Буреполомский дневник

СЕНТЯБРЬ 2010

3.9.10. 7–53

3 дня не писал ничего. Хотел было взяться позавчера – и не мог: таким вдруг отвращением ко всему сдавило опять горло – и к этой швали вокруг, и к этой жизни... Недолго было “все хорошо”... :) К тому же, среду и четверг (вчера и позавчера) с утра традиционно ждешь шмона, нет даже настроения ни за что браться, на душе тревога... А потом – уже некогда, – то одно, то другое...

Мать, вернувшись со свиданки, на следующий день позвонила Демину, все ему рассказала. Было это в понедельник. Он поручил врачихе, Тамаре Дмитриевне, заняться мной – типа, не болен ли я (видимо, мать так неясно и эмоционально ему обо всем говорила, что он сделал такой вывод). Врачиха стала звонить мне во вторник – не дозвонилась; только в среду вызвала к себе, к 16–00 (и ожидание этого времени психологически мешало мне взяться за дневник после обеда, хотя обед заканчивается около часу). Посмотрела, послушала, нашла, что “в легких чисто”, но т.к. я упомянул о кашле – выписала бромгексин, за которыми я стоял чуть не полчаса в очереди из 3–х человек к окошку выдачи. Тогда же сказала: если завтра будет Демин, я Вам позвоню, зайдите поговорить с ним (видимо, тот высказал такое пожелание).

Позвонила она вчера (четверг) с утра: Демин будет в 16 ч. Еще до этого я не попал в баню: с утра она не работала, “нет горячей воды” (т.е., видимо, дров, чтобы эту воду нагреть); сказали, что баня заработала, только часов в 11, и народ побежал туда. Я сперва хотел было тоже пойти, но через час проверка, а там толпа народу, – куда?!.

После обеда надо было в ларек. Там не было почти ничего – лапша б/п, конфеты в больших (килограммовых?) пакетах по 150–160 руб., хлеб, килька (!), шоколадки Alpen Gold (очень плохие). Видя, что никакой активности не наблюдается, я уж (с изумлением и не веря) думал: “Неужто обошлось?!” – но ни хрена не обошлось: пока я стоял в очереди (не такой большой на этот раз, как неделю назад), в ларек приперся (пустили ведь! Не в свой день...) дружок “телефониста” и притащил записку от него. Этот ублюдок писал, что, мол, играл (!) всю ночь, очень устал, поэтому сам не идет, а посылает того – отдай, мол, ему 500 рублей, о которых мы договаривались (за телефон), и еще пробей ему рублей 100, чтобы он что–нибудь купил (пожрать, чай и пр.), а то, мол, “ничего нету”. Сука какая, а?!. 500 руб. я отдал, иначе потом не оберешься визга и скандала, но 100 руб., конечно, “пробивать” не стал.

Уходил – вдруг оказалось, что у калитки меня ждет посланный с 8–го, от “запасного варианта” (этого посланного, в отличие от того, не пускают). Как уже не раз бывало: я решаю, что “запасной вариант” хочет наконец–то отдать мне долг – а он начинает просить еще взаймы! Я аж фигею от такой наглости...

Сперва я, конечно, отказал. Пришел на барак, просидел час, пошел к Демину. Довольно долго ждал; поговорил с ним, рассказал поточнее то, о чем уже говорила ему мать – и как выбросили вещи, обещают выбросить еще; и про неработающий уже месяц туалет; спросил про баню – он сказал, к моему удивлению, что и в деревянной тоже будут “лейки” сверху, таскать воду тазиками, типа, не придется (что–то слабо верится в это). Обещал назавтра узнать, когда сделают туалет. По поводу спортивных вещей, о которых мать тоже ему говорила – после моих объяснений сказал, что, мол, пусть свиданщица, принимая передачу, позвонит ему – он зайдет в КДС и велит пропустить. Это тоже из области фантастики – захочет ли она ему звонить, а главное – дозвонится ли, будет ли он на месте и достаточно свободен, чтобы сразу зайти? Самый существенный итог беседы с ним – я написал заново и он заново подписал мне заявление на “свободный ход”, чтобы никакая сволочь не могла придраться, что он у меня помечен еще прошлым годом.

Пришел на барак – надо идти звонить матери, я не звонил ей ни во вторник, ни в среду – с самого дня свиданки. Пошел к “телефонисту”, хотя сперва хотел на 8–й – но уже вышел на “продол”, а тут идет эта пучеглазая блатная мразь, которая меня еще в июне хотела выселить из их блатной секции (когда в этой был ремонт) и с тех пор ненавидит. На ходу я решил, что если докопается, куда это я и “поставил ли в курс” их блатную гоп–компанию, – лучше ссылаться на “телефониста”, он, если что, лучше сумеет им ответить, почему и зачем я к нему пошел.

Позвонил – он взял уже при мне у кого–то телефон – мать сперва, как всегда, в истерике орала, почему, мол, я так долго не звонил, она ужасно нервничает и т.п. Потом рассказала, что болеет – простудилась, пока ехала отсюда; сильные головные боли, кашель, насморк и т.п. Новостей никаких не было, но оказалось, что и “запасному варианту” она тоже сегодня звонила, и тот обещал меня позвать.

От “телефониста” почти сразу, не заходя в барак – на ужин. После ужина, в начале 7–го, подходит один из блатных, еще мало–мальски поприличнее (газосварщик :), как он сам кому–то при мне говорил) и сообщает: тебя, мол, просили зайти на 8–й, мама тебе звонила. Черт бы вас побрал!.. Иду. Вижу этого хмыря, с толпой других, во дворе стоящим в шортах; он подходит ко мне, говорит, что “труба” на зарядке – и опять начинает клянчить! Зачем только я пришел!.. Надо было после 8–ми, когда уже закроется ларек... Мол, купи мне майонеза (ага, как же!.. :))) Его и в помине нет.), хлеба, конфет – вот этот здоровый мешок, чаю, кофе (его тоже нет) и пр. У меня, мол, лежат уже деньги (не на его, впрочем, имя – на чье–то чужое якобы ему высылают), но ему не в свой день (понедельник) не пробивает кассирша; а в понедельник, мол, я тебе отдам. Судя по тому, сколько месяцев он уже отдает предыдущее – туфта все это; а тем паче, если не на его имя. И давит, нажимает, сволочь такая; и ясно, что мое пользование его “трубой” находится в зависимости от того. насколько свободно и постоянно он будет пользоваться моими деньгами в ларьке. Но – уговорил, выклянчил: пока мы будем на ужине, сходи, купи. Прямо от него я пошел в ларек, купил ему за 161 руб. этот мешок конфет и за 21 пачку чаю. Даже хлеба уже не было. Хотел было и себе взять тоже мешок этих же конфет, но раздумал – расходы и так гигантские, денег остается все меньше. Зашел на барак, а в начале 8–го, когда они вернулись с ужина, пошел к нему. Отдал все, попробовал заодно эти конфеты – хорошие! – и довольно долго опять говорил с матерью. Вот такой идиотизм – то 2 дня вообще ничего, то 2 разговора в день (а кроме ее болезни и говорить–то было особо не о чем). Теперь – не раньше, чем завтра (в субботу), и то – “телефонист” внимательнейше слушает каждое слово, постоянно что–то говорит в унисон, торопит – короче, не дает нормально поговорить. Судя же по тому, как его дружок в 1–й мой приход после ЕГО свиданки (24.8.10.), увидев меня во дворе, кинулся к нему в барак вперед меня; по тому, что вчера он же сидел у “телефониста” на соседней шконке (его была куда–то убрана – ремонт) и разговаривал прямо с зарядки, но с той стороны головы, да еще прикрытый ладонью телефон не было видно; и по словам “телефониста”, что, мол, после какого–то другого ему опять предложили какой–то “тонкий Samsung”, который, конечно же, удобнее прятать, но который и стоит на 500 руб. (ларьком) дороже – возникает сильное подозрение, не делает ли эта тварь только вид, что ее прежний “тонкий Samsung” “пыхнул”, чтобы стрясти с матери и меня деньги, а потом показать мне свой прежний телефон, выдав его за только что купленный такой же...

Идет, кончается 29–я неделя до конца. 198 дней осталось – уже мы в “единичке”, уже 1–я цифра – 1... Шесть с половиной месяцев осталось... Но вокруг такая же гнусь, мерзость, непереносимо пакостное отребье, как и все эти годы...

Не перестаешь удивляться, как умеет этот народец портить, поганить все. к чему прикоснется. Как царь Мидас все превращал в золото, эти – в дерьмо; даже картошку. Уж, казалось бы, чего проще – картошка? Но мало того, что она у них (а ею стали теперь кормить каждый день, да еще и в суп набивать) вся черная, полугнилая – на советских овощебазах другой никогда и не было; так еще и – чистили ее по ночам зэки, ходившие “в наряд”, а потом, видимо, нарезанную засушили. Нарезана она такими продолговатыми маленькими кусочками, в идеале 4–хгранными. Так вот – нет практически ни одного кусочка, у которого хоть на одной стороне (а то и на 2–х) не осталось бы кожуры! Т.е., можно было бы совсем ее не чистить: когда ее варят, мерзкий вкус оставшейся кожуры пропитывает насквозь всю картошку! Когда она холодная, остывшая в миске еще так–сяк (только выбрать черную гниль, прежде чем есть). Но когда из огромной кастрюли, вместе с водой (а в ней еще какое–то масло, по–моему), с паром, накладывают горячую – этой шкурой от нее несет так, что даже от одного запаха меня воротит, не говоря уж о том, чтобы это есть...

На улице опять потеплело; но вчера было днем солнце, а сегодня пасмурно. И все же – началось бабье лето?

P. S. Пока написал все это, начал уже переписывать – в “фойе” подрались 2 ублюдка, – дружок сигаретчика, шнырь – с нынешним ларьковским сучонком, командиром там всей охраны. Перед этим долго ругались в секции, сучонку за что–то угрожал, называя “гадом”, еще и самый злобный “козел”, убийца Маньки, а сучонок говорил громко, что кто–то (шнырь?) предлагал ему “мутить с героином”, чтобы заработать на этом шесть (или сколько там?) тысяч...

5.9.10. 9–01

...Безумное какое–то ощущение, смутное, как будто в дурном сне. И – ощущение потерянности, заброшенности своей, оторванности (и бессмысленности, конечно же, как всегда, – бессмысленности жизни...) – это, м.б., еще и потому, что вот уже 3–й день не могу позвонить домой...

Еще позавчера, 3–го числа, после обеда, меня перевели на 8–й. Не одного меня, – раскидывали опять 11–й барак, и слухи об этой раскидке появились еще за 2–3 дня, но я был уверен, что меня она не коснется (как же, заперли на самом режимном, самом “красном” бараке, под строгим контролем), да еще накануне, 2–го, разговаривал с Деминым, и лон в разговоре полуспросил–полуподтвердил, что я отказываюсь переводиться на 13–й – и, подразумевалось, вообще куда–либо.

