Целитель #11

Глава 17

Понедельник, 25 мая. День

Суэцкий канал, борт ТАВКР «Новороссийск»

Иван Гирин испытывал восхитительное, ничем не замутненное ощущение счастья. Ему даже приходилось частенько отворачиваться, чтобы не сиять блаженной улыбкой.

Он лучился с того самого вечера, когда в ялтинском особнячке Вайткусов обручился с Настей. Тетя Марта отнеслась к помолвке очень серьезно, и даже где-то откопала два колечка — золотое досталось невесте, а серебряное — жениху.

Сам Иван мало что разумел в старинных обычаях, но помнил рассказы бабы Ани о том, как две семьи чинно собирались и обговаривали все детали будущей свадьбы. В ту пору он хихикал, увертываясь от бабушкиного полотенца, а нынче ему любая церемония в радость. Лишь бы подхватить однажды на руки Настеньку в пышном белом платье…

Мама Лида поначалу улыбалась и кивала тете Марте, но затем посерьезнела — юное комсомольское безбожие смешивалось в ней со стыдливой религиозностью, навеянной возрастом.

А на следующий день в гости к Вайткусам и Гариным нагрянула Елена фон Ливен, то ли давняя знакомая, то ли чья-то коллега — Иван так и не разобрался. Синие джинсы «Аврора» выгодно обтягивали ее стройные бедра, а выше облегал приталенный пиджачок. Спортивная и энергичная, Елена гордо выпячивала и без того высокую грудь — на черном вельвете костюмчика сверкал орден Александра Невского, красная звезда с суровым профилем князя.

Миша Гарин первым поздравил то ли баронессу, то ли княгиню, и был ею оцелован — под чуть-чуть ревнивым взглядом Маргариты…

…Всё воскресенье они с Настечкой прогуляли — грелись на древних камнях Херсонеса, босиком шлепали по кромке прибоя в Казачьей бухте, бродили по улицам, спускались по выщербленным лестницам-«трапам», лопали мороженое и целовались, целовались, целовались… Пока губы не начинали гореть.

Басистый гудок развеял амурные воспоминания.

Крейсер медленно входил в устье канала. Справа в чадной дымке, как за вуалью, прятался Порт-Саид. Слева и впереди глыбились суровые формы опорников Оркаля. Над бункерами полоскал бело-синий флаг со звездою Давида.

Гирин покачал головой. Казалось невозможным, что огромный корабль впишется в узенькую копанку, не заскребет днищем по близкому дну. Однако «Новороссийск» плавно заплыл, разгоняя мелкую волну.

Первыми шли оба эсминца, «Современный» и «Отчаянный», следом двигалась «Москва» — обрезанный нос «Новороссийска», чудилось, нависал над кормой крейсера. ТАКР «Фрунзе» и БМТ «Днестр» догоняли маленькую, да удаленькую эскадру, мрея в пыльной дымке.

Безрадостная пустыня веяла сухим песком по обе стороны, калилась на солнце или блестела седыми лишаями солончаков.

Мичман белозубо улыбнулся, оборачиваясь к близкой громаде атомного крейсера. «Фрунзе»…

Даже расставание не огорчало Ивана, ибо будущее уготовило ему череду радостных перемен в жизни.

На палубе «Новороссийска» он ненадолго — «перегонит» на Сейшелы, а на «Минске» вернется в Севастополь. И попрощается с морем на несколько лет — скоро ему поступать!

В Высшее военно-морское училище им. Фрунзе, на факультет радиоэлектроники. Для мичманов сейчас поблажки, а опыта у него сколько⁈ Осталось лишь теорию осилить…

А Настя будет с ним всё это время! В Питере! Только свадьбу сыграют в Севастополе…

Переполненный мечтаниями, Гирин еле вздохнул. Жить — хорошо!

Среда, 27 мая. Утро

Щелково-40, проспект Козырева

Я даже не шел — фланировал. Неторопливо брел прогулочным шагом мимо стеклянных витрин и чахлых елочек, обещавших вымахать к замужеству Юльчонка.

