Бумеранги. Часть 1

6

Наши дни

Вашингтон, округ Колумбия

Октябрь

20 дней до президентских выборов

Детская переливалась радужными искрами бесшумно крутившегося ночника. Звёзды и полумесяцы скользили по стенам, мягко оглаживали детское личико, а затем осторожно ступали по скомканному в ногах одеялу. Они боялись потревожить хозяйку, но сегодня та спала удивительно крепко. Джиллиан сделала шаг в комнату и остановилась, почувствовав мягкую вибрацию телефона в кармане. Тихо ступив обратно, она притворила за собой дверь и ответила на звонок.

– Да?

Номер был незнаком, но…

– Привет, мартышка.

Его голос звучал устало. Это слышалось в чуть сиплых нотах, в непроизвольно проглоченных гласных, что обычно звонко стояли за твёрдостью чеканных букв. Джил опустилась на кровать и свернулась в комок, как никогда остро чувствуя холод шелковистого покрывала. Матрас осторожно скрипнул, а затем снова стало тихо. И в этой беззвучной темноте неожиданно раздался слишком громкий, совершенно неконтролируемый всхлип.

– Бен…

– Привет, мартышка…

Наверное, во всей вселенной не нашлось бы более нелепого, но при том самого подходящего для Джил прозвища. Сказанное тихо или ласково, раздражённо или со смехом, оно неизменно заставляло сердце сжиматься именно там, где начинались первые стежки, что сшили вместе их жизни. Неважно, сколько рвалось полотно по бокам от аккуратной линии шва, умелые руки Бена без устали латали эту тонкую ткань. Даже сейчас.

– Бен… – Определённо, ей не следовало плакать. Уж точно не в динамик личного телефона, который прослушивала целая бригада секретных и не очень агентов.

– Древнеримские трагедии? – послышался мягкий смешок, и Джил негромко фыркнула.

– Что-то вроде, – пробормотала она, а потом перекатилась на спину и почувствовала, как расслабляются сведённые напряжением мышцы. – Осталось упасть на колени перед чьим-нибудь бюстом из главного холла и возложить колосья пшеницы к его постаменту.

– Дурная идея, – хмыкнул Бен, и послышался шорох задетого тканью микрофона. – Почему ты их так и не убрала?

– Пусть стоят. Наличие или отсутствие кусков мрамора никак не влияет на моё настроение или настроение общественности.

– Ты смотрела.

Он не спрашивал. Разумеется, Бен прекрасно знал, что она смотрела. Джиллиан не пропускала ни одного выступления с его участием. Лично или подобно сегодняшнему вечеру, но она присутствовала всегда. Как можно иначе? В ней было слишком много привычки работать и слишком много любви к собственному мужу.

– Я не ожидала… а ты молодец. – Джил прикрыла глаза и сжала холодными пальцами переносицу. – Сандерс не имел никакого права обнародовать информацию. Он повёл себя незаконно и неэтично. Откуда вообще узнал? Мы не бываем с Эми на публике, не ходим по театрам или музеям, где её поведение может быть истолковано превратно или привлечь внимание. Я понимаю, нам следовало думать лучше… Мне следовало думать лучше. Возможно, озвучить несколько аккуратных комментариев, поговорить с кем-нибудь из газетчиков. Может, действительно подадим на него в суд? В конце концов, нельзя оставить это так. Народ подумает, что мы стесняемся собственной…

– Стоп. – Очередное шелестение взорвало динамик высокими частотами. Похоже, Бен только что избавился от галстука. – Моя мартышка опять суетится.

В ответ Джиллиан лишь длинно вздохнула, не имея ни сил, ни желания оправдываться. Бен был, как всегда, прав.

– А ещё ты не споришь. Значит, обеспокоена.

