Бумажная клетка

Глава 18 Одного желания говорить правду мало, надо еще найти того, кто захочет тебя выслушать

Штыкин не стал вызывать Галину Матвеевну в прокуратуру, а решил поговорить с домработницей в привычной для нее обстановке. Пуля представила сияющую от тайного злорадства физиономию Галины Матвеевны, когда следователь попросит ее рассказать всю правду. Конечно, она постарается воспользоваться моментом, чтобы вывести на чистую воду развратницу и интриганку, окрутившую ее хозяина. Вот тогда-то у Пульхерии и начнутся настоящие неприятности.

– Может, мне ей позвонить и предупредить, что вы скоро приедете? – спросила она у Штыкина.

– Не стоит. Элемент неожиданности поможет добиться желаемого результата за более короткое время.

– И чего же вы собираетесь добиться, если не секрет? – поинтересовалась Пульхерия.

– Истины, моя дорогая, и ничего более. Кстати, если хотите, можете поехать со мной. Разговор обещает быть интересным.

Возле прокуратуры их ждала старая черная «Волга» с мигалкой на крыше. Всю дорогу Штыкин молчал, сосредоточенно думая о чем-то своем. Пульхерию это устраивало. После общения с Никитой она чувствовала себя опустошенной и мечтала только об одном – чтобы Германа не было дома. Судьба сжалилась над ней: дверь им открыла Галина Матвеевна. Катя в детской играла с куклами. Пуля усадила девочку перед телевизором и разрешила смотреть все, что она захочет. Домработница недовольно поморщилась, но говорить ничего не стала, предложила только пройти в гостиную. С притворно учтивым выражением лица она присела на краешек кресла и разгладила на коленях передник с множеством рюшек.

– Уважаемая, Галина Матвеевна, – начал Штыкин, – в связи с убийством Виктории Хромовой мы арестовали Назарова Никиту Антоновича. Пульхерия Афанасьевна утверждает, что она и Александр Николаевич Гранидин уговорили вас не говорить правду о том, с кем она была в ночь убийства Хромовой.

Галина Матвеевна грозно нахмурила выщипанные брови, химические кудряшки на ее голове возмущенно заколыхались, а бесцветные глазки от гнева еще больше обесцветились.

– Я что, по-вашему, врушка, что ли? – ощетинилась она.

– Врушка-старушка, – хихикнула Пульхерия, но тут же осеклась под свирепым взглядом домработницы.

Несколько секунд она смотрела на Пульхерию с ненавистью, словно хотела выжечь место, где та сидела. Штыкин с интересом наблюдал за ней. Она, поймав его взгляд, в мгновение ока переменилась и расплылась в самой любезной улыбке, затем надула губы, точно обиженный ребенок, собирающийся заплакать. Лицо Штыкина было по-прежнему непроницаемо. Он просто молча ожидал выплеска эмоций, но его не последовало, и вскоре Галина Матвеевна, справившись с одолевшими ее чувствами, внимала каждому его слову, всем своим видом показывая, что готова ответить на любой вопрос.

– Пульхерия Афанасьевна утверждает, что Григория Гранидина в ту ночь здесь не было, вместо него она провела ее с Никитой Антоновичем Назаровым. Она утверждает также, что вы застали их в самый неподходящий момент, а именно целующимися. Вам нечего бояться, Галина Матвеевна, скажите только, что здесь произошло на самом деле.

Домработница покраснела и стала нервно теребить оборки на фартуке, усиленно изображая, что очень нервничает и пытается взять себя в руки. Промокнув фартуком сухие глаза, она скорчила виновато-растерянную физиономию и сказала:

– Я вас не понимаю. Не знаю, что имеет в виду Пульхерия Афанасьевна, только в ту ночь здесь был Гришенька. Я накормила их ужином, потом они смотрели телевизор и играли в карты. А с Гришенькой их целующимися я не заставала… Грех-то какой, она ему в матери годится… К тому же Пульхерия Афанасьевна – женщина предпенсионного возраста, на нее наш Гришенька не позарится…

Пульхерия дар речи потеряла от таких слов. Особенно ее взбесило словосочетание «предпенсионного возраста». Уперев руки в бока, она презрительно усмехнулась, но на провокацию не поддалась и спокойно сказала:

– Она лжет. Ей Александр Николаевич две тысячи евро заплатил за вранье. Я сама передавала конверт.

– Это правда? – спросил Штыкин.

– Простите, Игорь Петрович, у Пульхерии Афанасьевны временное помрачение рассудка. Она очевидно с тем мужчиной в другой день встречалась, когда меня дома не было. Я за ней не слежу, мне не за это деньги платят. Может, она каждый день с разными мужчинами встречается, поэтому всех не помнит. Что касается денег, то здесь мне платят хорошую зарплату. Это не преступление получать деньги в конверте.