У научного городка, тем более закрытого, хватает особых примет. Здесь редко встретишь стариков, а в очередях толпятся сплошь кандидаты с лауреатами.

Вон, навстречу дружно дефилируют девчонки в школьных платьицах, укороченных по моде — выше середины бедра. Право, мужскому роду надо бы скинуться на памятник Мэри Куант, осчастливившей нас мини-юбками!

Разумеется, разумеется, я человек семейный, солидный, и для меня заигрывать со старшеклассницами — моветон. Но улыбаться-то им могу?

Хорошенькие ученицы захихикали, отворачиваясь — и постреливая глазками. Ну, прелесть же!

А солнце сегодня какое! И светит, и греет. Духоты и в помине нет, зато тепло разливается кругом, торопя всё живое не опаздывать с любовью, ибо лето коротко.

Я прищурился. Высотки на той стороне улицы оживали — подъездные дороги запружены грузовиками с мебелью. В кузовах громоздятся тяжелые шкафы, отсвечивая зеркальными дверцами; матово белеют холодильники, трясутся фикусы и лапчатые монстеры. А новоселы суетятся, хохочут, предвкушая сцены из домашней жизни…

И в гастрономе напротив — сутолока. Надо же справить переезд! Кое-как сообразить салатики, выпить, сидя на тюках, да восторженно вдыхать запахи побелки да покраски. У них отдельная квартира! Ура!

Улыбнувшись, я свернул в переулок, и в нагрудном кармане ожил радиофон.

— Алё?

— Приве-ет! — зазвучал сладкий голосок Наташи Кивриной. — Щас я тебе Володьку дам!

— Давай…

— Привет! — рубанул басок аналитика. — Ты где?

— Домой иду, — независимо сообщил я. — На работу можешь не звать — нам, докторам, положены библиотечные дни!

— Знаем мы ваши библиотечные! — нагло захихикал Киврин. Слушай, тут новосибирцы проснулись, рапортуют, что собрали инвертор… в космическом формате, как они выразились. Так что, товарищ доктор физико-математических, светит нам дальняя дорога и казенный дом, в смысле монтажно-испытательный корпус!

— Все-таки запускаем? — настроение у меня стало портиться.

— Да нет… Я только что с Иваненко разговаривал. Дим Димыч клянется, что на самом верху против «размещения на орбите», но надо же быть начеку!

— Ну да, вообще-то, — приободрился я. — Ладно, дорогу ты помнишь, не заблудишься.

— Да куда там… Сегодня же вылетаю на космодром, отдохну от семейной жизни!

— Я вот тебе отдохну! — глухо донесся Наташкин голос.

— Слыхал? — трагическим шепотом вытолкнул Володька.

— Слыхал. Пока, жертва женского произвола!

Я уложил радик обратно в карман, и зашагал к дому, мало беспокоясь проблемами войны и мира. Хотя мне предстояло пережить Ритины вздохи и ахи, ведь режим военного положения в Казахстане никто пока не отменял…

И еще этот Рейган, туповатый ковбой… Он же не успокоится, пока не выпадет в нокауте. Был бы Картер… Джимми, конечно, тоже себе на уме, но с ним хоть договориться можно. Хотя…

Вот вам Форд. Осторожный, вроде бы, политик был, и замараться боялся — и на тебе! Учудил «Иранскую свободу»! А у драчливого Ронни и вовсе руки чешутся…

Хотя нынешнему президенту США далеко до Рузвельта — так, обычный политикан, разве что рисковый. Штаты при нем пойдут в рост — за счет будущих поколений.

Рейган, если можно так выразиться, открыл сейф Пандоры — начал усиленно занимать, приучая Америку жить в кредит. И когда-нибудь триллионные долги погребут страну за океаном, полвека не пройдет…

Мои шаги замедлились — переулок пошел в гору. Недавно его заасфальтировали — дорога отдавала матовой, зернистой чернотой и пахла битумом. Благо, что сосны уберегли.

