Буреполомский дневник

НОЯБРЬ 2010

1.11.10. 17–19

События сегодняшнего безумного дня. Первое – баня (понедельник). Долго ждал “лейку”, весь взмокнув от пота, долго вытирался и никак не мог вытереться насухо, обсохнуть и в мучительной, битком набитой этой тесноте одеться. Но все же кое–как помылся, пошел в барак.

Где–то около 11–ти – паника: на “большом” 2 “мусора” и 2 в масках! На тот “продол”. Потом там же оказались Куртюков, Агроном и какие–то “девяточные” “мусора”. Вместе с “масками” они пошли по всем баракам того “продола”. По слухам, это было именно то, о чем я думал (с иронией) и чего боялся все эти годы в Буреполоме: комиссия, совмещенная со шмоном! :) Говорили, что они докапываются (на тех бараках) до всего, буквально до всего, и поэтому местная блатота требовала убрать ВСЁ! – хотя вначале речь шла только о телефонах.

Перед проверкой “комиссия” с “масками” ушла на “контрольную”. Я так и знал, и сумки мои так и стояли под шконкой; лишь сырые полотенца пришлось убрать с торца.

Тут оказалось, что я записан в список, кого вызывают в посылочную! Что за черт? Т.к. посылок мне явно никто не слал, я сразу подумал, что это что–то вроде ценного письма, м.б., и бандероли с книгами (хотя уже все знают, что их сюда не пропускают).

Пошел. Вызвали одним из первых; оказалось, это действительно бандероль с книгами – от Виктора Павленкова из США, того самого, что к д/р в конце августа прислал мне перевод песни “лесных братьев” с эстонского, и я потом отвечал ему, просил рассказать о себе. Он и прислал свои книги – как я успел разглядеть, как минимум на части из них красовалась его фамилия. Разумеется, книги мне не отдали, ссылаясь все на тот же нелепый и хамский запрет от апреля 2009, здесь же, над окошком, наклеенный. Я сказал, что на их незаконные действия напишу жалобу, и ушел.

К сожалению, в посылочной простоял я только до начала 2–го, а в ларек надо было лишь к 2–м часам. Пока ждал на бараке – явился тот выродок–узбек с 4–го, который и так уже с сентября должен мне 112 р., но не только не отдает, а пришел вчера клянчить еще – ему, видите ли, на “расчет” за проигрыш в нарды нужно 5 пачек сигарет. Именно по этому поводу я и полез вчера после отбоя в баул и обнаружил, что сигареты украдены. Узбек теперь клянчил, чтобы я купил ему их в ларьке – и сообщил, что накануне нашел–таки 5 пачек на “расчет” – занял, по его описанию, вот у того самого сучонка, который спит надо мной. Тот дал ему – на мой уточняющий вопрос – сигареты россыпью, а не в пачках. Последние сомнения исчезли. А эта узбекская тварь, которой я лишь сказал вчера насчет ларька “посмотрим” и подчеркнул, что ничего не обещаю, – насела так неотступно и назойливо, как будто я именно обещал. На его счастье, выбитых денег мне хватило, и долг мне этой твари, таким образом, возрос до 200 р. Долг, который едва ли будет отдан...

Ну, и последняя, самая захватывающая серия – пока стояли в ларьке, там прошел слух, что “маски” пошли уже и на наш “продол”. Не теряя времени, я поспешил в барак. Сперва говорили, что с “масками” все те же, что ходили и утром; но потом выяснилось, что Агронома и Куртюкова вроде бы уже нет, а только “девяточные”, и что это уже не комиссия, а просто шмон.

Когда я пришел, они были на 12–м, а весь 12–й гулял во дворе. Я сперва подумал, что это они готовятся идти в столовку на обед – как раз в это время – и не придал значения. На 8–м в секциях было пусто и голо, насекомые еще не пришли с обеда, а убрано еще с утренней “комиссии” было все, что только можно убрать, начиная со “шкерок” и через проходняк от меня усердно опустошали тумбочку, набивая все, что “нельзя”, в баул, чтобы нести его в каптерку (как будто там не найдут!..).

Они были на 12–м долго – до 4–х примерно, даже дольше; часа полтора, в общем. Зато потом ушли, не пошли уже по остальным баракам. Огромный вздох облегчения! – но и дикие слухи, как по бараку, так и от зашедшего недавно сигаретчика. Отбирают все вольные вещи (ну ладно, свитер и спортивную куртку надеть на себя – пусть снимают), всё “неустановленного образца” – в том числе одеяла, и это притом, что с воли их сейчас не пропускают... Завтра, по словам сигаретчика, это должно продолжиться, – шмонать будут все бараки, хотя, м.б., какой–то и пропустят. На 3–м, говорят, забрали чайники, кастрюли и т.д. – чайник мой, открыто стоящий в тумбочке, под угрозой, но куда его прятать? – да и почему я должен прятать вещь, легально сюда пропущенную и не упоминающуюся в списке запрещенных?..

Да, и конец срока здесь не легче начала... Без чайника и теплого одеяла оставшиеся мне 139 дней могут показаться адом, какого не было еще до сих пор – хотя, конечно, на крайний случай можно укрываться телогрейкой. Я с ужасом и замиранием сердца жду следующего дня...

2.11.10. 8–20

И последний акт вчерашней драмы. Когда уже строились на вечернюю проверку – вдруг поднялась паника – промелькнули “маски”. Я их не видел за головами впереди стоящих, но прошел слух, что они зашли к нам. Насекомые побежали обратно в барак – прятать все, уже вынутое было после ухода их днем с 12–го. Но оказалось, что к нам вошел лишь “мусор”, который считает проверку, а “маски”, и с ними то же дневное “девяточное” и пр. начальство – на 13–м.

Все были уже в бараке, когда, возвращаясь с 13–го, они зашли к нам – Агроном и какие–то незнакомые начальственные хари в фуражках, но без “масок”. Пройдя по обеим секциям, Агроном проревел, что до отбоя осталось 2 минуты (на самом деле 5), вышел со свитой в “фойе”, потусовался где–то там (устроив кому–то разгром и разнос, как обычно), после чего вошел к нам в секцию с криком: “Всё, проверяю отбой!!!”. Свет тут же вырубили, я лег, не раздеваясь и не доставая одеяла, на шконку, в ногах у меня сидел тот мелкий верхний сучонок из Питера, а на соседней шконке – еще один. Сучонка Агроном проходя мимо, треснул по голове какой–то трубкой, в темноте похожей на дубинку, но, судя по звуку, пустой внутри, и повторил приказ об отбое. Тот сказал, что не хватает мест; Агроном, ни на секунду не задумываясь, как обычно, выдал очередной идиотский совет: “Тогда ложись рядом с ним” (со мной, то бишь) – и стал стараться рассмотреть в темноте мое лицо. Немного еще поколобродил, вся кодла ушла – и свет, разумеется, тут же включили, “отбоя” как не бывало...

А когда еще выходили на ужин, “козел” сказал мне, что звонили и вызывали в спецчасть. Вызывали еще днем, заранее, но из–за всей паники со шмонами я не пошел; да и не было охоты стоять в очереди за бумажкой об очередном отказе в УДО. А тут – решил пойти вместо столовки туда. Прошел через калитку “1–го поста” – она была открыта, хотя магнитный замок с “домофоном” (переговорным устройством) уже накануне был на ней наварен. Получить бумажку заняло не больше минуты, т.к. очереди уже не было. Иду обратно – калитка уже закрыта! Вот тебе раз!.. Рядом никого из “мусоров”, и лишь из “домофона” тихо, как с другой планеты, доносится какое–то бормотанье. Шли другие зэки, нажали, сказали, куда идут – им открыли, и я тоже прошел. Во всяком случае, “домофон” явно без видеокамеры, как ходили слухи еще летом, и откуда открывается, непонятно, – с вахты или с “нулевого”. Стоять перед ним, за глаза, в дерьмовый этот динамик упрашивая, чтобы открыли калитку (в баню или в ларек, – больше мне туда незачем) будет еще одним моим унижением здесь...

После завтрака большинство насекомых в бараке, как обычно, завалилось спать. Но еще с подъема они носились, снова все прятали, таскали туда–сюда баулы, и слово “каптерка” висело в воздухе, как обычно висят другие, куда более любимые ими слова – про чужую сексориентацию... Нервы у меня напряжены, натянуты до предела – хоть комиссия и прошла здесь, но шмон все равно возможен, и не столько страшен сам шмон, сколько – находиться в этой вот толпе трусливых, панически мечущихся тварей, которые и тебя непременно хотят подровнять под свой стандарт, заразить своей паникой; они все попрятали – так чтобы и ты тоже (хотя они потом половину спрятанного не находят), а то вдруг на них из–за тебя “заострят внимание” “мусора”...

А та злобная блатная мразь, которую я считаю здешним “домовым” (а там уж хрен ее знает, кто она!..), действительно ненавидит меня упорной, злобной, целенаправленной ненавистью – и это, м.б., даже хуже, чем шумно–взбалмошное обезьянье правление тогда, в 2008–09, на 13–м. Вчера, выходя вечером на улицу (перед проверкой они опять побежали туда “чифирить”), увидела, что я лежу на шконке – вернулась, уже на шаг миновав было меня – и пригрозила физической расправой, если я завтра “все не уберу”. Злобно так, и с сознанием полного своего “права” командовать и бить, пригрозила. Не знаю уж, наугад это было сказано, или уже донесли, что я не убираю сумки из–под шконки, – но эта сосредоточенная ее, твари, ненависть делает существование здесь и ежеминутное мое ожидание грядущих ужасов и несчастий еще более невыносимым. Сидеть и ждать – шмона, погрома, нашествия, ждать, что отберут все и оставят голым, босым, без одеяла, без чайника, околевать тут зимой, – что может быть унизительнее?.. Но это для мыслящего существа унизительно, а насекомым–то все равно, они не чувствуют. И что остается еще мыслящему существу, в этой ситуации полного бессилия, – кроме как скрупулезно фиксировать все факты, все эти творимые над ним унижения, – и чем унизительнее, тем скрупулезнее?..

3.11.10. 13–12

Ну что ж, вот он – отчет. :)) Хроника, так сказать. :) Комиссия с 2–мя “масками” – 2 раза на 10–й, – вчера сразу после обеда, в 14–45, и сегодня, с утра, в начале 11–го где–то. Вчера “маски” сразу же увели оттуда кого–то, – по словам (сегодня) сигаретчика, это был не кто иной, как “подложенец”, сука (жаль, не забили по дороге...). Сама комиссия тоже пробыла на 10–м меньше получаса – и ушла с “продола”. Сегодня же она проторчала там порядка часа, даже больше, м.б. ЧТО делала – еще не знаю.

Ну, а кроме этого, еще до комиссии, с утра сегодня – шмон на том “продоле”! Сперва 2 “мусора” зашли на этот – один во двор 4–го, другой в наш двор. Сразу стало ясно – и ЧТО готовится, и где. Точно – шмон–бригада минут через 5 на тот “продол” – и сперва “пробили”, что шмон на 9–м. Но, выйдя вскоре на улицу (благо, поддел еще свитер, от шмона, – не так холодно, а в секции вообще жарко) – толпа зэков стояла и во дворе 6–го. Видимо, выгнали, а барак шмонают; вещей, баулов – специально посмотрел – в их дворе видно не было. Зато сновали по двору, шаря по углам и закоулкам, 2 “мусора”, а третьим – стоял и громогласно распоряжался Палыч, шмонных дел мастер...

Завтра “праздник”, но они могут и завтра, – четверг, их “законный” шмонный день. Комиссия, говорят, пробудет до субботы, 6 ноября. Сейчас на очереди – очередное время их активности: послеобеденное, 3 часа! Пойдут или не пойдут на “продол”, по которому уже шлялись сегодня утром?..

Вчера получил и письмо от этого Павленкова из США, где он подробно рассказывает о себе, своем детстве, родителях (отец 7 лет просидел по 70–й) и пр.

22–45

И последнее на сегодня. Без четверти 4, что ли – комиссия таки пошла... на 2–й! :) Огромный вздох облегчения. До ее появления, видя, что все тихо–спокойно, я уже сел “обедать” и успел съесть 2 бутерброда с плавленым сыром из трех. Срочно все убрал – газету, нож, хлеб, остатки сыра – а когда сказали, что на 2–й, решил все же доесть и 3–й бутерброд – наскоро, по–походному, не стеля даже газеты. :) Не пропадать же добру...

Сразу после ухода комиссии (со 2–го – в “варочную”, потом – “на контрольную”) дозвонилась мать – видимо, узбекский телефон далеко не убирается, всегда под рукой, – и первым делом сообщила, что сегодня умер Черномырдин. Ни малейшего сожаления по этому поводу, туда и дорога! Потом – что дозвонилась–таки и Нижегородский УФСИН, тамошнему заму “по правам человека”. :) Он аж орал на нее, когда она стала спрашивать, почему на “четверке” ОМОН, – мол, эта зона находится на особом счету, вот поэтому. А если что–нибудь заберут при шмоне – велел сразу писать ему заявление. (Из Москвы в Нижний – как? Телеграфом или по факсу?..)

