Бриллиант

Глава 37

Оуэн говорил по телефону за закрытыми дверями. Я просунула голову в комнату. Он широко улыбнулся и послал мне поцелуй. Я ответила сухой улыбкой. Нет. Так продолжаться не может. Точка. Конец. Неужели я позволю себе из-за небольшого избытка внимания потерять годы, десятилетия, целую жизнь душевного равновесия? И тут до меня дошла суть проблемы: я просто не выспалась. И едва держалась на ногах.

Зазвонил внутренний телефон.

— Мисс Кесуик слушает.

— Мисс Кесуик, — сказал охранник, — тут джентльмен спрашивает сэра Крамнера. И говорит, что, если сэра Крамнера нет, он хотел бы поговорить с вами.

— Как его зовут?

— Он предпочитает сообщить лично вам.

Что же, нет ничего необычного в том, что клиент хочет сохранить анонимность. В конце концов Секретность и Доверие с заглавных «С» и «Д» — краеугольные камни нашего бизнеса.

— Попросите Олкотта проводить его в конференц-зал первого этажа.

— Да, мисс Кесуик.

Бедный старик, думала я, поправляя косметику, замазывая тональным кремом дурацкий засос и приглаживая волосы. Как ни странно, несмотря на смертельную усталость, я выглядела как чертова роза.

Неожиданно для себя я хихикнула. Нет, кажется, я превращаюсь в полную идиотку.

Бедный старик. Хотя сэр Крамнер умер более трех лет назад, время от времени на сцене возникал кто-то из последних оставшихся в живых приятелей, совершенно позабывших о его смерти.

Но тот, кого я обнаружила в конференц-зале, очень мало походил на древнего реликта времен молодости сэра Крамнера. Передо мной стоял хорошо одетый мужчина лет тридцати двух. Черные волосы, голубые глаза, хищный нос. Высокие, туго обтянутые кожей скулы.

Когда я вошла, он встал. Я протянула ему руку и машинально отметила силу его пожатия.

— Мисс Кесуик?

Акцент казался трудноопределимым: может, чуточку Итона, смешанного с говором обитателей атлантического побережья.

— Меня зовут Дмитрий Раш.

— Доброе утро, мистер Раш. Садитесь, пожалуйста, и расскажите, чем «Баллантайн и Кº» может вам служить.

— Могу я видеть сэра Крамнера?

— Простите, его давно уже нет.

— Я вас верно понял? Он куда-то…

— Он мертв.

— О, прошу прощения. Но мне дали как его, так и ваше имя. Что же, ничего не поделаешь.

Он коротко улыбнулся, и я заметила четко очерченные губы и белые ровные зубы. От него так и веяло долгими годами тренировок. Настоящий победитель, привыкший выигрывать в любых обстоятельствах.

— Так чем могу помочь, мистер Раш?

— Я здесь по делу, требующему строжайшей секретности, и мне дали понять, что вам я могу довериться.

— Разумеется, можете. При условии, что не принесете краденый товар и не попросите взяться за что-то противозаконное.

Я такая лицемерка, что иногда сама себе удивляюсь.

— Абсолютно ничего незаконного. Речь идет о фамильной собственности. Но если содержание нашей беседы станет известно, прежде чем мы договоримся об условиях, может разгореться международный скандал.

— Мистер Раш, «Баллантайн и Кº» не смогла бы продержаться двести пятьдесят лет в бизнесе, если бы предавала доверие клиентов. — «О Господи, разрази меня громом». — Все, что будет здесь сказано, останется в этих стенах. Даю полную гарантию.

— Именно это мне хотелось услышать. Не возражаете, если я закурю?

— Пожалуйста.

Я подвинула пепельницу. Он щелкнул зажигалкой, пригубил кофе. Я посмотрела на часы и улыбнулась, как мне казалось, ободряюще, без всяких признаков нетерпения:

— Мистер Раш? Я готова выслушать вас.

