Тупым взглядом сверлю стену над плазмой. Ловлю в потухшем чёрном экране своё унылое отражение.
Пальцами растягиваю уголки губ, «рисуя» улыбку.
Улыбаться – это очень легко, – эхом проносится в мозгах голос малышки.
Такая она… Интересная. Рыжая. Серьёзная.
И серьёзная – точно не в мать. Видимо, характером компенсировалась внешняя схожесть с Алисой.
В голове гудит.
Всё кажется каким-то перевёрнутым, будто я проснулся в другой вселенной.
У Алисы есть дочь. Дочь!
Честно признаться, это выбивает из-под меня почву похлеще, чем все диверсии Алисы.
И всё, что я делал, в свете этих обстоятельств кажется совершенно неправильным.
Одно дело добиваться расположения бывшей, и совсем другое – отбивать бывшую у нынешнего мужика.
Тут целый моральный конфликт.
Не то, чтобы мне не приходилось решать моральные дилеммы раньше, но это – конкретный перебор. Даже для меня.
Другая семья – это уже не кочки на дороге, а полное её отсутствие. Такое не обрулишь.
Мда. Жопа просто, чо сказать!
Довыделывался, Куравин? Нужно было ещё лет десять подождать для верности, чего ты!
Из коридора доносится короткий писк, сигнализирующий о том, что дверь открыта. На пороге материализуется Сташевский.
Медленно перевожу на него взгляд.
– Какого хрена ты снова сюда явился? – Бурчу без особой надежды на то, что он развернётся и уйдёт.
– Разве так друзей встречают?
– Если ты не в курсе, ты очень грубо нарушаешь моё личное пространство.
– Ой, – Стас отмахивается. – Даром мне не сдалось твоё личное пространство. Я за брусничным соусом пришёл. Стейк жрать не с чем.
Он уверенным шагом направляется к холодильнику, достаёт бутылку соуса и сотрясает ей в воздухе.
– Дико извиняюсь, что прервал твою депрессию. Кстати, неправильно ты, дядя Фёдор, страдаешь! Где ведро шоколадного мороженого? Где Селин Дион из колонок? Ты что, Бриджит Джонс не смотрел?!
– Нет.
– Это ж классика! Глянь обязательно!
Идёт весело к выходу.
Останавливается.
– Что, и даже не поделишься горем?
– Нет.
– Давай, Макс, колись! Что случилось?
– Ничего.
– А что тогда с рожей у тебя?
– Это моя обычная рожа, – вздыхаю, опуская плечи. – Всё, сворачиваю операцию по захвату бывшей.
– Здрасьте! – Взмахивает руками. – С чего вдруг?
– Цель больше не оправдывает средства. У Алисы, оказывается, всё пучком на личном фронте. Мужик, любовь, и даже дочь.
– Так, – Сташевский задумчиво барабанит пальцами по подбородку. – Ну, тут явно без тяжёлой артиллерии не обойтись.
Он достаёт из кармана телефон, что-то печатает.
– Не надо звать Тамерлана.
– Ага.
– Только рискни.
– Конечно, – серьёзно кивает, морща лоб.
– Я тебя придушу, клянусь. Оставьте меня в покое оба. Дайте мне просто… Просто подумать! Посидеть в тишине. Мне сейчас вообще не до ваших приколов.
Но поздно.
В ту же секунду дверь с грохотом распахивается, на пороге возникает Тамерлан в чёрном балахонистом халате с глубоким капюшоном, скрывающем половину лица.
– Максимка! Ну, что у тебя опять случилось? Иди ко мне, мой хороший! – Он сминает меня в своих медвежьих объятиях и начинает раскачивать из стороны в сторону.
Отчаянно пытаюсь вырваться из цепких лап.
Отталкиваю его и бросаю уничтожающий взгляд на обоих.
– Дебилы. Чего вам дома не сидится, а? Мёдом тут намазано что ли?
– Как же нам в стороне оставаться, когда тут у друга такая драма?! – Театрально воздаёт руки к небесам Тамерлан, сильней обычного напоминая сейчас какого-то викинга. По-хозяйски лезет в холодильник. – Слушай, я тебе по собственному опыту скажу – с бывшими не бывает просто!
Да, у него в этом опыт действительно есть.
Тамир единственный из нас троих, кто уже бывал по ту сторону брака. Пережил и страстную любовь, и громкий эмоциональный развод.
– Это игра в долгую, Куравин, так что пришей на лоб пуговку, – Тамерлан суёт в микроволновку контейнер с лазаньей и прилипает к прозрачной дверце, наблюдая за тем, как еда, вращаясь, разогревается.
– А пуговка зачем?
– Да чтобы губу пристегнуть – раскаталась! Умник! Решил, что после того, как ты её кинул, ты можешь просто вернуться и она упадёт в твои объятия?
– Да дело даже не в Алисе! Точней, не в самой Алисе.
– А в чём?
– В том, что у неё есть дочь!
– У-у! Счастливчик… – Тамир коротко поджимает губы. – У нас вот с Ясей не вышло. Ну, и чего ты расстраиваешься? Полный комплект на блюдечке. Считай, два по цене одного. Или ты не хочешь ребёнка?