Но раскидали 39 человек (по другим данным – 35), всех неработающих, и меня в том числе. Сразу пошли толки, что эта раскидка и персоналии некоторых переведенных – дело рук нового завхоза 11–го; похоже, что это так и есть. В общем, еще один “судный день”; но прошел он легче и быстрее, чем тот, предыдущий, 9.9.2009, когда переводили с 13–го на 11–й...

Собрал вещи я быстро; набил до неподъемного веса продуктовый баул, да еще 2 – вещи из–под матраса, из ящика тумбочки, подушки, одеяла, телогрейки, обувь и пр. Помочь дотащить попросил нового соседа по проходняку – здорового, добродушного татарина–эпилептика. Он запряг еще и шныря–дауна, да плюс – вызвался помочь “обиженный” пацаненок, тот самый, что стирал мне на 11–м вещи. В 2 захода они все донесли, но у шныря–дауна по дороге оторвалась–таки пристроченная по всему клетчатому баулу ручка – остались 2 здоровых щели в боку баула; хорошо хоть, вещи не посыпались на “продол”...

Перед этим сходил к “запасному варианту”, ставшему теперь внезапно основным :) – сказал, что переводят, спросил, не поможет ли он найти место и не даст ли кого с 8–го помочь донести. Он не помог ровно ничем, проявил полнейшее равнодушие (совсем не ту горячую заинтересованность, с которой еще накануне просил меня срочно сгонять в ларек, купить ему конфеты и чай), а по поводу телефона – сказал, что “Билайн” сейчас не работает. Глупость, которую я не могу себе простить до сих пор – идти к нему...

Вещи быстро перетащили, поставили в “фойе” у “козлодерки” (т.е. очень неудачно, прямо на проходе) – и я сел на лавку во дворе – ждать, когда найдут мне место. Старый знакомый с 13–го – здоровенный даун, который своей тушей то и дело заслонял мне там свет из окна – сказал, что барак переполнен, спят посменно и что ждать места придется даже не до 10–ти вечера, как я думал, а до 12–ти.

Я сидел, смотрел на высокие облака в огромном небе над головой, на верхушки леса за “запреткой” – и думал. В такие трагические, переломные моменты, когда вдруг особенно остро тебя охватывает горечь и бессмыслица твоего существования, невыносимо унизительная эта зависимость от чужих людей, на новом бараке, – незнакомых, но столь же злобных, наглых, безразличных к тебе хамов, как и везде, – в такие минуты особенно тянет философствовать, размышлять о бренности этой жизни, о невыносимости ее, о том, что никаких перспектив, в сущности, нет, жизнь – тупик... Что ни говори, а переезд на другой барак в лагере, как и в другую камеру в тюрьме – событие огромное, гораздо больше, чем переезд в новую квартиру на воле, и может оно, это событие, надолго испортить всю твою жизнь, сделать ее невыносимой, заставляя поневоле подняться до философских обобщений и мыслей о смерти.

Потом пошел дождь, и я ушел в барак – а там надо стоять на ногах, сесть некуда. Потом дождь превратился в ливень – бешеный, но короткий, всего несколько минут. Потом пошли на ужин. До ужина, или уже после – не помню, – когда я зашел в барак, кто–то из блатной молодежи стал орать на меня, чтобы я убрал сумки. Я оттащил их в деревянную пристройку, где раздевалка – все 4, одну за другой. Спустя час где–то, уже сидя в “фойе” на древней, шаткой банкетке, я почувствовал острую боль в спине, чуть позже – и в сломанной ноге (последствия перетаскивания сумок всего–то на несколько метров, меньше 10–ти), да вдобавок еще разболелась и голова.

Сидел так до проверки, уже почти без сил. Выйдя на улицу, перед проверкой, когда уже собиралась толпа – услышал, как один из старших здесь блатных, лет сорока, стоя чуть не вплотную ко мне, сообщал группе слушающих его мое “досье”. Туда входили все те же стандартные уже обвинения: что я написал в интернете, будто бы меня убили здесь, на зоне; и то, что из–за меня запретили передавать книги и газеты – а то, мол, раньше заказывали и привозили чуть не целые библиотеки, по словам этого блатного (даже имени его я не знаю). Я стоял и лишь грустно усмехался про себя, а это чмо, говоря нарочито громко и рядом со мной, чтобы я слышал, – конечно же, как все они, и не подумало спросить у меня самого, как было дело...

Место мне наконец нашли уже довольно долго спустя после отбоя. Маленького росточка азер, уже говоривший со мной, пока я вечером, перед ужином еще, стоял в дверях, пережидая дождь, куда–то переехал, а я лег на его место. Наскоро съев давно уже лежавшую баночку паштета с хлебом (ничего не ел с обеда, с часу дня, – на банкетке в “фойе” ведь ужин не приготовишь), завалился спать.

В 5 утра проснулся, сообразил – и пошел к своим баулам, доставать и раскладывать все под матрас – телогрейки, книги, тряпье и пр. Пока темно, вся шваль не видит, – но тут, увы, и в 5 утра в “фойе” толчется и бегает туда–сюда немало народу. Шконка оказалась с крючками, и набитый продуктовый баул (не только продуктами набитый, но и остатком барахла из тех, временных баулов) влезал под нее очень плохо, то и дело цеплялся и рвался.

Остальное распихал, когда уже пришли с завтрака, приготовил завтрак себе, поел – был уже 10–й час. Тут вдруг приходит этот мелкого росточка азер и говорит: особо не раскладывайся, после обеда поедешь вон на ту шконку, – показывает куда–то в середину секции. Там, оказывается, щит, сетки на раме шконки нет – а у него. видишь ли, болит печень, селезенка и пр., и он на щите лежать никак не может. А я со сломанным позвоночником, значит, могу...

Я сказал ему это и выразил явное неудовольствие и нежелание переезжать. Там, м.б., было бы и лучше – место у стены, а меня положили у окон (хорошо еще, хоть в простенке, а не под самым окном), но – тошно становилось при одной мысли все, только что аккуратно уложенное под матрас и распиханное по трубам батареи в изголовье, вытаскивать и перекладывать вновь. Этот уродец на мои доводы сперва все твердил мне: “Ничего, ничего, привыкнешь”, – но потом, видимо, нашел еще кого–то, с кем можно поменяться местами, и от меня отстал. Я остался на “старом” (первоначальном) месте.

3–го пошел с ними на ужин, сел за крайний от двери (не считая столов “обиженных” и “красных”) стол, там сидело всего 3 человека. Садился за него и весь день вчера. Но уже в обед (?) какой–то хмырь там спросил меня: чего это, мол, ты здесь уселся, тут все занято, 6 человек! Я ответил, что в ужин 3–го (когда его не было) я пришел 1–й раз, спросил – мне сказали, что можно сесть. Он лишь недоверчиво хмыкнул. И за 2 дня больше 4–х человек нас за этим столом не собиралось. Но вчера после вечерней проверки этот же хмырь подошел ко мне и сказал: завтра с утра ищи себе другой стол, тот весь занят. Просто приказал, и все, без вопросов и рассуждений; причиной тут, конечно, чисто личная неприязнь ко мне, и я даже догадываюсь, какая именно.

Сегодня в завтрак пошел спрашивать – везде занято (хотя часть столов и полупусты, – но, м.б., к обеду заполнятся). Было невыносимо, до смерти противно и унизительно – ходить, спрашивать и везде получать заведомый отказ. (Да еще таким изумленно–возмущенным, негодующим тоном порой, как будто я невесть что спрашиваю или уже сажусь на чужое место без разрешения!..) Мне еще что–то кричали в спину, еще советовали, за какой стол сесть – но я, не дослушав, ушел и теперь не знаю, стоит ли ходить в столовку вообще, не остаться ли мне просто, как некоторые, гулять в столовском дворе...

Ну и, наконец, “запасной вариант” (переименовывать его все же нет смысла).Под вечер 3–го “Билайн” все же заработал. Он сказал мне об этом, идя качаться на спортплощадку, обещал дать телефон попозже. Потом – пока я сидел в “фойе”, ждал места – еще раз обещал подойти. Потом – видел меня на той же банкетке, зайдя в барак с проверки. Не подошел. Назавтра (вчера) он поздоровался со мной на зарядке, ни слова больше не сказал, и молчал весь день, сколько раз мы виделись. Поужинав, я пошел к нему без 10–ти 9 – он разговаривал сам. И лишь когда он вышел на вечернюю проверку, я спросил его – он сказал, что вчера “трубу” ему нормально не зарядили, т.к. своего зарядника нет, а чужой тоже бывает занят; сейчас же (вчера после отбоя) к его “трубе” уже очередь, и вообще, он помнит и сам подойдет. Уже было ясно, что он не подойдет, конечно, – он, еще недавно “пробивавший” меня с 11–го прийти и позвонить домой. Похоже, увидев меня тут, на бараке, переведенным сюда, остальные блатные сказали ему “трубу” мне не давать, но он не хочет сообщить мне об этом прямо, а придумывает увертки и отмазки, – почти так же, как 16 дней мне не давали телефон в руки в транзите Нижегородского централа летом 2007 г., когда везли сюда. Ходил тогда же, 3–го, еще до относа вещей, к “телефонисту” – он тоже (по его словам, не более) сидел без “трубы”.

А в общем–то, основное – и, пожалуй, единственное – преимущество 8–го в том, что он на 1–м этаже, и даже высоких порогов и ступенек, как на 7–м, здесь нет. Можно выходить на улицу часто – в 5 утра, только встав (возобновив мою старую традицию на 13–м, – выйдя, проверять погоду и про себя называть, сколько дней осталось), или, допустим, когда ждешь в “фойе” чайник. А в остальном – все как везде, особенно близкое сходство с 13–м, – как и там, тут всецело и неприкрыто заправляет кучка суперблатных; “козлов”, в отличие от 11–го, здесь не видно и не слышно. Еще не одну тысячу придется потратить на их чайно–конфетные нужды...

14–50

Интуиция не подвела: “телефонист” действительно обманул меня с телефоном, вытряс на халяву еще 2000 с матери и 500 руб. ларьком с меня. Захожу к нему сейчас прямо из столовки – он сидит на своей шконке лицом ко мне; напротив него, на соседней шконке в проходняке, спиной ко мне, сидит его закадычный дружок, держит в руках ту же самую “трубу”, что была у них все последние месяцы – и набирает номер. “Телефонист” видит, что подхожу я (шкерок там давно нет) – и толкает дружка, говоря: “Убери, убери скорей!”. Тот успевает ее засунуть под одеяло, подхожу я – типа, не видел, но изумление, до чего же хитер этот ублюдок–вымогатель, должно быть, было написано у меня на лице.

Матери, оказалось, он все же вчера позвонил, сообщил, что я уже на 8–м. Мать, по обыкновению все перепутав, думала, что “телефонист” тоже на 8–м и требовала меня позвать. От “запасного варианта” же со вчерашнего разговора с ним нет никаких сигналов, и больше подходить я не буду – разве что мать прозвонится сама. В столовку на обед я даже не заходил – какой смысл, если все столы сплошь заняты? Можно было бы повесить табличку, как на дверях ресторанов: “Мест нет”...