Договорить нам не удалось – опять какие–то “мусора” поперлись на наш “продол”, пришлось прерваться (сидя в проходняке, соседнем с азиатом, я тут же отдал ему “трубу”). Точно так же, как накануне не поговорили толком и с Маней – она сперва дважды попадала на 2–ю лииню, пока я говорил с матерью, потом все же дозвонилась; не прошло, наверное, и минуты – прется отрядник! Она успела только сказать мне, что переехала–таки на другую квартиру и не получила пока моего письма, а я ей – что согласен с пресловутым заявлением Михилевича об ответственности “простых”, “мирных” москвичей и пр. за геноцид в Чечне.

5.11.10. 8–47

Крупных событий никаких, мелких – только одно: этот тоже мелкий ублюдочный сучонок, спящий надо мной, продолжает воровать у меня лапшу б/п! Каждый день теперь пересчитываю пачки в пакете, стоящем в тумбочке; по вечерам, после отбоя, добавляю, чтобы было все время на 3 дня. Пакет стал хитроумно завязывать, да еще сверху обтягивать резинкой, чтобы контролировать попытки проникновения. И вот сегодня с утра – стал развязывать его, чтобы достать салфетки на завтрак – и одна из ручек пакета осталась у меня в руках! Сам пакет был завязан, резинка на месте – но я сразу почуял, что завязан он не так и не тем количеством узлов, как я оставлял с вечера. Лезу внутрь, считаю – точно: вместо 6 пачек лапши осталось 5!

Кроме этой мелкой сучки, больше взять некому. Именно она, из всех соседей, не спит по ночам, а пьет постоянно чаи, а то притащит откуда–то байзер и начинает жрать. А ЧТО ей жрать–то, если ничего своего у нее нет? Вот и таскает мою лапшу, тварь, – уже 2–й, не то даже 3–й раз...

Выбросил старые ботинки из–под шконки, другие засунул за шконку, а свои зимние самодельные “коты” (ту зиму носил, и скоро опять надевать), наоборот, из–за шконки вытащил под шконку, поближе. И – приготовил за шконкой, за изголовьем ее, побольше места, – лапшу опять придется держать там, как было на 11–м. Только на 11–м я ее там держал на случай, если продуктовый баул уволокут в каптерку, а тут – хотя бы половину всего запаса – чтобы не воровала эта тварь.

Если честно, я бы ее запорол за эту вот мелочь – за кражу у меня лапши, а до этого сигарет, – запорол бы насмерть, кнутом или плетью, порол бы, пока не сдохнет (а тварь мелкая, хлипкая, ей много и не надо). Этим русским свиньям, умеющим только пить да воровать, необходимо привить наконец уважение к собственности, – привить любым путем и любой ценой, не останавливаясь ни перед чем. Без этого, без возможности держать здесь собственность, не разворовываемую каждый день этим пьяным сбродом – никто тут ничего не сделает, на этой земле, будь то нынешняя или даже бывшая уже Россия, – никто, ни свои либеральные революционеры, ни даже контингент НАТО, хоть на 100 лет тут его поставь. За мелкие кражи (которые левые так любят оправдывать голодом и нуждой, хотя на самом деле реальная причина обычно – пьянство и иждивенчество) должна быть самая беспощадная расправа – плетью, а чем еще? Лагеря ликвидировать, конечно, к черту, – для них это как университеты, вместо “исправления” – рассадники воровской заразы. За материальный ущерб в любом случае – хоть мелкий, хоть крупный – все до копейки взыскивать с нанесшего ущерб, пусть хоть голым останется, – но в том–то и беда, что с них обычно много не возьмешь. Ну, и за имущественные преступления с крупным ущербом, кроме того (после наказания телесного, м.б.) – тюремное заключение. Одиночное! В строжайшей, жесточайшей изоляции, без всяких перекрикиваний и “дорог” через окна, как у уголовников сейчас. Да и без окон вообще, – умнее всего строить эти тюрьмы под землей, с толстыми стенами, исключающими перестукивание, и санузел продумать так, чтобы он тоже не позволял общаться. За большую квартирную кражу, ограбление магазина и т.д. эти твари должны сидеть там взаперти, в полной изоляции, без прогулок, без телевизора, без книг и т.п. – год, не меньше, хотя в более мягких случаях можно исчислять наказание и месяцами. Так, чтобы это было действительно НАКАЗАНИЕ, чтобы ужас охватывал потом при одном воспоминании – если за год не сойдут с ума... Чтобы неповадно было впредь тянуть свои мерзкие ручонки к чужому добру. Но – для этого нужно совсем другое государство, не нынешнее...

Комиссия вчера в 12, перед самой проверкой, поперлась в столовку. Больше никуда не ходила, шмонов тоже не было. Сегодня вроде бы тоже “праздничный” день, зарядки не было, как и вчера. Четверг, пятница (сегодня), суббота, – боюсь, не сделали ли они (на воле) рабочим воскресенье, не придется ли тащиться на зарядку.

Кончается 20–я неделя до конца, отмеченная шмонами и комиссией с “девятки”. Мне осталось до дома 135 дней...

6.11.10. 8–54

Главное событие вчерашнего дня – прихожу с обеда (пока никого еще нет) и вижу: этот мелкий верхний ублюдок из Питера стоит в моем проходняке обеими ногами на 2–х нижних шконках и будто бы заправляет свою, верхнюю. Но на самом деле он не заправляет, а роется в лежащем там у него... моем пакете с лекарствами, который я еще издали заметил и тут же узнал. Снимая “телагу”, мельком, пригнувшись, глянул на изголовье своей шконки, где этот пакет висел, – точно: пакета нет! А этот сучонок, как увидел, что я подхожу, быстренько накрыл его у себя на матрасе чем–то – простыней или одеялом – но я все равно уже заметил.

Можно было, конечно, схватить его за руку, поднять шум, устроить скандал. Почему я не стал этого делать? (Разделся, как будто ничего не замечая, вышел из секции – и он, разумеется, тут же повесил пакет на место.) В этот момент в секции не было почти никого – только стремщики в соседнем проходняке. Стремщики эти – такая же малолетняя шпана, отребье, биомасса, и наивно думать, что они всерьез поддержали бы меня. В конце концов, этот мелкий сучонок им свой – такой же уголовник, такое же примитивное, бессмысленное быдло, как и они – а я нет. Можно было бы, как вернутся с обеда, призвать в судьи по этому вопросу более старших (полу)блатных – здесь, в этой секции, это в основном узбеки, – и я даже думал отдельно, наедине поговорить об этом с тверским “узбеком”, знакомым “телефониста”, дающим мне сейчас телефон, – но в конце концов отказался от этой мысли. Тверской живет здесь не сам по себе, а в компании со всеми этими узбеками (и говорит с ними по–узбекски, хотя сам не узбек). А те любят этого сучонка надо мной, дружат с ним, опекают, приносят ему по утрам телефон в постель и рулеты–конфеты из ларька, когда у них есть там деньги. Хотя ясно, что, конечно, не даром они все это делают, что–то они выдаивают из него, видимо, на воле, раз так опекают здесь. Но – тем более тогда не согласятся они признать его виноватым против меня, на которого главный здесь блатной азиат уже смотрит косо, не здоровается, как первое время, телефон дает еле–еле (только когда звонят мне) – после того, как я перестал его кормить, давать ему не только сладкое, но и вообще жратву (колбасу, паштеты, консервы), как он явно рассчитывал. Ясно, что ничего мое обращение к ним и призывы к справедливости не дали бы, – ну, пожурили бы его немного за то, что залез в мой пакет с лекарствами, но ведь он ничего там не успел взять (я потом проверил), а как он крал сигареты и лапшу – я ведь не видел, свидетелей нет, доказать его вину мне не удалось бы, даже вопреки очевидности (вещи пропадают, а тут пойман на месте преступления воришка, без спросу залезший в мой пакет). И уж тем более – даже признай они, что курево спер он – мне никак не удалось бы получить с него назад это курево, либо деньги за него (1050 р. как–никак по нынешним ценам!), т.к. у него нет ничего, ему рулеты приносят эти же узбеки, посылок или передач он при мне не получал ни разу, в ларьке я его тоже ни разу не видел. Хоть бей его, хоть убей – он не вернет, ибо возвращать ему нечем, а без этого – какой смысл весь огород городить? (Яркий пример – бывший дружок сигаретчика, шнырь, который так и не вернул мне никакие 1500 р. из августовских 3000 ларьком, несмотря на жесткий, при мне данный блатным с 10–го приказ – вернуть до конца октября. И – никто его за это не бил, ходит себе спокойно, каждый день его вижу. А сигаретчик – как не стало у меня для него сигарет – не заходит вот уже 4–й день, а когда были – являлся в день по 2 раза. Дерьмо...) Только чтобы его убрали из проходняка и он перестал у меня воровать? Но и это не факт: могли ограничиться тем, что заставили бы его пообещать больше ничего у меня не брать (ха–ха!... :)) ), да и он, оставаясь один (ради уборки секции), когда все в столовке, мог бы все равно заходить в мой проходняк и воровать, куда его ни посели.

Ну, а о том, чтобы обращаться на эту тему к блатным из той секции, рулящим всем бараком, а меня ненавидящим, не могло быть и речи. Это обернулось бы против меня с первого же слова, точнее даже – с моего появления в их секции, куда, впрочем, вход мне теперь де–факто запрещен. :))

Вот так и получилось, что ко всей тоске, ко всем унижениям, ко всей окружающей мерзости этого досиживания, этих последних месяцев срока прибавилась теперь еще необходимость зорко стеречь свои вещи от этой твари, прятать, пересчитывать все время лапшу, туго завязывать пакеты (хотя что в этом толку!..), следить за всем своим добром и днем, и ночью – и круглосуточно, день за днем, видеть перед собой эту омерзительную мне теперь харю (а с виду – чуть ли не ангелочек!..), смотреть на нее с ненавистью, а возвращаясь из столовки – каждый раз думать: успела она что–нибудь украсть, или не успела... И сделать ничего нельзя, увы. Такова здесь моя жизнь...

Комиссия сделала вчера последний, надеюсь, безумный рывок: когда с дневной проверки, где–то в 12–25, заходили уже в барак – кто­–то вдруг крикнул, что комиссия и двое в масках на “продоле”! Забегали, засуетились, поднялась всегдашняя паника... Комиссия прошла мимо нас, постояла у 13–го меньше минуты – и, не заходя, ушла на тот “продол”, а минут через 20–30 оттуда – на “контрольную”. Сегодня она вроде бы должна наконец уехать. Я жду этого не дождусь – но все равно, останутся свои, “местные” шмоны каждую среду и четверг. А мне остается здесь все меньше и меньше – всего каких–то 134 дня. Не могу дождаться конца!..

7.11.10 8–38

Воскресенье. Такая ненависть клокочет в груди, так тошно и мерзко на душе, так сжимают горло эти спазмы ненависти и отвращения, – я не могу передать этого словами. Ненависть и омерзение к ним ко всем, ко всей этой их жизни, к их рабским, трусливым душонкам, ко всей этой злобной, бессмысленной, трусливой и наглой биомассе душат меня. За то, как они живут, какими стереотипами руководствуются, за их рабство, лень, трусость, отношение к меньшинствам и т.д. – вся эта зоновская гопота, да и вся населяющая эту страну нечисть, по совести, подлежат беспощадному истреблению...

Вчера днем явился–таки сигаретчик и первым сообщил главную новость: уже в понедельник–вторник ожидается приезд новой комиссии! До сих пор (утро воскресенья) еще неизвестно доподлинно, уехала ли та, “девяточная”, но уже со вчера бродят слухи про грядущую – еще более важную и страшную. Опять, значит, обнаружение моих сумок под шконкой (а м.б., даже и книг под матрасом) будет грозить мне злобной, истошной руганью, криком, визгом, потоком хамских угроз, а м.б., и в самом деле избиением...

Собирая вчера перед сном пакет с едой на следующие дни, наконец я обратил внимание, что теперь – без лапши и шоколада – пакет стал каким–то уж подозрительно, уж слишком легким и пустым. Вспомнил вдруг – как осенило! – полез проверять – и точно: паштета нет!!! Эта мелкая мразь, крыса, выходит, покрала у меня не только брикеты лапши, но и 2, по–моему, банки чешского паштета, – одну большую, привезенную матерью на последнюю свиданку, и одну маленькую, оставшуюся еще с прошлого раза. Насчет маленькой не совсем уверен, но большая была точно; я не съел их вовремя только потому, что нет нормального хлеба, а ни с вольным, ни с кислой столовской “чернягой” он у меня не идет, ларек же – раз в неделю, и хлеба там запросто может не быть. И вот – хорошая вещь досталась этой твари, мрази, говорящему куску дерьма, – лучше бы я обе банки открыл и скормил кошкам, если б знать!.. Набрав банок в пакет, я вынужден был на ночь спрятать его под свою шконку, со стороны “петушатника” – там эта мразь не достанет, со стороны проходняка путь закрывает мой продуктовый баул, да и не знает она про это, не видела. Теперь, видимо, придется постоянно, до самого ухода этой мрази в феврале, на ночь так и прятать жратву...

