Бриллиант

Глава 39

Мы следовали за мистером Рашем вдоль ряда металлических ящиков, выложенных прекрасно сохранившимся дорогим красным бархатом. В первом лежали диадемы, включая ту, что выглядела точной копией диадемы, бывшей любимым украшением британской королевской семьи большую часть двадцатого века и известной как диадема великой княгини Романовой.

— Это то, что я думаю? — спросила я.

— Узнаете?

Лицо мистера Раша прояснилось.

— Та, которую вы видели, действительно принадлежала великой княгине, а эта… — Мистер Раш вынул диадему и высоко поднял. — Эта — оригинал. Императрица заказала ее в тысяча восемьсот семидесятом году и надевала в торжественных случаях. Поразительная работа, не правда ли?

В ослепительном свете пылали пятнадцать пересекающихся, усыпанных бриллиантами кругов, и в каждом было подвешено по кашмирскому сапфиру-кабошону величиной с яйцо малиновки. Огромные синие слезы слегка подрагивали, словно готовясь упасть.

— Вы знаете ее историю?

— Нет. Не согласитесь рассказать?

Раш польщенно улыбнулся.

— Вдовствующая императрица была очень привязана к своей племяннице Минхен, жене великого князя Владимира, которая считалась одной из самых блестящих светских львиц Санкт-Петербурга.

Я читала о Минхен. Умная, веселая, проницательная двадцатилетняя немецкая принцесса, ставшая женой сорокалетнего великого князя Владимира, самого богатого и могущественного из русских аристократов, быстро добилась успеха и власти в обществе. Вскоре она приобрела огромное влияние, и их дом на берегу Невы, Владимирский дворец, сегодня вошедший в комплекс Эрмитажа, стал называться малым двором. Минхен добилась своего не только благодаря богатству и силе характера, но и потому, что истеричная, склонная к мистике, занятая своими переживаниями и болезнью сына императрица Александра целиком подпала под влияние своего «друга», негодяя Распутина, совершенно не интересовалась ни обществом, ни делами двора, что в конечном результате привело не только к распаду семьи и монархии, но и всего государства Российского.

— Всякий, кто хотел чего-то достичь, будь то при дворе, в армии или правительстве, знал, что настоящая власть — в руках Минхен и ее мужа, — пояснил мистер Раш.

Трудно описать мои ощущения при виде диадемы. Она была столь ослепительной, что казалась ненастоящей, как корона в фильме.

— Можно? — прошептала я, протягивая руки.

Он передал мне диадему, я поднесла ее к свету и долго смотрела, как свет дробился в десятках граней.

— Великолепна.

— Все равно что оказаться в центре грозы, под вспышками молний, верно?

Я кивнула и отдала диадему.

— Как я уже сказал, — продолжал Дмитрий, — вдовствующая императрица обожала Минхен. У них было много общего, включая страсть к драгоценностям. Свою невестку, царицу Александру, Мария Федоровна терпеть не могла, считала дурой и винила в слабостях царя, в его отказе примириться с реальностью. Но об этом как-нибудь потом. Слишком длинная история.

Оуэн сухо улыбнулся. Я знала, что в душе он облегченно вздыхает, но наш гость, казалось, ничего не замечал.

Мистер Раш присел на край стола.

— Видимо, желая досадить невестке, вдовствующая императрица велела сделать копию своей любимой диадемы, но вместо сапфиров в кругах висели восточные жемчужины. Легко представить себе, что такой подарок не улучшил отношений в семье.

— Еще бы! — завороженно прошептала я.

Оуэн изо всех сил старался выглядеть вежливым. Да и что тут поделаешь? Похоже, что наследник короны, или великий князь, или кто там он есть и какой официальный титул имеет, только разошелся. Нам нужны деньги. Поэтому приходилось терпеть.

Он сел и закурил сигарету.

— Простите, мистер Раш, — вставил Бертрам, — но я должен идти. Через полчаса начинается аукцион, и мне нужно быть в зале. Но позвольте от лица «Баллантайн и Кº» выразить нашу благодарность и заверить, что для нас огромная честь быть вам полезными. Вот мой прямой телефон… — Он вручил ему карточку. — Если возникнут какие-то вопросы или понадобится помощь, пожалуйста, немедленно звоните. Надеюсь, мы скоро увидимся.

Они тепло распрощались, и Бертрам удалился, сопровождаемый завистливым взглядом Оуэна.

— Потом, в семнадцатом, когда начались беспорядки…

Мистер Раш налил себе кофе.

Господи, неужели этому не будет конца? Мы просидим здесь до самой смерти!

— …Минхен и ее домашние перебрались в Кисловодск. А в девятнадцатом уехали в Швейцарию. Она взяла с собой шкатулку с драгоценностями. Но основная часть осталась в сейфе, вмурованном в стену Владимирского дворца. Вы знаете дальнейшую историю?

— Ну… — начала я.