7.9.10. 8–35

Тоска на душе. Продолжается это смутное, смурное какое–то, как во сне, состояние, возникшее, когда перекинули сюда, на 8–й. Правда, сейчас оно уже полегче, поменьше. Тут – пока не перекладывают с места на место, пока более–менее нормальные соседи (по крайней мере, один), пока нет шмонов, не заставляют тащить в каптерку вещи из–за бесконечных комиссий, пока все тихо – можно было бы, кажется, досидеть спокойно эти оставшиеся мне полгода. Никуда не лезть, никого не трогать (а когда я трогал?.. :), встать утром, позавтракать, читать, писать, вести дневник... Так ведь не дадут, сволочи!.. Не дадут, я знаю уже по опыту более чем 3–х лет, что покоя здесь не будет, нечего ждать, – будет такая же сплошная нервотрепка, как была на 13–м...

И это так и есть. Уже погавкивают, потявкивают на меня этак мельком, мимоходом разные юные подонки, – то один, то другой, косятся злобно, хотя я их знать не знаю. Вчера стоял, ждал вечерней проверки – и один такой вдруг зарычал: что ты, мол, трешься здесь?! (Я стоял на обычном уже за эти дни месте, ждал прихода “мусоров”, никого абсолютно не трогал.) Или, мол, вон туда (ближе к выходу из барака), там стой! Т.е., не нравится само мое присутствие – а общий уровень культуры не позволяет никакой другой реакции, как только грубо, злобно выгнать, приказать мне уйти – не имея на то ни малейшего права! Я отошел, но не к дверям барака, а просто – пошел опять гулять туда–сюда по двору (“мусор” не приходил еще довольно долго), а эта тварь, слышал, злобно бормотала уже своим что–то обо мне, и я разобрал слово “жалобы”. Ну да, жалобы (не мной даже и написанные!..) – их единственный козырь против меня, и если уж им тупо внушили, вбили в их деревянные головы, что, мол, жалобы “отражаются на (мифическом!) общем положении”, а своих мозгов, чтобы подумать, разобраться, так ли это, да просто послушать меня, в конце концов, у них нет и в помине – то они, даже не зная меня, не читав этих жалоб, а просто услыхав от более старшей блатоты, что я якобы писал жалобы – готовы мне горло перегрызть и за одно это, предлог для них вполне достаточный!..

Комиссия ожидается уже завтра: паники с уборкой вещей, правда, пока нет; но – сейчас еще утро, все спят после завтрака; не исключаю, что паника может начаться уже где–то после обеда, тем паче завтра. Правда, очень надеюсь, что саботировать :) ее здесь будет легче – вся блатота живет в другой секции, здесь почти не ходит; проходняки довольно узкие, света мало; соседи с одной стороны, в соседнем проходняке – какие–то уже немолодые азера (по крайней мере, один), постоянно то играющие в нарды и громко разговаривающие по–своему, то спящие (вот этот мой сосед по шконке), больше их не интересует, по–моему, ничего. Да и – смешно, но тем не менее! – старое мое красное одеяло опять может сослужить мне добрую антикаптерочную службу, как не раз служило на 13–м!

В тот день, позавчера, мать по моему совету все же прозвонилась сама “запасному варианту” и он принес мне телефон. Т.е., в голове у него еще нет никаких запретов и предрассудков относительно меня; уже хорошо! В этом разговоре (хоть он сидел рядом и слушал) мы как–то договорились с матерью, что звонить будет она, причем каждый день, как делала это раньше, когда я был опять же на 13–м. Но вчера, увы, “трубу” мне никто не приносил, и в ту секцию тоже не звал, – значит, она не дозвонилась. Можно, конечно, списать это на трудности зарядки данного телефона в отсутствие своего зарядника, на обилие желающих позвонить, и т.д. Но все равно, все это мне очень не нравится, – напрасной оказалась моя первая инстинктивная радость при известии о переводе именно на 8–й, – я надеялся, что раз “запасной вариант” сам здесь, то со связью проблем не будет. А они уже есть, и, видимо, если не будет звонков еще день–два, придется идти к “запасному варианту” самому, что крайне противно и нежелательно...

В столовку я так и не хожу, тусуюсь по двору. Вчера – банный и ларечный день у 8–го, , понедельник – в бане в 8–30 было жуткое количество народу, но в ларек я попал исключительно удачно – народу было не так много, как в тот раз. И только что был завоз, его уже успели разгрузить! Купал колбасы (пр–ва Чувашии, но называется почему–то “Липецкая”); наконец–то появилось сливочное масло; и даже маленький кусочек мраморного (?) сыра удалось купить.

Вчера, уже после отбоя, какие–то соседи или друзья старшего (44 года) сидели у меня на шконке (один), пили свой чай или чифир так долго, что я и хотел лечь спать, да никак не мог. Не убрались эти суки и когда сообщили, что Окунь и “Кудрявый” не только на “продоле”, но уже и в бараке. В результате Кудрявый сперва обшмонал этого, который сидел на моей шконке (он оказался не с этого барака, – типа, недавно переведен отсюда, что ли), а потом, велев мне отодвинуться, откинул мою подушку и с фонариком (свет сразу, как они появились на “продоле”, естественно, погасили) полез рыться под моим изголовьем. Увидел книги, это его, похоже, малость успокоило (он брагу, что ли, искал? – заставил того дыхнуть; а в “фойе”, под краном в умывальнике, уже 2–й день стоит ведро, убираемое при подходе “мусоров”, конечно, и гонят вовсю самогон; а потом массово жгут туалетную бумагу перед проверкой, чтобы им не воняло в “фойе”; но все равно воняет). Вытащил пачку гелевых ручек в коробочке, посветил фонариком, посмотрел, положил на тумбочку. Ничего не забрал, слава богу. Но под эту, хоть мелкую, неприятность я попал по прямой вине этих наглых тварей, любителей пить чай на чужих шконках.

По утрам, на зарядке, становится все холоднее и холоднее, – осень... Днем солнце разогревает воздух, и если нет холодного ветра, то нормально, можно гулять.

Этот барак, как и все остальные, все три больших корпуса, вот уж какой день зачем–то красят пульверизаторами в белый цвет, оба этажа, от земли до крыши. Большинство бараков уже стоят белые. Не к комиссии ли эта очередная показуха?

Мелкое архиблатное чмо, идя вчера за мной по “продолу” с 10–го, когда 8–й шел на ужин, – вдруг этак участливо спросило: ну что, ты теперь на 8–м, да? Нашли там тебе, где спать? Заботливое какое, надо же!.. :)) И даже имя мое наконец–то запомнило... :)

10.9.10. 8–20

Опять 2 дня ничего не писал, да, в сущности, и нечего было особо писать. Что делал за это время? Дочитал Эренбурга (“Люди, годы, жизнь”), написал вчера письмо Лене Маглеванной – отнес, кинул в ящик вместе с 2–й раз уже! – письмом тому американцу, Виктору Павленкову; по странному новому капризу местной почты письмо это было мне возвращено (на 11–й, вместе с письмом от Маглеванной как раз; а с 11–го – через “дорожников”! :) с карандашной надписью: “Адрес рядом по–русски”. Бред какой–то!.. Зачем им понадобилось, чтобы я американский адрес писал на конверте еще и по–русски?!. Но – написал, как умел, отнес еще раз. Самое неприятное будет, если финский адрес Маглеванной – язык сломаешь! – они начнут тоже требовать писать на конверте еще и по–русски...

Про комиссию было что–то слышно в день ее предполагаемого приезда, позавчера (среда) – что вроде бы приехала; но с тех пор никто про это не вспоминает, паники с уборкой и прятаньем по каптеркам всего и вся пока, слава богу, нет. Мой старший сосед по проходняку вчера вечером повесил – над моей шконкой, его–то стоит под окном – здоровенную картину – пейзаж в раме. Он всего полгода сидит, первый раз, – м.б., еще не знает, что при первой же мало–мальски опасной комиссии, при появлении вообще любого начальства, с Макаревича начиная, – ее тут же заставят убрать, ибо в “ПВР” есть пункт, прямо запрещающий что–либо (картины, репродукции, фотографии и пр.) вешать на стены без разрешения начальства; а “Макар” не преминет подойти и содрать лично...

Совершенно убил сегодня утром сигаретчик, встреченный по дороге на завтрак (встречаемся на “продоле” – 8–й идет туда, 10–й – навстречу оттуда). Уже давно он договорился со своими друзьями в Шахунье, что те подъедут ночью и перебросят ему телефон(ы) через “запретку”. Долго не мог найти “трубу”, чтобы координировать их действия на месте, при подъезде. Наконец, нашел, – дал ему кто–то на 6–м. Предыдущую ночь его ребята подъезжали, но кидать не стали – к ним тотчас подбежали “мусора” и стали отгонять. А эту ночь, со вчера на сегодня, они таки кинули (причем все три телефона сразу, хотя сперва планировался только один) – и неудачно, недолет!! Черт бы побрал и их, и сигаретчика, и вообще всех, всю эту проклятую жизнь!.. Не знаю, что он придумает теперь, – он и сам давно сидит без связи, делал для себя, ну и для меня заодно (т.к. на отданные мной ему 3000 р. телефоном мы так и не обзавелись). В общем – “это катастрофа, шеф!”.

Связь через “запасного варианта” идет ни шатко, ни валко. Позавчера он сказал мне только в 11 вечера, что мать звонила; я хотел было набрать ей, но оказалось, что “труба” и в 11 занята, а позже – я думал, что она уже будет спать (хотя она теперь говорит: звони в любое время). Вчера я не выдержал и пошел к нему в секцию – спросить – очень удачно: буквально только что звонила и мать, и он сразу же набрал ей. Поговорили.

В столовку так и не захожу, тусуюсь во дворе, норовя уйти пораньше, пока 8–й барак ест, – с 7–м, 9–м или еще каким–нибудь, кто в это время там. Тем досаднее таскаться туда попусту. Оказывается, все эти дни, что я там не ем, как назло, опять начали кормить сосисками, как было зимой. Жаль, конечно :) – но я не пойду клянчить у всей этой уголовной швали, чтобы меня пустили за стол, – подавитесь вы, суки, своими сосисками! Ничего, невелика потеря... Хуже, если не окажется хлеба на завтрак, – так иногда бывало, – придется, видимо, идти самому в хлеборезку, просить кусок (пайку). Самое замечательное – насколько я помню еще по 11–му, по прошлой зиме, сосиски выдаются по счету согласно списочной численности отряда. Откуда в таком случае все время остается одна лишняя сосиска – никто, конечно, вопросом не задается; заготовщики просто отдадут ее на кормежку блатных, которым и здесь шныри (а заготовщики обычно и есть шныри блатных на бараке), я смотрю, готовят жратву не с одной–двумя положенными, а с целой кучей столовских сосисок, порезанных на кусочки. Моя, без сомнения, тоже там. :) Да и вообще – почему меня не видно в столовой, почему я – как выйдешь – все время гуляю во дворе – никто даже не думает поинтересоваться. Всем плевать.