Ночь тоже устроили веселую. Еще с вечера целая толпа мерзких гопников, откровенных ублюдков–недочеловеков, собралась в соседнем “стремном” проходняке, даже, по–моему, с других бараков. Весь вечер они возились, бесились и дрались, то и дело валясь со шконки в мой проходняк и довольно ощутимо задевая меня. Но говорить что–либо этой биомассе бесполезно, кроме хамства, ничего в ответ не услышишь, поэтому я молчал. И так уже целую неделю, с понедельничного шмона на 12–м, я мучаюсь, – эти твари убрали на все время “комиссии” “шкерку”, наглухо отгораживавшую их раньше от меня, и лишь в изголовье хозяин шконки повесил полотенце – примерно четверть той ширины, которую надо завесить; так что теперь я страдаю вдвойне – не только слушаю их поневоле, но и вынужден лицезреть их дегенеративные хари. А этой ночью... Вдруг неожиданно рано вырубили свет после отбоя – и почти тотчас же один из этих ублюдков притащил и включил какой–то светильник, типа настенного бра (в проходняке у них, естественно, имеется нелегальная розетка, чтобы заряжать телефоны – вот в нее и воткнул). Стало светлее, чем бывает, когда над этим концом секции выкручивают лампу – хотя остальные еще горят, но по уровню освещенности можно уже ложиться спать. А тут вдруг – вместо желанной и неожиданно сбывшейся вдруг полной темноты – такой сюрприз!.. И даже не завешено ничем, кроме куцего полотенца, – “обиженные” рядом со мной тоже раньше жгли по ночам лампу, но они хоть отгорожены от меня одеялом, да еще завешено все у них там, внутри... И радостно стали говорить, что вот, мол, так гораздо лучше, чем сидеть в полной темноте. Вам, суки, лучше, а на всех, кому вы мешаете спать, вам плевать!.. Весь этот конец секции был ярко освещен, в т.ч. противоположная сторона, под окнами, но и там никто не возмутился, не потребовал выключить или хотя бы завесить. Когда пошел обход – они сразу погасили (впрочем, к нам “мусора” и не зашли, – только 12–й и сразу за ним 10–й), а потом – включили опять. Поспать в эту ночь, правда, сколько–то удалось, хотя раза 3 я просыпался; но в любом случае, при свете и под их (даже ночью) гомон и толчею под боком, в соседнем проходняке, на расстоянии вытянутой руки, – нормальным и полноценным этот сон считать, конечно, нельзя. Если будут включать каждую ночь – все ночи превратятся в один сплошной кошмар...

А “обиженный” ублюдок на этом бараке, которому я отдаю здесь стирать свои вещи, оказался такой же мразью, как и все его коллеги на других бараках. Он “поднимался” при мне на 13–й летом 2008–го, был первое время шнырем тогдашнего завхоза – и я, помню, писал в дневнике, как жестоко его избили тогда в раздевалке 13–го, узнав случайно от кого–то, что он “обиженный”. Навострился здесь за 2 с лишним года... Постирал еще в понедельник, после бани, вещи, повесил на улицу. Но ведь ясно, что в ноябре, да еще под частыми дождями, на улице они не высохнут. Я сказал ему дня через 2: занеси в барак, повесь где–нибудь внутри. Он обещал, а потом, к вечеру, сказал, что повесил в раздевалке. И вот вчера днем, когда что–то, навешанное поверх, убрали, я вдруг вижу на веревке во дворе знакомые прищепки. Подхожу – мои вещи висят как висели, уже все заиндевевшие, покрытые шедшим вчера днем снегом. Пошел спросить у этой твари – в ответ она начала столь же глупо, сколь и нагло врать: мол, я вешал в раздевалку, а кто опять повесил на улицу – не знаю... (Ага, на то же самое, в точности, место!..) По идее, завтра уже баня, вещи должны быть готовы, чтобы их надеть – но у этой мрази они так и висят во дворе, засыпанные снегом, и никакой перспективы их оттуда перемещения и высыхания пока не видно...

А магнитная теперь калитка бывшего “1–го поста” действует, собирает теперь по обе свои стороны толпы круглосуточно. Открывается она все же с “нулевого”, как я и предполагал. Насекомые подходят, нажимают кнопочку, что–то говорят в “домофон” – и, скапливаясь все большей толпой, долго, безнадежно ждут, когда им откроют. Завтра мне надо будет пройти через эту калитку за полдня дважды: в баню, а потом в ларек, и предвкушение этого мерзкого, унизительного стояния перед закрытой калиткой буквально переворачивает мне всю душу...

16–00

Все оказалось проще и неожиданней. Почти сразу после проверки блатной малолетка из той секции объявил, что комиссия, оказывается, приехала еще вчера (!) и сейчас – 2 полковника (на деле оказавшихся подполковниками) и двое в масках – смотрят баню, – мол, “уберите все лишнее”, как всегда.

Потащили опять сумки в каптерку – и наконец–то сняли картину со стены напротив меня! :) С тяжелым сердцем пошел я в столовку на обед: и блатная верхушка, и мелкий сучонок–уборщик остаются здесь, без меня, – мало ли что может случиться с вещами, продуктами, сумками...

Когда я увидел, что у ворот столовки столпотворение – 2 “мусора”, плюс отрядник 6–го, плюс двое “масок”, но маски у них были задраны, лица открыты, – хотел было (как уже не раз) повернуть назад, не ходить в эту западню. Первый порыв всегда правильный, в этом я убеждался не раз, но – может завизжать при виде такого демарша какая–нибудь полублатная сволочь, и я, скрепя сердце, пошел.

Пока гулял там, ожидая возможности уйти – из столовки вдруг вышли трое (кажись, – уже не помню точно) тех же “масок” с открытыми лицами и 2 “мусора” в форме, незнакомых. Я так и понял: вот она, “комиссия”!! :))) Один из “масок” нес свернутый чей–то матрас с вольным одеялом, простыней и т.д. – чью–то постель, короче. Ну да, вспомнил я, ведь по их “ПВР” запрещено устраивать себе спальные места на работе и вообще не в жилом бараке, – вот и забрали...

За воротами столовки постель отдали кому–то из зэков и тот понес ее в сторону вахты, а вся группа пошла в сторону бараков. Как раз стал строиться 9–й отряд, и я встал сзади, мечтая поскорее уйти. Но “мусор”, дотошно подравнивавший строй, спросил–таки меня: что, ты тоже с 9–м? Я в ответ сказал, что могу ходить и один (имея в виду разрешение Демина), он разрешил – и я вышел вперед 9–го.

Зашел в барак почти сразу после этих “мусоров”! – и увидел, как в моей секции, прямо в начале, около меня, все трое “масок” в зеленом камуфляже и синяя куртка подполковника – стоят кого–то о чем–то спрашивают, осматривают, распекают, – издали, подходя к секции, я еще не мог понять. Но когда я туда вошел – подполковник почти тотчас из нее испарился, а потом и “маски”.

Как выяснилось из разговоров, он выяснял, почему столько “ночных”, кто спит или вообще в бараке, когда все на обеде. Я сел, а синий камуфляж подполковника в это время уже мелькал в щели приоткрытой двери “культяшки” – похоже, они ходили, смотрели или рылись там. От проходящих мимо узналось, что они лазят в основном по “культяшке” и “приемке”; пару раз один из “мусоров” выходил в секцию, проходил туда–сюда, делая разные замечания уже пришедшим с обеда зэкам – типа, почему не встают его приветствовать, почему один небрит; азеру, не только вставшему для приветствия, но и надевшему на голову “феску” – посоветовал заодно и снять полотенце (висящее над его изголовьем в торце шконки, натянутое, чтобы загородить свет из окна) – если сухое, а если мокрое, то пусть висит, сушится. Сказал даже (тварь!), что по “ПВР”, если он их правильно помнит, на шконках нельзя сидеть – а на чем, спрашивается? Но в целом настроен он был не злобно, а этак иронически, с ехидцей, с юморком – и я, думаю, вполне смог бы ответить ему на любые придирки, ссылаясь на их же “ПВР”, – да вот беда, мне он не сказал ни слова! :)) Сумки мои, так и не убранные, стоящие под шконкой, естественно, не заметил, – а если б даже и заметил, ЧТО он мог бы сказать против них? Только – как “Макар” – что пол мести мешают...

Продолжалась это довольно долго, я уже стал уставать от этого напряжения. Наконец, один вышел из барака, а другой, выходя, потребовал ключ и полез в этакую тоже “каптерку” возле выхода, где хранится всякое хозяйственно–техническое барахло, какие–то коробки, большие телеантенны и т.д. Он рылся там, грохотал чем–то, потом слышен был звук, как будто сгребают осколки разбитой посуды, – в общем, отвел душу, глубоко засунув свой нос в обычный хозяйственный чулан. Наконец, ушел и этот – пошли сперва на 2–й, а потом, через полчаса примерно (у нас рылись дольше, по–моему) – на “контрольную”.

В общем, и на этот раз обошлось (для меня) без потерь. Сопутствие “масок” не оставляет особых надежд отстоять ни одеяло, ни чайник, если что... Хотя, повторюсь, когда один из подполковников лазил по секции в одиночку, да еще и иронически, юиористически настроенный – поговорить с ним я бы мог. Не пришлось!.. :)

23–08

И вот – еще сведения, самые уж последние, от зашедшего после проверки сигаретчика. По его словам, сегодняшние двое были: один из них – новый зам. по БиОР (!!), с “девятки”, а второй – из той, последней “девяточной” комиссии. А на начинающейся завтра неделе ожидается все равно еще какая–то комиссия!.. :))

8.11.10. 10–05

Понедельник. Шмона нет (?). Два дня, значит, подарено – до среды...

Баня прошла на этот раз уже лучше. Духотища такая же, но “лейку” я ждал не так долго (одна уже 2–ю неделю не работает), народу в раздевалке было поменьше. Когда я пришел, некоторые уже вымылись и одевались; мне самому удалось одеться более–менее без давки и тесноты, спокойно сев на лавку (и даже не возле выхода... :).

В калитку “1–го поста” тоже, на удивление, пропустили сразу – туда одного, а обратно – с какими–то двумя.

Я стал убирать на ночь под шконку пакет с консервами (больше там почти ничего нет, разве что пачка чая в пакетах), но сегодня ночью мелкий сучонок украл из моей тумбочки шоколадку, одну из трех, которые я держал вне пакета (в нем они крошатся и ломаются об банки)!..

9.11.10. 9–33

Противно, омерзительно писать, – как будто весь смысл моего здесь существования свелся теперь (и как быстро!..) к борьбе с этой гнусной тварью, с этой “крысой”, живущей надо мной. Хотя, конечно, своего рода азарт в этом есть. Жаль только, что нельзя забить ее собственноручно, даже поймав на месте... Ничего ценного этой твари украсть уже не удается, – блатные, видимо, определили ей ходить в столовку с бараком, а убираться после прихода – и днем уже не поворуешь. Остается только ночь, и на ночь я теперь всё убираю, и баул мой из–под шконки не достать. Так эта мразь украла сегодня ночью единственное, что еще оставалось ценного в тумбочке: несколько пакетиков чая (штук 7 где–то) и сукразит – довольно много, в “грибке” его осталось на донце. Просыпаюсь – сидит рядом, на соседней шконке в темноте (еще 4–х утра не было), попивает чай. Ушло, лезу проверить в тумбочку, – ага, миска с кружкой, пачкой чая, сукразитным “грибком” и т.д. стоит не так, как я ставил, с вечера я специально заметил... Потом – взял ее записную книжку с тумбочки, чтобы подстелить газету и готовить завтрак – а из книжки сыпется сукразит... А потом эта тварь МОИМ чайным пакетиком еще и угощает соседа, – как будто я свой–то не узнаю... Что ж, сегодня ночью в тумбочке не будет уже ни чая, ни сукразита. Вольный хлеб оно вроде не берет, это чмо, – хлеб такой здесь у меня одного, сразу видно. Надеюсь, клюкву (в 3 пакета замотанную) не полезет красть, – ее и так обычно не хватает...

Да, забыл еще – коробок спичек клал на днях в ящик тумбочки; шарю – уже нету! Но зато утром эта тварь кладет на тумбочку как СВОЙ – коробок, с обеих сторон накрест, жирно, ручкой перечеркнутый, как андреевский флаг. Сработало!!! – я специально перечеркнул его, кладя в ящик, чтобы посмотреть, где окажется, когда пропадет оттуда. А ночью, в темноте, этих полосок ведь не видно... :) Короче, коробок я без всяких сантиментов забрал, как только эта тварь отошла.

