Бриллиантовый маятник

10

С Николаем Платоновичем Карабчевским Шумилов столкнулся в дверях конторы адвоката.

— Ещё бы минута и Вы меня не застали, — проговорил Карабчевский, — Уже девятый час, пора на покой.

— У меня самая работа пошла, — усмехнулся Шумилов, — Но если Вы, как мой работодатель, даёте санкцию на отдых, то я немедля отправляюсь домой.

— Ну уж нет, голубчик, — засмеялся адвокат, — Теперь давайте рассказывайте!

Они вышли на улицу, неспешно пошли по тротуару. Это было очень по — петербургски — неспешно пройтись тёплым вечером по гранитным тротуарам в потоке расфранченной публики и поговорить, не повышая голоса, о чём — нибудь абсрактно — возвышенном. Сама обстановка центра города — его монументальные здания, подсвеченные витрины, памятники — всё это навевало благодушие и умиротворение. Казалось, что весь мир жил в этом роскошном интерьере, в котором грязная обувь почиталась дурным тоном, а упоминание о деньгах — чуть ли не бесчестием. Но Шумилов этим вечером говорил Карабчевскому о делах весьма приземлённых, очень будничных и этим, наверное, полностью разрушал очарование окружавшей обстановки.

Адвокат слушал Шумилова очень внимательно, лишь изредка комментируя особенно яркие моменты его рассказа. Когда Шумилов перешёл к описанию своей драки с Дементием, Карабчевский зашёлся долгим искренним смехом: «Алексей Иванович, Вы видели свой лоб? Да Вы же просто пират!» В целом, он был очень доволен услышанным.

— Знаете что, Алексей Иванович, — сказал Карабчевский, выслушав повествование Шумилова до конца, — мне кажется, Вы потянули нужную ниточку. Очень бы хотелось, чтоб она не оборвалась. Женщина явно с умыслом меняла свою внешность. Для чего она это делала, мы сейчас сказать не можем. Но нам важно выяснить причину, если таковая существовала… А я думаю, что существовала. Постарайтесь отыскать эту женщину, приложите для этого все усилия, смело ссылайтесь на меня, если только это может помочь Вам в розысках. Считайте, что я даю Вам карт — бланш; я покрою все Ваши нарушения закона, допущенные в интересах этого розыска.

— Это безнравственно, Николай Платонович, — едко заметил Шумилин, — Цель оправдывает средства, так что ли? Моё правило: я не нарушаю закона.

— А вот моё правило, — также едко парировал Карабчевский, — Я готов нарушить закон, если только это пойдёт на пользу самому закону.

— Я думаю — это демагогия, закамуфлированный правовой нигилизм.

— Отчего же? Если бы это было действительно так, мы бы и поныне жили древнеримским правом. Для того, чтобы создать новый, улучшенный закон, надлежит нарушить старый и убедиться, что нарушение пошло ему на пользу.

— Польза и вред относительны, закон же должен быть абсолютен. Посмотрите, как в Северной Америке англосаксы обошлись с индейцами; посмотрите, как англичане колонизировали Полинезию, доказывая, что тамошние аборигены вовсе не биологические люди! Что же мы видим: закон некоторых стран уважает право соплеменников на жизнь и защиту имущества, но при этом пренебрегает подобными же правами иных народностей! Это ли не лицемерие, санкционированная Властью подлость? Признайтесь, как юрист, что существуют абсолютные юридические нормы, которыми нельзя пренебрегать, поскольку с их отменой исчезает само понятие права. Вас же учили этому в университете..!

— Алексей Иванович, это на Вас так влияет воздух Невского проспекта, — засмеялся Карабчевский, намереваясь перевести разговор в шутку, — Мы непременно продолжим этот юридический спор, на самом деле весьма интересный и отнюдь неоднозначный… но в другой обстановке, скажем, после спасения Мироновича. Пока же давайте вернёмся к делу.

— Наша неизвестная дама явно интересовалась местами возможного сбыта своих часов и расплющенных серёжек. В этом отношении касса Мироновича также представляла для неё определённый интерес, — продолжил Шумилин. — После посещения дантиста она вполне могла направиться на Невский к Мироновичу, благо его касса располагалась не очень далеко.

