Бык в западне

Глава VI. ТРУП В ЛЕСОПОЛОСЕ

3 июля, Новосибирск

Оставив машину за мэрией, а в машине сержанта Лапшина, крепкого, молчаливого, спокойного, одетого в гражданское казаха, почему-то носящего русскую фамилию и как бы даже демонстративно ни на что не обращающего внимания, Куделькин-младший неторопливо направился в сторону коммерческих киосков. Если бомж, которого называют Полковником, действительно светится здесь, подумал он, значит, информацию о нем я запросто смогу получить у любого алкаша, постоянно толкущегося возле «Альтернативных напитков». Покажи уголок червонца, кто-то из бомжей непременно откликнется. Все они тут знают друг друга, кроме самых конченых.

Киоск, который интересовал Куделькина, на самом деле назывался «Дунаев». По крайней мере, козырек киоска украшала именно такая вывеска.

Странно, что киоск не прозвали «Голубым Дунаем», усмехнулся Куделькин. Странным показалось ему и то, что владелец знаменитого киоска каким-то образом получил разрешение в теплое время года выставлять на асфальт несколько столиков под полосатыми зонтиками и с неудобными высокими железными стульями. Нормальные люди, конечно, обходили киоск «Альтернативные напитки» стороной, зато от бомжей и алкашей всех видов отбоя не было Бомжей привлекала близость зеленых скверов, за кустами и деревьями которых запросто и вовремя можно было укрыться от злого милицейского глаза, а заодно потихоньку опростать желудки и мочевые пузыри. Но прежде всего бомжей привлекала к «Альтернативным напиткам», конечно, фантастическая дешевизна самих напитков. Понятно, не тех, которые были красиво и открыто выставлены на широкой витрине, а тех, которых на витрине не было и которые можно было получить только тайком у продавца, минуя кассу. Производились альтернативные напитки, скорее всего, где-нибудь тут же — в подпольных цехах Дзержинки, а может, расположенного поблизости Железнодорожного района.

Полковник… Бомж по кличке Полковник…

Прежде осведомители, оплачиваемые полковником Лыгиным, ничего о странном Полковнике не сообщали. Еще неделю назад не было среди новосибирских бомжей никакого Полковника. Однажды был среди бомжей Генерал, но тот Генерал давно попал в колонию за воровство. А новоиспеченному Полковнику, похоже, и воровать не надо. Новоиспеченный полковник богат. Если он пятьдесят долларов запросто отдает за пятьдесят, а то и за двадцать тысяч деревянных, значит, капусты у придурка хватает.

Что-то в истории с Полковником настораживало Куделькина.

Вполне возможно, решил он, что я никого не найду. Вполне возможно, что речь, как чаще всего бывает,опять идет о творимой на глазах легенде Другими словами, о пьяном бреде бомжей.

И все равно. Что-то за всем этим стояло. Клички на улице не возникают просто так, ни с того ни с чего.

Новоявленный Полковник был или из пришлых бомжей, только что появившихся в городе, или это какой-то из местных вдруг выкинул нечто такое, что мгновенно дало ему право на особенную кличку. Назовись случайный или пришлый бомж Полковником просто так, ни с того ни с сего, грош цена была бы его инициативе. Нельзя дать кличку самому себе. Точнее, дать можно, но трудно, практически невозможно добиться того, чтобы в один день эта твоя новая кличка запросто утвердилась и слава о ней столь стремительно разнеслась по всем районам двухмиллионного города. Для подобного действительно требуется совершенно неординарное событие, способное крепко ударить по мозгам. Особенно по таким тупым и маленьким мозгам, как мозги бомжей, сплюнул Куделькин.

Он был несправедлив к бомжам и не собирался скрывать этого.

Он шел по проспекту хмуро, не оглядываясь по сторонам, потому что все внушало ему отвращение. Куделькин не любил себя в таком состоянии. Такое состояние приходило к нему редко, только с крайней усталостью, и тогда Куделькин сразу терял все нормальные чувства. Кроме, может быть, отвращения и ненависти. Если, конечно, ненависть и отвращение можно назвать нормальными чувствами. И еще беспомощности. Отвратительной и жестокой беспомощности, какую он впервые испытал год назад под Первомайском, куда был послан с отрядом сибирских милиционеров вместе с Зиминым, тогда еще майором, отбывшим, правда, свой срок в штабе, и с Витькой Лариным, капитаном, верным и старым другом.

Зимину повезло. А вот Ларину и Куделькину выпала окопная жизнь. Та самая окопная жизнь, над которой подшучивают, но стараются не подшучивать.

На ходу Куделькин вынул сигарету и закурил. Вкус дыма вызывал отвращение. Торопящиеся люди тоже

Сам теплый летний день, такой нежный и сонный, вдруг подернулся для Куделькина сероватой и скучной дымкой, сквозь которую проступали лица таких же серых, скучных, неинтересных людей, звучали такие же раздражающе скучные, серые голоса и смех.

Таким же серым и раздражающим было небо год назад над блокпостом перед поселком Первомайским, на котором находились тринадцать новосибирских милиционер в, когда раздался телефонный звонок и голос батальонного предупредил, что автобусы с боевиками и заложниками уже близко и на какое-то время блокпост должен замереть. Замереть и не делать ни одного лишнего движения. Вообще никаких движений! И само собой, ни одного выстрела!

Ничто не должно спровоцировать боевиков на бойню, хрипло прокричал по телефону батальонный. Когда колонна будет проходит мимо блокпоста, всем спрятаться в окопы! Батальонный был предельно категоричен. Чтобы не только оружия, но и самих бойцов никто из автобусов не увидел. Ваша обязанность, проорал, прохрипел по телефону батальонный, видимо, сам презирая свой приказ, сейчас же разойтись по окопам, спрятаться и постараться ничем не выдать себя, то есть не спровоцировать боевиков на бойню.

Капитан Ларин зло усмехнулся.

Капитан Ларин был аккуратным, дисциплинированным офицером, с очень правильным русским лицом, обрамленным светлыми волосами. И форма на капитане была пригнана ловко и аккуратно.

— Нет, ты послушай!.. Нас сюда прислали прятаться!.. Нас сюда прислали для того, чтобы мы прятались от боевиков!.. — выругался Ларин, и в голосе капитана послышалось нечто странное.

На мгновение Куделькину показалось, что капитан Ларин расплачется. Но Куделькин, конечно, ошибся, потому что никто, кроме него, не заметил в голосе капитана ничего особенного. Ну, недоволен капитан, так ведь, что ни думай, что ни говори, все равно лучше отсидеться в окопах, чем быть расстрелянным боевиками. Ежу понятно. И приказ поступил соответствующий. Надо выполнять приказы. Служба!

Кое-кто из рядовых даже посмотрел на капитана неодобрительно. Дескать, чего кочевряжится человек? Приказ есть приказ. Приказ, он всегда приказ. Даже в Африке. Сказал сержант, бурундук — птичка, вот и не спорь, тащи крылышко. Приказали отцы командиры спрятаться так, чтобы никто бойцов не заметил, ни заложники, ни боевики, — надо выполнять приказ.

Особенно суетился лейтенант Гродников.

— Давай!.. Давай!.. — в каком-то неестественном нетерпении подгонял бойцов лейтенант Гродников. — Не торчать на виду!.. Прыгай в окопы!. Все в окопы!.. Убрать с глаз оружие!..

Окопы были глубокие и вырыты недавно. Остро пахло растревоженной землей.

Прижимаясь грудью к краю окопа, капитан Куделькин настороженно вдыхал запах рыхлой свежей земли, почему-то отстраненно представляя при этом, как такая рыхлая земля может взлетать в воздух при взрывах и как такая рыхлая земля может мерзко и плотно забиваться в ноздри, давить на ослепшие глаза, если, не дай Бог, взрыв придется на твою долю…

Куделькин выругался.

— Ты чего? — негромко спросил Ларин.

— Колонна…

Колонна с боевиками и заложниками появилась перед блокпостом точно в одиннадцать тридцать. Первым шел потрепанный, повидавший виды «газик» дагестанской ГАИ, за ним зеленый УАЗ начальника 5-й оперативной зоны, а уже за УАЗом следовали желтые и оранжевые заляпанные грязью автобусы с местным спецназом. А уже за автобусами шли, сопровождаемые бронетранспортером с омоновцами, несколько «Икарусов» и «пазиков» с заложниками и боевиками. На знамени, болтавшемся над желтым «Икарусом», издали был заметен вытканный лежащий волк.

Борз. Волк по-чеченски — борз, вспомнил Куделькин.

Ни одно государство мира никогда не включало волка в герб своей страны, со странным чувством вспомнил Куделькин беседу, проведенную с милиционерами перед их вылетом в Чечню. Ни одно государство мира никогда не выносило волка на флаг. Как ни крути, как ни обеляй волка, он хищник. Когда ему хочется жрать, он идет в чужую отару, поскольку сам от рождения, по определению, нищ. Волк режет овец. Ему плевать на политику. Ему вообще на все и на всех плевать. Он хищник Он режет овец

Над растянувшейся серой колонной беспрерывно, как зловещие стрекозы, кружили четыре боевых вертолета.

— Целых четыре!.. Ты только посмотри… Целых четыре!.. — беспомощно выругался капитан Ларин, и его передернуло от отвращения. — Целых четыре, бля!.. Не один, не два… А по-настоящему тут вполне хватило бы одного…

— Для чего? — не понял Куделькин.

— Чтобы расстрелять колонну.

— Там заложники, — напомнил Куделькин.

— Если мы упустим боевиков, — все с тем же отчетливым отвращением в голосе произнес Ларин, — они это запомнят… Они это запомнят и уже никогда не успокоятся… Они постоянно будут заниматься тем же самым похабством… Если им сейчас напрочь не поотрубать руки, они никогда не успокоятся… Чего мы стесняемся? Почему не рубим? Это же их метод, отрубать воровские руки!.. С волками следует бороться их же методами…

— Оставь… — хмуро ответил Куделькин. Ему не нравилось состояние капитана. — И без тебя тошно. Лучше посмотри, что у них там?..

Движение колонны приостановилось. Один из «Икарусов» глубоко просел в сырой разъезженной колее и забуксовал. Мгновенно выскочившие из автобуса, обвешанные оружием крепкие бородатые боевики с зелеными повязками на лбах попытались было вытолкать «Икарус» из грязи, но у них ничего не получилось. Тогда по сигналу подошел бронетранспортер с омоновцами и дернул автобус.