Вчера была вроде уже зима, морозец, обледеневшие скользкие “продолы”, утоптанный снег... Сегодня – опять осень, все растаяло, слякоть, мокрая раскисшая глина, сырость и мелкий дождик. Вместо зимних прошлогодних “котов” (из “прощаек”) пришлось опять надеть осенние ботинки.

19–30

Истомился, измучился, измаялся, не могу уже больше... Все это тянется медленно, нудно, невыносимо, бесконечно. Невыносимая эта, однообразная, ничтожная барачная жизнь, как в муравейнике – среди подонков и их забот, абсолютно чуждых тебе. Устал, вымотался... Господи, когда же все это кончится?.. 131 день...

10.11.10. 12–40

Среда. Шмона не было и сегодня, хотя все уверенно ожидали. Еще как выходили на завтрак, мелкая блатная шелупонь (получившая когда–то от меня ногой :) стала сообщать всем, что, мол, у столовой “мусора” – у кого поднят воротник или руки в карманах, сразу тащат на вахту. Проходивший тут мимо доходяга–диабетик, на 11–м спавший возле меня (сейчас он на 10–м) подтвердил, что у столовки творится нечто необычное.

Пришли – их там целая толпа. Какой–то здоровенный, незнакомый (не зам. по БиОР ли новый? Хотя вроде на того подполковника не похож и ростом выше) за старшего, командует. Еще один какой–то, потом еще отрядник 3–го – ну, и трое “масок” без масок, в зеленом камуфле.

Стали, конечно, выстраивать по трое, проходить весь строй, подравнивать конец (где обычно я); один из “масок” скомандовал всем опустить воротники. Одного, у которого был поднят (местный стремщик, непонятно за что меня ненавидящий), выдернули из строя и закинули в приличную уже толпу стоявших поодаль “нарушителей”. Но ни он, ни кто другой, разумеется, не подумал даже спросить, на каком основании он требует опустить воротники, если нигде в их же “правилах” об этом нет ни слова. Рабы... Люди, человеческое достоинство которых не унижает подобное обращение, не имеют его вовсе – и людьми называться не могут.

Стоя во дворе столовки, я смотрел продолжение этого фарса, – как они запускали другие отряды. Все проходящие на входе в ворота внимательно осматривались, регулярно кто–то выдергивался из строя. Под конец из какого–то (7–го?) барака старший надергал несколько человек – оказалось, пор признаку шарфов! До сих пор тут такого не было – он заставил их всех снять с шей шарфы, у всех эти шарфы были цветные, не черные – и только тогда пустил в столовку. До моего черного шарфа, да и других он не докопался, – черные, видимо, пока можно...

А стремщик, уведенный и впрямь на вахту (вместе с другими там стоявшими, видимо), вернулся с нее в барак только около 11 утра.

11.11.10. 14–47

С утра – “флюшка”, еще загодя, еще с той недели объявленная отрядником. Официально ее начинали аж с 8 утра! – но там, в больнице, в это время еще не бывает никого, кроме дрыхнущих санитаров. На новеньком зато оборудовании, подключенном к компьютеру! – и имена и отчества зэков сидевший за ним врач выбирал мышкой из огромных списков. Я пошел только в 10, когда уже начали прибегать и разыскивать последних, кто еще не ходил. Дело было не только в том, что в 8 утра ходить – безумие, стоять со всей толпой на улице, а в 9 – с той же толпой стоять внутри, в предбаннике, перед решетчатой дверью, охраняемой санитарами. Дело было еще и в том, что – четверг, и мог быть шмон, но, слава богу, обошлось. И даже никаких “режимных” эксцессов, типа вчерашних “воротников” у столовки, сегодня не было.

Зато перед самой утренней проверкой – вдруг 4 “мусора” на наш “продол”! Затем – еще чище: “с ними, по ходу, прокурор!” (цитирую стремщиков). Овсов, старый дурак, которого ногами в морду и кулаками – учить! это тебе не бумажки писать, старый дебил! – таскается опять зачем–то по баракам, – никак не могу понять, зачем. 12–й. 5–й, затем зашли к нам – новый, по–моему, зам. по БиОР, отрядник 5–го, еще кто–то – и Овсов. Отрядник 8–го вышел к ним в “обувничку” и стал там ему докладывать, сколько в отряде народу и т.д. А время уже – самая проверка, надо выходить, строиться, хотя отрядник занят с ЭТИМИ в бараке, а считать будет, несомненно, он. Я промедлил с выходом – и в результате пришлось стать в 1–й ряд, что со мной происходит, по–моему, всего 2–й раз за все годы здесь. Но все опять обошлось – моих сумок под шконкой так никто и не заметил. :)

Ублюдочный сучонок–воришка вчера, когда я беспечно вышел раньше его на ужин, умудрился–таки спереть у меня из тумбочки шоколадку – когда уже все вышли; он всегда долго собирается, возится, тянет до последнего. А потом пошел на ужин и сам. Но он не только уходит – он и приходит позже меня. :) Я–то пришел, когда еще никого не было (повезло быстро выбраться из мышеловки столовского двора), тут же обнаружил пропажу – и движимый каким–то взрывом чутья и сообразительности, внезапным обострением всех способностей – понял, где он только и мог ее спрятать (на ночь), полез в его пакет, валяющийся под моей же шконкой , и – точно! – достал ее оттуда и положил на прежнее место. Представляю, как была изумлена и разочарована эта тварь ночью, когда полезла в свой пакет... :) А вообще – она законно и вполне гласно имеет здесь репутацию “крысы” и регулярные синяки под глазами – воровала не только у меня, но и у кого–то еще, за что была бита блатными, и отношение их соответствующее (очень злобное). А сегодня, придя на “флюшку” в начале 11–го, я увидел такую картину: никого из барака уже нет, и лишь этот крысеныш задумчиво гуляет по коридору, читает плакаты на стенах. Именно гуляет, а не стоит у кабинета “флюшки”. И, когда я уже одевался – появился вдруг откуда–то (со 2–го этажа?) один из блатных “начальничков” 8–го, еще наиболее спокойный и не столь злобный, как другие, – что–то сказал “крысе”, и она тут же, вперед меня, пошла к выходу. Т.е., видимо, приказал ей, пока все не пройдут “флюшку”, торчать в больнице – чтобы не оставалась одна и не воровала в пустом бараке...

12.11.10. 9–53

Дневник мой становится однообразен... Мелкий ублюдок со 2–го яруса опять залезал ко мне в продуктовый баул – вчера вечером, видимо, или в обед – и украл последний блок сигарет с 2007 года, уже начатый – я отдал оттуда пачку “обиженному” за стирку, да еще одна выпала – и осталась валяться в бауле, а 8 пачек – украл... И шоколадка хорошая пропала из пакета там же, – теперь мне не хватит до свиданки, на 2 дня; хорошо, что есть еще другие шоколадки, которые я обычно не ем, и много их раздал этим мерзким блатным попрошайкам...

Вот так вот. Снявши голову, по волосам не плачут, конечно, – тут 5 лет жизни потеряно, и что уж после этого плакать над блоком сигарет, да даже и над 7–ю блоками (тем паче, я не курю)... Но все–таки этой гадине, этой гнусной, неисправимой твари я лично переломал бы все ноги, все ребра, своими руками забил бы, отрезал бы уши, выколол бы глаза, – пусть доживает, как хочет... Очень, очень жаль, что нельзя – здесь на страже даже такой мрази (хорошо им самим известной как “крыса”) стоят всей кодлой такие же, только во много раз более злобные ублюдки, сидящие за точно такие же “подвиги” – воровство и грабеж...

14.11.10. 9–00

Проснулся сегодня в 15 минут 2–го ночи – и понял, что – всё, пропала ночь!!. Теперь не уснуть до утра, – хорошо еще, успел хоть 2 часа поспать... В соседнем проходняке, на стремщицкой шконке и с обеих ее сторон (т.е. в том числе и на моей шконке, в моем проходняке!) насекомые усаживались играть в карты...

Сперва были вроде бы в основном эти же стремщики, но потом из них остался только один, второй лег спать – и кодла почти вся оказалась составленной из жутких харь с того конца секции. В полпятого утра, проходя мимо, к игре присоединилась и косоглазая узбекская харя – главный (в этой секции) блатной азиат...

Мало того, что еще до начала игры у них в проходняке горела лампа, что мешает спать уже само по себе. Теперь же они гомонили и галдели вовсю, абсолютно не заботясь о ночном времени и сне окружающих, а после каждой партии, постоянно переругиваясь, выясняли, кто как сыграл, на сколько “попал”, сколько выиграл – и записывали в тетрадку. Писала харя настолько омерзительная, ущербная, откровенно уголовная и вызывающая у меня одним своим видом такое отвращение, что описать невозможно – и она же горланила больше и громче всех.

Еще в самом начале их игры какой–то хмырь, несмотря на мой протест, уселся на край моей шконки (я воспринимаю это как крайнее унижение, плевок в лицо – спишь ты, не спишь, нам все равно, мы и ночью плюхнемся на твою шконку и будем заниматься, чем нам надо... В ответ они обычно говорят, что шконка не твоя и вообще ничего твоего здесь нет.). Посидев немного, он с ворчанием о том, как неудобно ему сидеть, притащил табуретку, впёр в проходняк и уселся на нее. Но через некоторое время опять кто–то уселся на саму шконку в ногах, прижав мое одеяло. Лежа к ним спиной, я оглянулся – это был верхний мелкий сучонок–вор; он сам не играл (не на что!!! :), но все время норовил пристроиться наблюдать это зрелище, то стоя, то сидя. Он уходил, потом приходил и садился снова, а порой вместо него приходили и садились другие.

Забавно, что владелец шконки по ту сторону “казино”, на которой сидели узбек и др., проспал до 6 утра и обнаружил на своей шконке “толпу народу”, по его словам, только утром. Я же больше уже не сомкнул глаз, хотя в ожидании, что. м.б., вот–вот все же кончат и разойдутся, встал и оделся не в 5 утра, как обычно, а в 5–30. (Воскресенье, зарядки не было, но свет включили на этот раз ровно в 6 утра. Кстати, не было в 5 и ритуального ежеутреннего упаковывания телефонов, относа их и прятания в каптерке, – этот ритуал совершается обычно как раз на этой шконке, на которой сегодня играли...)

Как назло, даже утренний обход не зашел на 8–й. Я лежал и думал, что, видимо, надо собираться на завтрак, а после него, придя и кое–как раздевшись и забравшись (через них!) на шконарь – лежать и тоскливо ждать, когда же они наконец закончат, уйдут – и можно будет позавтракать, попить чаю... (Приготовить до завтрака, естественно, они мне не дали.)

Однако, к моему удивлению, эти твари вдруг решили пойти на завтрак! Я обрадовался: остается только прийти назад раньше их, что нетрудно. Хотя бы спокойно раздеться и лечь...

Пошли. К счастью, ночной дождь прекратился. Я нервничал только, что сучонок, уже подметший и помывший пол, остался в бараке – воровать у меня; но, придя, его не застал, украдено, по–моему, тоже ничего не было.

У столовки – сюрприз! – стоял Агроном и пара каких–то “мусоров” с ним. Он прежде всего заорал, чтоб все опустили воротники – все покорно опустили; я, стоя сзади, и не подумал, – на улице дул сильный холодный ветер. Затем он с руганью и ворчанием, как обычно, стал выстраивать по трое, проходя до самого хвоста колонны. Увидя в конце ее меня, с поднятым воротником, да еще стоящего не в строю, а слегка поодаль – он не сказал мне ни слова! :)) Запустили внутрь, я походил туда–сюда по двору столовки и, пока он с такой же руганью строил подошедший за нами 9–й отряд – я вышел вон и пошел в барак. “Мусор”, стоящий у ворот, не сказал мне ни слова...

Пришел, приготовил себе завтрак, поел – игра, слава богу, не возобновлялась, зато в “стремном” проходняке только про нее теперь и были разговоры. Из этих разговоров следовало, между прочим, что игра таки продолжится, но вечером – и опять на всю ночь, это ясно! И, не дай бог, опять здесь же, около меня, – значит, спать не дадут и эту ночь!.. Будьте вы все прокляты, суки, мрази, выродки, Untermenschen! С какой бы охотой я лично пошел бы на вахту и рассказал там про ваше сегодняшнее паскудство и планы завтрашнего – если б только знал, что одних моих слов, без поимки вас с картами в руках, будет достаточно для 15 суток ШИЗО!..

Сижу, пишу. Сонный, усталый – не смертельно, конечно, но все же не спать ночь – это тяжело и сказывается теперь на самочувствии. Старею... А ведь еще переписывать... Слава богу, в секции стало посветлее, а то когда вся эта ночная шелупонь, приходя с завтрака, вырубает свет и заваливается спать (после ночи за картами и пр.), – темнота такая, хоть глаз коли...