Судя по моему опыту, все это хождение вокруг да около в результате окажется очередной серией охотничьих гравюр. Он принадлежал именно к такому типу людей. Явился, чтобы продать гравюры прапрапрадеда, среди которых, возможно, обнаружится маленький карандашный набросок Рембрандта или миниатюра Гольбейна, и теперь умирает от угрызений совести.

«Но, — заявит он сейчас, — это просто необходимо сделать, потому что дом нуждается в новой крыше».

Боже упаси, чтобы он или кто-то из членов разоренного семейства с заплатками на локтях вдруг стал искать работу!

Он ответил слегка извиняющейся улыбкой.

— Простите, но это такой торжественный момент для меня и моей семьи. На нас легла огромная ответственность.

— Понимаю, сэр. Но если не объясните, в чем дело, мы не сумеем вам помочь.

— Скажите, мисс Кесуик, говорил ли вам сэр Крамнер о пропавших сокровищах Романовых? Драгоценностях, исчезнувших во время революции?

Эти несколько слов отрезвили меня куда быстрее, чем холодный душ. Туман в голове испарился, словно роса под лучами солнца. По спине прошел озноб.

— Собственно говоря, он несколько раз упоминал об этом.

— Хорошо. И что именно он сказал?

— Только то, что мы когда-нибудь еще услышим о них. От кого-то, кто захочет их продать. Вы и есть тот самый «кто-то»?

Мистер Раш кивнул. Выражение его лица стало суровым, почти мрачным.

— Да. Он встречался с моей прапрабабушкой, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, и просил ее не обращаться ни к кому, кроме него самого, а позже, через много лет, после ее смерти, общаясь с моим дедом, а потом и с отцом, назвал ваше имя. Так вот… — Он долго изучал свои руки. — …Настало время их продать. Только так мы сможем получить назад утерянную собственность.

Я пристально изучала его. Недаром сэр Крамнер был так уверен в том, что когда-то это обязательно случится. И вот оно, как гром среди ясного неба! Нам не дано узнать, когда и как изменится наша жизнь.

Бам, трах, и пожалуйста, совершенно иная картина мира. В мгновение ока наши горизонты безмерно раздвинулись.

Должно быть, именно это и есть тот золотой парашют, в котором отчаянно нуждался «Баллантайн», — последний дар сэра Крамнера фирме, которую он так любил.

При мысли об открывшихся перспективах у меня закружилась голова. Спектр возможностей был необозримо широк: от потрясающей рекламы — Бертрам будет положительно неотразим на возвышении, ведя нас с каждым ударом молотка ко все более высоким рекордам, и тогда мы прославимся на всю страну — до диаметрально противоположного оборота событий: вполне вероятно, что нас обвинят в разжигании третьей мировой войны, Бертрам уволится, а правительство прикроет нас и подаст в суд за старания уничтожить планету.

— Простите, мистер Раш, но назвать этот момент торжественным — сильное преуменьшение. По моему мнению, это ошеломляющее, поразительное событие, — начала я, понимая, что нужно сказать что-то, прояснить обстановку. — Что вы имели в виду, упомянув о возврате собственности? Восстановление монархии?

Раш яростно затряс головой.

— Нет, конечно, нет! Мы никогда бы не предъявили столь смехотворные и самонадеянные претензии. Несмотря на то что некоторые приверженцы монархии могут объявить нечто подобное в Интернете, — а таких немало, — поверьте, реставрация монархии в России — дело совершенно неосуществимое, невозможное. И даже нежелательное, если только об этом не заявит весь народ, а такого никогда не будет. К сожалению.

Снова эта самоуничижительная улыбка.

— Нет, я имею в виду, что во время революции все владения семьи, поместья, мебель, картины, все, за исключением той малости, что смогли вывезти мои предки, которым повезло ускользнуть от большевиков, было реквизировано государством.

