(Брак)ованные (СИ)

Глава 21. Ксюша

Улететь нам удается только вечером следующего дня. Мирослав все это время не находит себе места, несколько раз звонит в офис и срывается на всех за то, что они не могут справиться с возникающими проблемами самостоятельно. В четвертый раз приходится его тормозить, я даже отбираю телефон ненадолго, но Мир под предлогом звонка брату забирает его и все же снова выходит на связь с подчиненными, но уже общается гораздо спокойнее.

Поддерживаю его как могу: объятиями, поцелуями и приготовлением кофе в апартаментах. Вижу, что ему тяжело, поэтому в самолете не оставляю его без внимания, обнимаю, глажу спину, плечи и массирую затылок, пока он дремлет на моей груди. И пусть мы возвращаемся в город, где долгое время были начальником и помощницей, я чувствую себя иначе. Наверное, мы перешагнули формальную планку, когда Евсеев попросил меня выйти за него, а после медленно, но уверенно сближались.

— Мне поехать с тобой? — спрашиваю, когда Мирослав останавливается у машины, в которую его водитель, встречающий нас в аэропорту, складывает чемоданы. Холодный ветер пробирается под пальто, так и норовя влезть под кожу. Кладу ладонь на грудь Евсеева и приподнимаю уголки губ в улыбке. Да, возвращение в реальность из теплой сказки выходит очень драматичным.

— Не надо, — Мир перехватывает мое запястье и целует пальцы, — лучше отдохни дома, я приеду, как только все узнаю. Садись, — отступает и открывает дверцу машины, — я возьму такси, чтобы не кружиться по городу.

Не хочу его оставлять, выглядит Мирослав не очень хорошо. Уставший, под глазами синяки, а на лбу залегла морщина. Он и так постоянно о чем-то думает, а теперь еще переживает. Не навязываюсь и прячусь в теплоте салона, понимая, что для его родственников я все еще явление резонансное, так что ему и правда лучше встретиться с ними без меня.

Квартира Евсеева с первого шага воспринимается иначе. Да, минимализм меня все еще отталкивает, но больше нет ощущения неудобства. Знаю, что я тут все еще на правах гостьи, вероломно нарушающей размеренную жизнь ее хозяина, только чувствую себя чуточку спокойнее. Разбираю вещи, даже набираюсь смелости откатить чемодан Мирослава в его спальню, не удерживаюсь, чтобы не рассмотреть комнату, обставленную по-мужски скупо, и возвращаюсь в кухню.

В холодильнике полно продуктов, но все буквально валится из рук. Я не могу ничем заняться и даже обжигаю пальцы о сковородку, потому что мыслями витаю очень далеко. Евсеев не пишет вот уже четыре часа, он не звонит, и я медленно схожу с ума.

Слишком сильно к нему привязалась за то время, что мы отдыхали. Мирослав как-то внезапно поселился в моей жизни, и теперь, когда он далеко и ему плохо, я чувствую себя отвратительно. Пока я расслаблялась в ванне и старалась не думать о том, чем занят Евсеев, он сидел в отвратительно неудобном кресле, дышал хлоркой и нашатырем, которыми пропахли все больницы, и наверняка не знал, куда себя деть.

Все же Яков Игнатьевич при всей своей авторитарной натуре действительно любимый глава семьи, своеобразный нерушимый столп, и сейчас Мира заметно подкосило.

Выключаю плиту и оставляю попытки что-то приготовить до лучших времен. Думы о Мирославе сравнимы с помешательством, но я ничего не могу поделать. Если он влияет так на всех женщин, то понятно, почему бывшие от него не отстают: мне хватило одной совместной ночи, чтобы открыть сердце и позволить себе… Останавливаюсь, обрываю себя и гашу слабый огонек надежды. Не может этого быть, мы три года бок о бок работаем, и за это время не произошло ничего, ни одна искорка не вспыхнула, а теперь я веду себя как влюбленная идиотка: иду в его комнату и, мысленно посылая ему извинения, лезу в шкаф, откуда достаю чистые джинсы и водолазку.

А еще вызываю такси и наспех одеваюсь в спортивный костюм, наплевав на все правила приличия, потому что так быстрее и удобнее. Не могу оставить Мира в такой ситуации. И не должна. Он ведь сам сказал, что дальше будем мы. Теперь моя очередь пойти навстречу и с бешено стучащим сердцем показать, что Мирослав тоже для меня больше чем босс.

Такси едет долго, и я даже думаю, что зря решилась поехать, ведь Мир может молча заявиться в квартиру, потому что не обязан меня предупреждать. Верчу телефон в руках и прошу остановить у кофейни рядом с клиникой. Покупаю двойную порцию американо, которую прошу налить в термокружку, и на всех порах несусь в отделение.

