Букет горных фиалок

10

— Маню, а ну-ка иди сюда! Не прячься! Я все равно тебя вижу! Иди, иди… Не бойся.

Довольная собою, Элль положила книгу на камни и поманила Маню пальцем. Ее расчет полностью оправдался: он сам пришел к заводи, где она поджидала его, коротая время за чтением вестерна. Она увлеклась книгой и пропустила появление Маню, но громкий всплеск воды заставил ее оторваться от страницы.

Маню вел себя намного смелее, чем вчера, когда она была у заводи вместе с мужем: он не таился, а стоял в полный рост, лишь наполовину скрытый кустарником.

И швырял в заводь крупные булыжники, видимо, таким образом пытаясь привлечь ее внимание. Увидев, что Элль его наконец заметила, он радостно осклабился и запустил в воду увесистым камнем, подняв тучу брызг.

— Элль! — крикнул он вслед за броском. — Драсту!

— Здравствуй, здравствуй… — передразнила его она. — Ты так и собираешься стоять там наверху и кидаться камнями? А ну-ка спускайся! Я хочу с тобой поговорить.

Маню громко захохотал, хлопая себя по ляжкам и приседая. Он явно пребывал в хорошем настроении, но было совершенно непонятно, спустится он или нет.

Элль не очень-то хотелось откладывать разговор в долгий ящик, тем более что пока оправдывались не лучшие предположения из возможных: проснувшись, она обнаружила не только записку Джереми с обещанием вернуться пораньше, но и свежий букет фиалок. И все там же — на подоконнике. Появление нового букета ясно говорило о намерениях Маню продолжать оказывать ей знаки внимания, и, следовательно, можно было ожидать, что он последует за нею, если она вздумает прогуляться в одиночестве. Это решало проблему разговора с ним с глазу на глаз — Элль не хотелось, чтобы случайным свидетелем их разговора стала Мари: она могла бы неправильно истолковать побуждения Элль. Отпали последние сомнения в том, что букеты принес именно Маню, а не кто-нибудь другой: в этот раз на месте «преступления» были оставлены улики более чем весомые. На белой краске, которой был выкрашен подоконник, остался четкий отпечаток ладони и пальцев, вцепившихся в край подоконника. Нужды проводить дактилоскопическую экспертизу не возникало никакой — и так было ясно, кому может принадлежать след руки, измазанной соком ежевики.

У Элль при виде отпечатка ладони словно камень с души свалился. Где-то в глубине сознания в ней жило опасение, что сын Мари ни при чем.

Опасалась она и настойчивости нежданного поклонника и реакции мужа. При всем своем миролюбии и незлобивости, Джереми отнюдь не был рохлей и мог постоять за себя и за нее. Еще до замужества, даже до того, как он сделал ей предложение, однажды она обратила внимание на продолговатый кожаный футляр, который Джереми носил на поясе за спиной. Она думала, что в футляре, скорее всего, камертон или какая-нибудь свистулька из его коллекции. Но там оказалась наваха. Она очень удивилась, когда Джереми продемонстрировал ей складной нож с длинным и узким, остро заточенным лезвием. Цыганская привычка, сказал он о ноже и объяснил, что у цыган он научился обращаться с ножом и так привык носить его, что таскает с собой постоянно. Тогда они были вчетвером — с Аделью и Луазо, — и Адель, естественно, не утерпела и потребовала, чтобы Джереми показал, чему он научился у цыган. Джереми пожал плечами, спрятал нож в футляр, а потом… Потом его рука метнулась к спине, лезвие холодно блеснуло, когда нож раскрылся; наваха мелькнула, вращаясь, между пальцами руки — и вот нож уже грозит мерно покачивающимся острием. Этот трюк произвел на всех присутствующих сильное впечатление: Луазо восхищенно прищелкнул языком, Адель сразу же стала напрашиваться в ученицы; Элль тоже тогда была восхищена — она восхищалась всем, что делал ее Джереми.

Вчера на этом же месте у заводи она впервые увидела мужа вышедшим из себя. Гнев его быстро прошел, и она знала почему — потому что следил за ними Маню Будь на месте Маню другой человек, все могло бы окончиться совершенно иначе. И Элль немного испугалась. Она привыкла к навахе мужа и перестала ее замечать, а ведь и тогда нож был у него на поясе, на своем обычном месте. Она призналась себе, что не знает даже, ревнив ли ее муж. В отличие от той же Аделаиды, она не имела привычки проверять мужчин на прочность, и поводов для ревности у Джереми не было.

Элль любила мужа, и даже сама мысль о флирте с целью увидеть, как он среагирует, была ей неприятна. К появлению на подоконнике букета он отнесся со спокойствием, но не равнодушно. Ее позабавил выпад мужа в сторону фармацевта, и она позабыла о его злословии до того момента, как услышала злой голос Джереми, сообщившего ей, что он заметил соглядатая. Она припомнила, какой эмоциональный импульс получила и как ей передалось его бешенство, вспыхнувшее, словно порох при попадании искры. Невозмутимость Джереми оказалась не такой уж непоколебимой, а вот то, что ярость спокойного на вид человека, как ее муж, может быть страшной и безудержной, ей было известно и без того. Искушать судьбу, выясняя, каков Джереми в праведном гневе, Элль не собиралась и меньше всего приветствовала подобные проверки, спровоцированные кем-либо со стороны. За Маню же беспокоиться не приходилось: Элль была уверена, что высказывание мужа по поводу подзатыльника — не более чем досада. Проказы ее сорванцов-племянников, способные в кратчайший срок довести любого нормального человека до белого каления, муж сносил с добродушием сенбернара. А мальчишки, пользуясь терпением Джереми, частенько использовали его в качестве баобаба для свершения обезьяньих прыжков и лазания.

— Маню, иди сюда! Я кому говорю?

Маню топтался на уступе. Уходить он, по-видимому, не собирался, но и спускаться тоже не имел желания.

Элль подобрала вестерн с гальки и сунула его за спину, за пояс джинсов. Сумку она с собой не брала, потому что не хотела купаться в одиночестве. Раз Маню не выказывает желания подойти к ней, она сама до него доберется.

— Жди меня там. Я поднимусь к тебе! — крикнула она.

Элль потеряла его из виду, пока пробиралась через ивовые заросли. Ей надо было обойти заводь, а там… А что там, она себе представляла слабо: они с мужем так и не удосужились разведать окрестные тропы с той стороны, если таковые вообще имелись.

Ее ждало разочарование: дорогу ей перегородила протока. Но это было еще полбеды — протоку можно было перейти по камням чуть ниже по течению; валуны светлого гранита выглядывали из воды, словно лысины строя плешивых, зачем-то вздумавших рядком сесть на дно протоки, перегородив ее. Колышущиеся венчики водорослей, окружавшие сухие верхушки притопленных камней, усиливали сходство с макушками лысых голов. А вот на другом берегу преграда была посерьезнее — плотный колючий кустарник высотой почти в человеческий рост. Продираться сквозь него было бы безумием.

