Бывшие (СИ)

22

Через неделю позвонила Эля, пригласила посидеть где-нибудь. Приехала всего на пару дней, навестить бабушку Олю, и поэтому отказать было неудобно. Хотя какая из меня сейчас сиделка баров. Не выпить, не потусить. Меня то тошнит, то воротит, то откровенно рвёт. И давление низкое никуда не делось. Я чувствовала себя так словно я разбитая и заново склеенная хрустальна ваза, и если меня не удачно взять и слегка сдавить, я снова рассыплюсь на множество осколков.

Меня бесило постоянное буйство гормонов, я то плакала, то злилась. Заводилась с пол оборота, и даже на работе заметили перемены в моём характере, и приходилось вести себя сдержаннее, а это злило ещё больше. Лидка так вообще перестала ко мне приходить, нарвавшись на откровенную грубость.

Всё чаще болтала с ребёнком, гладя плоский живот. Прямо ритуал у меня такой был. Ритуал, который мне нравился. Нравилось представлять маленького кроху. С существом, с которым мы за одно, против всего мира. Ну, это я уже хватанула. Меня теперь поддерживали мама и брат. Паше тоже пришлось выложить всю правду, некуда было деваться. Он позвонил узнать, как я настроена на поездку, март то не за горами. Собралась с духом. Рассказала. Паша, молча, впитал информацию, а в конце спросил, в курсе ли Стеф.

— Если сама не скажешь, то я скажу за тебя! — прервал он мои блеянья по поводу, что не хочу иметь ничего общего со Стёпой.

— Роза, он должен знать об этом. Это его право, как бы ты не была на него обижена, — снова припечатал здравым смыслом.

Я это знала. Я об этом думала. И мама настаивала, на том, чтобы ему сообщить.

Но последний наш разговор показал, что мы совершенно непримиримы. Каждый топчется на своём берегу, и ни шагу не может ступить навстречу.

Я отмахивалась от всех этих ультиматумов, и уходила читать письма бабушки Оли. Они настолько были пропитаны любовью, нежностью, лаской. Как она устояла. Я бы не устояла. Он так любил её. Умолял о встречи, говорил, что жизни нет для него без неё, просил о коротком свидании, чтобы хотя бы ещё раз увидеть её глаза, коснуться тёплой руки.

Читала и плакала, и представляла нас со Стефом. Разлучённых и несчастных.

С Элей договорились встретиться в том же баре, возле нашей работы, в котором мы столкнулись недавно. Я пришла вовремя, а она опаздывала. Я сидела, вертелась, всё время, вскидывая взгляд на входивших, но Эли всё не было, и на сообщения не отвечала, и звонки сбрасывала.

Ко мне уже пару раз, намеривались подсесть, и познакомиться.

Я только удивлялась, чем я привлекала сейчас мужчин.

Минимум косметики, Бледная, нервная, растрепанная.

А они словно сговорились, и я, не выдержав, двинулась на выход, все равно ничего заказать не успела. А Эля потом пусть объясняется.

Народу набилось, не протиснуться, я шла, инстинктивно прикрывая живот, пока не врезалась в кого-то.

— Это уже не смешно, — разозлилась я, взирая на застывшую фигуру Стёпы, — передай своему семейству, чтобы прекратили…

— Бабушке Оле стало хуже, — перебивает он меня, — Эля не смогла приехать. Ты поедешь к нам?

Я тут же теряю свой воинственный запал.

— Конечно, — киваю я, и он тянет меня за руку. Я на ходу накидываю пальто.

Едем молча. Я смотрю на мелькание огней вечернего города, и готовлюсь морально к тяжелой встрече.

— Как ты себя чувствуешь? — разрывает тишину, низкий голос Стефа.

Я отворачиваюсь от окна, и бросаю взгляд на него.

— Прекрасно, — отвечаю, и скольжу взглядом по его профилю. По взъерошенным волосам, по впалым щекам, с щетиной, по пухлым, поджатым губам. Руки уверенно держать руль. Взгляд сосредоточен на дороге. Интересно наш ребёнок будет похож на него. И что он возьмёт. Упрямый характер, красивые глаза, острый ум?

— Что? — озадачивается он моим долгим разглядыванием.

— Ничего, — отвечаю и снова отворачиваюсь, добавляя про себя: «К сожалению ничего»

Бабушка Оля и вправду плоха. Совсем не реагирует на собравшихся вокруг неё людей, и мы только тихо переговариваемся, между собой. Ксения Антоновна благодарит меня, что приехала. Эля обнимает и извиняется за неудавшиеся посиделки.

— Прекрати себя вести, так словно я уже померла, — ворчит тихо старушка.

— Мам, ну что ты такое говоришь? — возмущается Ксения Антоновна. — Мы просто решили тебя все вместе навестить. Смотри и Эля приехала, и Степа с Розой здесь.

Меня немного покоробило упоминания нас в подобном контексте, но я смолчала.

Ольга Владимировна, разлепила глаза, и обвела всех мутным взглядом, остановилась на мне.

— Роза, — тихо позвала она, и я подошла.

— Милая, я так рада, что вы померились, — шелестит её голос, и никто не перечит ей, разве можно сейчас вести эти сложные беседы, все просто молчат, не отрицая и не соглашаясь.

— Стёпа, — зовет она, и Стеф приближается, встаёт позади меня.

— Береги её внучек, — напутствует старушка, — береги, нет тебе жизни без неё, маешься ты, в ней смысл для тебя.

Стёпа молчит, я только ощущаю жар его тела позади, и тихое дыхание.