Пуля была в ярости:

– Гнусная ложь. Эта врушка-старушка так говорит, потому что Гранидин разрешил ей привезти сына в Москву, чтобы здесь положить в больницу. Понятно – теперь она правды не скажет, иначе он от своего обещания откажется.

По лицу Галины Матвеевны пошли красные пятна, она продолжала испуганно смотреть на следователя непонимающим взглядом. И делала это весьма убедительно. Штыкин был невозмутим, только, слегка щурясь, переводил глаза с Пульхерии на домработницу и обратно.

– Я работаю у Александра Николаевича уже давно. Сначала у него в доме, потом он мне поручил за Германом Александровичем присматривать. Разумеется, он хочет помочь моему Ленечке. Он добрый и заботливый, относится ко мне, как к члену семьи. И Гришенька, и Герман Александрович – все ко мне хорошо относятся, кроме вас, Пульхерия Афанасьевна. Вы меня с первого дня невзлюбили. Сказать про меня такую гадость… Будто я за деньги… Да как у вас язык повернулся? Это все оттого, Игорь Петрович, что она меня к Герману Александровичу ревнует. Думает, я его у нее отбить хочу.

От этих слов у Пульхерии закружилась голова, ей пришлось крепко вцепиться в спинку кресла, чтобы не упасть. У Галины Матвеевны вид уже не был испуганным, а глаза горели праведным гневом. Она потрясла крепко сжатыми кулаками перед физиономией противницы, пытающейся разрушить ее уютный мирок, который с таким трудом много лет обустраивала. Весь ее вид говорил о том, что она готова стоять насмерть.

– Интеллигентная женщина, а ведете себя некрасиво. Я вам всегда старалась угодить, самые лучшие куски на тарелку накладывала, но теперь…

Она не успела сказать, что собирается сделать с Пульхерией, но и без слов было ясно, что ничего хорошего ее противницу не ожидает. Лучшие куски она съест сама, Пуле достанутся яд или толченое стекло. И это будет еще легким наказанием за ее проступок.

– С вами все ясно, Галина Матвеевна. Вы твердо уверены, что в словах Пульхерии Афанасьевны нет ни слова правды? – спросил ее Штыкин.

– Ни слова, ни полслова, ни единой буковки, клянусь мамой, – ударила она себя кулаком в грудь.

– Хорошо, я вас понял. Вы пока идите. Сейчас я оформлю протокол, а вы его потом подпишите.

Домработница с гордым видом удалилась. Штыкин уселся на диван и на журнальном столике, неудобно согнувшись, стал заполнять бланк допроса.

– Неужели вы ей поверили, Игорь Петрович? – растерянно спросила Пульхерия.

– Дело не в том, поверил я или нет, – не отрываясь от протокола, безучастно ответил следователь, – важно, что ваши показания она не подтвердила. У вас есть еще свидетели?

– А Никита? Он же согласился с моими словами.

– Согласился, но как-то не очень убедительно. Если вы помните, в самом начале он все отрицал. Все это выглядит более чем подозрительно.

Пульхерии казалось, что она сходит с ума.

– Скажите, Герман Александрович обо всем этом знает? – Штыкин оторвал взгляд от протокола и посмотрел ей в глаза.

– Нет, – покачала она головой.

– Тогда найдите еще одного свидетеля. – Он спокойно наблюдал за ней, но ничего, кроме легкого любопытства, на его лице не отражалось. – У вас в доме, я заметил, есть консьерж. Быть может, он что-то видел?

Она задумалась, припоминая, как открывала Никите дверь.

– Нет, Никита тогда сказал, что консьержа на месте не было. – И тут ее осенило: – Паша Медведев, компаньон Германа, все знает. Он помог мне, купил Никите билет на свое имя и договорился с проводницей.

– Попробуйте пригласить его сюда. Я мог бы вызвать его в прокуратуру, но в неформальной обстановке… – …легче достичь желаемого результата, – с усмешкой закончила за него фразу Пульхерия.

Штыкин хмыкнул и вновь занялся составлением протокола.

Она решила позвонить Паше на мобильный и молила Бога, чтобы Германа не оказалось рядом с ним.

– Пронто, – ответил он по-итальянски в обычной своей шутливой манере.

– Паша, ты мог бы ко мне сейчас подъехать?

– Что-то случилось? – забеспокоился он.

– Нет, нет, нужна твоя помощь. Только… – запнулась она.

Паша сразу ее понял.

– Герман уехал на таможню. Там у нас груз застрял, и он освободится только к вечеру.

Пульхерия с облегчением вздохнула:

– Тогда поторопись.

Сияющий Паша появился через пятнадцать минут. Его жизнерадостная физиономия, преувеличенная радость, с которой он приветствовал следователя, резко контрастировали с настроением Пульхерии. Ей вновь приходилось бороться, только на этот раз не за то, чтобы спасти свою жизнь, а за то, чтобы окончательно ее погубить.