И опять никаких вопросов. Короткие, рубленые фразы останавливали лихорадочно бьющийся мыслями мозг, словно муж чувствовал, что именно эта размеренная интонация сможет вернуть Джил спокойствие. Хотя, почему «словно»? Бен действительно знал о своей жене всё. Абсолютно. Каждую тайну, секрет и замолчанные годами ошибки. А вот она, кажется, где-то просчиталась или недоглядела, но страшнее всего, если недолюбила… За сумасшедшей кампанией и заботой об Эми упустила самое важное – Бена.

– Я в полной растерянности, – призналась она после недолгого молчания. – У меня нет ни одной идеи, что делать и как теперь быть.

– Ну надо же… – Лёгкий смешок, и Джил услышала тихий скрип прогнувшегося под телом мужа матраса.

Бен всегда был слишком большим даже для президентского номера, где на кровать можно было посадить вертолёт. Длинные руки, длинные ноги. Его замечали издалека даже в толпе, над которой он возвышался с наглостью Эйфелевой башни. Символ Парижа и символ Сената. Они были чем-то похожи.

– Если у тебя нет пяти рабочих планов и как минимум трёх запасных, дело и правда дрянь.

Муж снова хохотнул, а Джиллиан зажмурилась, лелея в себе отзвук этого смеха. Очень хотелось верить, что Бен сейчас один. Ведь не станет же он обсуждать почти государственные дела в присутствии кого-то ещё?

– Что показали итоги дебатов? – быстро спросила она, стараясь отвлечься от неправильных мыслей. Неуместных и ненужных.

– Мы в хорошем плюсе, и…

– На сколько? – перебила Джил. – Мне надо было приехать, последнее время я и так редко исполняю свои обязанности.

– На много. Джил, пожалуйста, перестань.

– О чём ты? – она сделала вид, что не поняла.

– Перестань паниковать. Мы поступили так, как считали должным…

– Ты поступил.

– Я поступил, – спокойно согласился Бен, и этими двумя словами взял на себя ответственность весом с весь Капитолий. И Джил, конечно, стоило бы сказать, как она ему благодарна, но слова привычно застряли где-то на полпути. Она вздохнула и вслушалась в голос мужа. – Остаётся только ждать. У нас нет шансов что-то изменить или переиграть, нет возможности даже заткнуть рот всем ублюдкам, что желают влезть в нашу жизнь. Случилось то, что случилось. Когда-нибудь это всё равно бы произошло. А потому… Всё будет хорошо, мартышка. Пожалуйста, не сомневайся. Мы не знаем, какие кости выкинет жизнь, но мы можем использовать их для нашего выигрыша.

– Миссис Ван Берг сегодня сказала то же самое. Забавно.

– Я рад, что она пришла поддержать тебя.

– Думаю, дело в слишком понравившемся ей вице-президенте, – усмехнулась Джил. Однако улыбка стала болезненной, когда мгновенно раздалось категоричное:

– Нет.

Они замолчали, выслушивая едва заметное дыхание друг друга. Вдох – выдох. Одно на троих, потому что в своей комнате точно так же сопела сейчас Эми. А Джиллиан всё тревожно водила рукой по пустой половине кровати и пересчитывала вышитые маргаритки. Дурацкий узор. Жить без искусственной храбрости было очень тревожно, но она старалась.

– Тебе нужно отдохнуть. Вечерок выдался тот ещё, – наконец проговорила она, снова задавив в себе неуместные слёзы. Они давно привыкли засыпать в одиночестве. Работа Бена предусматривала тысячи перелётов, сотни бессонных ночей, но ещё никогда не так настолько плохо.

– Как Эми? – тихо спросил муж в ответ, а Джил задохнулась от прозвучавшей в коротком вопросе непередаваемой мягкости.

«Почему, Бен? Что произошло?»

– Хорошо. Удивительно хорошо. Сегодня услышала голос Элвина и прибежала через три комнаты выпросить леденцы. Призналась, что это ты выдал моему секретарю её сладкую слабость. Что скажешь?

– М-м-м, я, пожалуй, воспользуюсь правом, данным мне пятой поправкой к Конституции, и откажусь от любых комментариев.

– Хитрец!

