Бывшие (СИ)

8

— Роза Викторовна, ну давайте уже перед новым годом закроем эти показатели, мне как перед Степаном Дмитриевичем отчитываться? Каждый раз одно и то же! — Божена Юрьевна рвала и метала. И, в общем-то, по делу. Ну да, я допустила ошибку, ну чего так реагировать, дело то поправимое. Тем более все уже в предвкушении праздника, голова вообще не работает, а у меня вдвойне, особенно, после корпоративна. И видимо всё это прекрасно читается на моём лице.

— А знаете что, — злиться ещё больше начальница, — а вот идите и сами отчитывайтесь перед генеральным, мол я, сделала, то и то, и поэтому, вся отчётность стоит.

— Нет, — вырывается у меня.

К генеральному! Ни за что!

— Божена Юрьевна, прошу вас, я всё исправлю.

Она чутко ловит мою реакцию, и понимает, что попала в цель.

— Не надо ничего исправлять, идите с этими документами и объясняйтесь, в следующий раз умнее будете! — отрезает она.

— Божена Юрьевна, я клянусь, я всё переделаю, к завтрашнему дню всё будет готово, никто не узнает! — я складываю руки в умоляющем жесте, и начальница сдаётся.

— Ладно, но если завтра, вы мне не предоставите, отличный отчёт, пеняйте на себя, и не смейте забивать на основную работу, как вы будете успевать, я не знаю, хоть до ночи сидите!

Да хоть на две ночи, только не в кабинет к генеральному.

После корпоратива прошла неделя, и мы не виделись даже вскользь, и я не горела особым желанием прерывать этот игнор.

А получилось и вправду до самой ночи. Поблажки мне никто не давал, и поэтому к отчету я смогла преступить только после того, как закончился рабочий день.

Уже к одиннадцати, я почти закончила, и я раздумывала оставить ли последний кусок на утро, или выпить кофе и добить уже всё до конца. В голову пришла мысль, что на последнем этаже, где сидит руководство, есть классная кофе машина, и можно сварганить себе очень вкусный кофе. Я надела скинутые туфли, а вот джемпер оставила висеть на стульчике. В офисе всё равно никого, поэтому дресскод не обязателен.

На этаже начальства, было также тихо и темно. Я процокала каблуками до малой переговорной, где и стоял сей аппарат, включила свет, и с помощью нехитрых манипуляций, заставила пыхтеть машину, уставившись в ожидании в окно.

— Роза… Викторовна?

От его тихого голоса я подскочила на месте. Резко обернулась. Степа стоял на пороге, сложив руки в карманы брюк, и подозрительно на меня смотрел. Он тоже был без пиджака. Белая рубашка расстегнута на две пуговицы. Волосы в небольшом беспорядке.

— Степан Дмитриевич, как вы меня напугали! — выдохнула я, и одновременно с этим пропищала машина, и налила в мою кружку ароматный кофе. — Я думала, что здесь никого уже нет!

— И поэтому, кофе тыришь? — усмехнулся он.

— Тырю, — призналась я, и подошла, взяла кружку и сделала глоток.

— Почему так поздно в офисе? — наблюдает он за мной, всё также стоя у порога.

— Да, так накопилось кое-что, к концу года, надо закончить, а он совсем скоро, — уклонилась я от прямого ответа.

— Не помню, чтобы согласовывал с кем-то сверхурочную работу, — он загнул бровь.

Вот же привязался!

— Степан Дмитриевич, я сама виновата…

— Неси, — обрывает он, — я посмотрю, — и уходит.

— Блин! — я от досады топаю ногой. Делаю поспешно несколько глотков кофе, и спешу к себе, потом сразу наверх. Двери его кабинета приоткрыты, и я сперва заглядываю, а потом захожу. Стёпа сидит за своим столом, как всегда зарытый в бумаги. В кабинете горит приглушенный свет, а из панорамных окон открывается прекрасный вид на ночной город.