— Интернационализм, бля!.. — ухмыльнулся капитан Ларин. И злобно выругался: — Вот, бля, где он сидит у меня этот наш интернационализм!.. Вместо того чтобы расстреливать боевиков, омоновцы им помогают!..

— Помолчи, Виктор, не рви душу… — огрызнулся Куделькин. — Какого черта?.. Видишь, боевики уже шарят по поселку?.. Присматриваются, суки!.. А?.. И расставили гранатометчиков… Выучка чувствуется… Нас пока не трогают, но присматриваются… На нас им наплевать, мы перед ними не сила, но вот окопы… Кажется, они не прочь занять окопы…

Капитан Ларин кивнул. На самом деле в этот момент капитан Ларин смотрел не на чеченских гранатометчиков. Он молча, с кривой улыбочкой на перекошенном лице, смотрел на потрепанный желтый «пазик», в котором, по пояс высунувшись из выбитого окна, плечистый бородач-боевик истерично лупил рукоятью кинжала о борт и так же истерично вопил:

— Аллах акбар!.

— Товарищ капитан! — негромко обратился к Ларину рядовой Антипов. — Разрешите курить.

— Курите.

Это все, что могли позволить своим рядовым капитан Ларин и капитан Куделькин.

Покуривая в ладонь, милиционеры молча и хмуро смотрели вслед длинной автоколонне, наконец, после некоторой заминки медленно, как непомерно растянувшийся железный, неряшливо раскрашенный червь, двинувшейся в сторону поселка Азамат-Юрт.

— Все!.. Кина не будет!.. — негромко объявил капитан Ларин.

И в этот момент послышался тугой непонятный шум и впереди на дороге свирепо грохнуло.

Взрыв. Другой.

Один из боевых вертолетов, опустив свое страшное камуфлированное рыло, внезапно нанес удар по возглавляющей колонну машине дагестанской ГАИ. Остальные вертолеты, снизившись, пошли долгими устрашающими кругами над колонной. Мгновенно из автобуса с заложниками выкинулись грязные белые полотнища. Даже на таком расстоянии было слышно, как заложники кричат:

— Не стреляйте!.. Не стреляйте!

— Молодцы!.. — торжествующе ударил кулаком по рыхлой земле капитан Ларин. Глаза его возбужденно сверкнули — Нашлась все-таки умная голова!.. Именно сейчас, именно сейчас можно вчистую сделать боевиков! Абсолютно вчистую!.. Видишь, Юрка?.. Там впереди взорванный мост… Сейчас боевики начнут разворачиваться, в этот момент по ним и ударят с вертолетов!.. И выбросят десант!.. А как иначе?.. Абзац, бля!..Доигрались!.. — Он даже ударил кулаком по бедру: —А тех, кто побежит к поселку, добьем мы…

Куделькин покачал головой. Впрочем, и капитан Ларин уже увидел, что замысел тех, кто командовал операцией, оказался совсем другим.

Развернувшись, автоколонна, ни на минуту не останавливаясь, споро двинулась обратно к блокпосту.

Ларин и Куделькин ничего не понимали.

Это позже Куделькин узнал, а Ларину и этого уже не удалось узнать, что боевикам по радиосвязи объяснили просто: «Обещали вас вывести на границу с Чечней, вот все, вывели! Хотите двигаться дальше, нет проблем — дерзайте. Метров на двести вас, наверное, вполне хватит, это с учетом наших вертолетов. Ну, а обратно в Дагестан, учтите, мы вас не впустим. Так что, господа боевики, вот вам час на размышления и на то,чтобы сложить оружие».

Ничего этого ни Куделькин, ни Ларин тогда не знали.

Из соседнего окопа, сопя, вылез лейтенант Гродников.

— Куда исчез бронетранспортер с омоновцами?.. — выматерился лейтенант. Он тоже ничего не мог понять. — Куда исчезли машины со спецназом? Они что,провалились?.. Кто-нибудь понимает, что творится?

— А ты взгляни на поселок, — хмуро посоветовал Ларин.

— А что там?.. — не понял лейтенант. Вид у него был злой и обиженный. — Ну, бегают люди… Так это же не боевики, а местные жители…

— Вот именно… Бегают… А если говорить точно,то вовсе не бегают, а убегают… — объяснил капитан Ларин. — Они убегают из своего собственного поселка!.. Вы понимаете, лейтенант?.. Боевики предупредили жителей… Они попросту выгоняют жителей

— Зачем?

— Чтобы занять поселок.

— Не успеют!.. — зло выругался лейтенант и длинной рукой указал на боевые вертолеты, все еще кружащие над дорогой. — Вот увидите… Сейчас они шаркнут ракетами, а потом пойдет десант…

Лейтенанту никто не ответил.

Ларин и Куделькин с отчаянием следили за тем, что происходило прямо перед их глазами. Они видели тяжелый желтый «Икарус», с ходу разнесший в щепки полосатый шлагбаум. Видели бородатых приземистых боевиков, бесшумной цепью разбегающихся по полю. Видели, как кривоногие быстрые боевики выбрасывают из окопов растерянных, обезоруженных милиционеров, которым каких-то полчаса назад свой же батальонный категорически приказал не оказывать террористам никакого сопротивления.

За считанные минуты боевики захватили блокпост. Еще быстрее они заняли все удобные позиции в бетонных бойницах и на вышке.

— Юра… — негромко приказал капитан Ларин. — Собери всех оставшихся в наш окоп.

— Бойцы! — крикнул Куделькин, спрыгивая в траншею. — Отец командир всех к себе требует!

Он еще посмеивался. Он еще немного играл. Но чисто автоматически.

Полностью происходящее до Куделькина еще не дошло, только интуитивно он понимал, как резко изменилась ситуация. Он чувствовал, что хрупкая тишина над блокпостом действительно предельно хрупкая — до первого выстрела. Хлопнет первый выстрел — и все, не будет больше никакой тишины. Будет сплошная мясорубка.

Но, понимая это, Куделькин понимал и то, что не посмеиваться он тоже уже не может. Запросто можно свихнуться от непонимания ситуации.

— Всем на блокпост!

Куделькин повернулся. Прямо над траншеей, над головами милиционеров, стояло несколько бородатых радуевцев в камуфляже, с зелеными лентами через лоб и с «Калашниковыми» в руках.

— Бегом! — приказал один из боевиков, рослый, рябой, с блестящими глазами. Как позже узнал Куделькин, это был Турпал, один из помощников Салмана Радуева.

— Вот так вот, товарищ капитан… — обреченно и зло сплюнул под ноги Ларину лейтенант Гродников. —Я бы теперь на вашем месте, товарищ капитан, застрелился… Даже не стал бы думать… Тоже мне война… Тоже мне командиры Сдать блокпост без единого выстрела!..

Лейтенант Гродников всегда недолюбливал Ларина, но это, пожалуй, было уже слишком

— Заткнись, лейтенант! — приказал Куделькин, но заросший щетиной боевик гортанно крикнул:

— К стене!. Всем к стене..

Под дулами автоматов Куделькин, Ларин, лейтенант Гродников и трое выбравшихся из траншеи милиционеров присели на корточки под холодной бетонной стеной, которая, как это ни странно, вновь отметил про себя Куделькин, тоже пахла потревоженной землей.

Сегодня все пахнет землей, равнодушно подумал Куделькин, стараясь не смотреть на багровое лицо капитана Ларина.

— А это что за хер? — негромко удивился кто-то из бойцов.

Куделькин поднял голову

Прямо перед ними, как из-под земли, вдруг возник плечистый человек в защитного цвета комбинезоне и в темном берете на удивительно круглой седой голове. В глазах неизвестного вспыхивали возбужденные огоньки.Что бы ни происходило вокруг, он совершенно явно ничего и никого не боялся. На его плече лежала видеокамера.

— Я оператор третьего канала английского телевидения, — по-русски, очень неплохо, практически без акцента отрекомендовался человек в защитного цвета комбинезоне и повел видеокамерой по хмурым лицам завороженно замерших на корточках бойцов. — Кто тут старший?.. Кто тут командует?.. Кто отвечает за этот блокпост? Прошу вас, господа, коротко прокомментируйте сложившуюся на блокпосту ситуацию для наших британских и европейских зрителей. Объясните, почему вы добровольно и без единого выстрела перешли на сторону чеченского сопротивления?

— Это кто тебе такое сказал, английская гнида?.. — негромко и презрительно спросил капитан Ларин. — Это кто тебе такое сказал, английский пиздюк, что мы перешли на сторону чеченского сопротивления?..

— А разве вы не перешли?.. — опешил оператор.

Он даже непонимающе обернулся на усмехающихся боевиков.

— Они перейдут, да! — гортанно крикнул Тур- пал. — Они скоро перейдут. Они сейчас перейдут. Они все перейдут на сторону Ичкерии — И крикнул: — Эй, русские!.. Переходите к нам!.. — И картинно вскинул над собой руку — Мир всем вам и нам. Переходите на сторону бойцов свободной Ичкерии!.. Мы боремся за свободу!.. Будем вместе бороться против российских оккупационных войск!..

Никто не ответил.

Куделькин снизу внимательно рассматривал боевика.

Несмотря на холодный ветер, постоянно налетающий со стороны реки, рослый Турпал был одет в летний камуфляж. Загорелый лоб пересекала зеленая лента с непонятной арабской вязью. В правой руке Турпал держал АКМ. На поясе на самодельных разгрузках висели три гранаты.

— Вот ты!.. Да, ты!.. Тебе я говорю!.. — коротким грязным пальцем Турпал указал на мгновенно побледневшего лейтенанта Гродникова. — Ты почему без оружия, да? Где оружие?..

— Выкинул.

— Как выкинул?..

— Я в плен с оружием в руках не сдаюсь… — еще сильней побледнев, вызывающе заявил лейтенант.

Турпал оглянулся на бородатых боевиков и ухмыльнулся Разворошив рукой темную жесткую даже на вид бороду, он склонил голову набок.

— Это кто тебя в плен брал?.. Покажи, да… Прямо сейчас покажи… Это я тебя в плен брал?.. Он тебя в плен брал?.. — И объяснил, ухмыльнувшись: — Здесь никто никого в плен не брал и не будет брать… Нам не нужны пленные… А ты бросил оружие… Разве ты мужчина, да?.. Разве может мужчина бросить оружие?.. — И повторил: — Никто тебя в плен не брал…

— А куда? — окончательно растерялся лейтенант.