Самым грозным из ожидаемых событий, конечно же, являются новогодние шмоны в конце декабря, грядущие уж непременно. Это не значит, конечно, что шмонов не будет до тех пор, да и после Н.г. – шмона 3–4 до конца срока я вполне могу еще тут пережить. Слава богу, что – если дойдет до декабря – не придется уже тревожиться за зимние шмотки: я просто надену их на себя, под “телагу”. Кроме дневника и стихов, тревожиться остается еще только за одеяло и (в меньшей степени) ножи и открывалку...

11.9.10. 16–09

Конечно, ясно было заранее, что спокойно досидеть здесь полгода мне не дадут, И, наверное, год жизни, не меньше – в пересчете на потраченные нервы – отняла у меня эта история, начавшаяся неожиданно вчера вечером, часов в 11, когда я уж думал ложиться спать. Вдруг подбегают один за другим двое молодых шпанят – один из них здесь “дорожник” и нашел мне шконку, когда меня перевели сюда; а сам он поднимался с этапа на 11–й как раз год назад, когда и я оказался там; второго не знаю – и начинают возбужденно приказывать: сейчас же перелечь на другую шконку – напротив и несколько наискось вправо; это последняя шконка перед “петушатником” и отделена от него только занавеской (срываемой, думаю, так же регулярно, как и все прочие “шкерки” на всех бараках).

Я, честно говоря, опешил от неожиданности и от их нахрапа – и попытался хотя бы задержать переселение до завтра – поздно ведь уже, 12–й час. Некоторое время, когда эти 2 щенка, поспорив со мной аргументами, что “так надо!”, ушли, какой–то хмырь из того проходняка, в который меня предполагалось переселить, “милостиво” сказал мне: ну ладно, сегодня уж не будем, давай завтра...

Надо ли говорить, как у меня сразу оказались взвинчены нервы?!. По максимуму, короче. Поразмыслив немного (вроде ушли? Отвязались, не давят больше? А может, и совсем отстанут?..), я решил сейчас же – м.б., еще успею, пока не спит – пошел к “запасному варианту” – как–никак, он здесь блатной, авторитет, “пацан” (38 лет :), может замолвить словечко, остановить этот наезд. Выхожу в “фойе” – и тот выходит из своей секции, уже в майке и трусах, – собирался спать, так что я успел как раз вовремя. Вышло так, что и этот “дорожник” тоже оказался здесь и, видя наш разговор, подошел – пришлось говорить при нем. Блатной спрашивал у него, в чем дело, чего они от меня хотят, но – довольно вяло, и (когда “дорожник” уже ушел) на мои просьбы вступиться и повлиять особого энтузиазма не проявил. Больше просить было некого, я ушел. А тут еще в проклятой секции этой не гасят и не гасят свет, и проклятые соседи–азера орут и орут вовсю в соседнем проходняке, прямо через занавеску от меня. Я лежу, ворочаюсь, нервы все равно взвинчены, заснуть тут нечего даже и думать. Лишь в час ночи, когда беготня и гомон несколько улеглись, все более–менее успокоилось, – кто–то погасил–таки свет (в блатной секции его погасили уж давно!), и я, хоть тоже не сразу, но заснул.

Наутро “дорожник” прибежал опять, – мол, надо перекладываться. Я сказал, что не пойду туда, и сослался на вчерашнюю беседу с “запасным вариантом”. “Дорожник” (к моему удивлению – у них же тут иерархия!) выразил пренебрежение: мол, причем он тут, он вообще в этой секции не живет, – и пообещал, что меня заставят переехать, раз я не хочу добром.

Утро до проверки, однако, прошло спокойно: все спали. Лишь перед проверкой тот же мужик из того же проходняка “напомнил” мне: мол, после обеда не ложись, давай собирайся (переезжать). Потихоньку я уже начал понимать, кто тут главный мотор, хотя и он, и “дорожники” отвечали на мои вопросы: “Так надо!” (и даже один раз: “Так надо всем в этой секции!”) и подавали мое переселение под бок “петушатника” как высшую государственную необходимость.

Посмотрел мимоходом этот проходняк – ужас! Тумбочка такая же, как в июле завезли на 11–й, т.е. новая и очень узкая – ничего не положишь; да и не один я ведь буду в ней! Сетка верхней шконки без крючков – снизу ничего не повесишь. Сама шконка вплотную придвинута к стене – за торец тоже ничего не засунешь (разве что прошлогодние зимние “коты” в пакете – страшно важно сохранить их до холодов, новые хрен пропустят и хрен здесь найдешь). Отодвигать от стены – будет заметно, все шконки стоят по одной линии. Т.е., явное и очень существенное ухудшение условий по сравнению с нынешними. Да и – начать только, а там все полгода придется переезжать с одной шконки на другую, – “так надо!”...

После проверки пошел опять к “запасному варианту” – он как раз гулял во дворе. Попросил его еще раз, все разъяснил подробно – реакция очень вялая; он не отказывался прямо, но ничего, по сути, и не обещал. (О долге мне он теперь вообще не вспоминает!.. :)

Перед обедом – был еще тяжелый разговор с тем “дорожником”, залезшим с телефоном в мой проходняк – к соседям. Сказал я ему многое из того, что хотел, что накипело (а этот момент – проверка и обед – был моментом сильнейшего нервного напряжения для меня; если б не была голова и так наполовину седая – наверное, первые седые волосы появились бы в эти 2 часа...), но убедить его ни в чем не смог. 20 лет; молодой и глупый; дали малюсенький кусочек власти – рулить, кто где ляжет, – и вот он старается, чешет по бездорожью, куражится вовсю; но, тем не менее, признать это, в ответ на мои слова, упорно отказывается, – конечно, сам–то он мотивы своего поведения не осознает, зато со стороны хорошо видно... Пообещал даже сперва, что сам лично выкинет мои вещи; правда, под конец разговора, когда я вернулся к этой теме, сказав, типа: давай, выкидывай, чтоб все видели, покажи себя во всей красе!.. – сказал, что, конечно, ничего выкидывать н

19–04

Прервали, но можно, в сущности, уже не рассказывать эти подробности. Прервали именно тем, что пришли выселять окончательно – один (вчерашний, неизвестный), потом другой, потом третий... Все – в тоне запредельно хамском, непререкаемо–командном, с угрозами, с оскорблениями, с глумлением... Да–а, подтвердилось то, что я знал, не желая уже переводиться с 11–го: нигде не будет лучше, везде – одно...

Вся интрига оказалась в том, что мужичок, живший на этом месте, возле “петушатника”, просто–напросто захотел улучшить себе жилищные условия за мой счет. Просто–напросто переехать на мое место, подключив – не будь дурак! – для этого сразу весь блатной аппарат (“Так надо!”), а я – на его. Сперва, когда после обеда я послал его к “запасному варианту”, он, вернувшись оттуда, успокоился, ничего мне не сказал. Тогда–то я и сел писать – думал, все, наконец–то вопрос исчерпан. Но еще не дописал – пришли эти, с матом, с угрозами, обещаниями, что я у них сейчас буду жить в “локалке” и т.д. Завхоз, проходя мимо, добавил от себя: что, не хочет переезжать? Вон, в “локалке” 2 шконки пустые стоят... Завхоз этот – какой–то давний приятель сигаретчика, и я скажу ему, когда придет, что его старый дружок – просто мразь...

Оскорбляли, хамили, угрожали... В общем, заставили–таки переехать. Последний гвоздь вбил, как я понимаю, их знаменитый “смотрящий” за “общим” – тот самый, что спрашивал, что это я “трусь” у березы на проверке... Переехал, аккуратно все сложил; проходнячок на палец всего шире этой новой узкой тумбочки, и в него я опять не прохожу плечами, а только боком – живо вспомнилась узкая щель на 13–м, где прожил я год и 8... Шконка придвинута к стене, отодвинуть ее – попробовал – я не могу. Пакет для бани, уже наполовину драный, пролезает за торец еле–еле. Шконка еще ниже, чем была та; сверху у нее пружины (не на что повесить), а снизу зато – крючки (за них сразу за все цепляется продуктовый баул и рвется). Как тут жить – я не знаю; еще прилажусь как–нибудь, если не заставят убрать баул со жратвой в каптерку. Припасы больше чем на 1–2 дня класть тут некуда; да еще и в столовку я больше не хожу. Заберут (комиссия!!!) баул – придется голодать...

Разложил кое–как вещи – и пошел к “телефонисту”. По дороге с изумлением увидел: старый дощатый забор между 11–м и 6–м сломали – и заменили забором из вертикальных стальных прутьев, таким же, как внешняя ограда.

“Телефонист” порадовал меня, конечно же, своей старой “трубой” (“тонкий Samsung”), выдаваемой им за новую. Я – к удивлению своему – смог сделать то, что хотел: позвонить от него тому, прежнему “запасному варианту”, еще в январе освободившемуся. Позвонил. Тот обрадовался мне как родному, но перезвонить упорно хотел на 8–й, своему “сменщику” – еле–еле я уговорил набрать на те цифры, с которых я звонил. Спросил, как я, ЧТО у меня; я вкратце – не было сил говорить, душили слезы и помимо воли лились из глаз – описал отношение ко мне на его бывшем бараке. Он советовал мне сперва по всем вопросам обращаться к тому самому “за общее”, который руководил де–факто травлей, – с приветом от него. Когда я через силу, путано, кое–как объяснил ему эту тонкость – обещал позвонить тому сам.

Вот и все, собственно. “Телефонист”, как обычно, обещал сегодня же вечером зайти ко мне – но пока его нету (да и не надо!). Тот, прежний “запасной вариант”, я думаю, или не позвонит насчет меня никому вообще, или же – если даже и позвонит, то это уже ничего не изменит, – он далеко!.. Он и будучи здесь – обещал–то много, да делал мало. Сперва я думал, что теперь уж ничего не сделаешь – ну, переложили на САМОЕ худшее место в бараке, хуже просто нет (за исключением только “32–го квадрата”) – теперь придется досиживать срок здесь, в этой щели. Но потом пришла мысль, что если бы вдруг дошло до сатисфакции, до резких внушений всей этой мрази и реальной перемены отношения ко мне – то стоило бы, чисто ради принципа, потребовать переложить меня обратно, на прежнее место, – не больше, но и не меньше! Только я знаю, что этого не будет...

Сижу, пишу здесь, в щели у “32–го” это все... Тут еще темнее, чем было в том проходняке – грядущими зимними вечерами не почитаешь и не попишешь... Ладно, завтра перепишу все это, а сейчас – пора ужинать.