Я хотела что-то сказать, но Раш поднял руку:

— Позвольте мне закончить. Посмотрим правде в лицо. Многие дворцы, поместья, драгоценности и мебель по праву принадлежат русскому народу и должны оставаться в его владении. Это национальные сокровища. Я говорю о других. Некоторые были дарами членам семьи, другие приобретены с соблюдением всех юридических формальностей. Именно их мы хотим выкупить, потому что они по праву принадлежат нам. В подтверждение мы готовы показать купчие и квитанции об уплате.

— А как насчет драгоценностей? И доказательств их происхождения?

— Абсолютно безупречны. Это фамильная, а не государственная собственность, и на каждую вещь имеются документы.

Что же, прежде всего, если семьей именуются монархи некоего государства, граница между «собственностью семьи» и «собственностью государства» несколько размыта. Будь вы обычным гражданином, особенно в царской, дореволюционной России, никому бы не пришло в голову раздавать вам сказочной красоты камни или поместья. А что касается денег… Еще одна огромная часть огромной российской проблемы. У бывших монархов наверняка имелись квитанции на покупку драгоценностей, но все приобретения делались по стартовой, вернее, крайне заниженной цене, ведь у бывших владельцев попросту не было иного выбора, кроме как продавать, поскольку речь шла о жизни или смерти. Возможно, если бы Романовы вложили малую долю имевшихся у них наличных в экономику, до сих пор сидели бы на троне.

Притом я почти уверена, что после всех приключений шансы получить неголословные доказательства происхождения драгоценностей будут в лучшем случае весьма шаткими.

Хотя — и мне пришлось напомнить себе, что именно такие шаткие шансы и служат залогом многих чудес, — коллекция личных украшений, привезенная вдовствующей императрицей в Англию и проданная нынешней королевской семье, чтобы оплатить содержание при британском дворе, имела все необходимые документы. Так что чем черт не шутит, а вдруг?

— Боюсь показаться скептиком, мистер Раш, но за последние годы мы не раз видели, что сохранение всех доказательств происхождения всего лишь одной картины, прошедшей Вторую мировую войну, в большинстве случаев почти невозможно. А тут речь идет о целой коллекции, пережившей не только русскую революцию, но и две мировые войны. Согласитесь, это не слишком правдоподобно.

— Согласен. И все же это правда.

Мистер Раш не спорил и не оправдывался. Наоборот, был спокоен и уверен.

— И где сейчас коллекция? Когда мы сможем ее увидеть?

— Я привез ее с собой. Лежит у меня в автомобиле.

— В вашем автомобиле, — повторила я. — Понятно.

Мне вдруг пришло в голову, что Раш — просто сбежавший из психушки пациент, каким-то образом узнавший о фантастических претензиях сэра Крамнера.

Очевидно, он разгадал мои мысли, потому что пояснил:

— Прятать на виду, мисс Кесуик, лучший способ. Именно так мы и хранили коллекцию все эти годы.

— Где ваша машина?

— У входной двери.

— Надо соблюдать осторожность, чтобы не привлечь ненужное внимание.

Но мистер Раш покачал головой.

— Никто не знает, что там лежит. Кроме того, я привез телохранителей: мимо них никто не пройдет.

Игра становилась запутанной. Если все и в самом деле законно, это означает, что мы стоим на пороге сложнейших переговоров, больших и малых. Если же начать докапываться до истины, он легко может сесть в машину и проехать квартал-другой до «Кристиз» или перейти дорогу до «Сотбиз», а те примут его с распростертыми объятиями.

— Поверьте, мисс, моя семья взяла на себя труд хранить сокровища более восьмидесяти лет. Уверен, что без труда смогу перетащить их через тротуар и доставить сюда.

— Хорошо, я уведомлю охрану. Пожалуйста, скажите, что не возражаете против этого.

— Разумеется. Нам понадобятся пара крепких рук и тележки.