— А никуда!.. — по-волчьи оскалился Турпал. — Никто никого не брал в плен… А ты не мужчина… Я сейчас тебя могу пристрелить за трусость… Ты оружие бросил… Таких, как ты, в плен не берут… — И нагло ухмыльнулся. — У тебя хорошая куртка, да?.. Теплая…Мне нравится твоя куртка… Снимай!.. Скоро ваша «Альфа», наверное, будет нас штурмовать… Это хорошо… Это значит, вас завтра в гробах отправят в Москву, а нам достанется все ваше оружие… Так что снимай куртку..Не надо тебе куртку… Ты зря бросил оружие, да?.. Мы тебя не будем брать в плен… Мы сейчас разведем заложников по окопам и будем ждать «Альфу»… Мы так разведем заложников, чтобы на каждого нашего бойца оказалось по два русских… А вы… — посмотрел он на милиционеров, — вы нам не нужны… Поняли, да?.. Мы вас не брали в плен… — И перевел взгляд на Гродникова. — У тебя хорошая куртка, да?.. Подари…

— Она мне самому нужна, — грубо ответил лейтенант Гродников. Он был унижен. Он был испуган, но и унижен. Страх и унижение боролись в нем. — Можешь отобрать силой. Дарить ничего не буду.

— Я никогда не отбираю… — ухмыляясь, объявил Турпал. — Я всегда говорю, подари, да?..

Сидя на корточках под холодной бетонной стеной,бледный и униженный лейтенант Гродников сверху вниз зачарованно смотрел, как Турпал, смеясь, поднимает ствол автомата.

— Погоди!.. — остановил боевика капитан Ларин. И, встав во весь рост, стянул с плеч свою куртку. — Возьми… Она такая же… И размер тот же…

Слегка наклонив голову к плечу, обтянутому летним камуфляжем, Турпал с интересом взглянул на Ларина.

— Переживаешь, да? — И наставил автомат на лейтенанта Гродникова. — Отдай мужчине куртку!

Лейтенант Гродников вдруг все понял и заторопился. Губы у лейтенанта задрожали. Путаясь в рукавах, продолжая сидеть на корточках, он стянул куртку и протянул ее капитану Ларину. Но куртку перехватил Турпал.

— Возьми… — вернул он Ларину его куртку. — Я ведь не у тебя просил, да?.. Мне эта нравится… — И повторил, презрительно глядя на Гродникова: — Зря не застрелил тебя… Ты не мужчина… Ты бросил оружие…

Куделькин поднял голову. Он молча смотрел на небритых боевиков, окруживших блокпост, на ухмыляющегося бородатого Турпала, на зеленую ленту на низком лбу Турпала, на чужое серое, пыльное, ветреное небо, на некую странную, но внутренне организованную суету, которая чувствовалась во всех, даже, казалось бы, в самых неторопливых движениях бородатых боевиков.

Когда рядом негромко хлопнул пистолетный выстрел, Куделькин не сразу понял, что случилось. А потом, оглянувшись, увидел лежащего на земле капитана Ларина, нелепо приткнувшегося лбом к холодной бетонной стене, так резко отдающей рыхлой, потревоженной лопатами землей. В откинутой руке капитана Ларина был зажат служебный «Стечкин».

— Кто стрелял? — выскочил из-за заграждений боевик.

Турпал уважительно ответил:

— Мужчина стрелял.

Суки!.. Витьки Ларина нет… Нет капитана Витьки… Привезен в цинке в Новосибирск… Поторопился капитан Витька Ларин… Сильно поторопился…

Наверное, капитан Ларин раньше многих понял, что никому там в Чечне не был нужен, подумал Куделькин. Ни лейтенанту Гродникову, подсказавшему ему выход из тупиковой ситуации, ни своим бойцам, ни своей стране, ни даже боевикам… Милиционеров даже в плен брать не стали… Потому, наверное, Витька и поторопился…

А теперь нет Зимина

Куделькин-младший зло бросил сигарету в урну. И промахнулся.

Черт с ним, с лейтенантом Гродниковым… Не лейтенант виноват… Лейтенант Гродников всего лишь от дурости посоветовал капитану Ларину то, что в тот момент взбрело в его дурацкие растерянные мозги…

Вся страна была растерянна… Страна до сих пор растерянна..

Пока не разгоним всяких гнид, регулярно зарабатывающих на войне, так и будем сидеть на корточках под холодной бетонной стеной…

Вся страна

И не взяты в плен, и не свободны…

И куртку жалко боевикам отдать, и защититься не можем

Да что за блядство? Где Зимин?!

И заставил себя успокоиться: да здесь, здесь где-то полковник Зимин… Где-то здесь, в городе… Не такой человек полковник Зимин, чтобы шлепнули его какие-нибудь ловкачи… Полковник Зимин сам, кого хочешь, шлепнет… Полковника Зимина взять не просто.

И вспомнил Лыгина. Почему так странно говорил о Зимине Лыгин?.. «Еще не все вещи найдены…» Будто не полковник Зимин интересовал Лыгина, а именно его вещи. «Не все…»

А что? Разве часть вещей найдена?.. Кем?.. Где?.. Почему мне не скажут об этом?.. Похоже, что-то там не связалось наверху у начальства, подумал Куделькин Что-то там сильно не связалось… А я, значит, валандайся с бомжами…

Куделькин вдруг понял, что он практически ничего не знает о целях и назначении Особой группы, членом которой являлся. Ну да, подумал он, я умею выполнять приказы. Меня учили беспрекословно их выполнять. Это мое прямое дело.

Особая группа была создана усилиями полковника Зимина еще два месяца назад, после того, как вечером в самом центре города неизвестный киллер в подъезде жилого дома расстрелял из пистолета депутата облсовета Ишмарова.

Прекрасный способ для начальства развязать руки. Но и принять меры…

— Подайте рапорты об отставке — приказал тогда Зимин капитанам Куделькину и Маслову. И объяснил: — Разумеется, это временная мера На какое-то время… Пока не пройдут выборы… Вот на это время вы и окажетесь сотрудниками в отставке… О том, что на самом деле вы все равно остаетесь на службе, знаю только я и, разумеется, мое непосредственное начальство… Нам с вами придется решить несколько важных задач, и каждый будет действовать индивидуально. Постарайтесь постоянно помнить о том, что официального прикрытия у вас нет. Если вы провалитесь, выполняя порученное вам дело, вас никто не станет защищать. С этого дня вы как бы действительно находитесь в отставке. — Зимин усмехнулся. — А значит, подчиняетесь только мне… Или полковнику Лыгину, если вдруг по каким-то причинам я не смогу вести операцию. Только мне и полковнику Лыгину. Никому больше. Прошу сразу учесть и то, что удостоверения, которые я вам сейчас раздам, даются вам лишь на самый крайний случай, если надо будет срочно решать какую-то абсолютно конкретную частную проблему. Прошу при этом постоянно помнить, что эти удостоверения могут быть признаны недействительными, если в процессе выполнения порученных вам задач вы столкнетесь с определенными спецслужбами и, того хуже, попадете в их руки Зато, если поставленные перед нами задачи будут выполнены, Особая группа будет распушена и все мы вновь вернемся на действительную службу… Разумеется, не просто так… За удачное решение поставленных перед нами задач нам обещаны немалые гонорары…

Где Зимин?.. Болтается где-то у своих баб?.. Быть такого не может. И Лыгин прекрасно знает это.

Само предположение, что полковник Зимин почему-то прячется у своих баб, совершенно недопустимо. Не тот человек Зимин, не тот уровень, не та дисциплина. Если полковник Зимин не дождался Куделькина в аэропорту, значит, в аэропорту случилось что-то неординарное. Ты, Куделькин, зло сказал он себе, ничем не смог помочь в Чечне капитану Ларину. Ну, разве что оглянулся на него. Только все равно обернулся с опозданием. Ты вот коришь себя за то опоздание. Жестоко коришь. Ну так попробуй не опоздать сейчас. Мало ли что ты не понимаешь, что, собственно, происходит Тебе и не надо ничего понимать. Тебе не положено понимать. Таков был приказ. Действовать, а не понимать. Не опоздай хотя бы сейчас. Думай и помоги Зимину. Ведь это Зимин выделил тебя из многих сотрудников ФСБ. Это он тебя пригласил в Особую группу..

Да не в этом, собственно дело, совсем запутался Куделькин. Просто оглядываться надо вовремя. Вот ты опоздал вовремя оглянуться на капитана Ларина, так хоть сейчас не теряй время. Ищи! Постарайся успеть. Постарайся хоть сейчас успеть. Постарайся все сделать вовремя.

Будь на моем месте полковник Зимин, беспомощно подумал Куделькин, он бы давно перевернул весь город. И я переверну, зло сказал себе Куделькин Не только переверну. Я лично проверю каждый подвал, каждый пустырь, каждое жлобское подворье, каждую малину, я перетрясу всех, кого нужно перетрясти, загляну на каждый чердак'

Куделькин чувствовал злобу и беспомощность. Слова не помогали. Он вдруг понял, что обязан найти полковника Зимина. Не потому даже, что Зимину угрожает серьезная опасность, и не потому даже, что Зимин всегда был расположен к нему, и не потому, что поиск Зимина являлся сейчас его прямым служебным долгом и от этого зависел успех работы всей Особой группы, но еще и потому, что в сложной служебной машине, которой до того столь успешно управлял полковник Зимин, Куделькин это отчетливо чувствовал, вдруг пошли какие то серьезные сбои.

Конечно, подумал Куделькин, высокой степени секретность всегда грозит сбоями. Не случись неожиданных сбоев, полковник Лыгин не кормил бы меня кислым бигусом в железнодорожном ресторане.

Куделькин сплюнул.

Мы еще все изменим! С Зиминым или без Зимина, но Зимин прав — мы еще все изменим!

Зимин не уставал повторять это. Он повторял это постоянно.

Мы еще все изменим!

Полковник Зимин не ленился повторять это по нескольку раз в день, лишь бы слова поглубже запали в душу каждого слушающего его человека.

Куделькин снова сплюнул, издали искоса поглядывая на прижавшуюся к стене магазина парочку.