– Всё в рамках закона, – хмыкнул Бен, и на том конце опять что-то зашуршало. – Сегодня не день Баррета. Что-то интересное?

Обыденный вопрос рассыпался эхом междугороднего звонка. «Что-то интересное?» О да…

– Джил?

– Да? – спохватилась она. – Извини, связь пропадала. Что ты говорил?

– Спросил, принёс ли Баррет в своём клювике интересные новости.

– Нет. Напоминал про дебаты и спрашивал, брать ему пять или шесть вёдер попкорна.

Ложь легла на язык криво и колко, отчего Джиллиан испытала острое желание сплюнуть слова прочь.

– Боюсь представить, что стало с нашей гостиной после твоих парней, – хмыкнул Бен.

– При первой леди они вели себя прилично и разлили только две банки пива, но я не могу их винить. Повод был существенный.

– Отлично, мы наконец-то избавимся от этого ужасного ковра, – сдавленный зевок исказил последнее слово.

– Иди спать, – пробормотала она и снова повернулась набок, поджимая ноги к груди.

– Надо ещё немного поработать… Джил… – Бен прервался, послышался стук отложенного телефона, шуршание и глухой щелчок зажигалки. А она почти наяву увидела, как в тёмных глазах мужа отразился красный огонёк сигареты. – Что бы ни случилось в будущем… что бы ни произошло в прошлом, вы с Эми в безопасности.

– Бен…

– Ты услышала меня?

– Да.

– Отдыхай, мартышка.

Звонок прервался, и стало тихо.

«В безопасности…»

Утро следующего дня принесло с собой нависшие над городом тяжёлые тучи, что терроризировали купол Конгресса. Они наматывались на бронзовую Статую Свободы, точно сладкая вата на палочку, но влекли к себе не толпу радостных детей, а угрюмых работников государства. Штампованными солдатиками те вышагивали по влажной плитке площади, поправляли на ходу весь спектр отвратительных галстуков и бездушно втаптывали лакированными ботинками хрупкие жёлтые листья.

Джиллиан чуть повернулась и задумчиво вгляделась в скрытый облаками шпиль монумента Вашингтона. Она машинально взяла из рук дочери засохший лист и положила его к остальным. Обязательно жёлтым. Обязательно с чуть порванным краем.

В этот час Национальная аллея была пуста, так что никто не мешал Эмили выискивать у корней деревьев те самые листья. Нужные. Почти неотличимые друг от друга для любого, кроме придирчиво разглядывавшей свою добычу девочки. Она копошилась среди жёлтой листвы в своей канареечной куртке и походила на крошечное солнце.

Сидеть на сетчатой металлической скамейке оказалось не очень удобно, но место встречи выбирала не Джил. Она теперь вообще не могла что-либо решать. А потому мирилась и с сыростью утра, и с запахами подгоревшего масла из расположенной рядом закусочной. Конечно, Джиллиан понимала, что приходить сюда с Эми было глупо и безответственно, но ускользнуть по-другому не вышло. В их доме теперь толклось слишком много людей. Предвыборная гонка достигла максимума, и потому историческая резиденция вице-президентов отныне напоминала базар.

За Джил, разумеется, немедленно попробовали проследить, но истерика дочери при виде охраны длилась полтора часа и прекратилась лишь с приходом улыбающегося Баррета. Несмотря на все успехи, с Эми по-прежнему было сложно. Но сегодня, борясь с чувством стыда, Джиллиан оказалась этому рада. Она сбежала из дома…

И вот теперь, наплевав на мокрую после дождя скамейку, за соседним столом расположился Элвин, а она смотрела на игравшую в листве дочь.

– Так ты хочешь сказать, камеры не видели, как конверт с фотографиями оказался у тебя на столе, – Джиллиан продолжила прерванный разговор.

– Нет. – Баррет с силой ударил по клавише и в сотый раз запустил видео из приёмной. – Вот стол пуст. А вот конверт лежит прямо поверх всех бумаг.

– Ну не с воздуха же свалился! – фыркнула Джил.