Евсеева в коридоре, на который мне вежливо указала администратор, нет, как и его родственников. Неужели этаж перепутала? Так торопилась, что не смогла с первого раза запомнить, куда нужно идти. Тру переносицу, думая, что делать дальше: вернуться в приемную и попросить проводить или все же позвонить Миру и сказать, что привезла ему сменную одежду и кофе с сахаром, как он любит.

— Ксюша? — слышу хорошо знакомый голос и поднимаю голову, тут же встречаясь с теплыми карими Евсеева. Он выглядит удивленным и уставшим, но все же улыбается при виде меня. Подходит вплотную и быстро целует, так что я даже не успеваю понять, что произошло, только чувствую, что попадаю в плен сильных рук, и аккуратно обнимаю Мира, стараясь удержать стакан в руках. Рядом с ним сразу становится хорошо и спокойно, будто нет никаких проблем вокруг и будто мы не стоим посреди больничного коридора, не понимая, что будет дальше. — Ты что здесь делаешь? С тобой все в порядке?

— Не уверена, — честно признаюсь, потому что прежде я подобными безумствами не отличалась. Разве что ради брата была готова помчаться хоть на край света. А сейчас еще ради Евсеева. Я пропадаю, теряю остатки здравого смысла и не знаю, как с этим бороться. И надо ли сражаться? Замечаю его хмурый взгляд, он обеспокоенно рассматривает меня с головы до ног и сжимает плечи сильнее. Только сейчас понимаю, что для Мира это прозвучало совсем не так, как для меня, и спешу успокоить: — Не в том смысле, в котором ты подумал. Все хорошо. Я привезла тебе вещи и кофе. Пей, пока горячий, не знаю, сколько кружка держит температуру, — вручаю ему все, но Мирослав смотрит на меня неверяще. Я и сама не до конца осознаю, как решилась приехать, чтобы просто побыть рядом, поэтому только пожимаю плечами.

— Спасибо, — говорит, снова меня обнимая. — Нам выделили палату для ожидания, — целует меня в макушку и только потом отпускает, довольно прикрывая глаза после первого глотка кофе. Засчитываю это как маленькую победу и, взяв Евсеева под руку, иду следом. — Его сейчас оперируют, ставят клапан. Прогноз положительный, но Ба не хочет уезжать, говорит, что дождется, когда закончат, так что приходится ее караулить.

— Ты один с ней?

— Нет, здесь все. Даже Оля приехала, — Мирослав вдруг останавливается, переплетает наши пальцы привычным жестом, пока у меня внутри все переворачивается, и добавляет вкрадчиво: — Мы можем побыть здесь, если хочешь, и не заходить туда. В кафетерий теперь идти нет смысла, ты меня спасла.

Его слова отзываются слишком ярко, и теперь я точно знаю, что поступила правильно. Мне самой сегодня Евсеев нужен очень сильно. Кажется, гораздо сильнее, чем нужна ему я.

— Я знала, что ты оценишь, — к губам приклеивается глупая улыбка, и я никак не могу ее убрать. Мир топит мое сердце, не делая для этого ничего существенного. Просто заботится о моем комфорте, без раздумий жертвуя своим. И я даю то же в ответ, ведь от одной ночи хуже мне не станет. — Давай зайдем, чтобы не заставлять никого переживать, — выбираю самую нейтральную формулировку, которая очень радует Евсеева.

— Операция будет идти еще час. Как только узнаем, как все прошло, поедем домой, — он открывает дверь и пропускает меня вперед.

Четыре пары глаз впериваются, стоит нам войти в палату для ожидания, замечаю на лицах Евсеевых искреннее удивление. Они сначала затихают, а после оживляются, словно ждали, на что бы переключить внимание. Ольга поджимает губы, Ева Яковлевна вздыхает и, сжав руку дочери, улыбается мне, Ярослав хмыкает, явно что-то в своих мыслях додумав, а Нина Юрьевна поднимается и идет нам навстречу.

— Ксюша, как я рада тебя видеть, — бабушка Мирослава обнимает меня, и мне приходится ответить тем же. Теряюсь от неожиданности, я не была готова к теплому приему, но на сегодня все, кажется, смирились с моим присутствием. Даже сестра Мира не смотрит снисходительно.

— Я вас тоже, — произношу в ответ и торопливо возвращаюсь к своему Евсееву, который усаживает меня на кушетку и опускается рядом.

— Как отдохнули? — интересуется Ярослав, ни на секунду не выпуская нас из поля зрения. Он будто все про нас знает, и мне становится интересно, действительно ли это так или он умело притворяется.

— Замечательно, — ограничиваюсь короткой фразой, не понимая, как во всей ситуации можно найти повод для обсуждения подобной темы.

Мы еще говорим обо всем и ни о чем, я уступаю главенство Мирославу в ответах, Нина Юрьевна рассказывает о прошлом и том, как они с Яковом Игнатьевичем познакомились на полевой практике. А после замолкаем и ждем. Операция затягивается, никто не сообщает нам причин, так что все меряют шагами комнату и теперь боятся друг с другом заговорить.