Ничего не понять. Вроде бы две девицы. А может, волосатики… Совсем не девицы. Сволота! Гомики. Опять что-то среднее, опять что-то унизительное.

Куделькин-младший чувствовал себя безумно уставшим. За трое прошедших суток он действительно почти не спал. За трое прошедших суток он вдоволь насмотрелся на трупы обваренных и обожженных людей.

вдоволь наговорился с людьми казенными и с людьми со стороны. Он встречался с родственниками погибших в сауне и что-то долго говорил им и врал о служебном долге. Он мотался по городу без сна, как заведенный, как проклятый, перекусывая на ходу, только мечтая о сне, и распутывая, распутывая, распутывая взрывом в сауне донельзя запутанный клубок.

К черту!

Вон они, интересующие его граждане. Граждане..

Стоило Витьке Ларину стреляться из-за такого дерьма, брезгливо подумал Куделькин, издали вычислив парочку бомжей, пристроившихся не за столиком у киоска — оттуда бы их погнали, — а немного в стороне, метрах в пяти от непокрытых столиков, на обычной полосатой скамье сквера Тоже мне граждане Денег у бомжей явно не было. И пьяными они не были. Но Куделькин на что угодно готов был поспорить, что говорят бомжи сейчас именно о ближайшей мнящейся им пьянке, или уже о пережитой пьянке, давно провалившейся в прошлое, даже протрезветь успели, или о той, совершенно мифической, которой и не случалось никогда, но которая по каким-то неведомым причинам запечатлелась в самой глубине их мозгов

Встав недалеко от бомжей, отвернувшись от них, как бы не видя их, Куделькин незаметно прислушался. И удивился. Бомжи говорили вовсе не о пьянках. Бомжи вспоминали события черт знает какой давности — аж войну арабов с евреями!

— Я ж говорю… Я ж помню… — упирался рябой бомж с подбитым, украшенным синяком глазом. — Не шейсят седьмой, а шейсят восьмой. Точно говорю. Я что? Лупень? Включаю радио, у меня «Спидола» была, а по радио паника… Евреи, значит, агрессию начали, наших арабов бьют. Утро… Я расстроился, сбегал на угол, я тогда на Ленина жил, у самого вокзала. Ну, взял пузырь, раздавил. Все чин по чину. Возвращаюсь, включаю «Спидолу», а по радио совсем паника. Сообщают, что евреи Иерусалим отбили, отобрали наш арабский Синай. Как сейчас помню. Молодой был… Сильно расстроился, снова сбегал на угол. Махнул еще пузырек. Возвращаюсь, а по радио передают, что евреи уже через Суэцкий канал переправляются, вот-вот скоро Каир возьмут. А дело к обеду… Ну, я совсем расстроился. Выскочил еще раз на угол за пузырем, а они, евреи, блин, так уже и валят с вокзала!

Нет у них денег, автоматически определил Куделькин. Патриоты. Очень связно болтают. Не то что баксов, у них, у родимых, даже копеек нет. Они так трезвы, что рассуждают почти связно.

Куделькин лениво присел на скамью рядом с бомжами и закурил. Дым потянуло на бомжей, и один из них очень фальшиво и очень возмущенно замахал руками. Вот, мол, до чего дошли! Вот, мол, какое хамство! Не дают человеку подышать свежим воздухом!

Увидев это, Куделькин ухмыльнулся и демонстративно выпустил весь дым в морщинистое рябое лицо особо возмущающегося бомжа. Рябой бомж опешил. Но второй, более старший и более, наверное, вдумчивый, похожий в профиль на пожилую опустившуюся человекообезьяну, натянувшую на себя продранный на локтях зеленый свитер и в сандалиях на босу ногу, мгновенно смекнул, что дело тут не простое. Тут, кажется, совсем не простое дело, мгновенно смекнул бомж. Так откровенно может вести себя только такой человек, который или пришел специально бить их, или, наоборот, пришел специально к ним, чтобы дружески поделиться с ними чем-то важным, может, даже дать на выпивку.

Последнее вряд ли. Но мечтать никому не запрещено.

— Чегой ты?.. Чегой?.. — все еще растерянно, но уже с неопределенной угрозой в голосе удивился рябой бомж с подбитым глазом, отмахиваясь от дыма. — Курить-то чегой?.. На природе-то?..

Куделькин ухмыльнулся.

— А ты нырни в канализацию.

Рябой бомж окончательно потерял дар речи. Впрочем, он оказался столь глуп, что даже осознать этого не смог. Мычал невнятное что-то про себя, растерянно разводил руками и даже на тайные знаки своего приятеля, похожего на пожилую опустившуюся человеко-обезьяну, не обращал никакого внимания. Мычание рябого бомжа было полно неясных угроз, правда, каких-то действительно очень неопределенных, вроде бы как и к Куделькину не имеющих отношения.

— Чегой ты?.. — мычал рябой бомж и как бы угрожающе расправлял хилые плечи. — Со мной сам Христос не справился… А у Христоса руки… Я тебе говорю…

По мутным глазам рябого бомжа было видно, что он в любой момент готов перейти от самого крайнего хамства к самой крайней, к самой унизительной трусости, даже, может, к рабской угодливости. Все эти сложные смешанные чувства, как плотва в мутноватой луже, трусливо и густо метались в его подбитом, украшенном синяком глазу.

— Чегой это ты? Меня сам Христос…

— Заткнись, — попросил Куделькин.

На бомжа он не смотрел. Он смотрел на летний Красный проспект, яркий, красивый, широкий, как широкая река, на зеленые деревья в Первомайском сквере, и на зеленые деревья перед театром Оперы и балета, на мрачных бетонных мутантов, держащихся кто за ружье, а кто и за что-то вроде рыбьего скелета. Как на душе противно! Он смотрел на шумную толпу, то стремительно вырывающуюся на площадь из метро, то лениво клубящуюся на обочине проспекта, на стремительную толпу, равнодушно огибающую с двух сторон площадь Ленина и втекающую то на Вокзальную магистраль, то уже на саму улицу Ленина, дышащую, шумную, мать их, как мне херово. Вон шлюха почти без юбки, отметил Куделькин. А если даже нормальная девчонка, то зачем всем показывать трусы?.. А вон козел в шляпе… Ну, может, не козел, может, даже очень умный, очень даже нужный городу человек, от которого зависит, в тепле мы будем жить или в жопе, может, он ученый, или художник, или еще кто-то такой важный и нужный, только на вид он все равно козел, жопа и руками машет, ну почему так противно?.. Чего ты в самом деле, Куделькин?.. В чем люди виноваты?..

Он догадывался, в чем. И знал, кто должен за это ответить.

Мне бы для начала найти Зимина, зло решил Куделькин. Полковнику Зимину можно верить. Полковник Зимин много чего сделал, чтобы все эти важные и нужные козлы и шлюхи, бомжи и проститутки ответили за разгул своей сволочной демократии. Он, Куделькин, обязательно должен найти Зимина, потому что без полковника что-то не ладится в служебной машине, не справится с норовистой машиной хитрый полковник Лыгин, мать его так, плюнуть бы мне на все!..

— Эй, мужик… — неожиданно услышал Куделькин голос бомжа, похожего на пожилую опустившуюся человекообезьяну. И лоб у бомжа был тоже такой — низенький, кепочкой. А над лбом, как плесень, курчавились сырые от пота редкие белесые волосы. — Информацию купишь?..

Вопрос прозвучал так неожиданно, а сами слова так не вязались с видом пожилого бомжа, что Куделькин неожиданно развеселился.

Надо ж так Вот он сидит, капитан ФСБ, и совсем не по делу злится на совершенно неизвестных ему людей, называет их козлами и шлюхами, а под самым боком у него, оказывается, притулился некий человечек Ну, не совсем человечек, но все-таки… Пусть потасканный, зато умненький. Знающий цену и себе и своим секретам. И совсем не важно, что похож этот странный и неожиданный человечек на какое-то вымирающее или только еще готовящееся вымереть существо. Оно, может, скоро вообще опустится на четвереньки, однако ведь произносит слова. При этом вполне понятные слова.

Информацию купить!

Ни хрена себе! — развеселился Куделькин Вот, придурок, нахватался человеческих слов! Это все равно, подумал он, как если бы заговорила блоха. Попрыгала бы, накусала тебе бока, а потом заговорила. Бомж, похожий на пожилую опустившуюся человекообезьяну, в принципе не мог произносить вслух такие сложные, длинные и умные слова.

Информацию купить.

Но ведь он их произнес! Может, этот бомж когда- то был научным сотрудником, удивленно подумал Куделькин. Или каким-нибудь инженером в закрытом конструкторском бюро. Или учителем. Или еще черт знает кем. Был же кем-то.

Подумав, Куделькин спросил:

— Шпион, что ли?

— Ты что! — рассердился бомж. — Какой я шпион? — И вдруг заспешил, понизил голос: — А знать могу много! И тебя вычислил сразу. У меня глаз наметанный. Ты так шел, что сразу видно…

— Что видно?

— Ну что?.. Все видно. Задумчивый человек И не совсем простой. Люди ведь разные, а я тебя издали увидал. Ты еще к магазину не подошел, а я тебя уже увидал. Так сразу и подумал, что совсем задумчивый человек. Не зря идет. Ищет кого-то. Туда-сюда… Потом сюда-туда… Значит, ищет… — Слов бомжу все-таки здорово не хватало. — Я ж вижу, ищет. Думаю, не нас ли? Мне Илюха как раз рассказывал про евреев. Мало ли, думаю… А потом думаю, нет, не нас. Мы ведь с Илюхой чистые..

Бомж не шутил. Он действительно считал себя и Илюху чистыми.

— Ну и какую информацию ты готов продать? — закуривая снова развеселился Куделькин. — Если ты не шпион, то какими секретами торгуешь? О том, как твоему приятелю рожу набили?

Пожилой бомж помрачнел, сник и даже поежился. Наверное, он вдруг увидел себя глазами Куделькина — грязного, давно не мывшегося в бане, испитого, с обломанными грязными ногтями, с жидкими волосами на голове, от пота похожими на сырую плесень, нелепого и ничтожного даже в самых ничтожных человеческих выражениях.

Впрочем, бомжа это не надолго смутило. Увидев себя глазами Куделькина таким, каким он на самом деле выглядел, бомж неожиданно что-то понял про себя, приободрился, успокоился и даже воспрял духом.