– Да я не против… Она вроде, милаха…
– Милаха, – стебётся Сташевский, оттесняя плечом Тамерлана от микроволновки. Ставит лазанью на стол. – Не понимаю тогда сути проблемы.
– Проблема в том, что дети не берутся из воздуха! – Закипаю. – Если есть дочь, значит, есть и гипотетический мужик!
Тамир набивает рот, стараясь опередить Сташевского и съесть как можно больше.
Вечно голодный…
– Мужик гипотещищеский, а жагоняешься ты по-наштощему.
– Сначала прожуй – потом говори.
– Понял, да? – С укором шипит Сташевский.
Сцепившись воинственными взглядами, на вилках сражаются за последний кусочек лазаньи.
Обезьяны!
Ну, просто парочка гамадрил!
Устало растираю переносицу.
– Почему я с вами дружу, напомните?
– Потому что ты душнила, и кроме нас тебя никто не вывозит.
В кармане вибрирует телефон.
Видеозвонок от мамы.
Отлично, сейчас ещё и перед ней придётся делать вид, что жизнь не идёт под откос.
– Так, парни, очень вежливо прошу вас засунуть на пару минут языки в задницы, – улыбаюсь, принимая звонок. – Привет, мам. Как ты?
– Здравствуй, сыночек, – с привычной материнской теплотой в голосе. – Хорошо всё, как всегда. Что-то ты совсем не звонишь мне.
– Работа, работа… Ты же знаешь.
– Знаю. Ты весь в отца.
– Макси-и-имкааа, весь в страда-а-а-ашках… – Трагично нараспев завывает за моей спиной Сташевский.
– Ой, мальчишки, привет! – Смеётся мама.
– Здрасьте, Альбина Юрьевна! – хором выпаливают друзья, вытесняя меня из камеры. – Круто выглядите! Новая причёска?
– Освежила цвет.
– Вам очень идёт! Красотка! Шик! На подиум! – Орут наперебой.
Мама улыбается, смущаясь.
– Сыночек, я тебе звоню напомнить про завтрашний ужин. Ты не забыл?
– Конечно помню, мам. Как я мог забыть про твой юбилей? Я обязательно буду.
Она прищуривается, чуть склонив голову к плечу.
– Один?
– Мам, а с кем ещё? – Раздражённо хмыкаю, глядя через камеру на то, как Сташевский с Тамерланом разворачивают целый спектакль.
Видимо, когда на небесах всем раздавали нормальных друзей, я стоял в очереди за ангельским терпением. Иначе я не понимаю, почему до сих пор их не поубивал.
– Ну, когда ты уже приведёшь в дом девушку? – Вздыхает мама. – У всех моих подруг уже есть внуки.
– Всему своё время. Не торопи. Будут тебе внуки, честное слово. Но…
– Максим, часики тикают. И не только твои.
– Куравин, как жаль, что ты Куравин! – Стонет протяжно Стас, цитируя Шекспира, и падает в притворный обморок.
– Мам, – заряжаю ему по плечу кулаком, – я же занятой человек! Мне сейчас не до любви.
– Что есть любовь? Безумье от угара! Игра огнём, ведущая к пожару! – Громко и насмешливо подхватывает игру Тамерлан.
Убегаю от них на балкон, прикрываю дверь.
Боже, идиоты!
– Ну, а кто будет на ужине? Ты позвала народ?
– Нет, – мама смотрит на меня с какой-то тихой грустью в глазах. – Не хочу никого видеть.
– Мам, но это же юбилей! Праздник!
– Вот доживёшь до моих лет и поймёшь, что день рождения – это лишь очередное напоминание о возрасте. И о том, что время не обернуть вспять. Завтра я постарею ещё на год, а для женщины, поверь мне, нет ничего хуже, чем ощущать собственное увядание.
– Перестань, мамуль. Ты отлично выглядишь, и вообще…
Дверь резко распахивается.
Сташевский выхватывает телефон из моих рук.
– И вообще, Альбина Юрьевна, я вам клянусь, если бы мне было лет на десять побольше, я бы поборолся за ваше сердце с Игорем Анатольевичем!
– Дико плюсую! – Кивает Тамерлан.
– Ой, скажете тоже, мальчики, – смеётся мама, заливаясь краской смущения. – Ладно, Максимушка, я тебя очень-очень буду завтра ждать. Люблю тебя.
– И я тебя.
Сташевский сбрасывает звонок, швыряет телефон в подвесное мягкое кресло.
Смотрю на этих двоих.
– Так, короче, валите отсюда. Дайте мне хотя бы один вечер побыть в тишине. Хочу ещё немного пострадать.
Они по очереди хлопают меня по плечу.
Плетутся к входной двери.
Сташевский замирает на пороге.
– Но не было судьбы грустней на свете, чем выпала Ромео и Джульетте…
Швыряю в него декоративную подушку с кресла.
Оба второпях покидают квартиру, дверь за ними закрывается.
Наконец, остаюсь один…
Ложусь на диван, закрыв предплечьем глаза, как вдруг стереосистема оживает – из колонок с угрожающей торжественностью вопит Селин Дион.
– Дебилы…
Так, что там Стас говорил? Бриджит Джонс?
Ладно, поглядим…