Протоку она перешла по камням и остановилась перед кустарником, тщетно выглядывая хоть какую-нибудь лазейку среди плотного сплетения колючих веток. Маню с этой точки видно не было. Элль пришла к выводу, что совершила очевидную глупость, сделав попытку добраться до Маню самостоятельно. Надо было остаться на пляже и дозываться его — он бы рано или поздно спустился.

— Маню! — закричала она. — Где ты? Я тебя не вижу!

Никакого ответа. Неужели он ушел? Это было бы досадно.

— Маню! — закричала она снова.

Из-за камня неожиданно выглянула физиономия Маню, а затем он показался весь.

— Элль! — сказал он. — Драсту!

Она сначала слегка разозлилась на него — стоит себе, понимаешь, вцепившись пальцами босых ног в край камня и в ус не дует, а ей что делать? — а потом ей стала смешна собственная беспомощность.

— Ну что ты заладил: «Здравствуй, здравствуй» — сказала она. — Видишь, мне до тебя никак не добраться. Куда мне идти, чтобы обойти эти колючки: туда или туда? — Элль показала ему рукой, чтобы он понял, о чем она ему говорит. — Где…

Договорить она не успела. Маню оторвался от камня и полетел вниз, единым прыжком перемахнув через кустарник. Прыжок он совершил с высоты метров четырех или пяти. Элль от неожиданности раскрыла рот, а Маню мягко приземлился рядом с ней, спружинив согнутыми ногами.

— Ух… — выдохнула она, глядя, как он поднимается, отряхивая ладони от приставших травинок и комочков земли. — Ты здорово прыгаешь. А я и не знала, что ты так умеешь…

— Элль, — сказал он, улыбаясь и помаргивая. — Идем играть.

— Играть? Во что? — удивилась она. — Погоди. Мне с тобой надо поговорить. Ты понимаешь?

— Играть, — повторил он с малопонятной интонацией, глядя на нее ясными серыми глазами.

Элль не понимала, что он имеет в виду, но решила на всякий случай согласиться.

— Хорошо, мы поиграем, — сказала она. — Потом. — И повторила для вящей убедительности. — Потом. А сейчас слушай меня. — И, придав голосу строгость, продолжила: — Маню, почему ты стал ходить за мной и Джереми? Это нехорошо. Не надо так делать, а то я на тебя рассержусь. Очень сильно рассержусь. Не ходи за нами больше. Понятно?

Улыбка медленно сползла с лица Маню. Он стоял рядом с ней, виновато понурив голову.

— Ты меня понял?

Он угрюмо кивнул.

— Не надо за нами ходить, — сказала она еще раз.

Маню вторично кивнул, буркнув:

— Не ходить…

Сказав, он повернулся к ней спиной и вознамерился уйти. Он был разочарован и обижен, спина его сгорбилась, а голову он втянул в плечи. Всем своим видом Маню напомнил ей домашнего пса, бывшего любимцем и вдруг наказанного за шалость, — поджав хвост, он грустно бредет в свой угол, часто оглядываясь на хозяев. Маню не оглядывался. Чувство острой жалости охватило Элль. Маню даже не вспомнил, что она согласилась с ним поиграть.

— Подожди, — остановила она его. — Ты ведь хотел со мной поиграть? Куда же ты уходишь?

Он остановился и недоверчиво взглянул на нее исподлобья: она изволила сменить гнев на милость. Его гримаса была уморительной, и Элль, не выдержав, рассмеялась.

— Ну что же ты? — повторила она. — Звал меня играть, а сам уходишь.

Обиду Маню как рукой сняло. Он подскочил к ней и схватил ее за локоть:

— Играть!

— Погоди. — Она, охнув, высвободилась и потерла руку. — Ну и пальцы у тебя! Как щипцы. Давай сначала погуляем, а потом поиграем. Я хочу погулять. Ясно? — Элль раздумывала, в какую игру он хочет ее втянуть. Ничего лучше его машинок ей не приходило в голову. Ради сохранения мира и спокойствия она была согласна и на это, но попозже: она около часа провела на пляже, поджидая Маню и лишив себя прогулки. Так что сразу пускаться в игры с ним она не хотела. Игрушки могут и подождать, ничего с ними не сделается, а вот побродить, пособирать ягоды… — Сначала гулять, потом играть.

Маню озадаченно поглядывал на нее, видимо не совсем понимая, чего она от него хочет.

— Я иду гулять, — сказала Элль. — Ты пойдешь со мной? Я тебя приглашаю погулять со мной — это чтобы ты не шел за мною следом и не прятался.

Маню свел выгоревшие брови, о чем-то напряженно думая.

— Хочешь пойти со мной погулять? — Элль уже надоело твердить одно и то же. — Хочешь или нет?

Лоб Маню разгладился, он широко улыбнулся и закивал.

— Ну, слава Богу, договорились, — с облегчением вздохнула она и направилась к переправе через протоку. — Пойдем, — позвала она его.

Маню послушно заторопился за ней, опять напомнив ей покладистого и доброго пса.

Все сложилось как нельзя лучше. Элль была довольна: она добилась желаемого — Маню умерит любопытство и больше не станет беспокоить их с Джереми. В то, что он может обмануть, ей как-то не верилось — уж очень бесхитростным казался Маню. Элль даже не ожидала, что все получится так просто.

Он не был ей обузой во время прогулки. И хотя Маню не мог развлечь ее беседой, его общество она нашла вполне приемлемым. Он носился вокруг нее с прытью, достойной оленя, и радостно хохотал. Они играли в импровизированные прятки: он прятался от нее за кустами и деревьями, а она делала вид, что не может его найти. Именно делала вид: захлебывающийся смех Маню выдавал его местонахождение. Когда Элль нарвала цветов, сплела венок и надела его на Маню, он пришел в неописуемый восторг. В порыве чувств он залез на верхушку дерева и спрыгнул оттуда, напутав ее до полусмерти, — она была уверена, что он разобьется. Но Маню, замедляя падение при помощи древесных ветвей, пролетел всю крону и приземлился у корней как ни в чем не бывало.

Элль запретила ему повторять подобные трюки, пригрозив, что в противном случае их совместная прогулка прекратиться.

Когда она пожелала полакомиться ягодами, он влез в самую середину куста и принес ей полную горсть крупных отборных ягод. Вывалив ягоды кучкой на траву перед ней, он тут же умчался за следующей порцией. Маню натаскал ей столько, что съесть все она была просто не состоянии.

Когда он стал звать ее за собой, настойчиво требуя: «Идем, идем…» — она подумала, что это имеет смысл — заблудиться она не боялась, вряд ли Маню убежит от нее, оставив в одиночестве. Но даже случись так, она спокойно найдет дорогу к селению: главное — спускаться с горы, а не подниматься по склону, и тогда любая тропа выведет либо к деревне, либо к одной из ферм, а там уж ориентиров хватит за глаза. Как опытный рисовальщик, Элль обладала хорошей зрительной памятью, а при случае и сама смогла бы забраться на дерево, вспомнив свои девчоночьи подвиги. Она ничем не рисковала, следуя за Маню, — забавно было вновь почувствовать себя подростком, играющим в следопыта: запоминать положение солнца, упавшее дерево или камень причудливой формы как примету. Но еще больше ей хотелось приоткрыть завесу над тайнами Маню, в которые он никого не посвящал. Если Маню покажет ей какое-нибудь замечательное место, то она потом сможет показать его мужу. В те края, куда ее вел Маню, они с Джереми пока не забредали. Еще Элль надеялась на то, что, может быть, ей удастся увидеть ручную косулю Маню, о которой рассказывал Ле Бук.