Я задумался, оборачиваясь назад, к гудящему проспекту.

Вся эта мировая кутерьма завертелась по моим подсказкам, мне-таки удалось перелепить незыблемый монолит реальности. Вот и переживай теперь…

Однако, стоит только мыслям вцепиться в хронофизику, как я тут же, фигурально выражаясь, ляскаю пастью. «Не трогать! Моё!»

Нет, в самом деле. Я угодил в «светлое прошлое», надеясь затормозить «над пропастью во лжи», уберечь страну, которая родная мне. Набегался, наигрался в жмурки и догонялки со спецслужбами…

Вроде что-то стало получаться — ВВП растет, и все такое прочее, но мне-то ничего не перепало, я оставался посторонним на здешнем празднике жизни!

Вплоть до того незабываемого момента, когда меня вдруг озарило… Нет-нет, еще раньше! Я перечитывал брошюрку Козырева, мысли выкладывались в неповторимый узор… А стоило поставить опыт Аспэ, как я ухватился за тайны «жуткого дальнодействия», пугавшего Эйнштейна, и заподозрил, что это тахионы связывают запутанные кванты.

Через год заработала хронокамера.

Момент истины. Момент счастья…

Не надо было больше копировать чужие разработки и воровать чужие открытия — на поле у пределов знаний я откопал собственный клад!

Рита спросила как-то: «Неужели тебя не пугают все эти инверторы?»

Пугают, девочка моя, еще как пугают! Я-то точно знаю, какие опасные тайны можно нарыть в хронодинамике! И все же упрямо защищаю свои грозные «игрушки».

Да, атомная бомба — это страшно, но атомная электростанция исправно выдает ток. А генетики никто не боится? Никому не мерещатся чудовищные тени мутантов? Генные модификации близятся, и до чего мы доиграемся, забавляясь с дезоксирибонуклеиновыми кирпичиками жизни, не знает даже хрен…

Я отворил калитку, и меня выбежал встречать Коша. Питомец деятельно мурлыкал и терся об ноги, тревожно взглядывая на хозяина: «А кормить-то меня будут?»

— Идем, проглот, — ворчливо сказал я, поднимаясь на крыльцо.

Кот первым перескочил порог, и затопотал по направлению к кухне, откуда наплывали упоительные запахи жаркого.

Рита выглянула, улыбнулась, и выбежала на носочках — в передничке, разведя руки, испачканные в муке.

— Привет! — шепнула она, приникая губами.

— Привет! — ответил я, тиская свое сокровище. — Спит?

— Спит! — пискнуло сокровище. — Раздавишь! Пошли, буду тебя кормить…

Рита зашагала на кухню, а я пристроился сзади, обжимая ладонями всё еще тонкую талию и совершая развратные действия.

— Мишка, отстань! — шипела девушка, неуверенно и не слишком охотно подыскивая аргументы: — Юлька проснется…

— Ничего, она еще маленькая.

— Я стесняюсь при нем… — капризно завела Рита. — Кот всё видит…

— Отвернись! — велел я Коше, и тот глянул на меня одобрительно.

Полчаса спустя мы угомонились. Рита сидела у меня на коленях, обнимая за шею, и дышала в ухо, изредка целуя, а я расслабленно гладил ее спину.

— Ты весь в муке… — пробормотала девушка.

— Отряхнусь, — я приложился губами к ее волосам, и подул теплом.

— А ты в курсе… — загадочно начала Рита. — Настя беременна!

Она выдохнула сию благую весть с ожиданием всякой женщины на бурю эмоций, и я не стал ее разочаровывать.

— Да ты что? — по-моему, мне удалось изобразить крайнюю пораженность. — Ну, надо же…

Не говорить же подруге дней моих суровых, что Настя сама мне позвонила, и минут пять верещала в эфире, захлебываясь от непонятной мужчинам радости…

— Ага! — довольно поддакнула Рита. — Она на УЗИ ходила, почти трехнедельный срок!

