредельное, такое, отчего сердце тянется навстречу, заходясь в бешеном ритме. Передо мной, со мной, во мне не ворчливый босс, не жуткий тиран, шантажом заманивший меня в свои сети, а Мирослав. Мой Мир. Тот самый, который защищает перед своей семьей, который летит на помощь и приходит в качестве моральной поддержки. Тот, от чьих прикосновений меня бросает в жар и в холод, и тот, который целует до головокружения.

Прогибаюсь в спине, вжимаясь в Евсеева грудью, мычу что-то бессвязное, целую ключицы, кусаю кожу и выкрикиваю его имя, когда он со звонкими шлепками врезается в мое тело. Мир наконец отпускает руки, приподнимается и заводит мою ногу себе на плечо, меняя угол проникновения и подбрасывая меня к экстазу, который уже подкрадывается россыпью иголок на кончиках пальцев.

Подаюсь навстречу — хочу отдать ровно столько же, сколько получаю. Царапаю его плечи и спину, едва не задыхаюсь, когда Мир меня целует, и сжимаю его внутри сильнее, падая за грань реальности. Снова дрожь бьет тело, рассыпается горяче-колючими искрами под кожей, и я хочу поставить момент на паузу, потому что не успеваю прочувствовать все. Знаю только, что мне невообразимо приятно и одуряюще хорошо. Мирослав продолжает двигаться, толчки становятся резче, и мы замираем вместе, наслаждаясь оргазмом. Расслабляюсь первая и обнимаю Евсеева, поглаживаю короткие волосы на затылке, а он дышит с каждой секундой все размереннее.

— Это было восхитительно, — наконец отмираю.

— Еще как, — Мир целует меня и ложится рядом. — Поужинаем? Здесь или на палубе?

— Я бы сначала искупалась и оделась, — смеюсь и медленно сползаю с кровати, ускользая от Евсеева. Он моментально поднимается, хватает меня за руку и тянет на себя, целует в солнечное сплетение, распуская тепло, и я улыбаюсь широко. — Желательно одна, — произношу, чувствуя очевидный намек. — А потом поужинаем на палубе.

— Ладно, — Мирослав вздыхает тяжело и закатывает глаза, но все же отпускает меня. Он поднимает с пола мое платье, даже белье, пока я краснею, наблюдая за действом. — Я провожу.