По ее расчетам, они шли уже более сорока минут. Элль попыталась прикинуть их маршрут — получалось так, что они обходили долину по пологой дуге. Маню больше не прятался; он заметил, что Элль обращает внимание на сломанные грозой деревья — а что еще может расщепить дерево от макушки до комля, как не молния? — и валуны, торчащие из земли, и стал показывать ей их специально. Из-за этого они петляли, и она стала путаться в своих наметках.

Ущелье открылось неожиданно — словно в незапамятные времена гигантский топор-колун впился в тело горы, а потом был вырван столь же гигантской рукой, оставив после себя клиновидную рану. Склоны ущелья были зелены и покрыты мелколесьем. Элль, восхищенная открывшимся видом, остановилась. Она обязательно приведет сюда Джереми. Обязательно.

— Идем, — сказал Маню. — Туда. — И махнул рукой в сторону ущелья.

В разговорах селян, слышанных ею по вечерам в бистро Мари, иной раз мелькало ущелье, именуемое Козьим. Им с мужем говорилось о водопаде, который был в ущелье. Они собирались добраться до него… Кажется, именно здесь или рядом водились косули.

— Маню, это Козье ущелье? — спросила Элль, следуя за Маню.

— Щелье… — эхом откликнулся он.

— Козье?

— Козе… — сообщил Маню.

Элль предвкушала, как она будет хвастаться перед мужем тем, что побывала в Козьем ущелье.

— Покажи мне водопад, — попросила она Маню.

— Идем… — ответил Маню.

Она сочла его ответ согласием.

По дну ущелья бежала утоптанная тропинка. Кто ее здесь протоптал — люди или звери, — Элль не знала, а спрашивать у Маню не стала, сочла, что такой вопрос может оказаться для него сложным. Он шел впереди, широко размахивая при ходьбе руками, отчего лопатки ходуном ходили под белесой тканью его рубахи. Она подумала, что, если бы не это гротескное размахивание, Маню мог бы сойти за проводника-взрослого, но он шел, как ребенок, который знает, что на него возложена ответственная задача, и изо всех сил старается ее выполнить.

Теперь она с трудом за ним поспевала.

— Маню! — окликнула она его, а когда он обернулся, попросила: — Не иди так быстро.

— Идем… — радостно сказал он, но шага не замедлил.

Она отстала, и тут он сообразил, что идет слишком быстро для нее, и пошел медленнее. Ущелье постепенно менялось: отдельные деревья и кустарники исчезли, и теперь с обеих сторон к небу поднимались отвесные стены скал.

Сначала она услышала гул, который по мере приближения становился громче и громче. Элль поняла, что не обманулась в своих ожиданиях: Маню вел ее к водопаду. А уже у водопада ей стало ясно, что они никакие могли миновать водопад: ущелье упиралось в него. Вероятно, когда-то Козье ущелье служило руслом реки, но затем вода повернула почти под прямым углом по отношению к своему прежнему направлению. Водопад был высотой никак не меньше двадцати метров. В месте падения вода кипела молочно-белой пеной, водяная пыль дрожала в воздухе опалесцирующим туманом, а над пузырящимся пенным буйством возносилась прозрачная арка радуги.

Элль с громадным облегчением опустилась на округлый валун — уставшие от длительной ходьбы ноги требовали отдыха. Маню с громкими криками прыгал по берегу округлого озерка, в которое впадал водопад. Озеро наполовину было из клокочущей пены, сквозь которую временами проглядывали черные лоснящиеся бока крупных глыб, лежавших на дне. Отдыхая, она мысленно намечала маршрут, которым завтра поведет Джереми сюда, и одновременно следила взглядом за Маню. Ей пришло в голову, что неплохо бы снять обувь и походить в воде, если она не очень холодна. Элль расшнуровала кроссовки, стянула их вместе с носками, закатала джинсы до колен и с кроссовками в руке пошла к озеру балансируя на расползавшихся под ступнями камнях берега.

Брызги воды разлетались далеко, и на берегу четко прорисовалась граница между сухой и влажной частями. Когда она пересекла границу сухого берега и под ступнями захлюпала вода, на нее упали несколько крупных капель. На рубашке появились влажные пятна, одна из капель — а может, и не одна — попала за воротник, но Элль храбро продолжала идти к намеченной цели. Ее первое желание ополоснуть уставшие ноги, можно сказать, уже было осуществлено. Однако было и другое желание — подойти к водопаду как можно ближе.

Маню встретил ее приветственным кличем. Его рубаха и штаны были влажными — штаны прямо до колен были мокрыми. Элль зашла в воду озера по щиколотку и глубоко вдохнула пропитанный влагой воздух. В берег озера постоянной чередой билась мелкая волна, неся на себе клочья пены и крупные пузыри. На лице Элль, на волосах, на ее одежде мелкими каплями оседала водяная пыль. Элль взглянула на свое оголенное предплечье: кожа «поседела», усыпанная мельчайшей серебристой капелью. Быстро впитывавшая воду одежда заметно потяжелела.

К ней подскочил Маню, окатив ее россыпью крупных брызг. Водопад сильно шумел, и она не сразу расслышала, что он ей сказал.

— Не слышу! — крикнула Элль.

Он схватил ее за руку, приблизившись вплотную. Его светлые спутанные волосы тоже были сплошь покрыты серебристой водяной пыльцой.

— Играть! — закричал он.

Элль вздохнула, вспомнив об обещании, данном ему. Видно, Маню под «игрой» подразумевал не прятки в которые они играли по пути к Козьему ущелью. Обещание следовало выполнять, но не здесь же, где за шиворот постоянно падают капли.

— Хорошо! Играть! — крикнула она и потащила его за собой на сухую часть берега. — Туда! Там будем играть!

Обрадованный Маню вырвался вперед и потянул Элль за собой, крепко сжав ее ладонь.

— Эй-эй-эй! Не так быстро! — запротестовала она, спотыкаясь на камнях, чуть не выронив кроссовки.

Она уперлась, заставив его идти медленнее. Рука об руку они вышли из пространства, досягаемого для брызг, и Элль показала ему на место, где на берегу был пятачок, освещенный солнечными лучами, заглядывающими в ущелье.

— Пойдем туда.

На освещенном пятачке было теплее. Элль с удовольствием почувствовала под ступнями нагретый солнцем камень. Она высвободила кисть из ладони Маню, поставила кроссовки, вытащила из них носки, выжала из них воду, расправила и положила их рядом с обувью, одновременно разговаривая с Маню.

— Ну вот, Маню, теперь мы… — сказала она, оборачиваясь.

Слова застряли у нее в горле.

Маню стаскивал через голову рубашку; от мешковатых своих штанов он уже успел освободиться, и они валялись у его ног. Закрытого лица Маню Элль не видела, зато прекрасно видела, словно выставленные специально для обозрения, курчавые рыжеватые волосы в его паху и большой член со слабыми признаками эрекции.