12.9.10. 8–50

Ну что ж. Переночевал на новом месте, позавтракал, достал жратву на 2 дня – сегодня и завтра – чтоб меньше лазить в баул... Спать здесь, кстати, неплохо, – если не включают фонарь надо входной дверью в секцию, то свет очень тусклый – по одной лампочке во всех 3–хрожковых люстрах, в точности как было на 13–м :) – да и те закрыты от меня верхними этажами шконок и “шкерками”. В целом освещение получается такое, как было в тюрьме, в Москве, на “1–й сборке”, спать не так уж мешает. Вот работать, писать, особенно – переписывать здесь будет очень неудобно – темно, свет эти суки после завтрака гасят, светать будет все позднее... Глаза у меня, наверное, здорово “сядут” за полгода работы в таких условиях.

Счастье еще, что соседний проходняк отгорожен по краю шконки (стоит одна, как была у меня на 13–м, – но, увы, я не на ней...) занавеской – и они сразу же ее натянули, не желая меня видеть. :) Живут там, как я понял, стремщики (все разговоры только об этом – как “пробивать”, услышав крик стремщика из “фойе”, обязательно громко повторяют его здесь, со своей шконки, и одновременно они же – самогонщики: все дни, что я здесь, один из этих моих новых соседей целыми днями возится под краном с ведром, обмотанным пакетами и полотенцами, – гонит самогон. И надо мной, и в соседнем проходняке меняются – ночью спят одни, днем – другие, 2–й этаж соседнего проходняка, как само собой разумеющееся, залезает наверх со стороны моего проходняка, сильно меня этим напрягая – но ведь им не скажешь, наглецам...

А ночным соседом моим сверху оказался тот самый маленький, сморщенный старикашка (впрочем, не такой уж и старый – 60–ти точно нет), который еще с 1–го вечера моего здесь, 3.9.10, все терся в “фойе” и норовил занять лавочку, на которой я сидел. Шваль из тех, у кого здесь ничего не бывает, кроме казенной робы и баланды; голодранцы, вечно ищущие, что бы покурить. Излишне даже и пояснять, что место, на которое меня положили – САМОЕ плохое в бараке, – не по физическим удобствам, а по статусу, так сказать; самое презренное и неуважаемое. Сюда, по неписаной их табели о рангах, как раз и кладут таких – самых последних, нищих, никчемных, никем тоже не уважаемых, не принимаемых всерьез, едва вообще считаемых за людей – несмотря на гордое звание “мужик”! :) (Ну, еще шнырей иногда.) Вчера, в разгар истерии перекладывания, заметив этого хмыря в “фойе”, я мельком подумал: интересно, где он–то спит? Наверняка ведь даже у него место лучше, чем навязывают мне. Оказалось, я ошибся... :)

Ну что ж. И в этой дыре (щели) худо–бедно тоже можно жить. Где наша не пропадала?!. :) Осталось мне 189 дней, ровно 27 недель.

15–33

Кратенькие результаты моей вчерашней активности. :) Вечером, после отбоя вчера заходил “телефонист” и ходил тут с каким–то своим, видимо, земляком, тот заглянул ко мне в проходняк, спросил, добровольно ли я сюда переехал, – я сказал, что нет. “Телефонисту”, я слышал, он говорил, что ничего не знает, т.к. весь день спал. :) А вот только что – сидел, переписывал после обеда – явились 2 кавказца – один с 7–го, другой, по–моему, с 12–го. Тот, что с 7–го – грузин он или армянин, я так и не понял – сказал, что вчера (ему?) звонил тот, прежний “запасной вариант” и просил зайти, узнать, как у меня дела, не “обижают” ли меня на 8–м. Звонивший ему – армянин; а на 7–м – напомнил, сам бы я не вспомнил его – он тусуется возле “телефониста”, – грузин? Пойди пойми... Я вкратце рассказал, как и что было вчера. Этот, с 7–го, просил, сколько мне осталось, и, услышав, что полгода, стал очень упирать на это – мол, осталась ерунда, “понты” и пр. Я сказал, что спокойно сижу, занимаюсь своими делами, никого не трогаю (т.е. хамство от блатных слушаю неспровоцированное) – тогда второй осчастливил меня мудрой мыслью, что, мол, если сам ты никого не трогаешь, то и тебе никто ничего не сделает. :) Засим они ушли – не пошли говорить с кем–то из блатных этого барака (тут они все русские), отнюдь не выразили желания разобраться и как–то восстановить справедливость, – нет, просто спросили у меня, осмотрели щель, в которую меня засунули – и ушли. Как я и писал вчера, мой “звонок другу” в итоге не дал ничего...

18–03

Тот кавказец с 7–го оказался–таки армянином. Сейчас увидел его у столовой , он опять подошел ко мне, – фамилия на “–ян” на бирке. Спросил, почему я не в столовке, я рассказал, что меня выгнали из–за стола и мест нет, – никакой реакции...

Главное событие дня – ломают, ломают деревянные заборы между бараками и на их место ставят металлические! Уже есть и между 5–м и 11–м, а сейчас вышли на ужин – ломают забор между 8–м и 6–м и сразу ставят новый и сваривают. “Дорогам”, видимо, пришел–таки конец; максимум – по опыту забора “кечи”, в этом железном заборе можно выломать палку или разогнуть две так, чтобы протиснуться. Я протиснуться не могу никак – тем паче зимой, в телогрейке. К “телефонисту” теперь – только с 7–м из столовки, со всей толпой в ворота их “продола”?..

13.9.10. 15–40

Вчера в 9 вечера – первое для меня здесь, на 8–м бараке, общее собрание в “культяшке”. Сперва не хотел было идти – до омерзения противно находиться с ними всеми вместе, в одном помещении. Но – пошел, и ожидания полностью оправдались: приезжает очередная комиссия! :)))

В общем, все точно как на 13–м, как будто не было этого года на 11–м, с “козлами” – там хоть не собирали... Еще неизвестно, приедет комиссия в понедельник (сегодня) или нет, но – все попрятать, и сумки в каптерку (о, конечно!), и из тумбочек все (уверенно, на полном серьезе, что жратва должна храниться тоже в каптерке!!! А есть ее там же, в каптерке, или где?..), и вольные вещи, спортивные костюмы, пепельницы, и даже “лишнее” с табуреток!.. Помесь 13–го с 11–м, короче, апофеоз безумия... Взрослые, серьезные (с виду) люди говорят это, ничуть не стесняясь и не краснея, толпе быдла – но оно безгласно, спорить не будет, потому и говорят... Обоснование такое: мол, недельку потерпим, ограничим себя, зато потом будем жить так, как мы хотим, а не как навязывают “мусора”. (Нет, ребята, “потом” будет следующая комиссия!.. :) Мол, мы должны им, комиссии, “показать примерно то, что они хотят видеть”! И тупое быдло молчит, не понимая, что если это не есть “то, что навязывают мусора”, тогда что же это? Вспомнилась строчка Нестеренко: “Опасность овечьей шкуры, срастающейся с хребтом”...

Порадовался своей предусмотрительности: переехав на новое место, я – впервые за все 3 года и 4 барака – не стал заправлять край казенного одеяла со стороны проходняка под матрас, как делал всегда – а оставил его висеть: именно в предвидении комиссий, чтобы он прикрывал сумки. Сработало!!! И пригодилось – буквально – на следующий же день, как переехал.

Остальные – вокруг – тоже, впрочем, сумки не убрали, и даже ничем их не завесили 0 просто стоят. Уже около 4–х, но про комиссию ничего не слышно – 1–й день объявленной вчера “недельки” с комиссией, считай, прошел. В продуктовый баул придется лезть уже после отбоя – доставать жратву на завтра, убирать лапшу из ларька и пр. – а он, сволочь, будет цепляться за крючки...

Активно доделывают деревянную микро–баню возле полуразрушенной старой. Сварили и провели к ней по земле тонкие трубы от котельной – под ними прорыта траншея, потом их, видимо, заглубят в нее. Неподалеку лежит громадная ржавая железная бочка, почти что ж/д цистерна, а у стены новой бани сварили стоячие железные рамы, – видимо, между ними установят эту бочку и к ней подведут трубы, она будет резервуаром кипятка. Учитывая, какое столпотворение было сегодня утром в старой–то бане – по 3–4 человека на “лейку” и нет вообще места раздеться, повесить одежду в раздевалке, где по совместительству сделали еще и сушилку, – к новой, крохотной внутри, будет, видимо стоять километровая очередь...

Смешно, но новые железные заборы вместо старых деревянных ставят... с уже отсутствующими прутьями в тех местах, где были калитки “дорог”! :) Все предусмотрено, – а то как же, например, “подложенец” или “2–й человек в лагере” будут обходить своих подданных в бараках , вершить расправу или собирать дань?.. Но там, где прут выдран один – утром сегодня попробовал – я, увы, не пролезаю. С 11–го на 6–й, по–моему, выдрано 2, дыра широкая – “но мне туда не надо”. А на тот “продол” – на 6–й – хрен! И если другие заборы – с 4–го на 9–й, с 10–го на 3–й – сделают тоже с такими же узкими щелями, то путь мне к “телефонисту” будет закрыт.

Этого ублюдка встретил, идя сейчас, в 2 часа, в ларек. Он сперва попросил купить ему чаю и сладкого (54 рубля – пачка чаю + пачка конфет), но сразу после этого повернул назад, радостно побежал со мной в ларек – и тут же выклянчил 150 (!!) рублей, в 3 раза больше первоначальной просьбы. Почему я дал? Теперь, после некоторого охлаждения отношений с “запасным вариантом” на 8–м, оказавшимся (как я и подозревал) безвольным трусливым дерьмом, после того, как заходы мои к “телефонисту” из–за смены заборов делаются все проблематичнее, – встает опять вопрос, чтобы он заходил ко мне сам, как было на 13–м последние 4 месяца. Эта тварь вовсю качает деньги с матери – по ее рассказам, нагло звонит и прямо–таки требует положить ему на счет по 300, по 500 руб. чуть не каждый день! – да и здесь, с меня, тоже не упускает возможности что–то урвать, – он ведь не знал, что меня встретит, и шел от ларька прочь...