— А ты что хочешь купить? Я все знаю, что везде делается.

Сильная фраза, отметил про себя Куделькин. «Я все знаю, что везде делается». Найду Зимина, подарю ему фразу. Полковник Зимин любит такие фразы. Будет цитировать умного бомжа своим глупым бабам.

— Ладно, — сказал Куделькин. — Давай поторгуемся. Чем тебе действительно торговать, если не информацией? Не сандалиями же. Ответишь правильно на вопрос, получишь на полбанки.

Оба бомжа навострили уши.

— Полковника знаете?

— А-а-а, — разочарованно переглянулись бомжи. — Это ты, наверное, Генерала вспомнил. Ну, зря. Сидит Генерал.

— Как сидит? — не понял Куделькин.

— Ну как сидит? — удивился пожилой бомж. — Не на заднице. Просто сидит. У него так всю жизнь. Он или сидит, или ворует. Сейчас, значит, сидит У него руки так устроены. А голова вообще никак не устроена В прошлом году значит, воровал, а в этом году, значит, сидит. Ты приходи через год, — подумав, с сожалением, но честно решил бомж, похожий на пожилую опустившуюся человекообезьяну. — Он как раз выйдет.

— Ты погоди, — хмыкнул Куделькин. — На хера мне этот ваш Генерал. Дело не в чинах. Ты меня, наверное, плохо расслышал. Я спрашиваю не о Генерале. Я спрашиваю о Полковнике.

— Мы что? В армии, что ли?..

— Да подожди… — вдруг затрясся от нетерпения рябой бомж. И с ясной искрой в глазах уставился на Куделькина. — Ты про какого лепишь Полковника? Про Груню, что ли?

— Про какую Груню? — невольно заинтересовался Куделькин.

— Да не про какую, а про какого… Груня — это не баба. Груня это живой человек.

— Молчал бы, — укорил рябого пожилой бомж. — И за умного сойдешь, и целее будешь.

— А я чего?.. Я про Груню…

— Выкладывай, — приказал Куделькин.

— А ты?

— А я не обману. Ты выкладывай. Если информация подойдет, получите на полбанки.

— Ну тут просто… — заявил рябой бомж, собрав весь запас слов и стараясь если не правильно, то хотя бы равномерно их распределить. — Груня, значит, большой человек…

— Очнись! Я же спрашивал про Полковника.

— А Груня и есть Полковник.

— Как так?

— А так. Пить стал. Сам знаешь. Раньше просто так выпивал, теперь пьет. Как медведь сосет. А пьяный всегда дерется. Дерзит всем. Из-за Груни менты начали скверы прочесывать. Вот смотри, меня вчера замели… — Рябой хихикнул. — Меня, значит, замели, а я совсем трезвый. Садись, говорят. Я спрашиваю надолго?.. Менты смеются. Всего обнюхали, будто я из варенья. Ясный хер, отпустили. Менты, они ж тоже не без понятия. А этот Груня, он совсем с нарезки слетел. Он пьет и всем говорит правду. Слышишь? Всем! Слыхал про такое? Это как болезнь, всем говорить правду. У меня, говорит Груня, видение было… — Рябой бомж даже задохнулся от возмущения: — У всех бывают видения. Чего ж теперь? Всем правду говорить? Мне однажды, когда я спал в канаве, сам генералиссимус товарищ Сталин погрозил пальцем. Я неделю потом не пил. А у Груни видения, он сосет. Денежки есть, вот и сосет. Кто ж будет спорить, коли есть денежки? Пока есть денежки, делай, что хочешь, хоть всю правду режь. А там посмотрим. Вот кончатся денежки у Груни, мы ему глаз вырвем, мало что он Полковник. Его, слышь?.. — наклонился бомж к Куделькину, и на Куделькина понесло перепрелой одеждой. — Он говорит, к нам его заслали… Не сам как бы скурвился, а большое начальство его заслало. Груню сейчас даже Колька Недопырка боится. А Колька Недопырка человек строгий. Недопырку самого все боятся. Недопырку сейчас только Груня не боится. Груня сейчас совсем никого не боится. Он, слышь?.. Груня сейчас как бы не бомжует, он как бы наоборот… Работает… По какому-то там приказу. Он сейчас находится как бы на действительной службе. Вот хочешь, верь не верь, а у него даже документ есть. Большой документ. Ему воинские звания одно за другим набегают. Он сам говорит. Но кончатся денежки, мы Груне глаз вырвем, — с облегчением подвел итоги рябой бомж.

— Идет, — сказал Куделькин. — Покупаю информацию.

— За полбанки?!

— За полбанки. Как скажете, где найти Груню, так сразу выдам. Наличными. Мелочью. Чтобы вам не менять. Вам тут, смотрю, и бегать никуда не надо. Только руку протянул, вот они и полбанки, — указал Куделькин на «Альтернативные напитки». — Так что, говорите, где Груня?

— Ну, где… — сразу поскучнел рябой бомж. — Про это ты спроси у Кольки Недопырки. Он сейчас лишних к Груне не допускает. Он теперь у Груни как бы на службе. Нам откуда про Груню знать?

— А про Недопырку?

— За полбанки? — недоверчиво спросил старший бомж.

— За полбанки.

— Если к Кольке Недопырке, тогда иди прямо на вокзал. Тут рядом. Дуй прямо по Вокзальной магистрали, никак не промахнешься. Кольку Недопырку сразу найдешь. Колька Недопырка или садит у входа в метро, или прохаживается у перехода через пути. Знаешь переход, который под часами? Не тот, что за магазином, а под часами. Усек?

— Усек, — успокоил бомжа Куделькин — А каков он на рожу этот Колька Недопырка? На жука похож?

— Да ну, на жука! — отмахнулся старший бомж. —Ты его сразу узнаешь. Даже фотки не надо. Он все время орет. Не может Недопырка молчать. Молчать у него язык не поворачивается. — Подумав, бомж уважительно добавил: — Красиво работает.

Кольку Недопырку Куделькин узнал сразу.

Колька Недопырка оказался броваст, как бывший генсек Брежнев. С первого взгляда могло даже показаться, что брови у Кольки наклеенные, так густо и угловато топорщились они над пронырливыми серыми глазами, над длинным горбатым носом, над всем его надменным вытянутым восточным лицом.

Грозно двигая угловатыми густыми бровями, Колька Недопырка время от времени нагло вскрикивал:

— Спасибо, добрые господа кавказцы! Премного благодарен, добрые господа кавказцы! Никто не подаст бедному человеку столько, сколько добрые господа кавказцы!

Кавказцы понимающе усмехались. Их было трое. Они только что бросили три червонца в грязную шапку Кольки Недопырки, вот он и топырился, выказывая великое уважение. Молодые кавказцы в папахах важно оборачивались на прохожих и не спешили уходить. Похоже, им нравилось славословие Недопырки.

Куделькин неторопливо подошел к бомжу.

Среднего роста, но коренаст, плечист. Тень Куделькина даже не полностью накрыла бомжа. Он сперва даже не заметил Куделькина. Свирепея от неожиданной удачи, боясь упустить щедрых кавказцев, пытаясь подманить их к своей шапке еще раз, Недопырка вскрикивал на всю площадь:

— Спасибо, добрые господа кавказцы! Не пожалейте денежек на молитвы за вечный мир, за труд и счастье, за мирное небо над головой! Не пожалейте опытному старому инвалиду на восстановление несчастных кавказских земель и городов, разрушенных жестокой войною!

— Как ты их, придурок, собираешься восстанавливать? — негромко спросил Куделькин.

— Уйди! Не засти солнце! — не оборачиваясь, совсем как Диоген, ответил Недопырка.

— И все же… Как?

Колька Недопырка умолк. Он вдруг что-то почуял.

Кавказцы в папахах тоже насторожились. Кажется, пяток минут они еще собирались погреться в лучах неожиданной славы.

— Как ты собираешься восстанавливать несчастные кавказские земли и города, разрушенные жестокой войною, придурок? — наступив твердым каблуком на откинутую в сторону ногу сидящего на земле Кольки Недопырки, спросил Куделькин.

Колька Недопырка понял, что влип. Взвизгнув коротко, по-бабьи, он попытался резко отпрянуть в сторону, но Куделькин крепко прижал кривую ногу опытного инвалида Недопырки к мирной сибирской земле

— Послушай, дорогой, да? — укоризненно покачал головой один из кавказцев. — Зачем инвалида обижаешь?

— Подойди сюда, — негромко, но деловито попросил Куделькин кавказца, стараясь не вызвать излишнего интереса у торопящихся к метро прохожих. — Читать умеешь?

— Послушай, зачем обижаешь, да? — уже с угрозой начал кавказец, но, взглянув на удостоверение Куделькина, сразу сбавил тон. — Твое дело, дорогой. Сам разбирайся, да? Мы мимо шли.

Крепко надавив каблуком на прижатую к земле кривую ногу Кольки Недопырки, Куделькин сказал:

— Выбор у тебя небогатый, придурок. — Мысленно Куделькин будто вновь обернулся и увидел лежащего на земле капитана Ларина со служебным «стечкином» в откинутой руке. Ему будто снова пахнуло в нос растревоженной лопатами рыхлой землей. — Или ты прямо сейчас скажешь, где найти Груню, или я упеку тебя на несколько месяцев в тюрьму.

— За что? — нагло ответил немного пришедший в себя Колька Недопырка. — Двести девятую давно отменили. Борис Николаевич лично отменили. Бродяжничество и попрошайничество нынче не грех, а сурьезная работа. Не так, что ли? Кто подаст бедному инвалиду, собирающемуся выпить за здоровье господина президента России? — торжествующе и нагло вскрикнул Недопырка на всю привокзальную площадь, все так же тщетно пытаясь выдернуть свою хилую ногу из-под тяжелой ноги Куделькина.

Куделькин усилил нажим. Недопырка взвизгнул.

— Я сейчас тебе ногу раздавлю, придурок… — все так же негромко предупредил Кольку Недопырку Куделькин. Он с ненавистью глядел на бело-зеленую громаду вокзала, на шумные потоки равнодушных прохожих, то сливающиеся, то вновь разъединяющиеся, то вновь распадающиеся на отдельных людей. — Сразу говори. Где Груня?

— Ага, — нагло ухмыльнулся инвалид, выдернув наконец ногу из-под ноги Куделькина — Так я тебе и сказал!