— Ты что делаешь?! — вырвалось у нее.

Рубаха полетела прочь следом за брюками. Лицо Маню расплылось в широченной улыбке, глаза возбужденно блестели.

— Играть! — радостно заявил он и схватился рукой за член.

Так вот что значит «играть» — пронеслась растерянная мысль в голове у Элль, — ай да ребенок! Ну ты у меня получишь «играть»!

В то же время у нее мелькнуло сожаление, что из Семи Буков придется уехать. Мужу на всякий случай она ничего не скажет, но будет настаивать на отъезде. Впрочем, Джереми сам предложил уехать…

Элль быстро привела себя в чувство, села на камень возле кроссовок и смерила голого Маню взглядом, не сулящим тому ничего хорошего.

— Как ты ведешь себя, Маню? — сурово спросила она и добавила не терпящим возражений тоном: — Сейчас же оденься! Мы идем домой!

Улыбка застыла на лице Маню и медленно сползла с него, уступив место недоумению.

— Играть, — нерешительно проговорил он. — Хочу играть!

— Я не буду с тобой играть в это! — отрезала Элль. — Сейчас же оденься! — повторила она свой приказ.

Физиономия Маню перекосилась в плаксивой гримасе. Он топтался над рубашкой и штанами, валяющимися на камнях, и бормотал:

— Играть, играть…

— Ах так… — сказала она. — Хорошо. Я иду домой одна! А ты оставайся здесь и играй сам с собой, если хочешь…

Он сделал шаг к ней.

— Стой! — крикнула она, отшатываясь и чувствуя, что самообладание ускользает от нее. Она сделала ошибку, присев на камень: их и так разделяло каких-то два шага; Маню же, шагнув к ней, приблизился настолько, что его член болтался прямо у ее лица, почти задевая его. Да, она сделала глупость… уже тем, что хотела сохранить миролюбие по отношению к Маню… Она почувствовала брезгливость и злость. — Отойди от меня! Сейчас же! Отойди!

Маню отступил, хмуро глядя на нее. Элль с облегчением перевела дух: пока она более или менее владеет ситуацией.

Она схватила носки и кроссовки и принялась поспешно обуваться. Босиком она далеко не уйдет, и надо показать Маню, что она его не боится. Он должен ее слушаться, пусть поймет, что должен ее слушаться…

Руки у нее дрожали, пальцы повиновались плохо. Затянуть в узел шнурки ей удалось только со второго раза, потому что она старалась не выпускать из поля зрения Маню, который с хмурым видом следил за тем, как она обувается. Наконец шнурки были завязаны… Элль вскочила на ноги, поправила на спине засунутую за пояс книгу.

— Ты очень плохо сделал, Маню, — сказала она. — Очень плохо!

Книгу она поправила неудачно: вестерн выскользнул из-за ремня и упал, раскрывшись. Она наклонилась за ним…

И тут Элль услышала скрип камней под ногами Маню. Она ничего не успела сделать. Он толкнул се и повалил на землю. От удара плечом о камень у нее потемнело в глазах, а когда она пришла в себя, Маню уже рвал с нее рубашку, бормоча:

— Играть, играть…

С треском одна за другой отлетали пуговицы. Элль упала неудачно — на плечо, проехав щекой по камням. Застонав от боли, она рывком повернулась на спину и попыталась отшвырнуть Маню от себя толчком обоих ног. Голова у нее работала на удивление ясно — никаких следов былого страха, владевшего ею минуту назад. Толчок не достиг желаемого результата — Маню мертвой хваткой вцепился в ворот рубашки, стаскивая ее с плеч Элль. Из-за этого она не могла воспользоваться руками. Взглядом она упиралась в обезумевшее лицо Маню, в его влажный рот, из которого бежала тонкая струйка слюны, падавшая на ее оголенную грудь. Он уже стащил с нее рубашку по пояс и продолжал рвать ее — рукава мешали ему снять ее с Элль целиком.

Элль лежала на спине, придавленная его весом. Камни больно впивались в спину. Сберегая силы, она не звала на помощь: да и кто ей поможет в таком глухом месте? Не видя другого выхода, она изо всех сил ударила его ногой, стараясь попасть в пах. Маню громко и болезненно закричал. На мгновение его хватка ослабла, она не успела воспользоваться этим мгновением — слишком кратким оно было, — а потом его пальцы вцепились ей в горло. Он всем своим весом навалился на нее.

Она хрипела и беспомощно дергалась, задыхаясь и глядя прямо в его перекошенное лицо. Даже попросить отпустить ее она была не в состоянии. Горло быстро онемело, а лицо Маню стало тонуть в неведомо откуда взявшемся черном тумане. Элль охватило чувство безразличия, рывков собственного тела она уже не ощущала. «Джереми, что со мной?» — с гаснущим удивлением подумала она.

А затем черный туман сомкнулся над ней.

…Она услышала долгий и ровный гул, и ей показалась, что по ее спине колотят тысячи тяжелых, но мягких кулаков. Кругом кромешная тьма. А потом была яркая вспышка, и она вновь погрузилась в беспамятство. Она даже не успела понять, жива ли еще или умерла…

Сначала Элль услышала все тот же ровный гул. Она не понимала, где это гудит — снаружи или внутри нее. Потом пришла боль. Болела шея, болела спина, болел затылок, болел висок… она не чувствовала на себе ни одного живого места. Она даже не обрадовалась боли, ведь чувствовать боль могут только живые. Вокруг нее была тьма, и эта тьма была страшной. Элль отчаянно закричала, но не услышала собственного крика, только жуткой болью резануло горло. Она закашлялась и вызвала новый судорожный спазм, который скрутил ее, как тряпку, передавшись всему телу…

Она снова потеряла сознание — на этот раз от боли.

…Свет. Слабый свет, рассеянный. Но она чувствовала его сквозь закрытые веки. И снова тот же гул, но теперь он слышен в отдалении. Близко, но не рядом.

К гулу примешивается посторонний звук. Кто-то плачет…

Элль с трудом приоткрыла веки, казавшиеся ей неподъемно-тяжелыми. Перед глазами все плыло и вертелось, вертелось и плыло…

Когда наконец головокружение прекратилось, в рассеянном сумрачном свечении она увидела над собой Маню. Маню, рыдавшего взахлеб и размазывавшего пятерней слезы по щекам.

Ее как подбросило. Забыв о разбитом теле, Элль поползла прочь от него изо всех своих сил, отталкиваясь ступнями и ладонями, пока не уперлась во что-то спиной. Руки ее зашарили в поисках камня, или палки, или чего-нибудь, что можно бы было использовать как оружие защиты, но вокруг была только ровная поверхность. Нет, она таки нащупала горсть мелких камешков и схватила их. Маню уже шел к ней. Она швырнула в него камни. Он закрылся рукой и продолжал приближаться. Она хотела закричать, но вместо крика изо рта вырвался еле слышный сип, а гортань прострелило болью. И тогда она угрожающе ощерилась.

Маню присел на корточки, не доходя до нее двух шагов. Его мокрое от слез лицо сияло от радости.