Я приближаюсь. Он отрывается от бумаг. Его взгляд уставший, и он массирует переносицу, и протягивает руку. Я вкладываю папку, и отхожу к длинному столу, сажусь на один из свободных стульев. Сижу, молча, не хочу отвлекать его, тем более что я всё уже поправила.

— Роза, ты опять делаешь одну и ту же ошибку, — встаёт он из-за стола, и подходит ко мне со спины, кладет передо мной папку.

— Вот эти показатели никогда не должны разница, — настоятельным тоном говорит он, и даже склоняется ниже, указывая на цифры в таблице.

Я киваю.

— Ты видишь, как и в прошлый раз, именно здесь ты допускаешь ошибку! — он опускает руки по бокам от меня, и упирает их в стол, и вместо таблицы с показателями я смотрю на его сжатые кулаки. На длинные пальцы, на запястья переплетенные, жилками и венами, уходящими по кисти вверх. Чувствую его горький аромат, что накрывает меня, и ощущаю, как растёт во мне сладостное томление. Оно поднимается снизу, закручивается в животе, потом ползёт выше, заставляя сердце биться быстрее, а дыхание сбиваться. Он не такой, как шесть лет назад. Тот Стеф никогда так не смотрел на меня, холодно и презрительно, не упивался своей властью и силой надо мной, не трахал, как последнюю шлюху в вонючей подсобке, которую, даже противно поцеловать. Он не ненавидел меня. Но тот Стеф не был растоптан, и унижен моей изменой. Тот Стеф любил меня. А этот сводит меня с ума, своей холодностью, и властью, и авторитетом. Я словно мышь перед удавом, трепещу перед ним.

— Я всё поняла, Степан Дмитриевич, — получилось уж слишком пискляво, но я от волнения не могу справиться с голосом, — я сейчас, же всё исправлю!

— Исправит она! — огрызается он, и я чувствую, горячее дыхание на макушке. Вздрагиваю. — Это непрофессионально! И не должно повторяться впредь! — чеканит он, его руки опускаются на мои плечи. И чуткие пальцы, жгут даже через ткань блузки.

— Стеф… — я пытаюсь встать, и разорвать этот контакт.

— Сними блузку, — хрипло говорит он, — будем твой отчёт исправлять.

— Что? — я оборачиваюсь, и натыкаюсь на его тёмные глаза. — Нет Стеф, такого больше не будет!

— Почему? — он продолжает удерживать меня на месте, и массировать плечи. И хоть нас разделяет высокая спинка стула за моей спиной, мне всё равно очень волнительны его прикосновения. Его пальцы перемещаются на основание шеи, потом скользят вперёд, накрывают, слегка сжимают её, и запрокидывают мою голову назад. Он смотрит мне в глаза, а я даже моргнуть боюсь. Удав, гипнотизирует, подавляет, навязывает свою волю. — Тебе, по-моему, понравилось, в прошлый раз. Ты сладко стонала, кончала.

— Нет, Стеф, нет, — мой голос срывается, потому что его руки ныряют в вырез моей блузки и сжимают обе груди. — Ах! — только и вырывается у меня. Я сжимаю полированную столешницу, чтобы хоть как-то держать себя в руках, но он умело распаляет меня. Гладит, жмёт мою грудь, чутко наблюдает за реакцией. Я облизываю пересохшие губы, и закусываю их, подавляю стон.

— Надеюсь, на работу ты ходишь в трусиках? — его горячее дыхание опаляет мою шею, когда он склоняется ко мне, а через мгновение, там уже горит горячий влажный след от поцелуя.

— Да, я… — с губ всё же срывается стон, потому что его руки пробираются под бюстгальтер, сжимают мои и без того твердые соски.

— Стеф, не надо, — стону я, а сама откидываюсь назад, чтобы ему было удобнее ласкать мою грудь, выгибаюсь. Между ног уже откровенно влажно, ещё чуть-чуть и я сдамся.