Да, натерпишься здесь унижений, нахлебаешься... Мерзкие полублатные малолетки, которые подходят – и глумятся вдвоем–втроем (зрители смеются), суют мне в лицо кулаки, пальцы, тычут, кривляются, глумливо снимают на видео телефоном, тоже тыча его мне в самое лицо... Если такого ударить, выбить телефон (не говоря – зубы...), будет скандал и расправа – “законная” по их “понятиям”. Те глумятся, но не бьют – изволь терпеть, ничего им сделать нельзя, за их спиной – вся толпа этой блатной и полублатной нечисти, весь барак... А стоя за спинами толпы сегодня в бане, тоскливо ожидая, когда же предоставится возможность хотя бы на секунду влезть под воду, – вспомнил я 13–й барак, самое начало, осень 2007–го, весну 2008–го... Тогда все было так же – и я последний вхожу в баню, и занятые скамейки и крючки, и ни одной свободной “лейки”, и тоскливое, безнадежное, унизительное это ожидание среди подонков... Срок кончается, я уже здесь давно не новичок, не этапник, я здесь жизнь прожил – а все то же самое, ничего не меняется (только к худшему; и последним, когда уже включили воду, я теперь прихожу сознательно). Русское быдло, какое же ты глупое, тупое, бессмысленное, деревянное, с опилками вместо мозгов!.. Простонародье – я стою среди них в бане, вытираюсь, смотрю. Тупые рожи, дебилы, агрессивные дауны, грабители, ни у кого нет высшего образования (да и среднего у многих :) – но у всех, за редким исключением, на теле наколки, зачастую во всю спину... Надо быть полным идиотом, чтобы портить свою кожу, уродовать себя этой дрянью – а у них у всех!.. И это – не тоненькая “прослойка” интеллигенции, это – как раз самый что ни на есть коренной, низовой, простецкий русский народ. Тупое, примитивное, пьяное быдло – и количество (знаем по книжкам) среди них толковых технарей, “кулибиных”, мастеров–ломастеров – чинят ли они компьютер или взламывают банкомат, снимают сигнализацию, чтобы угнать дорогую иномарку – ничего не изменит. Быдло. Мразь. Биомасса...

19–35

Никакого воздаяния за все эти страдания, за все глумление, увы, не будет. Все так и уйдет в песок... И в этом – главное опровержение главного тезиса церковников о якобы потрясающей гармонии, красоте и совершенстве мира – главного их “доказательства” бытия божия....

14.9.10. 8–17

Вместо комиссии вчера около шести, перед ужином, по “продолам” шлялись Куртюков и прокурор – старый дурак Овсов, тот самый, хорошо мне знакомый. Поднялась, конечно, паника, беготня; поубирали тут же все “шкерки”, и стало голо и тоскливо, как на 11–м. Выносили, я заметил, не столько сумки, сколько какую–то одежду – “лепни”, телогрейки, что там еще – НА ПЛЕЧИКАХ! Казалось бы, кому она мешает и кто сказал, что нельзя?!.

Где–то в полдевятого вечера всех опять стали звать на сборище в “культяшку”. Сколько ж можно?! – и я на сей раз не пошел. Пока пил чай, оттуда, сквозь приоткрытую дверь, неслись истошные вопли и ругань – кого–то разносили, кажись, уборщика; а потом, судя по последующим пересудам, разборка там коснулась и того, что не все всё поубирали, как было велено вчера – и прокурора встречали, слишком уж панически, бегом все вынося. А прокурор с Куртюковым – забыл написать – зашли на 8–й, постояли только в “фойе” несколько минут – и убрались, – тревога опять оказалась ложной!..

Потом, после сборища, они еще звали всех “чифирить” на улицу, – туда я тем более не пошел. Сразу после проверки, пока я еще гулял во дворе. Явился сигаретчик – и мы бродили с ним по двору туда–сюда почти до 11–ти, рассуждая о разной чепухе и слушая (я) бесконечные истории из его жизни о драках и т.п. Я убедился еще больше в том, что знал, конечно, и раньше: интеллектуальный его уровень, способность теоретизировать, обобщать факты и делать из них выводы, способность подняться на какую–либо теоретическую, философскую высоту над землей, над своим повседневным, ничтожным бытом – очень низки, почти на нуле.

По “запретке” прошел “мусор” – и какое–то мелкое чмо от двери барака заорало на нас, почему, мол, мы не заходим внутрь, когда всем велено зайти (спрятаться от “мусора”, который все равно никак не перепрыгнет “запретку” и не подойдет к нам). Отвечал сигаретчик (мол, разговаривали, заговорились); если бы отвечать стал я (вопросом, зачем прятаться, если “мусор” все равно не перепрыгнет “запретку”) – неминуемо возник бы очередной скандал.

Только зашли, сели (я дал ему еще сигарет, 2–й раз за день уже) – новая напасть: “Макар” на “большом”, а потом “к нам на продол”. Свет, конечно, тут же погасили (ура!) ; моментально убрали опять все “шкерки”, смели все с дужек кроватей (обычно там навешано в 5 слоев, гораздо больше, чем на 11–м); один из соседей, по указке другого, явно злобного, полез было и мои вещи (спортивную куртку и робу) снимать с крючков, на которых они висели. Когда я сказал не трогать, злобный зашипел на меня, и потом еще бормотал, что меня надо ударить “за игнорацию просьбы”. То, что в таком случае это уже не просьба, им даже не приходит в голову; а при одном имени “Макара” они теряют разум от страха. Нигде рабская, трусливо–покорная природа русского быдла не видна так ярко и четко, как здесь, на 8–м, на примере этой глупой молодежи, всерьез рассуждающей, что все надо убрать, потому что комиссия и “сказали”...

“Макар” зашел только на 12–й и ушел. После этого, в темноте, я очень удачно слазил еще и в продуктовый баул под шконкой. Видимо, “Макар” дежурил ночью, т.к. по нашему “продолу” он шлялся и во время зарядки сегодня, – пошел куда–то в конец, потом вернулся, к нам на 8–й не зашел. Что ж, – погода на улице ясная, днем даже жарко (“бабье лето”); сумки мои под шконкой пока что целы; и остается лишь ждать (к вечеру, не раньше), когда, по убеждению всей этой насекомой швали в бараке, “пойдет комиссия”...

16.9.10. 15–35

Вчера (среда) утром, в 8, заревела сирена; все думали – шмон, но шмона не было. После обеда вдруг поднялась легкая паника: “мужики, там (где??) комиссия!..”. Поубирали “шкерки”, повыносили одежду и сумки (мои, к счастью, и на сей раз никто не заметил), – комиссия не пришла!.. :) Потом выяснилось, что она лазила в это время на “кечь”, а потом в баню.

Сегодня (четверг) в шмон уже не очень–то верилось, но все же я улегся после завтрака ждать его (порой задремывая), ничего специально не стал делать – ни писать, ни бриться (давно планировал, но решил – потом, когда ясно будет, что шмона нет). В 9–40, когда уже и не ждал, – вдруг крик: “Шмон–бригада на большом!!!”!...

Поперлись к нам на “продол”, к нам в барак (!!) – но всего 5 человек, странно как–то. Маловато... Я лежу – и вижу в окно напротив, как двое прошли через двор в сторону “спортгородка”, вскоре обратно, потом другие двое, и так стали странно сновать туда–сюда. А в барак не заходят. Вышел – и тут выяснилось, что это они опять (как уже было перед какой–то комиссией в, кажись, мае) уносят все “железо” со “спортгородка”, то бишь гири, гантели, “блины” для штанги и пр., и даже какое–то раскладное устройство типа скамейки – лежа на нем, поднимают штангу, или что–то в таком духе. Туда и дорога вашему “железу”, ребята; я бы вообще в переплавку давно отдал! Особенно старался отрядник 5–го, пришедший в составе этой “шмон–бригады”. Дальше 8–го по “продолу” они не пошли, погрузили все “железо” на телегу, запряженную лошадью, и через несколько минут уже были на 5–м, затем на 12–м – и ушли.

Ладно, фиг бы с ними. Времени было еще мало, и только я собрался бриться, разложил все барахло на полочке у умывальника – опять “шмон–бригада на большом!!!”!!! Будьте вы прокляты!..

Хорошо, не успел еще начать – быстро собрал все и назад в секцию. Шестеро, кажись, зашли на 12–й. потом на 5–й, потом к нам (один всего прошел по этой секции), от нас перелезли на 4–й – и так далее, вплоть до: “трое на 10–м, двое на 13–м”. Потом по одному на 10–й подтянулись еще двое или трое “мусоров”, плюс – Пименов и Наумов, “безопасники” хреновы! В общем, не знаю, что там было, на 10–м, но через некоторое время все “мусора” ушли.

Проклинаю себя за то, что сейчас, когда после обеда сразу заходил сигаретчик и час сидел, в 100–й раз рассказывая про своего бульдога, давно уже покойного (застрелили) – я забыл спросить у него, что же там было, на 10–м – а кому и знать, как не ему!.. Тем не менее, из–за него я так и не побрился – перед его уходом выключили свет (а значит, и воду). Вечером, если даже включат, нет настроения – я привык это делать по утрам, да и полно народу в “фойе”, не подойдешь к умывальнику.

Как прикольно, кстати, “пробивает” “мусоров”, идущих по “продолу”, здешний стрем! С начала “продола” первым расположен 12–й барак; затем 5–й, затем 8–й – в середине; дальше 4–й, 10–й и 13–й. Так вот, видя в начале “продола” “мусора”, они кричат: “мусор в сторону 5–го!”. Потом, если он не зашел на 5–й, а идет дальше – “В нашу сторону!!” Хотя “сторона” одна и та же, направление движения “мусор” не меняет, а просто минует бараки один за другим. На 13–м. в самом конце, я помню, стрем “пробивал”: “Мусор 5–й прошел! 8–й прошел!!” и т.д.

16–23

Дописал предыдущее – надумал сходить к “телефонисту” позвонить матери (вчера с ней не разговаривал). Через 4–й – 9–й – там еще не заменили старый деревянный забор железным. Пришел – у них отрядник; но уходить не хотелось – пошел; и этот хмырь, хоть и сильно недовольный, телефон все–таки дал. Когда вышел отрядник – пришлось прерваться, 51 секунду проговорили всего. :) Но потом он набрал еще раз – продолжили; еще 3 минуты.

По поводу забранного сегодня “железа” “телефонист” сказал то, о чем я и так догадывался – что это “перед комиссией”. По его словам, еще какая–то комиссия (45–я уже :) ожидается то ли 21–го, то ли 23–го...

18.9.10. 8–38

Суббота. Писать пока не о чем; единственная новость – с самого утра ломают забор между 8–м и 5–м. Ломают со стороны 5–го, и за ним – уже врытые столбы для нового, стального...

И сегодня, еще до всякого забора, и вчера, и позавчера – тоска, отрешенность, уныние, апатия, подспудное ожидание какой–то новой беды. То ли баулы утащат в каптерку, то ли опять заставят переезжать, то ли еще что придумают, – но спокойно здесь не будет, можно уже не надеяться. Ожидание, предчувствие очередной беды – этим полна душа, это давно уже мое привычное состояние – и на воле было так же, особенно после 2–х лет розыска. Забавно, помню, объясняется это у Фрейда, – нет, такое объяснение не катит, когда вокруг – агрессивная биомасса, командующая тобой, не слушающая никаких твоих доводов, и беды уже случались не раз...

Последняя осень... “Ах, Александр Сергеевич, милый, ну что же Вы нам ничего не сказали...” Осень 2010–го... Березы – около нас и около 6–го – уже почти все желтые. Осыпается листва, и желтый лист романтически задевает тебя по козырьку или по щеке, когда ты стоишь е проверке... Через год в это время я буду уже дома; буду так же вот идти домой темным, ветреным осенним вечером, под шорох падающей листвы, и смотреть на огни далеких фонарей впереди... Все будет – но зачем? Этих ощущений не удержать, всю жизнь, все чувства, каждый вздох – не втиснешь ни в какой фотоальбом, тем более книгу. А я все ищу смысл жизни, и не нахожу его, а жизнь–то уже, считай, больше чем наполовину прошла...