А с этим сучонком, укравшим сигареты, позавчера я обнаружил эту пропажу и написал о ней, – догадался: разум это или инстинкт, уж не знаю, – но только куда еще он может девать украденное??! С нескольких попыток, но все же нашел в раздевалке пакет этой твари – раньше лежал под моей шконкой, теперь висит под ее телажкой на крючке. Сигареты, 6 пачек из украденных 10–ти, были там – и я их забрал. Итак, справедливость опять восторжествовала!.. :)

19.11.10. 15–15

Все хорошо. :))) Игра в карты продолжалась вчера еще с раннего вечера – но, слава богу, не здесь, а в том конце секции, в более блатных проходняках. Так что эту ночь я спал вполне нормально. Более–менее нормально сходил и в баню – правда, ждать пришлось долгонько, т.к. уже штук 6 “леек” в этой бане, всего–то месяц примерно, как открытой, уже не работали. Но счастье – это одеваться, вымывшись, сидя, а не стоя, причем сидя не на куче чужих вещей, а на скамейке, не забитой наглухо этими вещами и пакетами, и не в такой толчее, как первые разы.

Понедельник. Шмона не было. На улице прохладно, ветер, но мороза и снега еще нет, остатки луж и грязь от дождей.

Из плохих новостей – в ларьке нет хлеба! Продавщица сказала, что сломалась пекарня и черный хлеб не пекут, – а про белый я даже и спрашивать не стал. Если на неделе не появится – к субботе кончится и вольный хлеб, и завтракать будет нечем.

Из хороших новостей – 2 дня подряд, вчера к вечеру и сегодня утром, приходила ко мне молоденькая кошка Рыська, приметной окраски – серая, а сквозь серое на спине пробивается рыжина, знакомая мне еще по 11–му бараку, по лету этого года. Считалась она там кошкой завхоза, он притаскивал ее в барак – а она опять уходила и носилась по всей зоне, где хотела, иногда возвращаясь домой. Сейчас завхоз этот – уже завхоз 2–го,а Рыська продолжает свои странствия – сперва просто на 8–й (где под столом “обиженных” в “фойе” на нее накинулся обычно смирный, тихий кот Васька, вцепился, видимо, в нее, – она страшно визжала), а потом и ко мне в проходняк. Видя, как она что–то вынюхивает на полу проходняка, я взял ее к себе, стал гладить, она разнежилась, разлеглась, замурчала; потом заснула на мне, а после – сойдя с меня, на шконке. Это же повторилось и сегодня, я увидел ее в проходняке – и она спала на шконке, дожидаясь меня из бани; потом я повозился с ней, она еще поспала – и ушла только перед самой проверкой.

Началась 18–я неделя до конца. Осталось мне 125 дней.

16.11.10. 8–39

Кошмар... Опять завертелась круговерть... Вчера, уже после отбоя – вдруг крики: приехал ОМОН, 2 “ПАЗика”, давайте (как всегда :) уберем “все лишнее”! В среду ОМОН еще был (“воротники” у столовки!), а вчера, в понедельник, утром сигаретчик на мой вопрос сказал, что вроде уехал. И вот – опять!... Недолго музыка играла...

Я перевесил “телагу” к изголовью, между моей шконкой и “обиженной”, туда же повесил и снятые на ночь штаны. Как оказалось, не зря. ОМОН никакой не появился, но в эту ночь дежурил “Макар” – и поперся с обходом. 12–й, 5–й, потом на 8–й – прошел, вопреки обыкновения, от входа через блатную секцию, потом через нашу – на выход. Светил крохотным синим фонариком, какие сейчас вставляют в зажигалки, – все равно ничего бы не увидел в темноте, даже если б загодя чего–нибудь не убрали. Сопровождал его “козел”. После нас он дальше по баракам не пошел, ушел с “продола”; а сегодня утром, на зарядке, как я и думал (опыт!), поперся опять – но уже на тот “продол”.

Главное расстройство дня – сучонок–воришка сверху опять украл 2 моих шоколадки из тумбочки! Только вчера днем, придя из ларька, я их достал из баула – 4 штуки, замотанные в большой пакет с ручками, тщательно завязанные – да еще поверх пакета надел сложенную вдвое резиночку, и засунул в большой пакет с продуктами, лежащий днем в тумбочке (на ночь – под шконарь!) и тоже тщательно перевязанный. Я сам–то, бывает, не могу его быстро развязать, но эта тварь развязала и завязала все как было, все пакеты – а 2 шоколадки исчезли! Думал, прикидывал – когда ж она могла это сделать?! Или ночью, достав через спящего меня пакет из–под шконки, с той стороны, – но это едва ли. Или же – во время вечерней проверки, когда что–то очень долго стояли все на улице и ждали, пока придет “мусор” и сосчитает – а эта мразь почему–то не выходит, отмечается на шконке. Другого времени все развязать и завязать у нее не было – я постоянно в проходняке. Так или иначе, а общий счет только украденных шоколадок составляет с начала ноября уже 4 штуки. Этой тощей, хилой, мелкой твари мне очень хочется переломать все ноги и все ребра...

У столовки вышла, ко всему прочему, неожиданная стычка. Увы, недолго побыла – и давно уже закончилась эта летняя вольница, когда у столовки – никого, ворота – нараспашку, ходи себе... Теперь они опять стоят там постоянно, целыми группами. Сегодня на завтраке было трое, командовал Вася–козел, отрядник (сейчас) 2–го, злобная, грубая мразь. Я хотел уйти пораньше, вслед за какими–то выходящими на работу, – он мне громогласно заявил, что уж меня–то он точно не выпустит – пойдешь, мол, с отрядом. Я предъявил ему разрешение Демина – он прочел вслух, вернул мне и сказал: можете , мол, писать на меня жалобу, но я Вас не пущу, пойдете с отрядом; а Демин, мол, не имеет права подписывать такие бумаги, а только начальник колонии. Ясно было, что это не формальный “режим”, а открытая личная неприязнь: тут же, при мне, кому–то из своих он сказал, что, мол, я сижу здесь за то, что писал что–то нехорошее (он грубее выразился) про русский народ (сброд!). Прорываться я не стал, да и не прорваться было, хотя сразу после этого инцидента Вася–козел куда–то исчез, “отряда” я дожидался уже без него. Разумеется, я попрошу Глеба через мать, чтобы он написал жалобу – но даст ли это что–нибудь? Кроме очередного натравливания на меня “подложенца” и его ублюдков, конечно...

Тревожное ожидание комиссий (Мурзин – неизвестный мне, но уже в зубах навязший, говорят, приехал тоже вчера), шмонов (завтра – среда, “режимный день”), истерики по поводу каптерки и моих баулов... Впрочем, и под шконкой из них теперь воруют вовсю, и что делать, как бороться с этой новой бедой – я не знаю...

9–26

...Хотя, конечно, стрелять вас надо, суки, без всякой пощады, а не жалобы на вас писать! Очень жалею, что не успел, к слову не пришлось, сказать это и Васе–козлу, и другому, мелкому, молодому “мусору”, который все говорил мне ехидно, что вот, мол, теперь мы об этом (сегодняшнем) инциденте прочтем в интернете,..

Попробовал, как в те разы, найти, куда этот ублюдок спрятал украденные шоколадки (вряд ли ведь сожрал обе за ночь) – не нашел. И даже самого пакета его не нашел на прежнем месте, на вешалке. Навострился даже здесь, среди 160 человек зэков (насекомых, точнее) прятать, сучонок!..

17.11.10. 10–19

Среда. Шмона, похоже, опять нет. :)) Зато есть другая главная новость зоны – со вчерашнего вечера. То–то вчера “Макар” в 4 или в 5 вечера (не помню точно) поперся на тот “продол”, а потом оказалось, что с ним там и новый зам. по БиОР, и Демин, – не уточнялось, какой, но, скорее всего, начальник санчасти, – и все они долго торчали на 9–м. Так долго, что я уже был почти уверен, что к нам они не пойдут – и точно, с 9–го все они ушли на вахту. Потом мелькнул какой–то смутный слух в проходняке стремщиков, а сегодня сперва сигаретчик, потом Палыч – возле столовой во время завтрака – рассказали подробности.

Оказалось, вчера повесился какой–то “обиженный” с 9–го барака. Повесился где–то за карантином – самое глухое место на зоне, между карантином и “кечью”, ни особого освещения, ни множества посторонних глаз там нет – и говорили даже, что прямо на заборе карантина (технически это вполне возможно). Палыч сообщил, что причина самоубийства – несогласие с приговором, т.е., видимо, парень недавно приехал и срок был немаленький. По словам Палыча, один раз он уже пытался повеситься в карантине, но его сняли, а теперь это происшествие создаст, тоже по словам Палыча, “проблемы для всей зоны”, и уже сегодня, якобы, кто–то должен приехать по этому поводу.

Так или иначе, пока все тихо, все спят. Один из блатных “командиров” почти сразу после завтрака потребовал у моего соседа в “стремном” проходняке достать его “трубу” – т.е., видимо, знали заранее, что шмона не будет. “Масок”, если они здесь, тоже пока не видно и не слышно о них.

Сигаретчик с утра порадовал – он достал наконец какую–то “трубу”, но сломанную – у “раскладушки” оторвана крышка и приклеена скотчем; однако телефон работает. Платить за нее – 1000 р., как и за ту, что ему уже давным–давно обещали продать на 2–м бараке, причем не сломанную, но там она постоянно убрана, закопана в землю и т.д. связи с бесконечными комиссиями, “масками”, шмонами и пр. Сигаретчик забежал, когда я кипятил чай к завтраку, вытряс–таки с меня пачку сигарет (из последних запасов, отнятых назад у “крысы”), показал мне это чудо техники – и пошел к известному всей зоне специалисту по их ремонту, здоровенному, тупого вида узбеку (кто бы мог подумать!..) разговаривать о ее ремонте. Звонить с нее прямо сейчас же я не стал – все ждал, сейчас явится шмон–бригада...

В проходняк без места (!) подселили из той секции 18–летнего цыганенка, недавно приехавшего, но сидит уже 2–й раз, а вся родня – отец, дядья – по многу раз уже на особом режиме, в Соликамске. Цыганенка погнали из той секции вчера вечером – по его словам, за то, что в ларьке он у какого–то “обиженного” с 1–го барака попросил купить ему сигареты, взял их вроде бы у продавщицы сам (а не из рук у того) – и вот за это теперь он в немилости. Темная история, да и он, скорее всего, рассказывает не всю ее. Сказали ему, при мне, что спать он будет на щите, кладущемся на 2–й ярус проходняка; однако этого щита нет, его еще надо делать. Так цыганенок не растерялся, и я сперва обалдел, проснувшись ночью: свой матрас он привязал к обеим верхним шконкам шнурками за углы – и лежал в нем, как в гамаке! Да еще, говорит, и спал в таком положении. Нечего и говорить, что из–под его гамака и вылезать из проходняка, и влезать в него было еще неудобнее, чем из–под щита, слава богу, что когда я стал вставать в 5 утра, он уже не спал и убрал его еще до подъема. Я было обрадовался, что он, м.б., выживет из проходняка эту мерзкую “крысу” и сам поселится на ее место, – это было бы гораздо лучше. Но нет – “крыса” спит опять надо мной, как спала, а перед самым уходом на завтрак, уже одетая, сидела у меня на шконке – я заглянул специально – и, похоже, пыталась где–то там, под матрасом ли, под самой ли шконкой, шарить рукой – я ее спугнул, и она тотчас убежала на улицу. А цыганенок пытается дозвониться своему отцу в соликамский “особый” лагерь и говорит что отец легко решит эту его внезапно возникшую “проблему”.

Мороза нет, но на улице холодный, уже почти зимний ветер. Временами выходит солнце. Мне осталось 123 дня.

18.11.10. 10–25

Вчера случился (очередной?) апофеоз этой странной войны с “крысой” в проходняке. После 2–х шоколадок в понедельник ей не удавалось 2 дня украсть у меня ничего – я все время был настороже, караулил, когда эта тварь выйдет из барака в столовку вместе со всеми (чтоб не оставалась тут одна и не шарила), накрепко зацепил за крючки баул под шконкой – так, что сам еле мог достать, и т.д.

Но кто бы мог подумать!.. То все жратва, сладкое, курево – а на прочной нитке, протянутой вдоль под 2–м ярусом шконки, сушились у меня уже 2 дня вещи, выстиранные “обиженным” после последней бани – майка (футболка, точнее), носки и трусы. Точнее, они уже высохли, я просто не мог никак собраться убрать их – и был за это наказан!