— Элль! — закричал он. — Драсту!

Она смотрела на него и чувствовала, что сходит с ума. Маню протягивал ей что-то. Она перевела взгляд на его руки и увидела намокшую книгу. Ее вестерн. А на другой его ладони лежали несколько пуговиц с обрывками нитей в маленьких дырочках.

Маню, радостно улыбаясь, протягивал их ей.

— Книга. Пувицы, — говорил он. — На, Элль. Маню — не плохой! Хороший!

Ее затрясло в рыданиях. Она закрыла руками лицо, и пальцы ее попали во что-то липкое. Она даже не посмотрела, что это, — и так знала. Кровь. Она почувствовала на волосах руку Маню. Он гладил ее по голове, у Элль не было сил отпихнуть его в сторону. У нее вообще не было никаких сил. Вздумай сейчас Маню ее изнасиловать, она бы не оказала никакого сопротивления. Но он просто гладил ее по голове и бормотал, часто повторяя ее имя. Она не улавливала смысл его бормотаний.

Слезы постепенно иссякали. Перестав плакать, она почувствовала, что к ней понемногу возвращается способность мыслить и двигаться, словно это слезы делали ее бессильной и безвольной куклой. Все еще всхлипывая, она вытерла мокрые глаза и щеки, сильно нажимая кончиками пальцев на кожу, массируя лицо, и нащупала на правой щеке подсохшую корочку сукровицы. Маню продолжал радостно бубнить, сидя рядом с ней на корточках. Дернув головой и охнув от боли в шее, она сбросила его ладонь со своих волос и тут же спохватилась: он снова мог стать агрессивным. Но Маню не собирался вновь нападать на нее; обхватив руками колени, он с тревожным любопытством пытался заглянуть в ее глаза. Элль откинулась спиной на преграду, помешавшую ей ползти. Оказалось, что это была каменная стена. Глубоко, со всхлипом вздохнув, Элль осмотрелась. Она не имела понятия, где находится. Последним, что она помнила, был водопад Козьего ущелья, а это место походило на водопад в самой меньшей степени, напоминая собой скорее пещеру.

Это и была пещера. Не очень высокая и не очень большая. За спиной сидящего на корточках Маню темнел ход, а Элль сидела, прижавшись спиной к стене, в небольшой округлой каверне. Хилый, бледный свет падал откуда-то сверху, вяло рассеивая темноту каверны. На ровном полу у самой стены она увидела аккуратно сложенные невысокие кучки мелких камней. Их было много. И каждую из них венчал сделанный из двух веточек крестик.

Вид крестиков на холмиках из мелких камешков почему-то напомнил Элль об оглушающем гуле и тяжелых шлепках по спине и окончательно привел ее в себя. Все шесть чувств вернулись к ней разом, словно кто-то в голове отдернул шторку тумана, застилающую мозг. Она разом почувствовала дуновение сквозняка, слабый запах тления, вспыхнувшую в ней ненависть к Маню и силу сопротивляться ему, если он вздумает снова…

Надо было возвращаться домой, к свету солнца, к Джереми. Опираясь о стену, Элль, кряхтя и постанывая, поднялась на ноги. Сначала надо привести себя в более — менее нормальный вид.

Маню тоже поднялся на ноги. Элль прижалась к каменной стенке, снова ощерилась и угрожающе сжала кулак правой руки. Левой она тщетно пыталась прикрыть грудь обрывками рубашки. Маню отступил он нее. Он опять походил на побитого пса, наказанного хозяином, только что не скулил жалобно. Если он пытался вызвать у нее сочувствие и расположение к себе, то совершенно напрасно.

Каверна была тупиком, которым оканчивалась пещера. А гул, который не прекращался ни на секунду, она наконец узнала — это был гул водопада. Значит, пещера находится рядом с водопадом, очень близко к нему. И хорошо — у нее не возникнет проблем с возвращением в деревню. Сколько времени уже прошло? Судя по свету, проникающему в каверну, день еще не кончился. Трещину, сквозь которую в пещеру сочился свет. Элль не видела: над нею нависал скальный карниз, который мешал обзору.

Собравшись с духом, она оттолкнулась от стены. Вопреки своим опасениям, она не рухнула тут же как подкошенная, а вполне уверенно стояла на ногах. Маню сорвался с места и убежал в ход, ведущий наружу. Буквально через пару шагов он исчез из виду — ход делал резкий поворот вправо. Она последовала за ним.

Сразу же за поворотом хода она увидела светлый треугольник выхода из пещеры. Близко. Гул водопада стал очень громок. Но не это насторожило Элль. В светлом неправильном треугольнике выхода с обрубленными углами она не заметила ни зелени, ни чего-нибудь еще, прямо указывающего, что это именно выход на поверхность. Выход застилала непонятная белесая пелена.

Естественный тоннель в скале был невысок, и ей приходилось сильно наклоняться, чтобы не стукнуться макушкой о потолок. Она видела сидящего у выхода Маню и кусала губы в бессильной ярости, потому что краткий переход по тоннелю показал ее слабость: ноги дрожали и подгибались. Оставалось только надеяться, что он окончательно выбросил из головы желание «поиграть» с нею. Пока он ее не тронул: ее ремень на джинсах не был расстегнут, зиппер тоже — в противном случае он вряд ли потрудился бы застегивать их.

Чем ближе она приближалась к концу хода, тем больше ее охватывал ужас. Белесая пелена, застилавшая выход, оказалась стремительно падающим водяным потоком. Она теперь видела, что Маню сидит на каменном полу, свесив ноги наружу, и завороженно смотрит на бешеный поток. Это еще ничего не значит, уговаривала она себя, но страшное ошеломляющее предчувствие не отпускало ее. Рев водопада стал оглушительным: стены тоннеля отражали его, а сам тоннель выполнял роль резонатора. Стремительное падение воды вызвало у нее сильное головокружение. Силы оставили ее, она чуть не упала и потому опустилась на четвереньки. Оставшийся небольшой отрезок прошла так.

Водяные брызги залетали в пещеру, каменный пол под руками Элль стал влажным. Рот ее вмиг пересох, захотелось пить. Она подползла на четвереньках к Маню. Он не слышал, как она приближается, и не оборачивался. Треугольник выхода из пещеры был обращен вершиной к зениту, и рядом с Маню еще оставалось достаточно свободного места. Она подползла к самому краю и попыталась заглянуть вниз, но покачнулась — струя воды, летевшая в каком-то метре от нее, сделала головокружение просто невыносимым. Тогда она легла на живот и подтянула плечи так, чтобы голова свешивалась за каменную кромку.

Отвесная мокрая стена из камня и бешеное кипение пены далеко внизу — вот что она увидела. Водопад щедро бросался целыми пригоршнями воды ей в лицо. Она слизывала холодную воду, текущую ей в рот, цепенея от увиденного: без посторонней помощи отсюда не выбраться.

Она лежала довольно долго, пока головокружение не прошло. Потом встала и, держась за скалу, снова ждала, когда перестанет плыть перед глазами. И лишь когда поняла, что держится на ногах уверенно, решила для начала вымыться, чтобы привести в порядок себя и свои мысли.