Повисает гнетущая атмосфера, каждый словно ждет плохих вестей, одновременно с этим боясь худшего исхода. Я почти засыпаю на плече Мирослава — он не выпускает меня из рук, обнимает крепко и иногда утыкается носом в волосы. Рядом с Миром спокойно, он даже в такой момент умудряется оставаться собранным и уверенным, разве что выглядит немного измученно, но это легко исправить крепким сном.

Мы одновременно выдыхаем, когда врач сообщает, что все прошло хорошо и теперь Якову Игнатьевичу предстоят долгие восстановительные процедуры и пересмотр образа жизни. Нина Юрьевна всхлипывает от счастья, Ольга роняет скупую слезу, Ярослав кивает, будто иначе и быть не могло, а Мир улыбается, и в один момент он вдруг распрямляется, сбрасывая тяжелый груз с плеч.

Доктор уводит Нину Юрьевну и Еву Яковлевну, чтобы обсудить пару вопросов, и, стоит нам остаться вчетвером, Мирослав кардинально меняется, смотрит на сестру корушном, едва сдерживается, чтобы не накричать, как привык на работе.

— О чем вы говорили, Оль, что он оказался в больнице? — цедит сквозь зубы и утыкается лбом в сложенные домиком ладони.

— Думаешь, я хотела, чтобы это произошло? — в ее глазах застывают слезы, но голос не дрожит. Все же стальная выдержка у семейства Евсеевых, такой позавидовать можно. Не знаю, что происходит с Олей, но отчетливо понимаю, что Мирослав на нее слишком сильно давит.

— Если бы хотела, мы бы разговаривали уже через адвоката, — от жестких слов мне не по себе. Кажется, за те дни, которые мы провели вдали ото всех, я забыла, каким Мир может быть. Дышу чаще, понимаю, что не имею права вмешиваться, но и смотреть на то, как Оля молча принимает удар, явно считая его заслуженным, не могу. Кладу ладонь на предплечье Евсеева, он морщится, а после почти со свистом выдыхает и переводит взгляд на меня. Недоволен, вижу, но мне уже не страшно, видела его в состояниях и похуже.

— Ничего другого от тебя я и не ожидала услышать, — Ольга поднимается, поправляет одежду и слишком сильно прижимает к себе сумку.

— Так, брейк, — Ярослав встает и становится между братом и сестрой. — Давайте уже прекратим бегать из угла в угол и пытаться уколоть оттуда побольней, — он поочередно смотрит то на Мирослава, то на сестру. — Мне тоже есть, что вам предъявить.

— Яр, не лезь в это, — ненавижу быть сторонним наблюдателем, когда основное действо разворачивается перед носом. Мирослав тоже поднимается, и теперь мне только попкорна не хватает, чтобы наблюдать за разворачивающейся сценой. Или веревки покрепче, чтобы держать Евсеева в узде. — Оля, просто ответь, зачем ты все это начала? Хватит уже бегать и не отвечать на звонки. Сначала ты подала в суд, потом твой муж слил наше с Ксюшей фото, а теперь дед в больнице. Тебе не кажется, что все слишком далеко зашло?

— Какой суд? — недоумевает Ярослав, на что Мир громко хмыкает, а Оля устало прикрывает глаза. — О-о-оль, что происходит между вами? Вы поэтому как кошка с собакой?

Ого. Оказывается, в семье Евсеевых принято хранить секреты. Все же они никого не посвящали в свои подковерные игры за наследство. И значит, Ярик не знает, из-за каких обстоятельств мы с Миром поженились. Сжимаю руку в кулак, вспоминая, что забыла надеть кольцо. Оставила его в шкатулке со всеми украшениями, а потом так торопилась, что все вылетело из головы. Накрываю пальцы ладонью, чтобы никому не бросалось в глаза.

— Боже, что вы здесь устроили? — дверь распахивается, и в палату входит Ева Яковлевна. — Вас и на пять минут нельзя оставить!

— Мам, мы разберемся, — на правах старшего заявляет Мир.

— Ага, разобрались уже. Я все знаю, родной, — она с укором качает головой, и эти трое виновато опускают головы на пару секунд. Чуть ли не хихикаю от умилительной картины. Наверное, я так же сидела, пока мама меня отчитывала, потому что только в подобные моменты мы чувствуем себя маленькими детьми, сколько бы лет нам ни было. — И чтобы не продолжать все, жду вас послезавтра на ужин.

— Ты за этим звонила? — хмуро интересуется Мирослав.

— Да, только я хотела собрать вас по отдельности. Но даже хорошо, что все вышло иначе, вы ведь любите, как и ваш дед, когда все четко и предельно ясно.