Элвин поднял на неё обиженный взгляд покрасневших глаз. Он сегодня не спал. Этой ночью в штабе вообще никто не сомкнул глаз. Десять человек молча следили за прыгающей планкой рейтингов и суммой пожертвований, пока Джиллиан висела на телефоне и выдёргивала из тёплых постелей нужных ей журналистов и политологов. К утру результаты внушали скромный оптимизм, но ситуация по-прежнему оставалась напряжённой. Ещё не прочитаны первые статьи, не прослушаны аналитические программы и сводки новостей. Так что Джил почувствовала укол совести и опустила глаза. Баррет не виноват. Здесь вообще нет иных виноватых, кроме неё.

– Я не знаю, как это произошло, – наконец произнёс Элвин. – Они вырезали кусок. Стёрли или временно остановили запись, не знаю.

– Восхитительно. Мы в шпионском боевике.

– Звонок на мой мобильный прозвучал сразу, как я нашёл конверт. Значит, следили по видео. Можно уволить службу безопасности и провести проверку. Выяснить последние контакты, – тараторил Баррет, но замолчал, стоило Джил снисходительно улыбнуться.

– А смысл? Уберём одних, придут другие.

– Но…

– Мы под прицелом, Элвин. И на три ближайшие недели – немые рыбёшки в аквариуме, – спокойно проговорила Джиллиан и повернулась, взглянув на дочь.

Со стороны картинка наверняка казалась идиллической – ребёнок с охапкой пожелтевшей листвы. Но стоило чуток присмотреться, и вот взгляд цеплялся за слишком упорядоченную последовательность, навязчивую зацикленность действий, и даже маршрут, по которому то и дело немного одеревенело шлёпали резиновые сапожки, будил лёгкое чувство неправильности своей повторяемостью.

– Эми, может, перекусим? – мягко спросила Джиллиан и осторожно дотронулась до детской руки. Глаза Бена на мгновение встретились с её и тут же немигающе уставились в сторону. Подождав немного и не получив ответа, Джил вздохнула и спокойно повторила, чуть изменив вопрос. – Эмили, ты хочешь есть?

– Я хочу леденец, – наконец ответила дочь, и Баррет тихо хмыкнул.

– Фруктовый салат и йогурт? – Элвин забавно пошевелил бровями, отчего Эми заливисто, но слишком громко рассмеялась. Что же, чрезмерная, неестественная эмоциональность всё ещё оставалась проблемой. – Пойдём со мной.

Элвин работал с Джиллиан уже третий год, а потому знал о важности расписания – как и все подобные дети, Эми была зациклена на порядке. Также она боялась толпы и громких звуков, иногда непредсказуемо реагировала на совершенно обычные вещи, вроде клаксона машины или звонкого колокольчика в лифте. Эмили испытывала проблемы с координацией и пониманием двусмысленных фраз… А ещё паниковала при виде бумаги. Она с визгом отказывалась даже коснуться белых, жёлтых, матовых или глянцевых страниц. Так что чтение книг перед сном было той ещё пыткой.

Однако, несмотря на все сложности, Баррет умел оставаться с Эми до чудесного непосредственным и подкупал своим дружелюбием даже таких замкнутых бук. Вот и сейчас. Резко, немного визгливо смеясь, Эмили неуклюже подпрыгивала на одной ноге, пока чуть прихрамывавший секретарь терпеливо вёл неожиданно развеселившегося ребёнка.

Джиллиан отвернулась и подняла воротник пальто. Они пришли рано, так что от долгого сидения стало зябко. Ну а в следующее мгновение Джил и вовсе застыла, когда услышала голос.

– Рад, что вы всё же согласились встретиться, миссис Рид.

Пересилить себя и спокойно посмотреть через плечо оказалось невероятно трудно, но Джиллиан справилась.

– Музей воздухоплавания… Мне следовало догадаться, что это ты, Джим, – спокойно произнесла она и встретилась взглядом с глазами бывшего мужа.