С той стороны входа, где сидел Маню, по скале бежала струя воды, до которой можно было без труда дотянуться. Элль дотронулась до его плеча. Маню повернулся к ней, оторвавшись от созерцания падающего потока. Она жестом попросила его уйти, и он послушался, но отошел недалеко и сел на каменный пол тоннеля. Ей было все равно. Она расстегнула пояс, сбросила разорванную рубашку. Черпая ладонями холодную воду, Элль тщательно вымыла тело и лицо. Холода она не ощущала, гораздо больше ее раздражал пристальный взгляд Маню, который она чувствовала всей спиной. Но все обошлось благополучно, без посягательств с его стороны. Бездействие Маню и холодная вода вернули ей минимум спокойствия.

Элль натянула мокрую ру6ашку. Полы рубахи она затянула на узел спереди, пытаясь хоть как- то закрыть грудь. Увы, все, что ей удалось сделать — изобразить нечто вроде декольте с минойских фресок — соски ее грудей вызывающе торчали наружу. Она бросила возиться с рубашкой и оставила все как есть.

Маню с радостной улыбкой терпеливо дожидался окончания ее туалета.

Элль четыре раза прошла по тоннелю — от каверны к водопаду и назад; ощупывала стены в поисках ответвления хода, который вел бы из пещеры. Уже на второй раз она убедилась в бессмысленности собственных поисков, но в отчаянии убедила себя, что исследовала стену невнимательно, и, лишь пройдя ход еще дважды, смирилась с очевидным.

Щель в скале в стене каверны была не шире ее ладони и располагалась в боковой стене на высоте около двух метров. Проползти сквозь нее могла змея или крыса, но никак не человек. Уцепившись за край щели, Элль подтянулась на руках и заглянула в нее. Ничего. Скала в этом месте достигала толщины метра, и Элль увидела с другой стороны всего лишь светлый излом, ослепительно белый на фоне черноты камня. Щель могла выходить куда угодно, а скорее всего, была просто трещиной в какой-нибудь из скал, окруживших Козье ущелье, и находилась рядом с водопадом.

Вывод напрашивался один-единственный: пещера была именно в той скале, с которой падала вода, а вход в нее располагался под потоком, и поэтому он не был виден со стороны. Эта пещера была известна Маню, а вот знал ли о ней кто-нибудь еще — это вопрос. Пока она была без сознания, слабоумный Эммануэль затащил ее в пещеру. Как ему это удалось сделать, Элль понятия не умела, но сам факт, что его предприятие увенчалось успехом, говорил о многом. Например, о его физической силе: Элль отнюдь не была миниатюрной — при росте метр семьдесят и весе в границах шестидесяти килограммов и без сознания она представляла немалый груз.

Однако она пришла в себя на полу каверны, а у Маню даже веревки при себе не было. Скала под потоком воды, конечно, не была гладкой, как стеклянная поверхность, и даже имела небольшой уклон от вертикали и неровную поверхность, но все ее неровности не столь великие, чтобы закрыть от обзора сверху место столкновения водяного потока с твердой поверхностью там внизу. Именно из-за этого она и решила, что должен быть еще один ход в пещеру, но поиск дал отрицательный результат. Следовательно, Маню совершал восхождение под потоком по мокрой скале вместе с нею, тащил ее на себе, как безвольную куклу. Те холодные шлепки по спине были ударами водяной струи, а вспышка… надо думать, удар о скалу головой, когда он ее затаскивал. Ужас ситуации, в которой она оказалась, был в том, что спуститься сама она не могла — она бы неминуемо упала и разбилась о те валуны на дне озерка, о которые бился водопад…

Маню ходил за нею как привязанный, пока Элль исследовала ход и каверну. Она удивлялась собственному хладнокровию: может быть, она была чересчур оглушена навалившимися на нее открытиями и болью, чтобы забиться в истерике, может быть, она просто слишком плохо знала себя, да и в столь экстремальной ситуации до сих пор ей бывать не приходилось.

Она чувствовала на своем лице, казалось бы, совершенно неуместную улыбку, напомнившую ей улыбку бронзового Будды, маленькой статуэтки, которая стояла в комнате для матушкиных медитаций. Элль с завидным, как ей казалось, самообладанием взвешивала в уме имеющиеся у нее возможности: положительные — у нее нет переломов, ей не требуется срочная медицинская помощь; отрицательные… к отрицательным пока относилось все остальное.

Но это не беда. Маню, дышавший ей в спину не вызывал у нее больше никаких будоражащих эмоций — ни боязни, ни ненависти… В конечном итоге все упиралось него — от начала и до конца. Он ее сюда затащил, он в отсюда и уведет. Главным аргументом в пользу ее уверенности была каверна, вернее, не она сама, а маленькое кладбище, устроенное в ней. Обычное кладбище для умерших своих питомцев или случайно подобранных мелких зверушек и птиц, которое устраивают все дети. Она сама занималась самодеятельными похоронами на таком же самодеятельном кладбище, когда ей было десять лет. Единственным отличием кладбища Маню от сотен других таких же было место, которое он для него избрал. Место было необычным, но надо признаться, что Маню тоже нельзя было назвать ординарным ребенком.

Она вернулась в каверну и села у стены, чтобы обдумать дальнейшие действия и дать отдохнуть разбитым болью мышцам. Маню пришел вместе с нею и стал восстанавливать могилку, которую она разрушила, защищая себя, когда схватила пригоршню камней. Он подобрал рассыпанные камешки все до одного, а затем принялся возвращать холмику первоначальный аккуратный вид. Элль наблюдала за ним и, откровенно говоря, мало что понимала: неистовый и неудержимый Маню вел себя как кроткая овечка.

Словно ничего и не произошло там внизу у водопада: не было желания овладеть ею, не было борьбы, не было ничего… Она смотрела, как он трудится, складывая камешки, меняя их местами, хмурит белесые брови, что-то шепчет, разговаривая сам с собой. Наконец камешков не осталось, и Маню, пошарив у стены, подобрал с пола валявшийся крестик из веточек и осторожно воткнул его между камешков. Крестик покосился, и он заботливо поправил перекладины, перевязанные тонкой ниткой.

Почему сейчас он ведет себя с ней мирно? Позабыл о своем желании «поиграть» с ней? Элль в это верилось с трудом: в данный момент она была гораздо доступнее, измотанная и разбитая. По Маню не скажешь, что он понес видимый урон во время борьбы с ней. Может быть, ее нынешнее состояние оказывает на него такое действие? Наверное, она вся в синяках, лицо покрыто ссадинами… Элль осторожно пощупала затылок, на котором налилась основательная шишка, и наткнулась на колтун слипшихся волос. Может быть…

Элль, поморщившись, потерла рукой болевшее горло. Время от времени ей приходилось сглатывать слюну, и каждый глоток вызывал в горле острое чувство рези. Однако боль в горле направила ее мысли в другое русло. Зачем он ее сюда притащил? Она попыталась восстановить ход событий, одновременно предполагая возможную мотивировку действий Маню. Он стал душить ее после того, как она ударила его, причинив сильную боль. Вероятно, он счел ее, потерявшую; сознание, мертвой и решил захоронить в пещере рядом с остальными своими (нет, кто лежал под холмиками из камешков, Элль не знала). Недаром же он заливался над ней слезами. Оплакивал. А когда она очнулась, чуть в пляс не пустился… Маню — хороший! Принес ей книгу и бесполезные пуговицы, которые сам же и выдрал.