Прихожу вчера с вечерней проверки в барак – а майки нет! Сперва думал, может, куда упала, обшарил все – и на шконке, и на полу, – нету! Т.е., эта тварь стала хватать уже и одежду, да и вообще все, что попадется под руку, – хотя этой моей майкой, при ее–то хлипкой комплекции, она может обернуться 2 раза! Потом вдруг заметил трусы, висящие не на этой нитке, а на торце шконки, над изголовьем, – я их там и вешал, все правильно; но за весь день они мне как–то не попадались на глаза, странно даже, и я не вспоминал про них, а тут – пожалуйста. Короче, пока искал майку, пока приходил в себя, – через какое–то время, минут 10–20, не больше, – смотрю, и трусов уже нет!!. :))) Одни носки остались висеть (причем один драный, надо зашивать) – и я убрал их от греха подальше под матрас.

А сегодня, после завтрака, я нашел трусы. Они и сейчас, когда я пишу, преспокойно висят себе на раме шконки, на 2–м ярусе, под “лепнем” этой твари – снаружи их не видно, но я увидел из проходняка, изнутри. Майки – все осмотрел – нет, а это – пожалуйста.

Я хотел сперва их забрать, тем паче, что “крыса” уже спала, но потом раздумал. Уж чего–чего, а этого – старых, ношенных, линялых трусов, причем еще и фасона такого, как никто здесь не носит, мне не жалко – забирай и носи, тварь! Уж этого добра у меня еще в запасе достаточно – гораздо больше, чем нужно на оставшиеся 4 месяца! Твой удел в этой жизни – донашивать чужое, линялое, старое тряпье, а своего у тебя нет ничего и не будет – только то, что сумеешь украсть и не попасться... Подавись, гнида, – очень жаль, что не могу здесь же прикончить тебя собственными руками!

Четверг. Шмона опять не было. :) Если не заявится никаких новых комиссий и пр. – можно считать, что неделя закончена, остались долгие последние дни, выходные – пятница, суббота и воскресенье, дай бог им пройти спокойно. Осталось 17 с половиной недель.

Когда позавчера я шел с обеда и увидел, как отрядник ведет мерзкую косоглазую харю – главного блатного азиата секции – с сумкой и одеялом в ШИЗО, – радости моей не было границ! Хоть пару недель отдохнуть от этой наглой твари с ее попрошайничеством и картами по ночам. Но – к изумлению моему, на следующий день харю эту я увидел опять в бараке!..

Столкнувшись под вечер вчера со мной в дверях секции, косоглазая харя на мое удивление ответила, что она “решила вопрос”, ее продержали сутки и выпустили – и тут же, этак полушутя, но с подтекстом уже хорошо мне знакомым: а ты приготовил что–нибудь мне на выход?

Я отговорился тем (отшутился тоже), что думал, она суток 15 просидит, не ждал так скоро; да и готовить–то нечего. Но уже сегодня, когда я завтракал, сперва подошел второй, друг местных узбеков из Твери, несостоявшийся “земляк” “телефониста”: мол, “выручай”. Я спросил, в чем дело, хотя уже вполне догадывался. Так и есть: дай чего–нибудь на хлеб, поесть чего–нибудь! Так и норовят сесть на шею всей своей кодлой, пристроиться жрать за мой счет, – нет уж, дудки! Этот ушел, и через пару секунд подошел уже блатной азиат, уселся на мою шконку и заскулил: мол, чего ты жадничаешь; я же, мол, знаю, что у тебя есть... Мол, “всю ночь играли” (в карты) – проголодались... Ну и наглая же тварь, – подумал я.

Есть, да не про вашу честь, ребятки! (Хотя я знаю, что это печально отразится на моей связи через их телефон, увы...) “Крыса” ворует (одно время я думал даже, не по узбекскому ли поручению она шарит по моим сумкам), блатные клянчат; самое печальное – на хлеб еще что–то есть, но самого хлеба уже нет! Вольный кончился, – осталось 2 кусочка, а мне на завтрак нужно 3. Кинув все свое имущество на разграбление “крысе”, сегодня после обеда придется тащиться в ларек – узнавать, есть ли там хлеб, хотя бы черный. Едва ли; а если вдруг есть – еще добиться, чтоб пустили (хотя сейчас там охрана и сменилась, и с новой у меня – еще по 11–му бараку – отношения лучше, – но если там будет толпа, завоз и пр., то и они не пустят).

На улице мороз и солнце. Дым из трубы бани столбом кверху – к холодам. Ясно, солнечно, морозно, лужи с вечера еще замерзли. Вчера и сегодня опять приходила Рыська, я ее кормил – и она, свернувшись и спрятав нос (к холодам), спала здесь; сейчас ее нет, бегает где–то. Мне осталось 122 дня.

12–45

Еще штришок. Цыганенок вчера к ночи притащил доску – вместо щита – и улегся на нее. Доска короче, чем обычные щиты – в конце проходняка даже можно было встать во весь рост, и вылезать нетрудно. В общем, я бы не возражал, чтобы он не убирал свою постель и днем (он так и хотел) – но остальным не понравилось. Сегодня, с самого утра, после зарядки, та же самая “крыса” сказала ему, что, мол, его положили где–то еще (напротив), “сказали”, мол, чтобы щитов не было. А потом, уже после завтрака, шнырю, пришедшему выяснять насчет занятого цыганенком своего (шныря) места эта тварь пояснила подробнее: мол, “дорожник” из той секции (т.е. уже блатной) “сказал”, что, мол, “комиссия” – и поэтому щитов быть не должно.

Мрази, твари, гнусные выродки, Untermenschen с наследственной рабской психологией! Каким презренным, жалким рабом надо быть, чтобы в реальности жить в жуткой тесноте, где без щитов никак не обойтись, – а перед комиссиями щиты убирать и делать вид, что, мол, у нас все хорошо, все нормально – вместо того, чтобы ткнуть в морду этим комиссиям, в каких скотских условиях держит зэков начальство, в какой тесноте и скученности, и потребовать от всех этих бесконечных комиссий улучшения условий хотя бы до уровня, положенного по закону!..

19.11.10. 9–33

Омерзительно, тошно, противно... В столовской хлеборезке вчера в обед хлеба мне не дали – мол, весь хлеб по списку, по числу з/к в отряде, забрали заготовщики, бери, мол, у них. Ясно, что это туфта, пайку лишнюю дать не трудно, никто их так уж строго не считает – но, говорят, это “из–за комиссии (–й)” начались такие строгости....

В ларьке хлеба тоже не оказалось! Не привозят, раз вы черный не берете, – объяснила продавщица. Я бы взял и черный, ей–богу!.. Была, как назло, и колбаса, и хорошее сливочное масло – но куда их, если нет хлеба? Пачку дешевого краснобаковского “спреда” (сливочное масло плюс растительное) я взял только потому, что оставались деньги, как раз такая сумма (29 рублей, а оно стоит 28).

Мерзкая азербайджанская обезьяна с 11–го когда–то хвасталась мне, что может из столовой брать хлеб чуть ли не целыми буханками. Вчера, встретив ее в ларьке, я напомнил ей об этом и попросил зайти ко мне по этой теме – хлеб нужен до завтра. Клятвенно обещала зайти вечером – и, конечно же, не появилась1 Тварь... Потом встретил сигаретчика, рассказал эту беду ему – он обещал завтра (т.е. сегодня) принести пайку, и действительно принес... утром! Маленькую, тощенькую, тоненькую... Я попросил принести уж и в обед, – я ведь именно обеденную, толстую, и просил. Обещал...

Заодно он остался меня ждать, лежа на моей шконке, с завтрака. А вчера мне удалось – после позавчерашнего рассказа и описания всех ужасов – припахать и цыгана с 10–го к борьбе с “крысой”: он сидел в проходняке напротив, наискось, пока меня не было, и болтал с цыганом – ночным стремщиком, который на обед ходит после барака, а заодно, по моей просьбе, поглядывал... Так что ничего украсть этой мрази пока не удается (после моей майки с веревки), но уже пару раз я его заставал, когда он, после моего ухода на улицу (перед столовкой) сидел на моей шконке – и сзади, незаметно, пытался отцепить с крючков под шконкой ремни, которыми моя сумка зацеплена, чтоб нельзя было выдвинуть. Ню–ню! – отцепишь, да все равно быстро не вытащишь, сучка, – она еще 20 раз зацепится этими же ремнями и всякими другими местами по дороге; провозишься, пока я или кто другой придет.

На улице мороз, небольшой, правда, и сильный ветер. Уже зима... Снега, правда, еще нет – и не надо.

Недолго я радовался – всего пару–тройку дней калитка “1–го поста” открывалась свободно, без всякого домофона, т.е. стояла открытая. Я уж думал – все, лопнула их “гениальная” затея, не справляется “мусор” в будке “нулевого поста” и с “нулевым” – перед глазами, да еще и с 1–м – по телефону. Но нет – снова все закрыто и надо нажимать кнопку и ждать. Видимо, и впрямь, как я слышал – этот их проклятый домофон был эти дни просто сломан.

15–24

Ну, с обеда, конечно, никакого хлеба нет, хотя еще утром сигаретчик вытряс с меня несколько пакетиков чая и 2 конфеты, а перед проверкой и после нее – специально являлся 2 раза, играл с Рыськой – еще и пачку сигарет, из последних, спасенных от “крысы” запасов. И обещал, обещал... Тварь...

Забыл еще рассказать про этих ублюдков в соседнем проходняке и про сегодняшнюю ночь. Карт, слава богу, не было, и шконку свою догадались завесить хотя бы большим полотенцем, полностью развернутым. Но – зажгли там опять лампу, и все равно светло, все равно мешает этот свет, разговоры, отсутствие тишины и покоя, – мешает спать. А еще того пуще – эти ублюдки повадились и по ночам, и днем слушать через динамик мобильника песни, специально для этого скачиваемые из интернета. Дешевый, дерьмовый блатной “шансон” – днем–то еще ладно, но ночью, уже в 3 или в 4, в полной тишине – дико мешает этот концерт, да еще при свете лампы и под их разговоры. В общем, спать эти ублюдки не дают. Бессмысленные, но вредные и опасные куски биомассы, подлежащие безусловной аннигиляции во имя безопасности и комфорта нормальных людей.

21.11.10. 7–50

Воскресенье. Пока ждал чайник на ужин, наблюдал в “фойе” красочную сцену, давно привычную, еще с 13–го барака, очень здесь характерную, но просто давно не попадавшуюся на глаза – с конца той зимы на 11–м, наверное.

При мне один из самых злобных здесь блатных, 30 лет, небольшого росточка (видимо, это он и рулит здесь бараком, а не тот ублюдок, на которого я думал раньше – который гавкал на меня и выгонял из блатной секции) подошел к главному здесь “обиженному” работяге, с утра до вечера этой стиркой загруженному, – я знаю его с 13–го, описывал, как его избивали тогда, якобы за то, что он не сказал сразу, что он обиженный. Стирает он и мне – и быстрее, чем на 11–м, да и на 13–м этот памятный мне Юра. Блатной, постоянно ходящий в дорогих спортивных костюмах и кроссовках, подошел к с претензиями – тот что–то из этого спортивного шмотья ему плохо постирал, “я только сейчас заметил”. Сперва выговаривал ему злобно; потом сказал: мол, “я сейчас возьму дрын...” – но это частая здесь угроза, и не так часто она выполняется, как произносится. Но тут эта злобная мразь вдруг схватила швабру, здесь же стоявшую, и, перевернув нижней перекладиной, на которую наматывается тряпка, ударила бедолагу по голове. Тот метнулся в туалет (возле которого все и происходило) и жутко завыл там, – так же, как тогда, в августе 2008, в раздевалке 13–го, когда его били первый раз. Блатной пошел за ним туда и, видимо, ударил там еще раз, после чего стал говорить: мол, кровь идет, да? Помой, прижми чем–нибудь, завяжи (заботливый какой!..) – и, по–моему, потребовал, чтобы “обиженный” сейчас же, остановив только кровь, снова ему что–то стирал и перестирывал...

Тот был весь в крови, особенно шея сзади, и долго еще прижимал к голове мокрую тряпку, но потом опять взялся за работу. Блатной выродок уже после экзекуции пообещал ему в следующий раз “размозжить всю голову” и предупредил, что не дай бог тот “сломится на вахту”.

Я смотрел на эту сцену с отвращением, которое, наверное, было заметно и на моем лице. Злобная, остервенелая мразь, как и везде тут, рулит и правит всем бараком, всеми живыми существами в нем – и не встречает никакого отпора, ни в ком нет человеческого достоинства сопротивляться или хотя бы протестовать. От наивного, детского, юношеского романтизма революции, защиты угнетенных, отстаивания попранной справедливости и пр. – надо пройти таким вот тернистым путем, через самое дно, мерзость тюрем и лагерей, годы провести среди отребья и простонародья, чтобы понять: угнетенные, слабые – такая же мразь, как и их угнетатели, они не заслуживают никакой жалости и сочувствия – своей трусостью, подлостью, стремлением проползти как–нибудь через эти ужасы на брюхе, а не дать отпор, не пойти на открытое сопротивление, даже когда это вполне возможно. “Люди холопского звания – сущие псы иногда: чем тяжелей наказания – тем им милей господа”. Да и что я, не знаю разве, что этот хмырь действительно стирает плохо, далеко от совершенства, да и странно было бы, если б он при таком объеме работы стирал хорошо. Это не оправдывает жестокости его избиения, конечно, – но и его мне не жалко. Те и другие – мразь, и нет никакой попранной справедливости, и угнетенные, слабые – вовсе не стоят того, чтоб их защищать. Защищать надо себя от господства и засилья тех и других...