19.9.10. 15–15

Воскресенье. С утра лил дождь, – перед подъемом – слабый, а перед завтраком – такой силы, что я – наконец–то! – впервые на 8–м просто не пошел на завтрак. Ничего, обошлось. К проверке он опять ослаб, к обеду прекратился совсем; я пошел на обед – и как раз двое “мусоров” с обходом поперлись на наш “продол”.Я возвращался – они как раз вышли с 8–го и пошли дальше.

Лег после завтрака, – темнота, свет выключен, из окна света почти нет; все спят, но мне спать не хотелось. Стал думать – и вдруг мысли пошли сами, понесли меня, как река с быстрым течением. Вдруг стало так хорошо и приятно думать о том, что будет дальше, после освобождения, как конкретно–практически, шаг за шагом, надо будет договариваться с людьми, создавать давно задуманную организацию, восстанавливать газету, в какие города она пойдет, сколько появилось новых городов и знакомств, пока я сижу... Надо будет много ездить – к Мане в Питер летом, а хорошо бы увидеться и с Маглеванной – хотя бы в Украине, уж в Финляндию к ней я вряд ли смогу поехать – и виза нужна, и денег нет... Обязательно нужно, – ведь это единственный смысл моего существования, и теперь – еще больше, чем когда–либо; единственное ценное и дорогое, что есть у меня в жизни – это письма Лены Маглеванной, где она обращается ко мне “дорогой друг Борис”, да вот недавняя открытка от Мани: “Главное – осознавать, что ты очень нужное и правильное дело делаешь”, – пишет она там. Вспомнилось вдруг парадоксальное признание Миши Агафонова на одной из свиданок: что в прежние времена вся его неистощимая активность, все акции, листовки, газета и пр., что он делал – оказывается, всем этим он обязан мне, это, якобы, я своей энергией побуждал его не впадать в апатию и тоже что–то делать. Мне не верится, но так он говорил, я специально спросил его об этом. И, получается, эта дружба, теплые слова, это признание друзей и – будем честными – учеников, – единственное, что я нажил за свою жизнь, единственная в ней ценность. Дай бог, чтобы мне не пришлось во всем этом – в друзьях прежде всего, конечно – разочароваться, как бывало уже много раз...

Темно так, что трудно писать. За окном, да и из дверей барака – совершенно необычный вид, как будто я где–то не в Буреполоме, а на другой зоне. Все бараки побелили со всех сторон от земли до самой крыши, заборы полностью заменили решетками – все вокруг открыто, просторно, первое, на что падает взгляд, когда выходишь из барака – черные фигурки, гуляющие напротив, за решеткой, по двору 5–го...

Делать нечего, читать – тоже, писать – ничего не пишется, кроме дневника. Остается – как вот сегодня утром – лежать и думать (или спать, но с этим у меня всегда проблемы, – 5 минут сна и 2 часа приходить в себя после них). Для размышления времени еще полно, в бараке тепло, еда еще есть, и главное – пока меня тут никто не трогает. Воскресенье, комиссий нет. Короткая передышка. :)) Мне осталось ровно 26 недель, или 182 дня. Послезавтра, 21–го, я размениваю последние полгода срока.

20.9.10. 16–00

Вот и появился материал, о чем писать, а то все не было. :) Опять очень удачно сходил в ларек – и завоз, и очередь была не такая большая, хотя – одно окно. Выбил специально заранее побольше денег; но – опять прибежал “телефонист”, теперь он явно “доит” парня–инвалида, мне хорошо знакомого, с их барака, получающего по инвалидности пенсию, – каждый понедельник–вторник вижу их то в ларьке, то идущими оттуда. Эта тварь, как всегда, влезла без очереди – прямо передо мной, покупала 10 банок сгущенки (явно на брагу), а недостающие 15 рублей нагло и бесцеремонно (в своей всегдашней манере) сказала продавщице списать с меня.

Мне, слава богу, хватило на все, что я хотел (только рулетов не было, – даже в завоз). Прихожу с 2–мя пакетами в барак – а на дворе, у входа, уже сидит, поджидая меня, какое–то (полу–?)блатное чмо тощее, меньше меня ростом и явно моложе – лет 25–26. Вот, говорит, наконец–то я тебя дождался...

Уже с первых дней, как перевели на 8–й, данное чмо пристало ко мне с вопросом: не хочу ли я ему дать в ларьке рублей 200 – типа, оно собирает “на изолятор”. Я знаю давно и хорошо их “изоляторы”, “святые места” и прочую лапшу для лохов; причем – стал сейчас вспоминать – самый–то первый разговор с этой нечистью я толком и не помню – был ли он вообще?! – а помню уже 2–й, когда она подошла с напоминанием, что, мол, ты обещал... После хамской встречи, устроенной мне на 8–м с первого же дня, ни о каких деньгах не могло быть и речи, и я сказал, что потратил все деньги, когда появятся еще – поговорим...

И вот – это чмо сегодня подстерегло меня в ларьке, когда я выбивал чек! :) Но там, в толпе, ничего говорить не стало, а на бараке – в приказном порядке начало звать с собой в “обувничку” (здесь она открытая, без двери, как почти на всех бараках), выгонять оттуда кого–то, – короче, приняло все меры для обеспечения конфиденциальности разговора. :) Почему? М.б., потому, что не хотело при людях задавать столь невыгодные для себя вопросы: я что, похож на дурака?! :) Почему ты меня обманул??!!! :)) В общем, почувствовало себя оскорбленным, обманутым и... что же?! Потребовало удовлетворения? Вызвало меня на дуэль? Нет, стало грозить, что сейчас ударит доской, стоящей тут же у стенки. Впрочем, шансов на это было мало, т.к. мы были один на один (правда, люди мимо ходили, и один полублатной даже прицепился: мол, что это вы тут “рамсите”?) и ждать такого развития событий я бы не стал... Похож ли он на дурака? Да нет, ты не похож на дурака, ты и есть дурак! – хотелось мне сказать. :) Несмотря на то, что момент был неприятный – это чмо лезло прямо мне в лицо и, черт его знает, могло вдруг и ударить – в душе, про себя, мне было смешно. Уголовная (полу)блатная нечисть с немыслимо огромным самомнением, ровным счетом ни на чем не основанным, – ничтожество, пустое место, одним словом, – вот как оно начинает визжать, вдруг поняв, что для меня оно и впрямь никто, что я не ставлю его в грош и обмануть такую тварь тоже ни в малейшей степени не считаю за грех!.. :))) По той остервенелой ярости, с какой эта поганка кидалась на меня в “обувничке”, я окончательно убедился в том, о чем раньше уже догадывался вполне ясно: деньги с меня она трясла вовсе ни на какой не на “изолятор”, а себе (и своим друзьям?) А в ларьке, зайдя заранее, когда еще вообще никого не пускали в калитку, стояли у окошка, сменяя друг друга, 2–3 сборщика с 10–го и тоже с каждого покупающего трясли что–нибудь “на изолятор”...

Вечером вчера неожиданно произошло приятное событие: вышедший из ШИЗО блатной, в лицо памятный мне на 8–м еще по прежним временам, когда я заходил к еще прежнему “запасному варианту”, – узнал меня – и сразу, изначально, отнесся очень по–дружески, точнее, конечно, покровительственно (меня ведь они ровней себе не считают, смотрят свысока – но не с такого высока, конечно, как я на них :), первое же, что с ходу сделал, едва меня увидев – защитил от вздорных, крикливых “наездов” 18–летнего дурачка–стремщика, соседа по проходняку. Вечером, когда я ужинал, он же неожиданно пришел с “трубой” – типа, на, звони! Я никак не ожидал, – тут же набрал матери, но почему–то она не брала мобильник, а звонить на домашний – не было денег. “Симка” была, как сказал этот блатной, его, а “труба”, как я понял – телефонистова здесь, на 8–м, земляка (т.е. соплеменника), с которым (земляком) этот блатной живет в одном проходняке. Причем живут оба в этой же, совсем не блатной секции; честно говоря, – зная, что (вопрос только времени) и здесь непременно дойдет дело до скандалов с уборкой моих баулов в каптерку, мытьем полов и пр. – я предпочел бы, чтобы они жили в той...

У бани утром встретил “Макара”, осматривающего лично ведущиеся там работы. Он издали – и на “ты”, – вопреки своим же “ПВР”! – спросил, тоже ли я (как шедшие в баню впереди меня) на 8–м, с каких именно пор, и т.д. Я ответил. Теперь мучит непонятное предчувствие – как бы он не вздумал перевести меня еще куда–нибудь; чего доброго, обратно на 11–й!.. Вряд ли, конечно, но... Эти твари способны на все.

В бане ободрали уже все трубы отопления, сломав деревянную обшивку их под окнами. Пока баня работает, к железной бочке у новой бани–сруба еще не подведены трубы, – и, похоже, готово все это у них будет не скоро. Нет никакой надежды, но я молюсь, чтобы устройство этой новой бани застопорилось у них на зиму, до марта, и мне не пришлось в ней побывать. Осталось мне здесь 25 бань, 181 день. Сегодня понедельник, началась 26–я неделя до конца...

21.9.10. 15–45

В 6 утра сегодня, вместо привычного уже совкового гимна, вдруг завыла сирена. Выла долго; выхожу – зарядки нет, музыка не играет; вместо нее в 15 минут 7–го – опять сирена, но уже коротко всего несколько секунд, – такое ощущение, что включили по ошибке.

Потом – по секции прошло двое полублатных малолеток с объявлениями–призывами, как на митинге: мужики, в лагере комиссия, уберите все лишнее, снимите с дужек, сделайте так, как говорили (еще к прежней комиссии, в то воскресенье :)!..

Ах, вот оно что! Комиссия!.. :)) И понеслось – сразу же, а особенно после завтрака – как всегда: понесли в каптерку баулы, в раздевалку – “телаги” и обувь, стали отодвигать и снимать “шкерки”... “Обиженного” заставили несколько раз вымыть “продол” в секции, другие убирались во дворе, все полуразобранные шконки зачем–то затащили оттуда в раздевалку, загромоздив ее. Какие–то 2 (шныря?) оттирали даже стену под “фазой” – она залита стекающим чифиром и пр., но видно это, только если сильно присмотреться...

Кто–то со слов кого–то из “мусоров” сказал, что на вахте – 50 человек в масках. Опыт 6 мая, когда с самого подъема была и сирена, и “маски–шоу”, подтверждал это, так что все утро, вместо того, чтоб хоть немного подремать, я ждал шмона. Но шмона не было.