— Её поведение чем — то напоминает действия наводчицы или разведчицы. Я не удивлюсь, если окажется, что где — то неподалёку от этой дамы крутился её друг, — задумчиво пробормотал Карабчевский, — Мне кажется, что самые важные Ваши открытия можно свести к следующему: во — первых, полиция направила в район, прилегающий к месту преступления, агента, легендированного под точильщика ножей. Мне кажется, это свидетельствует об определённой неуверенности следствия в собственной версии даже несмотря на арест Мироновича. Этот момент очень важен для моей защиты. Во — вторых, удалось установить причину перестановки мебели в задней комнате. Напомню, что перестановка стульев расценивалась следователем Саксом как одно из доказательств виновности именно моего подзащитного, дескать, постороннему убийце незачем возиться с мебелью. Теперь мы знаем, что стулья были переставлены одним из дворников по просьбе самой Сарры. Вопрос для чего это было сделано пока открыт; ведь у погибшей было спальное место в одной из жилых комнат, так по крайней мере утверждал сам Миронович.

— Вам следует иметь в виду, Николай Платонович, что дворник Прокофьев вряд ли признается в перестановке, — подчеркнул Шумилин, — Он уже дал официальные показания, в которых утверждал, что ничего об этом не знает.

— Я думаю он просто испугался. На фоне всеобщего ажиотажа он решил, что лучше всего будет, если он станет отрицать сам факт посещения кассы за несколько часов до убийства.

— Скорее всего это так. Они — дворники — маленькие люди, на них легко всё свалить, и они прекрасно это понимают. Так что строго его судить нельзя.

— Для меня важно то, что вопрос о перестановке мебели в принципе прояснён. Это повышает моё доверие к клиенту; я вижу, что он мне не лжёт и я начинаю увереннее себя чувствовать… — Карабчевский задумался на минутку, — Третье Ваше открытие касается неизвестной дамочки. Мне очень бы хотелось, чтобы Вы её нашли.

Они вышли к Фонтанке и остановились перед Аничковым мостом.

— У меня к Вам две просьбы… — сказал Шумилов, но Карабчевский не дал ему закончить:

— Да — да, деньги, я понимаю, сейчас зайдём в кондитерскую и проведём маленькую калькуляцию.

— Спасибо. — поклонился Шумилов, — Но речь не только о деньгах. Возможно, мне потребуется попасть в помещение кассы Мироновича. Вы говорили, что у Вас есть на связи некий полицейский, помогающий в работе. Он не может завладеть на пару часов ключом от кассы и печатью участка?

Карабчевский задумался на какое — то время, затем мечтательно проговорил:

— Я бы и сам хотел попасть в кассу… Посмотреть на всё своими глазами… Что там за засов на двери, что за потёки воска на полу, что это за загадочная витрина, которую невозможно открыть… Не знаю, готов ли мой помощник пойти на такой риск… Он ведь рискует почти полной пенсией… Но я с ним обязательно поговорю на эту тему.

Они спустились в полуподвальную кондитерскую, где Карабчевский заказал чай с молоком, а Шумилов кофе. Там они пересчитали расходы, понесённые Алексеем в ходе розысков. Адвокат безропотно отсчитал деньги и прибавил к этой сумме 50 рублей ассигнациями — оклад за 2 дня работы Шумилова по этому делу.

Через четверть часа Алексей шагал по набережной Фонтанки в сторону дома, предвкушая, как наберёт полную ванну горячей воды, погрузится в неё по самый уши, затем хлопнет рюмочку коньку и завалится спать. Завтрашнее утро следовало начать с посещения «Общества взаимного кредита» для того, чтобы попросить отпуск ещё на пару деньков. После этого, видимо, у него будет много беготни. Так что хорошо было бы этой ночью выспаться.

Однако кто — то в небесной канцелярии явно не хотел, чтобы Шумилов этой ночью лёг пораньше спать. Буквально перед самой дверью парадного подъезда Шумилова остановил младший домовой дворник по имени Кузьма:

— Алексей Иваныч, Алексей Иваныч, — заговорщически оглядываясь, зашептал он, — У Вас на квартире засада. Вас дожидается…

— Что — о — о?! — оторопел Шумилов; вот чего он действительно сейчас никак не ожидал так это засады, — Что ты несёшь, Кузьма?

— Госпожа Раухвельд, улучив момент дала знать… Прислала ко мне кухарку через чёрный ход, велела Вас предупредить на подходе… Вот стою, глаз не смыкая, Вас сторожу.

— Так что ж ты тут стоишь, бестолочь?! Ты квартальному свистнул, полицию позвал?

— Так полиция и сидит в засаде… На Вас, стало быть. Брать Вас будут.

У Шумилова закралось подозрение, что Кузьма чего — то не договаривает.

— Ну — ка, по порядку всё объясни. Это кто ещё меня собирается «брать»?