Кусок из письма Лене Маглеванной, которое я написал вчера, но еще не отправил (с этой калиткой с домофоном – не раньше понедельника и похода в ларек). Она писала мне о том, как несказанно счастлива была, получив 25 октября 2010 официальное политическое убежище в Финляндии. Поздравив ее с этим, я не могу не процитировать здесь часть моего ответа ей.

“Хотя, если честно, примешивается к этому моему чувству радости и некая грустная нотка. Ты права во всем, конечно, – что уехала, что тебе там лучше, что своего будущего не связываешь с этой проклятой страной и даже гражданство не хочешь сохранять. Ты уехала – и можешь все забыть, и начать жизнь заново, и жить для себя, – и еще достигнешь в этой жизни многого, многого... А мы остаемся тут, – как в том известном анекдоте: “Это наша родина, сынок!”. “Мы живем, зажатые железной клятвой”, – помнишь, у Маяковского? Да, я сам выбрал свой путь, и ни о чем не жалею, и не хочу уезжать – ну кому я там нужен? и как начать жизнь с нуля, даже языка не зная, когда тебе уже под 40? – но все же мне чуть–чуть жаль, что здесь все известно заранее, и все так жестоко безнадежно, и нельзя отказаться от этой борьбы, и нет никакой надежды ее выиграть – и в результате все равно придется отдать жизнь ни за понюх...”

Утро воскресенья. Я не завтракаю – нет хлеба. Сигаретчик обещал вчера, зайдя к вечеру, принести с ужина пайку – и, конечно, обманул; впрочем, видимо, он и в самом деле не ходил на ужин, в толпе идущего оттуда 10–го барака я его не видел. Колбаса есть, масло есть, а хлеба нет, – еще один кадр из этого фильма ужасов про русский идиотизм, про эту жизнь, где всегда все наперекосяк... Главная нота жизни здесь, на зоне, сейчас (для меня, по крайней мере) – опять ждут какую–то “очень важную” и очень страшную комиссию. Когда она приедет, точно неизвестно. Завтра начинается новая неделя, 17–я до конца: понедельник – с утра баня, днем ларек; среда и четверг – шмоны; с субботы – длительная свиданка с матерью, предпоследняя. Хорошо бы, хоть на этой неделе комиссия (завтра начинающейся, точнее), а не после свиданки, когда будет полный баул жратвы – и если его утащат в каптерку, разворуют там, да еще в ларек, кроме “своего дня”, не будут пускать, – я буду голодать здесь, как не голодал, слава богу, с карантина, с первых дней приезда сюда...

Разменял сегодня 4 месяца до конца. Постепенно, все больше и больше, можно уже подводить итоги случившегося (со мной) – точнее, отсиженного. Увы, “исправить” меня эта “исправительная колония” так и не смогла за все годы, как ни старалась. :)) Я остался все таким же – только ненавижу теперь ИХ всех гораздо сильнее и, так сказать, суровее, спокойнее, без вспышек – методичной, сосредоточенной, беспощадной ненавистью. Эту Систему, это проклятое государство, замешанное на рабстве и не меняющееся веками, несмотря на все смены декораций, неспособное измениться по сути. И это тупое, рабское, покорное быдло, этот пьяный сброд, населяющий 1/6 часть туши – благодаря которому, кнутом и пряником, заискиваниями и террором, ментовской дубинкой и повышениями пенсий которому держится Система, покупая каждый раз благосклонность “электората” и невмешательство в ее дела... Я ненавижу их так, как только может ненавидеть свободный человек эту толпу рабов, по приказу своих изуверов–вожаков стремящуюся надеть и на него ярмо и колодки. Нет тут ни правых, ни виноватых, ни угнетенных, ни угнетателей, – есть только мерзкая, зловонная биомасса, одновременно рабски–покорная перед сильным и злобно–агрессивная к слабому, а тем паче – к непохожему, к чужаку типа меня. Их всех, всех, и “верхи”, и “низы” – в печь; их не жалко уничтожить без остатка, разрушить здесь все дотла, от госструктур до зданий и памятников, их храмы, их кремли, их Лубянку!.. И распахать, и засеять солью, чтобы ничего не росло вовеки...

22.11.10. 8–25

Комиссия вроде б все же приехала, – вчера вечером, перед самой проверкой, по этому поводу всех собирали в... блатной секции! Ну да, “культяшка” занята, там живут блатные; на улице, говорили, мороз был уже минус 15°, – где еще остается? Я не хотел идти, а когда все же подумал – не заглянуть ли, постоять в дверях, за спинами, как обычно (хотя ясно, о чем будет речь...) – насекомые уже ползли оттуда обратно. Что–то быстро на сей раз им прочистили там их тараканьи мозги – пары минут хватило!.. :) Сказали, судя по разговорам, чтобы не ходили по зоне в одиночку, только толпой (тем паче, назавтра – баня и ларек), и – о, чудо чудное, диво дивное! должно быть, волк в лесу сдох!! – объявили там же решение: гасить свет в 10 вечера, сразу, как отбой! И погасили!!! Я не мог поверить своим глазам, когда это увидел...

Понедельник. Комиссия не комиссия – но у столовки “мусоров” опять не было вообще (как и вчера один раз – в ужин, кажись), все пока тихо–спокойно. С ночи пошел небольшой снежок – и потеплело, мороз еще есть, но не сильный. Зато – сбылось мое предчувствие; и я, право, не думал, что оно сбудется так легко и быстро... Не понадобились даже 40–градусные морозы, хватило и 15°, с первого же раза, в ноябре еще (и зима–то календарная не успела начаться) – как от первого же мороза накрылась медным тазом баня!! :))) Та, новая, деревянная, с железной бочкой–цистерной в качестве бака для воды. Греют эту

8–50

Заходил сейчас сигаретчик, уже дня 2 не бывший, – пришлось передавать ему приглашение через цыгана. Он внес уточнения, – в бане сломался не “тэн” (загадочный – зачем он там? – но о котором говорили как о причине поломки), а трубы, ведущие из котельной, – они старые, прогорают, объяснил он. Так что – бани нет, как и особой печали у меня по этому поводу. По поводу комиссии – сказал, что это из–за побегушников, – оказывается, где–то с неделю назад с поселка (колония–поселение здесь же, сразу за вахтой) бежали три, что ли, “поселушника” – их, разумеется, поймали, и по поводу этого теперь приехала комиссия. Казалось бы, что комиссии по вопросам охраны и побегов делать в лагерных бараках? – но сигаретчик уверенно сказал, что после осмотра поселка она пойдет и в лагерь. Значит – вынос баулов в каптерку и прятанье “всего лишнего” неизбежны, увы... Приехали, сказал, на неделю – как раз до моей свиданки. Дай бог, чтобы не помешали мне в четверг, после обеда, и в пятницу; да чтобы с субботы 3 дня мои сумки никто не уволок из–под шконки сигаретчика на 10–м...

23.11.10. 8–18

Вчера после отбоя один из стремщиков в соседнем проходняке пересказывал только что им слышанный разговор блатных в “культяшке”. Из него выяснилось, что никакая комиссия, оказывается, еще не приехала (и точно, свет вчера уже потушили как обычно – только когда около полдвенадцатого ночи на “продол” пошли 2 “мусора”), ее только ждут, – и ждут, как я понял, все того же неизменного Мурзина. Забавно другое: говоривший блатной (кто – не знаю) жаловался на то, как, мол, задолбали эти комиссии и – sic! – оказывается, стыдно (!) уже просить “мужиков” каждый раз: уберите, мол, “все лишнее”.

Ах ты, надо же, стыдливые какие!! :))) Совестливые, блин!.. :))) Кто бы мог подумать – блатным в Буреполоме стало стыдно уже отрабатывать свои неслыханные привилегии (героин, самогон, интернет и пр.), усердно проводя линию штаба учреждения в массы одураченных (да и без того рабски–покорных и трусливых) “мужиков”! Этак, гляди, скоро блатным здесь станет “стыдно” избивать за жалобы, как было до сих пор, гонять в столовку и на зарядку, а их мерзкому ублюдку “прдложенцу” – стыдно за то, что он ударил меня по лицу и не содержащей конкретных фактов и доказательств наводке Макаревича!..

Я слушал этот их разговор, сидя – пока не пошел обход – на своей шконке с армянином с 10–го, приходящим ко мне уже 2–й вечер. 1966 г.р., сидит по 291–й (дача взятки, – всего 2–й раз встречаю такую статью; 1–й был на “1–й сборке” в Москве), на воле занимался строительством, руководил бригадой нелегалов, был частным предпринимателем, и т.д. Был женат, состоит в зарегистрированном браке, имеет ИНН, платил налоги – и теперь пришел ко мне за советом, как добиться российского гражданства, в котором ему уже 1 или 2 раза отказали. Обо мне он слышал, и даже видел не раз – здесь же, на 8–м, у прежнего “запасного варианта”, с телефоном в руке; и позавчера начал разговор с вопроса: “Я слышал, что ты политический беженец, да?”. Я рассмеялся и сказал ему, что какой же я беженец, если сижу здесь? Он по простоте своей спутал понятия “политбеженец” и “политзаключенный”. Вчера после отбоя принес телефон – я позвонил матери, спросил телефон Ганнушкиной и еще некоторых, ибо как обратиться со своим вопросом в правозащитные конторы типа ганнушкинской и пономаревской, я ничего посоветовать ему не мог.

Но главное впечатление вчерашнего бурного дня – как насел на меня косоглазый блатной азиат, вымогая жратву! По наглости, как я понял, он, пожалуй, приближается к “телефонисту”. Еще позавчера, в воскресенье, вечером, когда я готовил себе ужин, он зашел в проходняк, увидел на тумбочке пустую банку из–под тушенки – и стал клянчить: мол, дай нам вот такую тоже, мы добавим в картошку (столовскую, которую им готовили на плитке шныри; а “мы” – т.к. жрут они все вместе, узбека 4, не меньше, из одной миски, как собаки). Я показал ему (хотя и так было ясно), что банка уже пуста. Он, ни секунды не колеблясь, заявил: ну, дай другую такую же! По счастью, банка была действительно последней, – но наглость этого “простого, как 3 копейки” – дай, мол, другую, раз эта уже пустая! – я оценил.

Вчера, когда я ждал чайник для ужина, он зашел с улицы в “фойе”, тут же увидел меня (среди целой толпы народа, в этом “фойе” бывшей), подошел и спросил: “Есть готовишь?”. Не успел я залить лапшу кипятком и лечь на 5 минут – пока она запарится – он уже явился в мой проходняк, уселся и, с заговорщическим видом, понижая голос и толкая меня кулаком в колено, стал опять требовать (на просьбу это было мало похоже), чтобы я дал ему банку консервов – все равно, каких; им, мол, добавить “только для вкуса” в какую–то, видимо, опять столовскую жратву. Долго, назойливо клянчил; на мои слова, что у меня для него сейчас банки нет, а свой ужин я ему не отдам, говорил так: “давай сделаем об колено”, – я сперва не мог понять, что это значит. Оказалось, что это он из той банки, которой собирался ужинать я, готов забрать половину или хотя бы 1/3, – короче, вырвать хоть изо рта, не стесняясь ничем. Видя, что я не поддаюсь и не соглашаюсь дать ему ничего, он обиженно надулся и стал выговаривать мне, что я ему “вру”, “жадничаю”, у меня нет “понимания”, и т.д. :) Проходивший мимо его тверской сосед и сотрапезник что–то сказал ему по–узбекски; азиат ответил что–то вроде: “Не дает ни хрена!” – и тот, тоже всунувшись в проходняк, попросил “какую–нибудь банку”! Оба сидят далеко не 1–й год; чем они питались до моего перевода на 8–й и что будут есть на ужин после моего освобождения – совершенно непонятно! :))

Между тем, разговор с косоглазым расширялся перейдя постепенно и на мою жизнь в Москве, работу, приговор и т.д. На мои упоминания о розыске, суде и пр. – этот хмырь вдруг спросил что–то типа: много ли хоть я “поднял”, т.е. украл на их жаргоне. Стало ясно, что он понятия не имеет, кто я такой, за что сижу и пр. – хотя чуть позже, под конец разговора, это наглое болтливое чмо не постеснялось заявить, что знает обо мне буквально все, всю подноготную. :)) На мои слова, что запрашивали 7 лет, а дали 5 – “ну ты, наверное, там... (не помню его жаргон, но смысл – дал денег судье, чтобы срок был 5, а не 7); а когда я сказал про справку матери об инвалидности – ответ был в таком тоне, что это я, мол, ловко подсуетился, сделал эту липовую справку... :) Короче, во всем такая вот мразь судит о других по себе и не может понять, что бывают совсем другие люди, другие дела, другие жизненные ценности, кроме – украсть, напиться, нажраться наркоты и пр... Зато когда я – очень скромно и мельком, на его вопрос – упомянул, что работал в прессе, печатался, – глаза у него округлились :) от удивления – о–о, ты, наверное, на воле большой человек, хоть и “сухаришься” здесь, и можешь... писать “надзорки”!.. :))) Вот для чего у них пригождаются все люди с образованием или хоть более–менее грамотные – писать жалобы, чтобы эту грабительско–воровскую шваль побыстрее освободили!.. Постепенно от банок со жратвой разговор перешел к “надзоркам”, к тому, есть ли у меня “знакомые” в Верховном суде (он с хитрой улыбочкой не верил, что нет), к тому, что ему нужен в Москве адвокат – я обещал найти телефон Карена Нерсисяна, а вечером, звоня матери, записал заодно и телефон Голубева. Наконец, уже не раз позванный по–узбекски своими друзьями, он ушел. Было полдевятого – вместо обычных пяти минут на лапшу он отнял у меня полчаса! Лапша, слава богу, не успела еще остыть, т.к. стояла накрытая, – но была уже скорее теплой, чем горячей.