Ей следовало предпринять какие-то шаги для собственного освобождения, но какие, она себе не представляла. Требовать, чтобы Маню помог ей покинуть пещеру и вернуться в деревню? На какой ответ она может нарваться? Неизвестно. От Маню можно ждать чего угодно — кто мог подумать, что прогулка, предложенная ему, окончится таким вот образом! Что делать? Сидеть и ждать, как разрешится ситуация? А разрешится ли она в ее пользу? Что собирается делать Маню? Спросить его? Опять же, как он поведет себя в ответ… Её самообладание потихоньку рассыпалось в прах, снова уступая место отчаянию.

Маню, закончив возиться с могилой, подобрался к Элль и сел напротив, сложив босые ноги по-турецки. Элль настолько ушла в собственные мысли, что заметила его только тогда, когда он прикоснулся к ее колену. Она инстинктивно поджала ноги и отстранилась, что стало причиной его огорчения.

— Элль, — жалобно протянул Маню. — Не се…дись. Не делаю п…охо. Нет.

Его жалобный тон шевельнул в ней уже уснувшую надежду на то, что негаданное приключение может окончиться благополучно.

— Маню… — сказала она. Точнее, просипела. — Я хочу домой. Отведи меня домой.

— Нет, — ответил Маню. — Ты уедешь.

Исповедь, услышанная Элль, могла бы заставить прослезиться даже камень. Разговор получился трудным и тяжелым и тянулся долго. Все смешалось воедино: и косноязычие Маню и то, что Элль с превеликим трудом выталкивала слова из себя. Гул водопада мешал: она не могла говорить громко, и ей приходилось повторяться, и не один раз, прежде чем Маню понимал, что она ему говорила. Он так и не смог ей объяснить, зачем, собственно, втащил ее сюда. Начинал рыдать и повторял, что сделал ей «плохо». Это «плохо» было его краеугольным камнем, дальше которого ему сдвинуться не удавалось. А вот почему он не хочет ее отпускать, Элль удалось выяснить. Она уедет, как уехала Римма… Кто такая Римма и почему она уехала, Элль не дозналась, но Маню беспрестанно повторял это имя и, кажется, благоговел, произнося его. Пресловутая Римма, кто бы она ни была, «играла» с Маню, а потом уехала, и он сильно горевал. Он ждал ее, но она не вернулась. А теперь есть Элль, и теперь она будет «играть» с ним — Маню это знает. Нет, сейчас «играть» нельзя, потому что Элль сердится, — он ей сделал плохо. Нельзя играть, когда кто-то сердится…

Она перестанет сердиться, и они будут «играть». Она не уедет, потому что Маню ее не отпустит. Они спрячутся от Бога и будут «играть»… А вот этот, другой, пусть уезжает. А Маню не хочет, чтобы Элль уезжала. Он будет сильно горевать, гораздо сильнее, чем горевал по Римме… А другой пусть уезжает…

Элль с немалым трудом сообразила, что под «другим» подразумевается Джереми. Она с облегчением вздохнула, услышав от Маню, что «играть» он с ней не будет, пока «она сердится». У нее есть отсрочка, и она может оттягивать время «игры» если не до бесконечности, то все равно долго. Маню не умел притворяться: его страх потерять Элль, как он потерял Римму, был искренним и не менее отчаянным, чем страх Элль, который только недавно пронизывал ее каждую клеточку. Его горе из-за того, что он сделал ей «плохо», было велико. Маню его не прятал и буквально вымаливал у Элль прощение. Логика его была простой и железной, как логика любого ребенка, для которого понятия причин и следствий уже существуют, но без полутонов, присущих взрослым. Он затащил ее в пещеру, испугавшись содеянного и думая, что она мертва, а когда она очнулась, мигом позабыл об этом — ведь она жива, и значит, ничего ужасающего не произошло. У него хватило ума догадаться, что она не сможет уйти из пещеры самостоятельно, и хватило ума использовать сложившуюся ситуацию в свою пользу. Он ищет примирения и уверен, что она, перестав «сердиться», с удовольствие примет плен и будет вместе с ним ждать, пока тот, «другой», то есть Джереми, не уедет.

Элль очень хотелось проснуться — действительность слишком напоминала дурное сновидение: полутемная пещера у водопада и слабоумный сексуальный маньяк с полными слез глазами, стоящий перед нею на коленях… Хотелось плакать и смеяться одновременно. Он же ее чуть не убил… Она непроизвольно снова дотронулась до шеи.

Сколько ей оставалось до границы, за которой пути назад уже не существует? Видать, не очень много…

Элль вздрогнула от неожиданности, когда заиграла губная гармоника. Звук инструмента был сильным и легко перекрывал гул водопада, и так ослабленный в каверне. Маню, желая привести Элль в хорошее настроение, играл для нее. У Элль перехватило дыхание, и первым порывом ее было выхватить гармонику из рук Маню и забросить ее в дальний конец пещеры, но она сумела удержать себя в руках буквально в последний момент. Маню сидел с блаженно закрытыми глазами, поэтому не видел ее протянутой руки. У его скрещенных ног валялся какой-то предмет. Чтобы отвлечься, Элль подобрала его. Предмет оказался герметичным пластиковым футляром. Сам ли Маню догадался приспособить его для губной гармошки или ему кто-то подсказал? В общем-то какая разница? Она положила футляр. Пусть играет, а ей надо подумать.

Элль не знала, что помогло ей успокоиться окончательно — собственные размышления или звуки губной гармоники, поначалу выведшие ее из себя. Основой ее страха перед Маню были сила и его неадекватное поведение: долго сопротивляться ему она не сможет. Но Маню ясно дал ей понять, что не собирается причинить ей вред. Конечно, до поры до времени… Эта Римма, о которой он постоянно твердит, некогда вздумавшая поразвлечься с Маню, не предполагала, какой след оставит в душе бедняги. Кто она такая? Ладно, не суть важно. Каждый развлекается как хочет, — сказал черт, задрал хвост и сел в крапиву. Эту поговорку любит повторять Адель — может быть, она и придумала ее сама. Важно то, что Маню не удастся ее прятать долго. День-два — не больше. Если бы она знала, который час… Но, к сожалению, она оставила часы в комнате, не предполагая, что ее прогулка обернется непредсказуемым пленением в пещерке за водопадом. Вернулись ли Джереми с Ле Буком?