— Явились двое, значит, оч — чень мрачные субъекты. Но я ещё не заступил, Филофей стоял… Филофей сразу почувствовал нелады. Останавливает их, куды, дескать, направляетесь? А они эдак: к Шумилову! Ну бо — О — орзые…

Было похоже, что дворник собрался растянуть свою сагу до утра. Шумилов на него цыкнул: «Говори по делу!»

— Филофей проводил их наверх, к госпоже Раухвельд. — Кузьма подтянулся и заговорил без лирических отступлений, — Через полчаса ко мне с набережной забегает Палашка, говорит, барыня её послала сказать, что явившиеся господа из сыскной полиции желают видеть Вас… Сидят, значит, пьют кофе и никуда не уходят. Главный среди них Агафон. Плохое имя, Агафоны все сычи!

Шумилов даже плюнул с досады:

— Дур — р — рак ты, Кузьма! «Засада», «брать будут» — откуда только словечек таких нахватался! Читать надо меньше газет с криминальной хроникой. Я тебе подарю подписку на будущий год на ботанический журнал, не пожалею червонца. Или анатомический атлас куплю, чтоб картинки рассматривал…

Шумилов сразу понял, что за «Агафон» из Сыскной полиции к нему явился. Иванова он знал довольно хорошо, имел с ним соприкосновение по нескольким весьма спорным делам; отношения с сыскарём поддерживал дружеские, насколько вообще можно поддерживать дружеские отношения с человеком, профессионально работающим на ниве уголовоного розыска. Иванов очень зауважал Шумилова после того, как тот объяснил ему принцип метания ножей. Псковский мужик, каковым был и, в сущности, остался Иванов, понятия об этой премудрости не имел; Шумилов же, как выходец с Дона, давшего во времена Крымской войны лучших пластунов, знал о метании ножей, да и холодном оружии вообще, не понаслышке.

Поднявшись к дверям квартиры Раухвельд, Алексей нашёл их двери приоткрытыми. Явно это было сделано умышленно. Шумилов прекрасно знал, что вдова жандармского ротмистра имеет вполне совершенные навыки конспиративной работы. Она сама не раз вспоминала, как во времена польской смуты 1861–63 гг. «держала» конспиративную квартиру в Вильно, на которой её супруг проводил секретные встречи со своей агентурой. Вдова даже считала себя отчасти виновной в гибели мужа именно потому, что его разоблачение и убийство польскими «жолнёрами» (или «кинжальщиками», как они сами себя называли) произошло именно после того, как она выехала из города, и барону Эрасту Раухвельду пришлось организовывать свои встречи по другому адресу. Госпожа Раухвельд была уверена, что если бы тогда она осталась в городе, её муж не был бы разоблачён мятежниками.

Алексей просунул голову в квартиру и прислушался. Из — за плотно затворённых дверей в гостиную слышались мужские голоса, о чём шёл разговор, понять было невозможно. Шумилов тихонько протиснулся через приоткрытую дверь прихожую, там переобулся в домашние лайковые туфли и беззвучно прошёл в ванную комнату, где бросил прострелянный, выпачканный грязью плащ — пыльник. Там же он оставил велюровый пиджак, так и не очищенный до конца, пистолет и кастет. Лишние расспросы Агафона Иванова были ему сейчас ни к чему. Оставшись в рубашке и галстуке, Шумилов вернулся в прихожую и одел, висевший на вешалке чистый плащ, переобулся в уличную обувь, вышел за дверь, которую плотно за собой прикрыл. И только после этого дважды крутанул ручку звонка.

Звонок дважды звякнул, за дверью послышались торопливые шаги; когда она распахнулась, на пороге оказался Александр Раухвельд. Не давая ему раскрыть рот, Шумилов как можно громче заговорил:

— Господи, неужели к нам пожаловал сам Агафон Иванов?

Он вошёл в квартиру, принялся разуваться, продолжая без умолку говорить:

— Я ещё из — зи двери почувствовал запах самой дешёвой солдатской 2–копеечной ваксы. И сразу решил, что к нам пожаловал агент сыскной полиции Иванов.

В дверях гостиной появился сам Агафон, недоверчиво оглядывавший Шумилова:

— Алексей Иванович, Вы шутите, что ли?

— И даже не один, — продолжал разглагольствовать Шумилов, — Судя по оставленному на вешалке клетчатому плащу от «пажиет», компанию ему составил господин Гаевский. В нашей сыскной полиции он один такой манерный.

— Здравствуйте, наш полночный странник, — рядом с Ивановым в дверях гостиной возник упомянутый Гаевский, — Вам явно не дают покоя лавры Ната Пинкертона.