– Паша, это Игорь Петрович Штыкин. Он расследует убийство Вики. Никита Назаров у них… – взволнованно начала Пульхерия.

– Позвольте мне, – перебил ее следователь. – Павел…

– Леонидович, – подсказал Паша и одарил следователя ничего не значащей голливудской улыбкой. – Можно просто Паша.

– Присаживайтесь, Павел Леонидович, – Штыкин был до приторности любезен.

– Спасибо, – вежливо ответил Паша и невежливо водрузил ноги на журнальный столик, но, взглянув на Пульхерию, увидев ее расстроенное лицо, быстро поставил их на пол и тут же виновато пробормотал: – Прошу прощения.

Штыкин, сделав вид, что его это не касается, продолжил:

– В этом деле появились новые обстоятельства. Пульхерия Афанасьевна утверждает, что позвонила вам на следующий день после убийства. Я хочу, чтобы вы мне рассказали об этом.

Паша удивленно взглянул на Пулю.

– Расскажи ему все, ничего не утаивая, – сказала она.

– Все? – Он опять обратил недоумевающий взгляд на Штыкина. – Мы много о чем говорили. Всего и не упомнишь. Нельзя ли поконкретнее?

– Насколько я знаю, днем она приехала к вам в салон.

– Пульхерия работает у нас главным бухгалтером. Вообще-то она должна присутствовать в салоне пять дней в неделю.

– Разве она не рассказывала вам о встрече с Никитой Назаровым?

– Побойтесь Бога, Пульхерия – серьезная женщина. На такое безрассудство она не способна.

Паша уже не улыбался, он говорил серьезно, с твердой уверенностью в своих словах. Пуля в ужасе уставилась на его спокойное, безмятежное лицо.

– О чем ты говоришь? Я прошу тебя только об одном: скажи правду! Ты хочешь, чтобы пострадал невинный человек?

– Я всегда говорю, что готов оказать любую посильную помощь, но выше головы прыгнуть не могу.

Медведев смотрел на Пульхерию ласково-снисходительно, как на тяжелобольную.

– Так вы понятия не имеете, о чем говорит Пульхерия Афанасьевна? – спросил Штыкин.

– Мне много чего рассказывают. Всего и не упомнишь. К тому же я легкомысленный. У меня в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Если Пульхерия говорит, что Никита этого не делал, может, так оно и есть? На то вы и следователь, чтобы во всем разобраться.

– Погоди, – остановила его она, – мы же купили на твое имя билет до Самары. Это легко проверить. Можно найти проводницу, которую ты уговорил пустить в поезд Никиту вместо себя. Помнишь, ты ей на перроне денег дал.

– Так как наш разговор происходит в присутствии следователя прокуратуры, отвечаю по пунктам. Первое, не скрою, в тот день на мое имя действительно был куплен билет до Самары. Но я часто бываю в командировках и не только в Самаре, но и в Астрахани, Нижнем Новгороде, Питере и других городах нашей большой страны. Второе, я припоминаю, что из-за более неотложных дел моя командировка сорвалась. Мне позвонили, и я в спешном порядке покинул вокзал. Третье, я беседовал с проводницей, только вот о чем, не помню, и было бы смешно предположить, что она расскажет следователю сказочку о том, что по этому билету поехал кто-то другой и ей за это заплатили.

– Паша, что ты такое говоришь? – жалобно взмолилась Пуля.

Он только виновато посмотрел на нее и отвернулся. В комнате стало тихо. Штыкин нарушил молчание первым.

– Ну что ж, Павел Леонидович, мое любопытство вы полностью удовлетворили. Больше не смею вас задерживать.

Медведев тут же поднялся с дивана. Он выглядел искренне несчастным и расстроенным. Пульхерия смотрела на него с презрением. Впервые она столкнулась со столь откровенно бесстыдным и беспринципным человеком, не считая, конечно, Галины Матвеевны.

– Черт побери, Пульхерия, мне жаль, что все так получилось. Но что я могу?

Он, не оглядываясь, вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Пульхерия заплакала. Слезы тихо катились по щекам. Она вытирала их руками и слизывала языком.

– Ну что вы так расстраиваетесь? – с участием спросил Штыкин.

– Он лжет.

– Допустим, Галина Матвеевна лгала, потому что ее подкупил Александр Николаевич, к тому же она боится потерять работу. Но зачем лгать Медведеву?

– Наверное, он спасает меня от меня самой.

– Вот видите, какие у вас замечательные друзья.

В голосе Штыкина не было ни малейшей иронии, он просто констатировал факт.

– Вы мне не верите? Да?