— Хочешь сказать, что не хочешь? — ухмыляется он мне в ухо, и тут же прикусывает мочку. И я протяжно стону. Мурашки возбуждения пробегают по всему телу.

— Нет, нет Стеф, — из последних сил, я пытаюсь дать отпор.

— Давай проверим, насколько ты лжива, — рычит он мне в ухо и подтягивает, поднимает и кладёт животом на стол, прямо на злополучный отчёт. Я трепыхаюсь, но он жестко придавливает меня рукой, давя на поясницу, а другой рукой задирает мою юбку.

— Перестань, Стеф, — я дёргаюсь, пытаюсь выкрутится, чувствую, как он тянет сперва вниз мои колготки, потом трусы, и бесцеремонно толкает в меня пальцы. Проникает в податливую, влажную плоть.

— Да ты течёшь, Роза, а говоришь, что не хочешь? — хрипит Стеф, и продолжает погружать в меня свои пальцы, снова и снова. Продолжает вдавливать одной рукой в стол, так что кислород не до конца заходит в лёгкие, и трахает меня пальцами, пока я не перестаю сопротивляться, и не начинаю подавать бёдра навстречу ему.

— Да! Да! — сдаюсь я, и совсем теряю рассудок от желания. Эта унизительная поза, и его доминирование, лишают меня воли, я готова сдаться на его милость, лишь бы он вставил в меня свой член, и уже оттрахал меня. Сейчас я не думаю о том что, я жалкая, безвольная, и униженная. Меня сейчас заботит только то, что этот мужчина, которого, как мне казалось, я знаю, а на деле, даже близко не знакома, доставит мне удовольствие.

— Скажи, Роза, ты для всех такая отзывчивая или только для меня? А? Хочешь, что бы я поимел тебя? — спрашивает Стёпа и почему-то убирает пальцы из моего лона.

Я всхлипываю. Его слова ужасны. А ещё ужасно, что я доведена до предела, и не могу найти в себе сил, послать его, а надо, очень надо! Но сперва пусть уже трахнет, и этот тугой узел, что стянут мой живот, наконец, ослабнет.

— Ты же знаешь, — задыхаюсь я.

— Скажи, — приказ.

— Я хочу тебя, — выдыхаю, — возьми меня! Прошу!

И тут же в меня врывается его член. Я кричу, потому что глубоко и резко, и невыносимо хорошо. Позади слышу и его низкий стон. Он долбит меня без жалости, прижимая к столу, так что он потихоньку сдвигается и царапает ножками ламинат. Потом и вовсе, хватает за растрепавшийся хвост волос, и тянет, до боли, запрокидывая мою голову назад.

— Так? — спрашивает он. — Так ты хочешь?

— Да, — выдыхаю я, потому что действительно хочу. Эта грань между болью, и наслаждением тонка, и почти стёрта. И это сносит крышу. Все эти непристойные звуки, и шлепки и стоны, рычание, и всхлипы. И его кабинет. Такого никогда ещё не было. Такого грязного развратного действа. На грани принуждения и подчинения, и да, сто раз да, потому что это так восхитительно. Я вся горю в его руках, плавлюсь от грубости, растворяюсь в этой пошлости, отзываюсь на жестокость.

— Ты всегда любила пожестче, — врывается в моё ухо, и он шлёпает меня по ягодице, наконец, оставив мой хвост в покое. Потом шлёпает ещё раз. Ягодицы горят, я вскрикиваю от боли.

— А так хочешь? — спрашивает он, снова лупя по моей заднице.

— Да, — и снова я согласна, ловя кайф, от его варварства.

И он со звериным рыком, хватает меня за талию, и натягивает меня на себя, отрывая от стола, словно куклу.