— А вам — вашего начальника Ивана Путилина. Только его орденов и титулов вы, господа сыщики, никогда не соберёте.

Обменявшись такого рода любезностями, все трое прошли в кабинет Шумилова.

— Ну — с, господа, только не говорите мне, что вы отказались от кофе, коньяка и кренделей госпожи Раухвельд. В любом случае, ничего такого я вам предлагать не стану. Чем, собственно, обязан? — поинтересовался Шумилов.

— За Вашей, Алексей Иванович, подписью пришло письмо на имя начальника Сыскной полиции Ивана Дмитриевича Путилина, — осторожно начал Иванов, — Вам что — нибудь об этом известно?

— Разумеется! Я ведь сам его написал и послал… А что, требуются пояснения по тексту?

— М — да, — отозвался Гаевский, — С иллюстрациями и жестикуляцией. Мы видели Дементия… Хотелось бы узнать, кто и за что так его отделал?

— А сам — то он что говорит? — поинтересовался Шумилов.

— Шёл говорит через двор, упал в канаву, доска между ног попала, прям по мудям. Попутно два ребра сломал.

— То есть жалоб никаких? — уточнил Шумилин.

— А что толку на деревяшку жаловаться? И вот нам стало интересно, Вы — то что там делали? Для чего из пистолета стреляли? — спросил Иванов.

Оба сыщика — Иванов и Гаевский — расселись в кабинете так, что Шумилов оказался между ними, словно на допросе в полиции. Возможно, это было проделано неумышленно, просто в силу наработанной годами привычки, но отвечая на их вопросы Шумилову приходилось поворачивать голову то к одному, то к другому. Быстро оценив невыгодность ситуации, он переставил стул и сел вплотную к Иванову.

— Собаку бешенную пристрелил. Вся в пене такая была, ужас..! Очень страшно было. — ответил Шумилов.

— Понятно, — скорбно кивнул Иванов без тени улыбки на лице, — А лоб рассечён отчего?

— Да — а — а, — развёл руками Шумилин, — хотел я обмануть вас, господа, но вижу, Сыскную полицию на мякине не проведёшь… Ладно, скажу как всё было в действительности, чистую правду открою. Так вот, на меня бросилась не одна бешеная собака, а две. Одну — то я пристрелил, а вот другая успела меня слегка оцарапать.

— А что мешает рассказать как было на самом деле? — задал вопрос Гаевский. — Мы уверены, что Вами задержан серьёзный преступник, причастный к ограблениям пассажиров пролёток в пригородах Петербурга. Имеющиеся у нас описания сходятся с приметами задержанного Дементия Кочетова. Есть свидетели, которые, как мы уверены, смогут его опознать. Кроме того, мы надеемся, что удастся проследить историю найденных при нём вещей и они станут серьёзными уликами, разоблачающими как его самого, так и подельников.

— Очень хорошо, — кивнул Шумилин, — С одной поправкой: этого самого Дементия задержал вовсе не я, а замечательный полицейский, явившийся на выстрел. Очень толковый, расторопный сотрудник. Как, кстати, его фамилия?

— Пивоваров.

— Замечательная русская фамилия, даже если абстрагироваться от вызываемых ею ассоциаций.

— Может хватит издеваться? Может, пора поговорить серьёзно? — раздражаясь повысил голос Гаевский.

— Да я этим только и занят, Владислав Анжеевич, — с самым простодушным видом отозвался Шумилин. В ответе его содержалась толика яда: поляк Гаевский давно русифицировал своё отчество в «Андреевич», но поскольку его отца на самом деле звали «Анжеем», то Шумилин построил отчество именно от этого имени.

— То есть Вы настаиваете на том, что задержание Дементия Кочетова — это дело рук младшего помощника квартального надзирателя Пивоварова? — поинтересовался Иванов, как бы подытоживая разговор.

— Категорически.

— Хорошо, Алексей Иванович, а что это за приписка в Вашем письме насчёт агента в штатском?

— Ваш точильщик ножей, гримированный в деда Никифора, немного переборщил. Видно, что он молод.

— В самом деле? Как же Вы это заметили?

— По мимическим морщинам. У него по краешкам глаз при улыбке мало морщин, на пятидесятилетнего деда никак не тянет. Вы же знаете правило… — Шумилов имел в виду хорошо известное полицейским всего мира наблюдение, согласно которому количество морщин в уголках глаз равно количеству полных прожитых десятилетий минус единицу, другими словами, у 50–летнего человека их будет 4, а у 60–летнего 5.

— Ну — у — у, это правило срабатывает не всегда, — заметил Гаевский.