Элль не сомневалась, что после рыбалки художник задержится в селении. Возможно, чтобы тут отведать улов, отдав рыбу Мари на готовку. Они хватятся, самое позднее, когда стемнеет. И начнут искать. А ее главная задача — помочь им в поисках. Это нетрудно. Детям удается иной раз перехитрить взрослых, но только взрослый способен с умыслом обманывать ребенка, Маню так или иначе обратит на себя внимание, а ее цель — сделать так, чтобы это случилось поскорее. Она проголодалась, ее одежда разорвана; Маню принесет еду и новую рубашку. И брюки. Она ему подробно объяснит, где они лежат… И пусть только попробует не принести. Тогда она будет «сердиться». Глупый бедный Маню успел познакомиться с женским коварством, но так ничего и не понял в нем. Элль вдруг почувствовала, что ее злость на него растворилась бесследно. Когда ее освободят из пещеры, она постарается сделать все, чтобы Маню не досталось на орехи. Но уехать им с Джереми, конечно, придется. Да, можно еще рискнуть и потребовать отнести рубашку Мари, чтобы она зашила. Нет, может и не сработать. Заставить его провести ночь в пещере, а отправить за едой и одеждой поутру, когда переполох по поводу исчезновения будет в полном разгаре? Возможно, он собирается провести ночь здесь, а возможно, и дома. Но ей все-таки не хотелось бы оставаться с ним вдвоем в пещере на ночь. Ага… Вот оно… У нее должны начаться месячные, и пусть Маню принесет ей гигиенические прокладки. Интересно, как он будет их доставать? А она будет настаивать, чтобы он сделал это. И непременно из аптеки. Тут любой догадается, кроме Маню. Влюбленного Маню. Маню, жаждущего обладать женщиной.

План созрел, и следовало приступить к его выполнению. Маню сидел и продолжал играть. Она прервала игру, легонько толкнув его. Маню оторвался от гармошки, открыл глаза и посмотрел на нее, открыв рот.

— Маню, ты хорошо играешь, — просипела Элль. — Спасибо тебе. — И похлопала его по руке.

Маню обрадованно глазел на свою руку.

— Маню, я хочу кушать, — продолжала Элль, притянув его голову к своей. Он мог и не расслышать ее сипенье. Маню замер под ее прикосновением. — Принеси мне поесть. Принесешь?

Маню согласно затряс головой. Да, он принесет. Он поднял футляр и вложил в него губную гармонику, а затем засунул его в карман штанов. Он уже поднимался, готовый отправиться за едой. Элль остановила его, потянув за штанину.

— Принеси мне еще другую рубашку и брюки. — Она показала ему на лохмотья рубашки. — Они висят на стуле в комнате, где я живу. Понимаешь?

Маню нахмурился. Элль не ведала причин его задумчивости, но подстраховаться на всякий случай ей показалось не лишним.

— Принеси, а то я буду сердиться, — сказала она. — Принесешь, тогда я перестану сердиться. Вот так. — Она взяла голову Маню в ладони и поцеловала его в лоб. — Принесешь — тогда поцелую в губы.

Она правильно предугадала ответную реакцию Маню — он сразу полез к ней обниматься. Она оттолкнула его и показала, что пока еще «сердится». Но цель была достигнута: Маню принесет ей рубашку и брюки. Элль еще раз повторила, где он их должен взять, надеясь, что обеспокоенный Джереми сразу обнаружит пропажу. И догадается, кто мог унести одежду. Теперь ей оставалось дать Маню третье, последнее, задание.

Она насколько смогла объяснила Маню, что такое прокладки и зачем они ей нужны. Узнав, что она вскоре Должна начать истекать кровью, он чуть не впал в истерику, вдруг решив, что кровь — следствие того, что он сделал ей плохо. Она еле успокоила его, прочитав чуть ли не целую лекцию на медицинскую тему. Понял ли он хоть что-нибудь из ее слов, она не знала, но нужного результата добилась: Маню, утешенный тем, что он не виновен, был согласен на все и сразу же подставил ей лоб для поцелуя.

Он бы отнес фармацевту и записку от нее, если бы у нее было чем писать. Предложить Маню отнести на починку лохмотья рубашки она все-таки не решилась: при всем своем простодушии он мог заподозрить неладное. Мать есть мать, и если он таит от нее свои проказы, как делают все дети, то, без сомнения, поймет, что Элль хочет его надуть. Много времени она потратила на преодоление непредвиденного препятствия: словосочетание «женские прокладки» Маню запомнил сразу же, но произносил его так, что сам черт бы не разобрал, что он хочет сказать. Она заставила Маню повторять эти слова до тех пор, пока не удовлетворилась результатом: с грехом пополам, но его можно было понять. Она представила, как полезут на лоб глаза добряка фармацевта, когда Маню заявится к нему в аптеку с такой просьбой. Она уверила Маню, что Луи даст ему требуемое и без денег, просто так, потому что он тоже знает, что у всех женщин время от времени идет кровь, и тогда они идут к Луи, и он им всем дает прокладки… Маню ей поверил. Ему уже не терпелось убежать и приняться за выполнение ее поручений. Элль еще дважды ему повторила, что ей нужно принести, не просто нужно — необходимо. Она не надеялась, что он все запомнит досконально — хотя как знать! — но надеялась, что; его сборы не пройдут незамеченными, что, в принципе, и требовалось. Наконец она отпустила его, и Маню скрылся в тоннеле. Элль улыбнулась. Теперь ей оставалось только ждать.

И тут она заметила, что в пещере стало гораздо темнее, чем раньше. Щель в скале уже на сочилась серым светом. Да ее просто не было видно! Она вскочила на ноги. Наверное, уже наступили сумерки. А сможет ли Маню спуститься по скале в темноте? Если он свалится…

Элль похолодела, представив, что будет, если Маню сорвется со скалы. Из пещеры кричи не кричи — из-за водопада никто ее не услышит. Ее могут искать до морковкиного заговенья, и даже если кому-нибудь из фермеров или жителей деревни известно о пещере, то, прежде чем сопоставят факты ее исчезновения и существования этой пещеры, может пройти много времени… А она даже не удосужилась расспросить Маню… Нет, надо остановить его и оставить в пещере до утра. С его притязаниями она как-нибудь справится. Все эти мысли вихрем проносились у нее в голове, и она уже бежала следом за Маню, надеясь, что успеет. Кричать она не пыталась. Она споткнулась о выбоину в каменном полу тоннеля и упала, больно ударившись подбородком. Поднялась и побежала вновь.

Треугольное отверстие входа было светлее, чем окружавший его камень. И никаких следов Маню. По мере приближения к отверстию Элль замедляла шаг: Маню она не догнала, а свалиться самой ничего не стоит. Она, как и в первый раз, легла на живот, чтобы подползти к самому краю.

Она тщетно пыталась разглядеть Маню, спускающегося по скале. Но было уже настолько темно, что она не видела дальше собственной протянутой руки.

Элль долго лежала и смотрела в темноту, не обращая внимания на холодный дождь, которым орошал ее водопад. Она ждала отчаянного крика, означавшего, что ее надежда на освобождение стала призрачной, как мираж в пустыне. Она лежала там гораздо дольше, чем Маню потребовалось бы для спуска, но так и не услышала вопля или чего-нибудь похожего на истошный крик. Водопад шумел ровно и мощно, и это был единственный звук, который она слышала.

Наконец, когда лежать было уже бессмысленно, она встала и побрела в каверну, убеждая себя, что Маню благополучно спустился.

Иначе и быть не могло. Он конечно же, благополучно спустился: он может лазать по этой скале даже с закрытыми глазами…