Но кто–то на самом деле приехал, это ясно по поведению “мусоров”. Шли на обед – недалеко от “нулевого”, посреди “большого продола”, около пожарного “водоема” под досками, стояли группой Наумов, Пименов, отрядник 10–го и, кажись, еще кто–то. Наткнувшись на них, толпа притормозила, построилась – и сразу в самой же толпе раздались ехидные голоса, что вот, мол, надо же – 8–й барак построился; типа, это большое событие; а “мусора”, мол, смотрят – хотят запомнить эту необычайную картину. :) Обратно я и тот полутораногий даун, что загораживал мне окно на 13–м, шли вместе – вышли вслед за 3–м, ждать было уж слишком долго и нудно. “Мусора” все так же стояли на том же месте, только Быня, отрядник 4–го, тоже присоединился к ним. Пименов, отделившись от группки своих, попытался, естественно, развернуть нас обратно; на мои слова, что у меня есть разрешение ходить одному, очень живо и заинтересованно (как все они) потребовал показать. Я показал. Придраться было не к чему, он пропустил (а заодно и второго), только спросил, какое у меня “хроническое заболевание”. Я ответил, что у меня их много (они и впрямь упомянуты в заявлении, как его первопричина, во множественном числе).

4 часа дня. Если комиссия пойдет–таки по баракам, то – ждать еще 2 часа, после 6 вечера уже вряд ли. “Масок”, я надеюсь, завтра уже точно не будет. Сегодня, 21 сентября 2010 г., я разменял последние полгода своего срока. Финишная прямая...

23.9.10. 14–58

Ну что? Все одно и то же, одно и то же – раз за разом, год за годом, по кругу... Сегодня был апофеоз паники: комиссия таки пошла шляться по зоне, – заходила и на наш “продол” – но на 8–й не зашла! О боже, что творилось в секции, когда они шли мимо нас – на 13–й! Полублатная глупая молодежь, с ее понятиями, что можно и что нельзя (вторые одеяла или баулы под шконками – нельзя, упаси бог, хотя про это нигде не сказано; а вот про картинки на стенах, прямо запрещенные ПВР, они понятия не имеют... :), взялась лично наводить “порядок” в секции, предварительно выгнав большую часть народа на улицу. Лично осматривали шконки, у кого что где висит (полотенца, носки и пр.), снимали, велели “обиженному” собрать и вынести все оставленные под шконками тапки (или их потом!..); поснимали, конечно же, все “шкерки” – точнее, приказали всем их вообще отвязать, но все, разумеется, только позапрятали их под матрасы верхних ярусов, я в том числе, и т.д. и т.п. Но – под мою шконку, завешенную до пола краем старого, дранного уже казенного одеяла, заглянуть никто из них не догадался!.. :)) (Соседи, кто знал, тоже, слава богу, не стукачами оказались.) И то сказать – не остервенелые “козлы” с 11–го (долговязая ехидна, всякий раз нагибавшаяся и специально заглядывавшая под мою шконку) и не бешеное шимпанзе с 13–го! Уж пережив столько, повидав таких запредельных, исключительных тварей – можно не бояться этих глупых малолеток!..

Было это перед самой проверкой. Зашли 4 каких–то “мусора” из пресловутой “комиссии” на 13–й, потом, на обратном пути, на 4–й – и ушли с “продола”. Я уж думал – уф–ф–ф, ну наконец–то, все кончилось, можно идти на проверку! – как вдруг, уже начало 1–го – “еще одна комиссия на наш продол!”!!! Народ поневоле начал спрашивать: может, это проверка, а не комиссия? Но нет – оказалось, это Фирсов (зам. по тылу) с каким–то “мусором” из “комиссии” (судя по виду и форме) идут на 13–й. Потом, пока считали, туда по одному прошли еще какие–то двое неизвестных. В бараке, понятно, поддерживается все это время состояние готовности № 1 и тихой паники (да, кстати, не такой уж и тихой, судя по крикам и ругани). Потом из этих 4–х двое ушли, двое (в т.ч. Фирсов, кажись) зашли на 10–й – и ушли тоже. Уф–ф–ф–ф!!! На этом (пока! – время всего четверть четвертого) все кончилось.

Видимо, прав был сигаретчик, сообщивший мне вчера утром, что приезжает обалдеть какая комиссия – целых “16 рыл”! Они, как и в мае, разбрелись по зоне – кто пошел в столовку (“пробивали” с самого утра), кто – под “крышу”, кто – в санчасть (сегодня как раз гоняли на взвешивание, и, стоя в очереди у кабинета Демина, я как раз переговорил с ним коротко, когда он вышел с каким–то приезжим старичком в форме. Увы, я забыл ему напомнить, чтобы 29–го он пришел ко мне в КДС – на свиданку – пропустить спортивные вещи, и из–за этой моей забывчивости мать скандалит теперь по телефону – новому телефону телефонистова земляка...) А идя со взвешивания, я увидел идущих по “большому” навстречу мне, т.е. уже от бараков, “Макара” и какого–то здоровенного – генерала, видимо. Я поздоровался – и “Макар” строго меня спросил, почему я иду один и откуда – опять на “ты”, сука!..

В общем, ничего страшного. Без потерь. Надеюсь, что это все же уже последний, финальный аккорд, и конец недели (сегодня четверг) пройдет спокойно. 26–й недели до конца, отмеченной нашествием очередной безумной комиссии. Следующая, 25–я, будет отмечена длительной свиданкой с матерью.

24.9.10. 15–50

Пока рано, конечно, подводить окончательные итоги моего путешествия на 5 лет... Надо сдерживать эмоции, сохранять спокойствие, нельзя позволить себе кричать от ужаса и махать руками... Никто, конечно, не будет собирать по случаю моего освобождения пресс–конференции, да и вообще, едва ли это событие будет замечено прессой... Но все же – если кто–нибудь спросит об итогах и выводах, о главном, самом сильном впечатлении, вынесенном из всего этого... то надо будет честно ответить: хотя я и до ареста хорошо знал все это, и об этом не раз писал – но все равно Я В ШОКЕ!!! В шоке от того, кем населена эта страна, среди кого мы, оказывается, живем... Знание дома, в Москве, было больше все–таки теоретическим, умозрительным, и, общаясь в своем кругу, среди интеллигентов и диссидентов, я мог по желанию выбирать, регулировать свой круг общения (вспоминается, как – и с каким трудом! – пришлось отшивать наглого идиота Уличкина, вздумавшего – по своей простонародной, грузчицкой сути – разговаривать со мной матом...), это зависело преимущественно от меня. А тут – выбирать себе окружение (не круг общения, а соседей по бараку, проходняку, шконке и пр.) от меня не зависит совершенно, – и тут уж я вдосталь нахлебался живых, реальных, грубых и зримых впечатлений. И вот – общее, суммарное за все эти 5 лет – я в шоке от того, какой мразью, каким тупым скотским быдлом, какой отвратительной нечистью и сбродом населена эта страна, – сбродом, который (не видев живьем, как и я до ареста!!!) Майсурян упорно считает какой–то потенциально революционной силой и, во всяком случае, “единственной альтернативой нынешней власти”, как он не раз писал. Увы, не приведи господь увидеть “русский бунт, бессмысленный и беспощадный”, рожи этих подонков в разгуле и вихре этого бунта – их описывал Шульгин в “Днях” и Бунин в “Окаянных днях”, у обоих эта торжествующая биомасса уже тогда вызывала законное и непреодолимое отвращение. Поневоле, вопреки левым глупостям и наивностям майсурянов и пр., мысль обращается в поисках альтернативы в сторону, лучше всех сформулированную еще Гершензоном в “Вехах”, в известной его цитате оттуда. Но – не знаю уж, как для других, а для меня и поддержка этой власти, какое–либо сотрудничество с ней невозможны, переступить через себя и через свой 5–летний срок, отсиженный ни за что, я тоже не могу. Это абсолютно невозможно, даже и не предлагайте – тем паче, что прогнозы того же Майсуряна, что, мол, я и все мы, оппозиция, еще понадобимся Медведеву для борьбы с Путиным после раскола “дуумвирата”, не сбылись и не могли сбыться. “Тандем” так и не раскололся, и 2012 – это тоже, увы, не шанс. С таким быдлом в роли “электората” им и придумывать даже ничего не нужно; даже “3–й срок” в 2008–м прошел бы на ура, без всяких протестов – побоялись реакции Запада, но никак не собственного “народа”...

Отчаяние. Тупик. Ощущение полного бессилия, отсутствия всякой опоры и почвы в собственной стране, невозможность ничего здесь изменить... Таковы основные ощущения и выводы из моего почти уже отсиженного срока. Насмотревшись на тупое, наглое, но трусливое быдло, перестаешь верить в любые “революции” здесь, внутри – по крайней мере, такие, которые вели бы к чему–то хорошему, к свободе, а не назад в СССР...

Что ж. Значит, опора – только на колониальные (внутри) и постколониальные (вне) народы – в той мере, в какой до сих пор пребывающие “внутри” еще не спились и не оскотинились окончательно. А стратегия – раз все реформы и перестройки бесполезны, изменяя только вывеску, но не суть, – значит, стратегия только одна: полная, безоговорочная и окончательная ликвидация этого государства. Та, о которой я писал и до ареста – и часть цитат на эту тему фигурируют в моем приговоре...

27.9.10. 12–34

Такое хорошее настроение было вчера вечером!.. Доехали нормально – мать, Фрумкин и Матвеев; матери удалось – небывалая вещь за все эти годы здесь – без всякого напряга прозвониться мне аж 3 раза! Но утром (да еще даже ночью) настроение стало портиться – м.б., потому, что не дали нормально выспаться, уроды–“обиженные” в своем “квадрате” рядом со мной всю ночь жгли лампочку. Утром было уже не так хорошо, – противно и тошно, несмотря на предстоящую свиданку. Да и погода – холодно, сыро, небо в тучах – не то что вчерашняя “золотая осень” – солнце и +20, по словам матери, когда они ехали.

И вот – не зря. Не зря испортилось настроение: на проверку всех отправили назад в бараки. Приехали к 12–ти зэкам, родственников все шмонают и шмонают, никак не кончат. “Мусор” “Веселый” (Тумаев) сказал, проходя мимо, что будут шмонать часов до 2–х. В общем, половина 1–го дня (самого лучшего) пролетела впустую. Приходить после проверки сказали только к часу; я скоро уже пойду (малость пораньше). Опять топтаться у вахты, томительно и безнадежно ждать.

А когда только подходил утром – вижу там спины “мусоров” в камуфле и слышу грозный окрик типа: “Поди сюда!”. Сперва подумал – Агроном; но нет – это сам “Макар”, стоя спиной ко мне, кого–то распекает. И кого же?! “Телефониста”!!! :))) Тот стоит перед ним, маленький, жалкий, покорно–умоляющий, – куда девалась вся его грозность в бараке!.. :) При мне – по команде “Макара”, видимо – Тумаев повел его на вахту; вскоре он с “козлом” вышли оттуда, – 7 суток ШИЗО! За что же? Как я понял с его слов (на бегу мимо меня), он стоял возле вахту и перекрикивался с кем–то в окне ШИЗО, а тут, откуда ни возьмись, “Макар”!.. :))