— Разумеется, не всегда. Но неужели вы скажете, господа, что в этот раз я ошибся?

Ответом Шумилову был долгий вздох Иванова.

— А что это, Алексей Иванович, Вас вдруг потянуло в дом, где была убита Сарра Беккер? — как бы между делом поинтересовался Гаевский.

— Мимо проходил, господин сыщик.

— Плохой ответ, Алексей Иванович.

— Напротив, очень хороший. Вы же не думаете всерьёз, что я, юридический консультант «Общества взаимнаго поземельного кредита» обязан Вам отчётом?

Сыщики переглянулись. Разговор явно приобретал остроту, совершенно для них ненужную. В принципе, Шумилов мог попросту выставить сыскных агентов за дверь; у них не было ни малейших оснований подвергать его допросу.

— Алексей Иванович, по — моему, мы ведём себя вполне корректно. — осторожно заметил Гаевский, — Что мешает Вам ответить тем же?

— Господа, по — моему, я также вполне корректен. Быть может, Вы позволите задать мне встречный вопрос? Ведь здесь же не допрос, правда?

— Задавайте, — кивнул Иванов.

— Кто направил Вашего человека в дом, где находится касса Мироновича? Неужели, Путилин?

Сыщики снова переглянулись, после чего Иванов молча кивнул.

— А что насторожило Ивана Дмитриевича?

— В общем — то, Вы пытаетесь проникнуть в тайну следствия, — пробормоталм Гаевский, но Иванов неожиданно резко его осадил:

— Владислав, не трынди! Если ты хочешь, чтобы господин Шумилов ответил на твои вопросы, ответь на его; по крайней мере это справедливо… Что касается Путилина, то… Скажем так, он не поверил в то, что Сарру Беккер убил Миронович. Он ведь достаточно хорошо знает Мироновича, ещё по тому времени, когда тот работал в полиции. Путилин высказался примерно так: Миронович старый, хитрый полицейский лис, он вполне может убить человека, но никогда не бросит труп в собственной ссудной кассе. Путилин заподозрил, что Мироновича «подставили».

— Понятно, — усмехнулся Шумилов, — И ваш человек теперь ходит кругами вокруг кассы, так сказать, нарезает дурака, прислушиваясь к сплетням и пытаясь выяснить, не велось ли за кассой скрытого наблюдения. А что думает следователь Сакс по этому поводу?

— А следователь Сакс ничего не знает о нашем агенте, — буркнул Гаевский, — Следователь почивает на лаврах и ждёт, что не сегодня — завтра Миронович начнёт «колоться».

— Ну — ну, пусть ждёт. — Шумилов встал со своего стула, подошёл к большому книжному шкафу, из которого извлёк бутылку темного, почти чёрного стекла, затем поднос с маленькими рюмашечками; всё это хозяйство он выставил на письменный стол, сказал негромко: — Сейчас принесу лимон. Кормить вас не стану, уж увольте, а то вас тогда до утра будет не выгнать.

Когда Шумилов принёс с кухни тонко нарезанный лимон и разлил коньяк, обстановка в кабинете моментально потеплела.

— Господа, давайте дружить, — предложил Шумилов.

— Прямо сейчас и начнём, — в тон ему отозвался Агафон Иванов, — По делу Мироновича на кого работаете?

— У меня нет санкции моего работодателя на оглашение его имени. Угадайте сами, вы же большие мальчики.

Иванов переглянулся с Гаевским:

— Значит, Карабчевский «подписал»…

— А может, Илья Беккер? — предположил Гаевский, — Не — ет, Беккер до этого не дойдёт. Ему будет денег жаль. Он будет ждать окончания следствия Сакса.

Сыщики опрокинули рюмки.

— Хорош коньяк, я даже заедать не буду, — резюмировал Иванов, — Ну и что, Алексей Иванович, скажете о деле Мироновича?

— Пока без комментариев. Мнения своего не имею. Это у Сакса уже есть мнение, а у меня — никакого.

— Дементий Кочетов как — то связан с делом Мироновича? — спросил Гаевский.

— Как — то связан, — кивнул Шумилов, — Только его не спрашивайте, он сам этого не знает.

Выпив ещё по рюмке коньяку, сыскные агенты засобирались. Уже в прихожей, одевшись, Иванов сказал:

— Спасибо, Алексей Иванович, за сотрудничество, хотя Ваши ответы нельзя назвать исчерпывающими.

Шумилов засмеялся:

— Один из членов нашего правления, кстати, сенатор, любит повторять замечательные слова, как раз к месту: наши юристы никогда не лгут, просто порой они не говорят всей правды!