Зачем я так подробно пишу об этой твари? Сам не знаю. Во–первых, вспомнить смешно, как он мерил меня на свой аршин – дать денег, договориться в суде, сколько я хоть “поднял”, и т.д. Ну, а во–вторых – пару раз увидев меня переписывающим дневник, сие существо, блещущее не умом, а разве что хитростью и наглостью, тем не менее, сразу просекло, что я пишу именно дневник (из вопроса это ее предположение почти тут же превратилось в уверенность, хотя на прямой вопрос я отвечал “нет”, а вчера даже показал ей лежащий под изголовьем огромный пакет с письмами за последний год) – и стало настойчиво спрашивать, показывая при этом жестом, “тачканул” ли (т.е. записал, упомянул) я его в дневнике? Ну что ж, родной, вот тебе и упоминание, – вот о тебе я и написал – и закончить могу только пожеланием от всей души – чтобы все такие, как ты, наглые подонки – уголовники, ворье, грабители, гопники и прочая нечисть, грабящая и мешающая жить нормальным людям, поскорее сдохли и освободили нас от своего присутствия!

P. S. Самое же печальное – я вынужден был сослаться, что, мол, скоро свиданка, мать привезет передачу – вот, м.б., тогда... Страшно подумать, как вцепится в меня зубами и когтями эта косая тварь, требуя консервов, колбасы, конфет и пр. и пр., как только я выйду со свиданки 30–го! Цена вопроса – его (и 2–го, тверского “узбека”) телефон, которым я пользуюсь (и то – звонит мать, а не я). Конечно, я могу резко и категорически послать узбеков подальше и не давать вообще ничего. Но телефон тогда будет безжалостно обрезан, в этом нет ни малейших сомнений. Все повторяется...

24.11.10. 7–55

И вчерашний день, и ночь тоже были полны событий. Самое приятное – перед утренней проверкой к “крысе”, спящей надо мной, подошел “козел” и сообщил (я слышал сам) следующее. Оказывается, по результатам последней “флюшки” в легких у “крысы” обнаружили затемнение – подозрение на туберкулез; так что эту тварь сейчас кладут в больницу до 27–го, а 27–го – этапируют на “пятерку”, проверять более тщательно.

Ну вот, главная проблема решилась сама собой – как я и ожидал, и надеялся, знал в душе, что не может она как–нибудь не решиться. Даже если это только временно – назад привезут, скорее всего, к Новому году, не раньше. Хоть декабрь передохнуть от этого напряжения, от этой молчаливой, необъявленной войны...

В три, после обеда, вызвали в штаб, в 10–й кабинет – по поводу паспорта. Отстоял очередь, заполнил анкету, на следующей неделе, сказали, придет фотограф с поселка – сниматься на паспорт. Там, стоя в очереди, услышал из разговоров слух, что комиссия таки уже приехала – и называлась фамилия Масленников...

Самый мрачный сюрприз был вечером. В 7, после ужина, пришел этот армянин с 10–го – без “трубы”, а просто поговорить со мной, показать найденный у кого–то на 10–м правозащитный справочник 2000 года. Он спросил меня, – ЧТО, говорят, сейчас должна быть какая–то еще одна проверка? – и я честно ответил, что уже 19–05, и если в полвосьмого должна была бы быть проверка, то об этом были бы сейчас толки, разговоры, я бы знал.

“Пробили” “мусоров” на наш “продол”, и армянин стремглав убежал. “Мусор” прошел 12–й, 5–й, зашел к нам – и я с изумлением увидел, что все, одевая на ходу “телаги”, побежали по секции к выходу. Я как раз собирался готовить ужин, доставал миску, кружку и пр. – и тут вдруг увидел, что секция опустела, а “мусор” показался в дверях вместе с завхозом, по пути ворча, что не все вышли. Проверка!!! Стадо насекомых толклось и галдело за темными окнами. Я не успел даже одеться – так и сосчитали меня, сидящим на шконке в недоумении, близком к изумлению.

Итак, эти ублюдки – “администрация” – с 23–го ноября опять ввели 3–ю проверку в 19–30! :((( Сразу после нее я зашел к завхозу – узнать, говорил ли он, что эта проверка будет, и как это вышло, что я ничего не знал. Разговоров, упоминаний, даже среди болтливых малолеток в соседнем проходняке, не было вообще! Завхоз сказал, что еще накануне он сказал “людям” (и где только он нашел среди этой швали и быдла людей?..), “чтобы до вас довели”, – и в результате это был самый неприятный сюрприз последнего времени, после появления “крысы”...

Спал ночью – и мне снилась паника “по комиссии”, но только не в секции, а в каком–то другом помещении; но такая же, как обычно. :)) Ясно помню истошный крик: “Комиссия!!!”, прорезавший тишину. Каково же было мое изумление, когда, проснувшись через несколько минут, я обнаружил в темной ночной секции – наяву!! – ту же панику и беготню!!! :)) Ночная комиссия, оказалось, уже где–то здесь, – возвращается с 13–го, зашла на 10–й, потом на 4–й,а со стороны 12–го “в нашу сторону” одновременно движется еще кто–то. Ночной кошмар наяву, короче... :)) По секции бегали, метались, срочно убирали и командовали убирать одежду с дужек (а куда еще класть одежду, снятую на ночь? На табуретки? – но они есть далеко не у всех) Самое же омерзительное – что тотчас, как всегда, раскрыли и подперли кирпичами все двери – и в секцию, и на улицу, – и все форточки. Как же, “проветрить” к появлению обожаемой комиссии, – вдруг ей не понравится запах!.. С улицы тут же потянуло морозом, таким ледяным холодом, что от него едва спасало мое шерстяное одеяло. Тут комиссия зашла на 8–й – все упали на шконки и затаили дыхание. Стремщик, все равно стоявший и наблюдавший из темной секции, вслух сообщал: комиссия сперва потусовалась в “фойе”, потом зашла в “обувничку” – и ушла, сперва с барака, а затем и с “продола”. Вся паника напрасно!.. :)) Вещи, загодя перевешенные в изголовье, я повесил обратно в ноги, на торец шконки. Все вроде успокоилось – но опять зажженный светильник в проходняке соседей все равно, как и каждую ночь, не давал спать нормально...

Среда. Шмонный день. Завтрака нет, т.к. нет хлеба. Свет в секции погашен. Сижу и жду...

25.11.10. 10–56

И вчера, и сегодня – пока все обошлось. Вчера утром, в 9–40 где–то, 5 “мусоров” заходили на 12–й, но через несколько минут ушли. После этого, с 10–ти где–то, по информации блатного начальства стали будить всех и ждать, что “пойдет комиссия”. Ждали целый день, но она не пошла. :) Только вот утренняя проверка на всех бараках была по карточкам – и из–за этого задержали обед.

Еще со вчерашнего вечера все стали говорить, что завтра (сегодня) будет большой общелагерный шмон. Утром сегодня в этом царила уже полная уверенность, – готовились, прятали телефоны и др. “запреты”. Прошел даже слух (на 8–м; на 10–м сигаретчик не слышал), что “мусора получают робы” и – все или же многие – пойдут в робах. Но и тут обманули – не пошли. :) Шмона не было. Зато – после 10 – вдруг: “Комиссия на большом!”! Вот она, родимая, а мы уж не чаяли, заждались... :) Комиссия и “Макар” пошли на тот “продол”, на 6–й, оттуда – в “шушарку” – и ушли “на контрольную”. На этом пока все кончилось, – все эти 2 “режимных” дня.

Со мной вчера вечером произошел очередной забавнейший случай. Вдруг “козел” говорит перед ужином: одевайся, пошли на склад, там тебе вещи выписали. – Какие вещи?! – очень удивился я. – Не знаю. Ты заявление писал? В том–то и дело, что не писал я никакого заявление, но быстро оделся, пошел.

Выдали “телагу” – как раз моего размера, что поразительно, – ботинки и шапку, – какого–то другого образца, с ИК–2 (женская зона в Нижнем), в общем, поприличнее тех, что я носил до сих пор. Получив, расписавшись – попросил я кладовщика–зэка показать мое заявление, по которому он выдавал. Так и есть!! – это заявление от октября еще аж 2009 года! :) То, второе по счету, которое я в том году отдавал отряднику 13–го в руки – после того, как выяснилось, что первое он потерял. Вот когда сработало!.. :) И то, думаю, лишь потому, что адвокат на недавнем суде моем по УДО помянул, что прошлая зима здесь была очень холодная, а теплые вещи не были выданы. Что ж, лучше поздно, чем никогда...

Весь день вчера шел снег, зону буквально замело. С утра топтались по глубокому снегу и по двору, и по “продолам”. Дует сильный ветер, мороз усиливается, снег сухой, он метет и метет, – в общем, сразу стало здесь как–то ощутимо тяжелее, мучительнее, хуже, на этой проклятой зоне. Все–таки зима здесь страшное время. Морозы, метели, шмоны, комиссии... Матери вчера так и не позвонил – “запасной вариант” вчера поговорил вечером с ней, успокоил, сказал, что у нас сидит отрядник, и т.п. затруднения, – меня так и не позвал. Что же до “узбекского” телефона, то о нем больше нет и помина, – косоглазая харя 2–й или 3–й день не подходит ко мне, хотя мать туда, скорее всего, звонит; тверского же “земляка” не видно – наверное, положили на больницу до этапа 27–го.

В столовке, по слухам, дают по утрам творог и яйца – аж по 3 штуки, – но я всего этого, понятно, не вижу, так как туда с 5.9.2010 так и не захожу. Творог, правда, я не люблю, а беру ли я яйца – никто даже не интересуется (едят их за меня сами). С хлебом, по рассказу заготовщика вчера в соседнем проходняке – беда: выдают по числу з/к в отряде, пайки же тех, кто не пришел в столовку, сдают обратно в хлеборезку. Т.е., нет места за столом – не ходишь на обеды и пр. – не получаешь и положенной пайки хлеба, на барак тебе ее не понесут, даже если попросишь.

Мало того, что жгут по ночам лампу соседи справа, гомонят всю ночь толпой и слушают через динамик телефона песни. Сегодня ночью еще и сосед напротив, у окна – “козел”, тот самый, что водил меня на склад – тоже зажег у себя в проходняке лампочку – зачем? Проходя ночью мимо, я видел, как он машинкой накалывает татуировку на руке кому–то, сидящему на его шконке. “Кольщик, наколи мне купола...” Лампы по ночам теперь, значит, справа, слева (у “обиженных”, но там хоть зашкерено надежно) и напротив...

16–00

Нет, это было еще не все. Опять проверка по карточкам, и во время нее – “Макар” и какой–то приезжий начальник в папахе (Мурзин?), ходившие по “продолам”. Потом, во время обеда, многие видели толпу “масок”, зашедших на вахту (или в зону, или куда уж там, – я не видел), но вскоре вроде бы уехавших вместе с пожарной машиной, – учения, что ли? Все говорят, что какие–то учения были у них на “промке” – как недавно на 16–й зоне. А мне – вдруг стало плохо, еще до проверки, да и потом тоже: жутко кружилась голова, я не мог встать на ноги – шатало; голова не болит, но какая–то тяжесть в ней, все как будто едет вокруг. Перед обедом даже заснул, проспал полчаса, не меньше (а обед опять задержали) – не помогло, опять шатает. В таком состоянии я еще как–то дополз до столовки, “на обед”, пару раз на скользком, укатанном снегу чуть не упав по дороге. Вместо снега уже шел дождь, на улице потеплело, все стало таять...