И вдруг засмеялся. Он щурил недобрые, пронырливые серые глаза, взмахивал угловатыми бровями, тыльной стороной ладони утирал горбатый нос и смеялся.

— Крыша поехала?

— Крыша у меня на месте. А смеюсь я потому, как дурак ты, — грамотно объяснил Куделькину вконец успокоившийся бомж. В толпе он явно чувствовал себя в безопасности. Настолько в безопасности, что уже откровенно смеялся над Куделькиным. — Я не кавказец, ты меня никаким удостоверением не испужаешь. Я за нынешнего президента голосовал. А смеюсь потому, что ишь ты какой, вот решил прямо на Груню выйти! Ишь ты какой, на кого решил выйти! На самого Груню! Груня у нас полковник! Он не на таких, как ты работает. Испужал! Вот я, к примеру, нужен Груне! — хвастливо ударил кулаком в грудь бомж. — У меня с Груней все душа в душу. Я ему денежку несу, а он ко мне со всем уважением.

— А чего ж это полковник сидит без денег?

— Это я сижу без денег, — поправил опытный инвалид Куделькина, почти уже и не замечая его. — Деньги мне нужны, а не Груне. Груня что? Груня человек большой. Груня на службе. Ему здесь сидеть некогда. Ему не за то платят. Груне платят за его службу. Он не на кого-нибудь, он на родину служит. Понял? Он, скажем, придет в скверик, полежит, подумает, а пара пацанов его охраняет, не дает людям мешать Груне. Он ведь знаешь какой? — вдруг угрожающе спросил Колька Недопырка. Видимо, он впрямь не умел молчать. Язык у него не терпел молчания. — У Груни теория. Он когда засыпает, сразу говорит, что будить его не надо. Пока сам не проснется, не будить. И сами, говорит, когда спите, никому не позволяйте себя будить. А то ведь такое может случиться!.. — Бомж подвигал угловатыми бровями. — Вот я, скажем, сплю, а ты меня решил разбудить. Вроде простое дело. А на самом деле все может так обстоять, что весь этот поганый мир только мне одному и снится. Понял? Только мне одному! Я проснусь, а ты, дурак, исчезнешь, и все эти дураки исчезнут, — указал Колька Недопырка угловатыми бровями на торопящихся с поездов и на поезда людей. — Ты вот пойдешь и разбудишь Груню, а если весь этот поганый мир, правда, только одному Груне снится? И мы с тобой тоже только ему одному снимся? А? Мы же исчезнем! Ты, дурак, Груню разбудишь, а мы все исчезнем! — торжествующе и нагло заорал бомж. — Груня- то останется, а мы исчезнем! Поэтому вали отсюда! Вали! — заорал Недопырка уже в полный голос. — Ишь, Груня ему понадобился! Вали, пока я корешей не позвал!

Коротким, почти незаметным движением Куделькин ткнул прямыми пальцами чуть ниже третьего ребра инвалида. Колька Недопырка поперхнулся, побледнел и медленно осел на землю. В уголках Колькиных узких губ запузырилась бледная пена. Он мычал, пытаясь что-то выговорить, но не мог выговорить ни слова. Собственно, у него даже звуки не выговаривались. Так, мычание… А иногда шипение… Или слабый свист, вроде как у больного сурка…

Куделькин присел на бетонный парапет. Не глядя на задохнувшегося бомжа, он вытащил из кармана сигареты и закурил. Он не смотрел на часы. Он знал, что бомж придет в себя минут через пять. Ну, от силы через семь. Можно на часы не смотреть. Проверено. Вся эта история с кавказцами, и с каким-то Полковником, которому снится весь этот поганый мир, тяжело и странно возбуждала Куделькина. К тому же он действительно здорово устал. Он смотрел на бомжа с ненавистью.

— Ну, отсуетился? Или как? Не будешь больше суетиться? — спросил он страдающего инвалида.

— Не буду, — скорбно повел угловатыми бровями с трудом пришедший в себя Недопырка. Его немножко трясло, густые брови подрагивали.

— Где Груня?

— Спит в скверике. Ну, знаешь скверик у перехода?.. Вон там внизу, сразу за магазином… — безропотно указал Недопырка. — Мы ж договорились, я ему обед принесу…

— У него что, своих денег нет?

— Ну да! У Груни-то! — с трусливой гордостью, но уже сломленный, заявил Колька Недопырка. — Груня большой человек. Он знает, что к чему. Он на действительной службе. Он нам доверился. Только я ведь тоже работаю, мне навыки терять ни к чему. А Груня у нас большой человек. У него специальное задание. У него всякие документы есть. Он если захочет, в ночлежке может ночевать, в самой лучшей комнате.

— Почему его зовут Полковник?

—А он полковник по званию. Ты больше не будешь меня бить? — трусливо спросил бомж.

— Только один раз, — сухо ответил Куделькин и опять ткнул прямыми пальцами под третье ребро инвалида.

Колька Недопырка даже вздрогнуть не успел. Он снова безвольно осел на землю и выпустил пузырек пены с левого уголка губ.

Это серьезнее, равнодушно отметил про себя Куделькин, уже не глядя на густую толпу, мощно и стремительно продолжающую переть к метро и из метро. Теперь Недопырка вот так безучастно просидит минут двадцать. Вполне достаточно для того, чтобы сходить до скверика к магазину и вернуться обратно, если полковника Груни в скверике не окажется.

Если полковника Груни в скверике не окажется, я непременно вернусь к этому инвалиду, брезгливо решил Куделькин.

Его тошнило от мохнатых угловатых бровей. Брови Кольки Недопырки вдруг показались ему искусственными. Будто вырезаны из клочков черной шкуры.

Бомжа Груню Куделькин нашел там, где он и должен был находиться.

Завернувшись в ватную поношенную телогрейку, Груня лежал на боку в тени уютных невысоких кусточков, прямо под мошной железной башней электроопоры. Метрах в пяти от Груни в жухлой траве так же крепко спали два оборванных паренька, наверное, охрана Полковника.

Пареньков будить Куделькин не стал. Он бесшумно подошел к Груне и, присев на корточки, долго рассматривал Полковника.

Бомж как бомж. Тоже мне полковник! Угловатые скулы, покрасневшие тяжелые веки. Всхлипывания во сне, хрип в груди. Налицо все признаки истощения. Истощения и пьянства. Обычное дерьмо, человеческие отбросы, скот, который каким-то образом приобрел у кого-то чужие документы.

Остается выяснить — какие именно документы он приобрел и у кого? То есть почему это вдруг самый ординарный бомж в один день превратился в уважаемого всеми Полковника. Так не бывает, чтобы новая кличка прилипла к человеку просто так, без повода Повод крайне необходим.

Осторожным движением Куделькин откинул в сторону полу расстегнутой ватной телогрейки и сразу увидел торчащий из внутреннего кармана уголок целлофанового пакета. Все так же осторожно Куделькин потянул за уголок, и через мгновение пакет оказался у него в руках.

Куделькин оглянулся.

Добровольная малолетняя охрана полковника Груни надежно и крепко спала, и сам Груня храпел и всхлипывал с устатку и с перепоя Солнце весело заливало голубоватую глухую стену железнодорожного вокзала, возвышающегося над тихим сквериком, как чудовищная подводная скала. Если этот подлый мир и снился Груне, то на первый взгляд он все-таки выглядел надежно.

Скоро Колька Недопырка очнется, вспомнил Куделькин и, взглянув на часы, с тяжелым сердцем развернул грязный пакет.

Предчувствия его не обманули. На его ладони лежала красная книжечка служебного удостоверения, выписанного на имя полковника ФСБ Зимина Евгения Александровича, члена Комиссии содействия правоохранительным органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией.

Куделькин сразу узнал удостоверение. Ему даже не надо было глядеть на фотографию Зимина. Точно такое удостоверение было выписано в свое время на имя капитана Маслова. И точно такое лежало в кармане у него. У капитана Куделькина.

Но на текст вкладыша Куделькин взглянул.

«Свидетельство Министерства юстиции России о регистрации общественного объединения, заверенное 28 марта 1996 года нотариусом 22-й нотариальной конторы В.И. Ганьшиной, и зарегистрированное в реестре за номером 3-1765».

Подпись.

Ну да… Один из заместителей министра МВД Куликова…

«Название: Общероссийское общественное объединение «Общественная комиссия содействия правоохранительными органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией».

Статус: Общероссийский.

Общественно-правовая форма: Общественная организация.

Вид: Комиссия.

Основные цели деятельности: консолидация широкой общественности на содействие…»

И так далее, сказал себе Куделькин.

Ему было отчаянно плохо. Пока он не держал удостоверение Зимина в руках, он на что-то надеялся. Теперь надеяться было не на что.

Пнуть его? — с равнодушием отчаяния подумал он, еще раз взглянув на спящего, удовлетворенно похрапывающего бомжа. Не стоит…

Неторопливо поднявшись по каменным ступеням лестницы на площадь к автостоянке, Куделькин коротко указал молчаливому сержанту-казаху с русской фамилией, куда следует подогнать машину и снова вернулся к спящему Груне.

Иногда на переходной мост поднимались люди. Никто не обращал никакого внимания ни на бомжа ни на сидящего рядом с ним человека в штатском.

С помощью сержанта Куделькин рывком поднял с земли сонно бормочущего, но не брыкающегося пьяного бомжа и бросил его на заднее сиденье машины. Весь салон заполнили сложные запахи.

Молчаливый сержант ухмыльнулся, но ничего не сказал.

— Трогай, Лапшин, — приказал Куделькин. — Видишь, на траве оборванцы валяются? Кровь горячая. Проснутся, поднимут шум.

— Куда, Юрий Иванович?

— В тихое место. Ну, хотя бы к новому мосту.

Сержант понятливо кивнул.

— Во!.. — уже на ходу очнулся Груня.

И осоловело открыл глаза. И, кажется, что то такое осознал сразу. Не первый раз, наверное, попадал в казенную машину. Правда, не в такую комфортабельную.

— Это чего ж получается, граждане начальники?.. — сразу заныл он, приглядываясь. — Я ж не лупень, бяки-козлики… Куда едем?

— А куда лучше? — спросил Куделькин.