– Я этого не говорил. Допускаю, что вполне возможно Никита был с вами в ночь убийства, хотя вы и не можете это доказать, допускаю, что Галину Матвеевну подкупили, но что касается Назарова…

– Штыкин, – перебила его Пульхерия, – скажите, пожалуйста, зачем мне устраивать весь этот балаган? К чему приводить свидетелей, которые все отрицают? Зачем уничтожать алиби Гриши, сына могущественного человека, которому достаточно только шевельнуть бровью и я исчезну с лица земли, словно меня и не было вовсе? Зачем?!

– У меня большой опыт работы. Я давно уже ничему не удивляюсь. Помните, был такой чудовищный маньяк, о нем еще американцы сняли художественный фильм? На него повесили больше сотни убийств, ко многим из них он на самом деле причас-тен не был. К вашему сведению, до сих пор находят настоящих убийц. Психи, следственные ошибки, иногда некоторые люди сознаются в том, чего не совершали, – много причин.

– Я же не признаюсь в том, что это я ее убила, – саркастически усмехнулась Пуля. – Просто скажите, зачем мне все это нужно?

– Вы все еще его любите.

Она оторопело посмотрела на Штыкина, а потом громко расхохоталась, хотя ее смех больше походил на истерический. Отсмеявшись, она плюхнулась на диван. Ее душил гнев, но ощущение полного бессилия делало почти покорной.

– Глупость какая! – Она недоуменно пожала плечами. – Самое главное во всем этом кошмаре то, что я знаю правду и являюсь ее заложницей. Если я сейчас не смогу ее доказать, она будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Ваша проблема, Штыкин, в том, что вы очень умны, вы следуете логике, но некоторые факты от вас и от меня пока скрыты, поэтому ваша логика кривая, хотя и кажется вам непогрешимой. Тот довод, что вы только что привели, прекрасно все объясняет… ВАМ… но не мне. К сожалению, я сама построила эту пирамиду лжи, и она настолько прочная, что я сейчас не в силах ее разрушить. Но вы плохо меня знаете…

– Напротив, я вас слишком хорошо знаю, дорогая Пульхерия Афанасьевна, – испуганно прервал ее следователь, – поэтому предупреждаю: никакой самодеятельности! Если будет нужно, я посажу вас под домашний арест. Нет, лучше упрячу за решетку.

– На каком основании, если не секрет? – усмехнулась она.

– Что-нибудь придумаю…

– До чего же вы, менты, упертые! – с раздражением воскликнула Пуля. – Почему вместо того, чтобы искать настоящего преступника, вы сажаете за решетку невиновного, да еще при этом замечательную отмазку себе придумали: «Спасем ее от нее же самой, она так поступает, потому что любит»? Ничего не скажешь – благородно, и совесть чиста. Неужели история, которую я вам рассказала, так неправдоподобна? Тряхните Гришеньку. У него непременно окажется рыльце в пушку. Поставьте алиби Гришеньки против алиби Никиты. Какое из них перевесит? Хотите, Штыкин, с первого раза отгадаю ваш ответ?

– Не слишком ли многого вы, Пульхерия Афанасьевна, от меня хотите? Предлагаете, чтобы я сунул голову в пасть льву? Так мне не привыкать, вы же знаете. А вот вы в эту пасть лезть испугались. Кто мне говорил, что Григорий Гранидин невиновен? Забыли? Вам напомнить? Я не вижу у него никаких мотивов. Ну запутался маленько. Папочка ему, как водится, постарался помочь уладить дело втихую. Что здесь плохого? Да, я не хочу рисковать, я обычный человек, не Дон Кихот, с ветряными мельницами воевать не хочу. Да и где они, эти мельницы? Ау? Только имейте в виду, у меня ведь есть еще начальство, которое дружит с этим самым львом. Оно меня вызвало к себе и строго-настрого наказало поскорее закончить это дело, да без скандала. Что бы вы на моем месте делали?

– Не знаю, – вяло ответила Пуля.

Штыкин пожал плечами:

– Вы меня обвиняете в бездействии, но сами ничем не помогли. Кроме голословных утверждений, ничего от вас не слышал. Мне очень жалко вашего Назарова. Парень-то неплохой, это видно. Вы знаете, я терпелив, но эмоциями меня не возьмешь. Если у вас есть факты, приходите – выслушаю, рассмотрю ваши факты через увеличительное стекло. Мне вы можете говорить что угодно, но если попробуете устроить скандал в суде, предупреждаю, я вам тогда помочь не смогу. Найдутся ребята, которые вас быстро поставят на место. С Гранидиным шутить нельзя. Подумайте о своем сыне и очаровательном внуке. Кстати, как они? Кажется, они в Испании?

– Нормально. Там климат не такой отвратительный, как у нас. Фрукты дешевые круглый год, – пробурчала Пульхерия.

– Ну и отлично. Рад за вас.

Он впервые за весь день улыбнулся ей. Она ответила кислой улыбкой, больше похожей на гримасу.