Я знала эту историю, как собственную ладонь, и, признаюсь, считала весьма занимательной, но этот человек не умел вовремя остановиться. Очевидно, он жизнь положил на то, чтобы рассказывать подобные истории людям, которые их никогда раньше не слышали. В наших деловых интересах надо было расположить его к себе, потому что иначе его перехватят наши конкуренты. Они не станут зевать и, если понадобится, просидят неделю без перерыва, разинув рот и слушая его байки. Да какую там неделю! Месяц! Год! Если, конечно, при этом они получат его заказ. Что же, значит, придется и нам. Но, Боже, дал бы он нам хоть немного передохнуть!

Мы с Оуэном зачарованно подались вперед. Не знаю, о чем думал Оуэн, но мои собственные мысли не имели ничего общего с великой княгиней Минхен.

— Дальше начинается настоящий роман.

Мистер Раш откусил кусочек липкой булочки.

— О, просто восхитительно.

Он вытащил из кармана парочку собачьих бисквитов, капнул на них немного сахарного сиропа и бросил эрдель-терьерам.

— Молодой англичанин, по имени Стопфорд, сотрудник английского посольства — теперь бы мы назвали его атташе по культуре — и, вне всякого сомнения, талантливый шпион, был протеже Минхен; он часто посещал ее салон и собирал информацию. Так вот, этот Стопфорд не потерял с ней связи после ее отъезда. Как только Минхен и ее домочадцы оказались за границей, он и один из его верных слуг тайком пробрались во дворец — к тому времени уже полностью разграбленный и разгромленный, так что еще двое мародеров не привлекли особого внимания — и спасли драгоценности, которые он завернул в газеты и уложил в два саквояжа «гладстон»[14]. Оставалась только диадема. Стопфорд был очень изобретателен. Он переоделся старухой, спрятал диадему под шляпой, а жемчужины сунул в вишенки, украшавшие тулью, и уехал на Запад. Гениально, правда?

— Поразительно, — кивнул Оуэн.

— Он вернул драгоценности великой княгине. Она умерла в двадцатом году где-то во Франции, а два года спустя ее дочь, к тому времени греческая принцесса, предложила диадему королеве Марии, которая купила ее практически за гроши. Но принцесса отчаянно нуждалась в деньгах.

В его голосе отчетливо слышались неприязнь и горечь: очевидно, отношения с английскими царственными кузенами были не так уж безоблачны.

— С тех пор диадема Минхен, копия этой… — мистер Раш встал и благоговейно уложил диадему в ящик, — стала в королевской семье Англии диадемой для торжественных выходов. Они беззастенчиво воспользовались бедственным положением моей семьи.

Его глаза блеснули то ли весельем, то ли тем, что вполне могло стать началом очередной кровавой вендетты.

— Дела давно прошедших дней. В этой коллекции много уникальных вещей, но для меня эта диадема остается главной. Правда, у каждого украшения — своя удивительная история.

— Хотелось бы послушать каждую, — заметил Оуэн. — Но боюсь, в этом случае нам придется принести сюда раскладушки.

— Неплохая мысль, — рассмеялся мистер Раш.

Мне показалось, что их с Оуэном вполне можно принять за отца и сына.

— Посмотрим, что еще тут есть.

Остальные диадемы были старинной работы, тяжелые, перегруженные драгоценными камнями, изготовленные из белого и желтого золота задолго до того, как в ювелирном деле стала использоваться легкая платина. Каждая весила от трех до шести фунтов. Некоторые камни были так велики, что, упав кому-нибудь на голову, могли привести к сотрясению мозга.

В другом ящике лежали колье и ожерелья тонкой работы; одно было длиной шесть футов — из сапфиров и бриллиантов — и должно было закрывать весь корсаж вечернего платья. Совершенно потрясающая вещь, которую я отнесла бы в ту же категорию, что и мой браслет «Любимец королевы», и диадему вдовствующей императрицы. В третьем ящике были только медали и царские ордена, украшенные эмалью с драгоценными камнями, все с орденскими лентами. В четвертом — оригинальные броши с исключительными камнями и в пятом — браслеты, серьги и камни без оправы. Все в русском стиле: затейливое и чрезмерно пышное.

— А тут что? — спросил Оуэн, когда мы добрались до шестого ящика, который так и оставался закрытым.

— Документы.

Осмотр занял более двух часов. Мы снова сели и долго молчали. Оуэн откупорил банку диетической коки, развалился на стуле и обратился к мистеру Рашу:

— Я не эксперт, сэр, но либо это поставит мир на уши, либо это гигантская мистификация.

— Никакой мистификации.

— Я предлагаю не торопиться. Прежде всего следует установить подлинность каждой вещи. Кроме того, я хочу поговорить с Дэвидом. Дэвидом де Менуилом, моим поверенным. Ему предстоит провести нас через то, что, очевидно, станет политическим минным полем.

Мистер Раш кивнул:

— Вы правы. Мы еще не совсем понимаем, насколько все может усложниться.

— Зато знаем, что это затронет два правительства, британское и российское, не говоря уже о каждом психе на этой планете, считающем, что и он имеет права на наследство. И можно быть уверенным, что королева и ее семейство не останутся в стороне. Ваш поверенный сознает это?

— Естественно.

— Прекрасно, потому что подобная ситуация может либо обернуться большой прибылью, либо такой лавиной дерьма, которая завалит всех нас.