— А на Владимирскую! — пьяно обрадовался Груня. — А к Ивановым… которые не братья… — И так же пьяно, но, кажется, действительно понемногу приходя в себя, объяснил: — Ивановы, они не братья… Они просто Ивановы… Так получилось… Один молчит, другой болтает, а третий, я вам скажу, такое вдруг выбросит.… Или поехали к Кольке Недопырке, — бессмысленно предложил Груня. — Мне Колька обед обещал.

Сержант Лапшин, не оборачиваясь, ухмыльнулся.

— Чего это ты обедаешь у какого-то Недопырки? Ты ведь полковник? — сухо спросил Куделькин и посоветовал сержанту: — Давай зарули на свободную обочину. Съезжай прямо вниз. Чтобы шум стоял от машины. Вот, — одобрил он, когда «Волга», глухо рыча хорошо отрегулированным мотором, плавно скатилась на обочину. — Здесь нас никто не услышит Тормозни и приоткрой дверцу. Дышать невозможно

— Это где ж мы? — удивился Груня.

— Это мы в хорошем месте, господин полковник, — все так же сухо объяснил Куделькин, прикидывая, как удобнее начать разговор.

— Бить будете?

— По возможности нет, господин полковник.

— А чего тогда? — еще больше удивился Груня.

— Мы, господин полковник, будем тебя расспрашивать. Просто расспрашивать. Но подробно.

— Ну я и говорю, бить будете, — укоризненно выдохнул Груня. И предупредил: — Меня нельзя бить. Казенное я лицо — И нагло спросил: — Выпить есть?

Крайне неохотно Куделькин вынул из кармана плоскую стеклянную фляжку с остатками дагестанского коньяка. Ему не хотелось бить Груню. Ему все осточертело. Пусть пьет, если ему от того легче. Он снова вдруг вспомнил лейтенанта Гродникова, и ему стало еще хуже

— Глотни, глотни, господин полковник, — предложил он, протягивая Груне фляжку. — Освежи голову. Может, тогда разговор окажется покороче

— Это как? — диковато покосился Груня на Куделькина.

Видимо, Груня уже что-то соображал, пришел немного в себя, потому что не дергался и не пытался выскочить из стоявшей в кустах на обочине с раскрытыми дверцами «Волги».

— Я тут кое-что выгреб у тебя из кармана… Ну, пока ты спал… — как бы неохотно показал Куделькин целлофановый пакет. — Ну, документишки разные… Немножко деньжат… Все твое?

— А то!

— А на фотографии ты что-то не похож, господин полковник.

— Товарищ полковник… — с фальшивой гордостью дернулся и с такой же фальшивой и пьяной строгостью поправил Куделькина бомж. — Какой я господин? Я товарищ.

— Ну, товарищ так товарищ. Какая разница? Только, товарищ полковник, не похож ты на свою фотографию. Какая-то она не совсем такая.

— А то! — все с той же фальшивой гордостью возразил бомж. — Как иначе? Я ж еще молодой на той фотке.

И обеспокоенно стрельнул мутными глазами на тяжелый затылок молчаливого сержанта-казаха, сидящего за рулем, а потом так же обеспокоенно перевел взгляд на равнодушное лицо Куделькина.

— Говорят, у тебя и валюта имеется, товарищ полковник?

— А то!.. Мы с удовольствием…

И жадно присосался к фляжке. Все же Груня плохо соображал.

Пропала фляжка, брезгливо подумал Куделькин.Стеклянная, а все равно пропала. Придется выбросить.Ну и черт с ней. После Груни и стеклянную не очистишь.

— За приятное знакомство, — снова обеспокоенно стрельнул глазами Груня и прильнул к фляжке.

— Ну, хватит, товарищ полковник, — приказал Куделькин. — Мне лично приятности наше знакомство не доставляет. Чем быстрей мы покончим с нашим знакомством, тем лучше будет для каждого. — И, преодолевая брезгливость, дотянулся правой рукой до телогрейки, сильно встряхнул бомжа: — Где взял валюту и документы?

— Не знаю, — уверенно ответил Груня.

— А ты подумай.

— Не знаю.

— Ты хорошо подумай.

— А чего такого? — подумал наконец Груня. И все с той же непонятной уверенностью ответил: — Купил.

Наверное, Груне показалось, что Куделькин потрясен его ответом, потому что все с той же фальшивой, даже с демонстративной гордостью, уже окончательно приходя в себя от коньяка и смутного беспокойства, Груня нагло добавил:

— Настоящие документы! Без подделки!

— Я знаю, что настоящие, — согласился Куделькин, вытирая руку носовым платком. И попросил: — Положи фляжку на сиденье. Да закрути, закрути пробку. Коньяк проливается. А теперь дай руку.

— Погадаешь, что ли? — поинтересовался Груня.

— Погадаю, — согласился Куделькин и задумчиво взял в свою руку протянутую ему руку бомжа.

Рука Груни оказалась грязной. Черные полукружья обгрызанных ногтей давно нуждались в чистке.

Левая ладонь когда-то была обожжена, на ней явственно выделялись светлые пятна.

— Ошпарился?

— Было дело. В бройлерной однажды уснул.

— В бойлерной?

— Какая разница?

— Действительно, — усмехнулся Куделькин. — Всякое случается. А теперь слушай меня внимательно, товарищ полковник… — немного помолчав, негромко и жестко сказал Куделькин, даже молчаливый сержант за рулем напрягся — По документам, товарищ полковник, которые я нашел в твоем кармане, проходит мой друг. Мой хороший друг. Совсем недавно, товарищ полковник, этот мой старый друг исчез в аэропорту Толмачево Сошел с самолета и как сквозь землю провалился Вот просто так. Сошел и как сквозь землю провалился. Поскольку моего друга до сих пор пока не нашли, значит, о его местонахождении знаешь только ты, товарищ полковник, поскольку никакой дурак, даже самый отъявленный, такими документами, как у моего друга, торговать не станет. Еще при моем друге были деньги. В валюте. Какую-то часть ты, наверное, уже спустил, но это не страшно. Если ты мне, товарищ полковник, скажешь прямо сейчас совершенно честно и прямо, где находится мой потерявшийся друг, я, товарищ полковник Груня, даже оставлю тебе некоторую часть найденных тобою денег. А возможно, даже отпущу тебя.

— Так мне ж знать откуда? — взвился Груня. — Я ж купил!

— Заткнись и слушай, — негромко оборвал Груню Куделькин. — Отвечать начнешь, когда я скажу. Мой друг полковник Зимин был совершенно особенный человек У такого человека нельзя просто так отобрать или купить документы. У живого нельзя, — пояснил Куделькин таким тоном, что даже молчаливый сержант Лапшин снова заерзал за рулем. — Я тебе так скажу, товарищ полковник… Если ты прямо сейчас отвезешь нас в нужное место и выведешь меня на моего потерявшегося друга, я тебя, может, отпущу. И никто не будет тебя искать. Обещаю. Живи, черт с тобой. В конце концов, я тоже человек и понимаю, что неприятности моего друга начались не с тебя. Но ты сейчас единственный, кто знает, где надо и нужно искать моего пропавшего друга

— Да я…

Куделькин внимательно посмотрел в глаза Груне и несильно двумя пальцами сжал его запястье. Бомж завопил. Это был страшный животный крик, и пена выступила на узких синеватых губах Груни, как совсем недавно такая пена выступала на губах Кольки Недопырки. Только, в отличие от Недопырки, Груня ни на секунду не терял сознания. Он только дергался, как паралитик, не имея сил вырваться. Он только пускал пену и вопил. Причем так, что молчаливый сержант, не оборачиваясь, напомнил:

— Услышат, Юрий Иванович.

Куделькин отпустил руку Груни.

Ошеломленно трясясь, потрясенно обливаясь потом, затравленно вжавшись в самый угол сиденья, Груня прошептал:

— А я чего? Я ж не спорю. Коль надо, поедем.

И с ужасом посмотрел на Куделькина.

Они ехали молча. Уже смеркалось

Где-то за очередным поворотом шоссе тревожно, томя сердце, перебивая все другие запахи, вдруг понесло издали тяжелым, тошнотворным и сладким запахом Большой городской свалки.

— На свалку едем?

— Нет… Нет… — прошептал Груня с ужасом. Он был полностью деморализован. Несмотря на весь допитый им коньяк, теперь он был абсолютно трезв. — Но там близко. Там рядом.

Господи, подумал Куделькин. Сделай так, чтобы Зимин был жив. Я отпущу этого глупого скота, если Зимин жив. Ты же вылезал из самых разных передряг, Зимин, что тебе стоит вылезти и из этой! Я же чувствую, я всей шкурой чувствую, что именно от тебя сегодня многое зависит. Даже, может быть, очень многое. Я не знаю, что именно ты должен был сделать и чем, собственно, я был полезен тебе в Особой группе, я ведь только выполняю приказы, но я чувствую, что без тебя в деле пошли перебои…

Вылези, Зимин! Так надо. Не умирай.

Вот Витька Ларин не вылез, у него не хватило сил,но у тебя-то, Зимин, сил много. Ты один только знаешь, ради чего мы толчемся, как облачко мошкары Ты один только постигаешь внутренний скрытый смысл всей этой странной и непонятной толчеи. Если ты вылезешь, Зимин, мы с тобой доведем начатое дело до конца. Если ты вылезешь, Зимин, я чувствую, что-то в мире сильно изменится. Я не верю Лыгину. Почему-то я не верю ни одному его слову. А тебе верю. И всегда верил. Если ты будешь жив, Зимин, рано или поздно мы перевернем всю страну. Мы стряхнем с нее клопов и тараканов, очистим ее от дерьма. От бомжей и проституток. От продажной мафии. От продажной милиции. От бандитов и от дельцов. От жирного нагара. От демократов и от коммунистов. От всего, что мешает нормально жить нормальному человеку. Ну, Господи,что тебе жизнь одного человека?..

Молитвы Куделькина не были услышаны.

Они поставили машину в кустах на обочине так,чтобы ее не было видно со стороны дороги. Молчаливый сержант Лапшин выключил фары.

— Где?

— Там. В лесополосе.

Груню трясло.

— Иди впереди. И не вздумай бежать.

Какое-то время трясущийся от боли и испуга Груня обреченно всматривался в темные деревья вечерней лесополосы, потом, нелепо и жалостливо покряхтывая постанывая, сплевывая, шипя что-то про себя, притворно прихрамывая, притворно сморкаясь в грязный платок, суетливо двинулся к темным зарослям, за которыми почти во тьме клубились в сумерках дымки недалекой свалки.