— Роза расскажи ему, — снова обращается ко мне.

— Что рассказать? — удивляюсь я.

— Сама знаешь, — отвечает Ольга Владимировна и прикрывает глаза, — идите, нечего возле меня стоять. Я хочу отдохнуть.

Мы потихоньку стали расходиться, только Ксения Антоновна, осталась, и пока мы тихо спускались в гостиную, и неловко переглядывались, она догнала нас, и сообщила, что бабушки Оли больше нет.

Я только и помню, как вцепилась в футболку Стефа, всхлипнула, и темнота поглотила меня.

Очнулась, пошевелилась и поняла, что меня крепко обнимают. Лежу на кровати, в темной комнате, в которой мы когда-то ночевали со Стефом, в тот замечательный новый год. Родной запах, тяжелые руки, мне даже смотреть не надо, я знаю кто рядом. Зажата в кольцу рук, и горячее дыхание шевелит мои волосы.

Помню только, как схватилась за Стефа, а потом темнота. И звенящие в тишине слова, произнесенные спокойным тоном Ксении Антоновны. И мои глаза наполняются слезами, они текут по щекам, заливаются за высокий ворот водолазки. Я всхлипываю, и тут же моих мокрых щёк касаются горячие губы, собирают влагу, утешают.

— Тише, Розочка, тише, — шепчет Стёпа, и уже пальцами вытирает мои щёки. Приподнимается и нависает надо мной. В неровном свете луны, и сквозь слёзы, вижу его обеспокоенное лицо.

— Тише, тише, — шуршит его голос, и губы легко проходятся по подбородку и щекам, лбу и векам. Наконец добираются до моих губ, и нежно касаются, словно он боится, что я его оттолкну. Но я цепляюсь за него, и сама подаюсь ближе, хочу утешения, хочу, чтобы боль утраты немного ослабила свою хватку. И он медленно и осторожно водит по моим губам, своими, сцеловывает солёную влагу, совершенно точно понимая меня.

— Мне так жаль, Стёп, — шепчу я, — жаль!

— Мне тоже, милая, мне тоже, — отзывается он, и зарывается носом, в изгиб моей шеи. И мы молчим. Смерть близкого человека сближает нас. Мы не могли примериться, а тут перед лицом утраты, без слов друг друга понимаем, и ищем поддержки друг у друга.

Я тереблю, и глажу его волосы. Пропускаю сквозь пальцы, зарываюсь в них. Всё ещё плачу, но тихо. Просто слёзы бегут по щекам. Несмотря на боль, мне так спокойно сейчас, в его объятиях. Он жарко дышит на мою шею, и гладит мой живот.

— Скажи сама, — просит он.

Я понимаю, о чём он.

— Как ты догадался? — вместо этого спрашиваю я, и он снова поднимается, опирается на локти, и смотрит на меня.

— Просто понял, ещё в прошлый раз, осознал только сегодня, бабушка Оля помогла, — отвечает он.

— А я ей не говорила, — грустная улыбка трогает мои губы, и я глажу его лицо.

— А ей и не надо было, она умела понимать всё без слов, — он целует мои пальцы, и снова ложиться ко мне плечо.

— Это было неожиданно, — продолжаю после небольшого молчания, — ошеломляюще, и совершенно не понятно, что с этим делать!

— Глупышка, надо было всё мне сразу рассказать, — мягко корит он меня.

— И что? Ты бы, наконец, поменял бы свою позицию. Простил бы меня? — обида-то никуда не делась.

Стёпа не ответил, продолжая лежать и гладить мой живот.

— Знаешь, — наконец он нарушил молчание, — тогда я умер. Я даже говорить не мог об этом, так жалок я был. Ты словно сердце моё вынула и растоптала.

Я, молча, слушала, не пытаясь перебивать.

— Много всего сделал неправильно, сбежал, не мог видеть тебя, боялся, что если встречу где-нибудь случайно, просто придушу. А потом притупилось всё, смог даже позволить себе отношения, только понял, встретив тебя снова, что всё бесцветно, только с тобой моя жизнь полна, и красочна. Ты наполняешь её смыслом.

— Стеф, любимый, я так сожалею, прости меня, прости за ту глупость…

— Нет, — перебивает он, и я давлюсь воздухом. Он снова подтягивается, заглядывает в глаза, — это ты прости меня, Роза, что не нашел силы, выслушать тебя, понять, отнял у нас шесть лет, и что снова чуть всё не разрушил. Это ты прости меня! Я не хочу всё вернуть! Я хочу заново, узнавать тебя. Хочу, заново знакомится с тобой. И я уже немного знаком с тобой новой, и пусть наше знакомство продолжиться дальше, потому что я тоже, как оказалось другой.

— У нашего нового знакомства, очень весомые последствия, — улыбаюсь я.

— Теперь ты не трепещешь, от одного только упоминания о ребёнке? — поддевает он меня, и целует в висок, прижимает ближе.

— Это ты меня не видел в кабинете у врача, — нервно хихикаю, и тоже жмусь к такому родному теплу.

— Кого ждём? — снова наглаживает мой живот.

— Ну, ещё не понятно, но точно могу сказать, что это ребёнок, — улыбаюсь и перехватываю его руку, целую пальцы.

— Надо бы пожениться, — тихо бросает он.

— Это ты так предложение мне делаешь? — возмущаюсь я, а у самой не сходит улыбка с губ.

— Я уже делал тебе предложение, и ты согласилась, просто мы слегка затянули, — бормочет он.

— Вот нахал! — смеюсь я, зарываюсь в теплые руки, и засыпаю абсолютно счастливая.