— Сучка сумасшедшая! — пыхтит он, в то время, когда я, уже не стесняясь кричу, на меня накрывает мощный оргазм. Я вибрирую в его руках, выгибаюсь, и слышу: — Как же сладко у тебя между ног!

Он дожидается пока я успокаиваюсь, замерев его руках, и выходит из меня, разворачивает лицом и резко ставит на колени, упирая макушкой в мягкую обивку спинки стула. Давит пальцами на подборок, и втискивает свой член мне в рот. Я только отмечаю, что он не надел презерватив, а потом он начинает резко толкаться, почти до упора, до самого горла, держа стальными пальцами меня за щёки и подбородок. Солоноватый вкус наших желаний растворяется на моём языке. Жилистый член беспощадно таранит мой рот, я только и могу упереться в его бёдра, чтобы хоть немного смягчит напор. Другой рукой он крепко держит меня за волосы, и громко сипит, воздух выходит через стиснутые зубы.

— Так, по-моему, ты тоже была не против! — хрипит он. А я только смотрю вверх, и не узнаю это чудовище. Неужели это я так повлияла на него. Заставила вести себя с собой, как с последней шлюхой. Неужели за шесть лет, его ненависть и обида не притупились. Судя по тому, как он сейчас трахает меня, нет. Он хочет унизить, растоптать меня, растереть. Но мне кайфово от его напора. Я ловлю удовольствие от его силы. Мне нравиться ему подчиняться. Даже сейчас я завожусь по новой, и из горла вылетает приглушенный стон, и я резко выдыхаю, когда меня простреливает спазм, отголосок оргазма. Для меня это тоже открытие, а уж взгляд Стёпы наполняется таким изумлением. Я ёрзаю. Тянусь рукой к основанию его члена, и начинаю водить, сжимать мошонку, ласкать, и он тут же взрывается, изливает в рот мне вязкое семя. Заливает мне весь рот, словно опустошается до дна.

Мы замираем, словно осознаём случившиеся. Он приваливается к столу, уперевшись на расставленные руки. Я сижу на полу со спущенными вниз колготками и трусами, и с задранной юбкой. Мы не смотрим, друг на друга, но прекрасно слышим сбившееся дыхание. Мы знали друг друга, почти год, прожили вместе, но сегодня словно познакомились заново, открыли новые грани личности. Мы стали другими людьми. Мы стали старше, и опытнее. И я не знаю, как он, но я принимаю правила игры. Роль жертвы не по мне, но ему готова подчиняться.

Этот грязный разнузданный секс сказал мне больше, чем все слова. Я волную его, до сих пор, но теперь он отпускает себя, не считая нужным сдерживаться и вести себя пристойно. Я же грязная изменница в его глазах. Меня следует наказать! А мне и не нужна его пристойность! Но я не игрушка!

Я встаю с пола, молча оправляю одежду. Слышу, что он тоже возится. Потом собираю растрепанные волосы в хост. Поворачиваюсь к нему. Стеф смотрит хмуро и слегка растерянно, он не понимает чего от меня ждать. А возможно и сожалеет о несдержанности. Я и сама не ожидала от себя таких эмоции, и тоже слегка сбита с толку, но отступать не намерена.

— Я надеюсь, Степан Дмитриевич, к моему отчёту больше нет претензий? — стараюсь, говорит, как можно твёрже.

Он недоверчиво смотрит, потом смаргивает, и во взгляде разливается холод. Лицо каменеет. Правильные выводы делаешь, дорогой! Не стоит передо мной раскаиваться, мне понравилось.

— Да, всё в порядке, — а вот его сдавленный голос, выдаёт его.

— Я могу ехать домой? — уже вошла в роль, и делаю услужливое личико и даже облизываю губы. — Или?

Он меняется в лице. Не знаю, принимает ли всё за чистую монету, или подозревает, что я паясничаю.

— Домой! — гаркает он.

— Всего доброго! — прощаюсь я, и иду твердой походкой к выходу, а выдыхаю только у себя в кабинете.