— Вон он…

Груня боязливо остановился. Сержант Лапшин понимающе кивнул капитану Куделькину и левой рукой подтолкнул Груню. Так, держась вместе, почти рядом, они вышли на опушку лесополосы и сразу увидели ободранный тополь и труп человека, бессильно и тяжело обвисший на стягивающем его капроновом фале.

— Он умер недавно, — хмуро сказал Куделькин сержанту, подержав в руках тяжелую руку полковника Зимина и послушав его сердце. — Пульса нет. Не прощупывается. Рана огнестрельная. Но он даже не остыл по-настоящему. Может, часа два назад он был еще жив.

И оглянулся.

Сумрачная опушка была сильно замусорена. В траве запутались обрывки газет, занесенные сюда печальным ветром. Торчали из травы неопределенного вида ржавые железяки, одиноко темнел заплывший сыростью след от автомашины, нелепо громоздились в ложбине давно брошенные, потерянные людьми, поставленные на попа серые бетонные кольца, из тех, что обычно используют при строительстве канализационных коллекторов. На удивление желтая, вялая, тяжелая, совсем не летняя листва свисала с темных вечерних тополей. Наверное, лесополосу недавно накрыло каким-то выбросом с одного из близ расположенных заводов. И рыжая, вялая, потрепанная трава под ногами тоже сбилась колтунами, будто ей не хотелось тут расти. В серых вечерних сумерках все вокруг казалось серым, печальным, дистрофичным.

— Подойди ко мне, — приказал Груне Куделькин.

— Зачем?

— Подойди.

Груня нерешительно подошел. Он боялся взглянуть на мертвеца. Но как Груня ни отворачивался, каким-то боковым зрением он все равно видел труп Зимина.

Голова Зимина низко упала на грудь, широкие плечи обвисли. Нехорошим запашком несло на людей, но это был еще не трупный запах. Это был запах близкой свалки. И, судя по легкому окоченению, Зимин действительно умер совсем недавно.

— Подойди ближе.

— Зачем?

— Еще ближе!

— Зачем?

— Подойди ближе и загляни ему в глаза.

— Ты чё?.. Чё?.. — дико фыркнул Груня. — Он же мертвый! Зачем мне заглядывать ему в глаза? Он ничего не видит.

— Да, не видит. Сейчас уже точно ничего не видит, — негромко согласился Куделькин, ладонью бережно смахивая с лица мертвого Зимина муравьев. — Когда ты его нашел?

— Наверное, утром.

— Наверное или точно?

— Точно.

— Тут кто-нибудь еще был?

— Нет. Никого. Я бы увидел.

— А документы? Они лежали на траве? Возле трупа?

— Нет… — еле выдохнул Груня. — Документы лежали в кармане. И деньги тоже. Я их взял. — Чуть приободрясь, Груня боязливо посмотрел на Куделькина. — Он же мертвяк. Зачем мертвяку деньги?..

— Погляди ему в глаза.

— Ты чё?.. Ты чё?.. — опять засуетился Груня.

— Посмотри ему в глаза, мразь! — закричал Куделькин.

Двумя руками он ухватил бомжа за шею и грубо пригнул его голову прямо к трупу. Так он приткнул отбивавшегося, хрипящего от ужаса бомжа Груню лицом к холодной, нисколько не дрогнувшей голове полковника Зимина.

Груня хрипел, взвизгивал, вертел головой и отбивался.

— Посмотри ему в глаза, мразь! Ведь он был живой! Он еще недавно был живой! Он, наверное, просил тебя о помощи. Он ведь был живой, когда ты его нашел? Да, живой? Говори, мразь! Отвечай, сука! Он мог остаться живым, если бы ты звякнул по телефону. Не важно куда, в милицию или в скорую. Ты мог его обокрасть, скотина, но ты должен был кому-то сообщить о нем! Если бы его нашли вовремя, он был бы сейчас живой. Он бы сейчас жил, мразь! Не дергайся! Смотри! Смотри ему прямо в глаза! Он ведь просил тебя помочь?

— Отпусти! — задыхаясь, вопил, хрипел Груня, в нестерпимом ужасе отталкиваясь руками от мертвеца. И вдруг, странно всхлипнув, упал в жухлую траву под ноги Зимина.

— Он в обмороке, — деловито сообщил сержант.

— Ничего, отойдет, — брезгливо сплюнул капитан Куделькин и так же брезгливо вытер руки носовым платком. Сперва он хотел выбросить платок, но, подумав, сунул платок в карман: — Ладно, хер с ним. С него, кажется, достаточно. Оттащи его к машине.

— А потом?

— Потом сдашь его ребятам. Пусть привлекут.

— За что?

— За неоказание помощи.

— Но, может, он… — нерешительно предположил сержант Лапшин, тоже несомненно опознавший Зимина. — Но, может, он не виноват? Может, полковник мертв уже давно?

— Ты слышал мои слова? — заорал Куделькин.

— Так точно!

Дождавшись, когда сержант Лапшин перенес Труню к машине, Куделькин вынул из кармана радиотелефон. Робко осветился крошечный пульт.

— Иван Федорович? Куделькин говорит. Да, нашел. Не только Полковника. Зимина тоже. Нет, мертв. Похоже умер недавно. Наткнись мы на него утром, он бы, возможно, жил. Да, да, мертв. Огнестрельная рана. Когда его бросили, он был еще жив. Недосмотрели. Да, я уверен. Присылайте людей к Большой городской свалке. Мы встретим вас на дороге. Посигналим. Фары будут включены. Нет, никакой милиции. Я даже врача не стал вызывать. Но пусть прихватят с собой врача. Разумеется, никакой огласки. Я понимаю. Вещи Зимина? Нет при нем никаких вещей. Вообще ничего нет. Его бомжи обобрали. Здесь вообще ничего нет, кроме трупа. Разумеется, буду искать.

Спрятав радиотелефон в карман, Куделькин медленно подошел к стоящей за кустами машине.

Лежащий в траве там, где его бросил сержант Лапшин, Груня безучастно открыл глаза. Он глядел прямо перед собой, но неизвестно, видел ли он хоть что-нибудь.

Печально где-то невдалеке, за близкими деревьями, невидимый в серых сумерках, по-старчески шепелявил, пришлепывал, пришептывал, причмокивал корявым языком ручей.

— Что ты еще нашел?

— Здесь? Ничего, — ответил Груня, заметно дрожа. Он даже не сделал попытки встать. — Я только взял бумажник. Из кармана. А тут больше ничего не было.

— А спортивная сумка?

— Нет. Здесь ничего не было. Было видно, что Груня не врет. Человек в таком состоянии не способен врать. — Только бумажник… Я все верну.

— Ты видел кого-нибудь? Ну, может, следы? Или машину? Может, ты видел машину? Или каких-то людей?

— Ничего.

— Вставай.

— Куда меня?

— Разберемся.

— Я же вам показал.

— Разберемся. Лапшин, посади его в машину! —приказал Куделькин. — Когда подъедет Иван Федорович, передашь ему эту мразь.

— А вы? — спросил сержант.

— Я сейчас.

Вытащив сигарету, Куделькин снова вернулся на опушку. Подойдя к тополю, к стволу которого был привязан Зимин, он присел на корточки (как под бетонной стеной блокпоста, мельком вспомнил он) и закурил, стараясь держать сигарету так, чтобы дым не сносило на мертвого.

Стемнело еще сильнее. Куделькин почти не видел Зимина.

— Я, Зимин, больше ничего не могу для тебя сделать, — сказал он вслух с какой-то ему самому непонятной злобой. — Ты меня прости, Зимин. Я, кажется, и на этот раз оглянулся с опозданием.

Потом он вытащил из кармана радиотелефон. Он не знал, зачем он это делает. Глядя на неподвижные бесформенные очертания огрузшего по стволу дерева полковника Зимина, Куделькин неторопливо набрал номер его радиотелефона. Того самого радиотелефона, который не откликался ни на какие вызовы уже почти сутки.

Куделькин понимал, что то, что он сейчас делает, просто глупо, бессмысленно, наконец, но рука сама набрала нужный номер. Куделькин понимал, что никакого ответа не будет. Он, собственно, и не ожидал никакого ответа. Если телефон украден, у вора хватит ума не пользоваться им.

Дым сигареты попал Куделькину в ноздри, он резко чихнул, и в этот момент пошли долгие гудки. Куделькин курил, смотрел на мертво о Зимина и бессмысленно прислушивался к долгим неживым гудкам.

И вдруг в трубке прорезался голос:

— Слушаю.

Куделькин бросил сигарету.

Голос показался ему знакомым. Что за черт? Знакомый же голос! Что за черт? Какой немыслимо, невыразимо знакомый голос!

Нет, решил Куделькин, так не бывает! Он ничего не мог понять.

— Алло, — сказал он на всякий случай. И тут же быстро повторил; — Алло! Вы меня слышите?

— Конечно слышу, Юра… Откуда ты звонишь?..

— Дядя Валя?..

— Ну а кто же?.. Ты ведь домой звонишь..

Куделькин действительно ничего не понимал.

Неужели я машинально набрал номер своего домашнего телефона? — подумал он. И если бы я даже набрал свой домашний номер… Я же звоню на радиотелефон Зимина!

И сказал негромко, оглядываясь на спрятанную в кустах машину.

— Дядя Валя, я скоро буду дома. Ну, скажем, минут через сорок… Вы никуда не уходите?..

— Вообще-то собирался прогуляться.

— Дядя Валя, дождитесь меня. Я скоро буду. Минут через сорок. Никуда не уходите без меня.

— Что так?

— Так надо. Пожалуйста, никуда не уходите. — Ошеломляющая догадка вдруг пронзила Куделькина: —Дядя Валя, вы разговариваете сейчас со мной по городскому телефону?

Он понимал, что это нелепо, но спросил именно так.

— Да нет, Юра… По радиотелефону…

— Откуда у вас радиотелефон?

— Случайно

— Радиотелефон попал к вам случайно?

— Вот именно…

— Дядя Валя, я отключаюсь. Пожалуйста, никуда не уходите. Минут через сорок буду. Непременно меня дождитесь!

Куделькин закрыл пульт радиотелефона и, нервно спотыкаясь и матерясь, побрел к невидимой за кустами дороге, на тусклый свет включенных сержантом Лапшиным фар служебной «Волги».