— Почти, как у нас, — улыбнулся я, обнимая вестницу. — Тоже после нового года… Ивановна появится на свет. Ну, или Иванович…

— Да-а… — затянула девушка, подлащиваясь, и вздохнула, как мне показалось, чуть-чуть расстроенно: — А ты опять уезжаешь…

— Кто тебе сказал?

— Наташка звонила… Володька едет, Витёк… Ромуальдыч уже там! А нам переживай… Скажи мне, что всё будет хорошо…

— Всё будет хорошо, и даже лучше! — прошептал я Рите на ушко, и поцеловал мягонькую мочку.

Пятница, 29 мая. День

Байконур, площадка № 110

Пока меня не было, степь помаленьку отцветала. Тюльпаны раскрывались редко, зато повсюду алели маки, даже редкая трава на проплешинах была будто обрызгана красными капельками.

Ветер разливами клонил ковыль, и нагонял горьковатый полынный дух. А небо потихоньку линяло, готовясь к знойному солнцепаду.

Впрочем, степные красоты меня не слишком волновали — наш автобус подъезжал к стартовому комплексу для Н-1 «Раскат». Пусковых установок выстроили сразу две — глаза издали примечали пару гигантских башен обслуживания, каждая с 50-этажный дом. А четыре решетчатых вышки молниеотводов поднимались еще выше.

— Через нее будем садиться в корабль, — приглушенно сказал Почтарь, кистью указывая на башню из стальных балок, схожую с треугольником. — Заправимся, и она откатится в сторону…

— А ракета? — заерзал Корнеев. — Не упадет?

— Ракета останется на стартовом столе, — уверенно заговорил Кубасов в аккуратном костюме и при галстуке. — Ее держат за днище сорок восемь пневмомеханических замков.

— Не убежит! — рокочуще хохотнул Устинов.

Министр обороны сидел к нам лицом, рядом с суетливым Козловым, генеральным конструктором, и насупленным Глушко, давнишним соперником Королева, знающим толк в двигателях.

— А долго еще? — поинтересовался я, жадно глядя в окно.

— Ну, как долго… — Козлов нервно-зябко потер ладони. — Тут рядом, на площадке сто двенадцать, монтажно-испытательный корпус — туда по железной дороге привозят ступени «Раската», и собирают вместе… э-э… лежа. А ТМК… э-э… тяжелому межпланетному кораблю устраивают предполетную проверку во-он в том МИКе, на площадке 2-Б. Потом его накроют обтекателем, отвезут на заправку — и подадут к ракете. Мороки хватает! — хихикнул он. Покосился на сумрачного Глушко, и добавил: — Главное, что с двигателями разобрались. А то, представляете, десятки ЖРД сразу! Помню, как наша красавица падала… Тридцать огневых струй складывались в общий факел так, что вокруг продольной оси возникал мощный крутящий момент. Мало того, что ракета вращалась, так ее еще и скручивало!

— Все равно, Дмитрий Ильич, даже двенадцать двигателей — это слишком много, — кисло вымолвил Глушко, — надо довести их число до четырех, как на «Сатурне-5».

Устинов развернулся к нему всем корпусом.

— «Раскат» отлажен, Валентин Петрович, — внушительно забасил он. — Спасибо вам, что перевели вторую и третью ступень на водород — теперь у нас есть тяжелая ракета-носитель Ее хватит, чтобы вывести на орбиту блок большой орбитальной станции в сто тонн, а вот наши, советские, челноки запускать… Пора браться за супертяж, товарищ Глушко, за ваш «Рассвет»!

Дмитрий Ильич благожелательно кивал, а Глушко резко побледнел, и замямлил, краснея от воскресших надежд:

— Да мы, в принципе, в инициативном порядке… Мы работали… Работаем над «Рассветом»! Там планировался… там будет центральный блок с четырьмя двигателями, работающими на водороде и кислороде, а к нему — вот так! — он показал на вздрагивавших пальцах, — крепится и полезная нагрузка, тот же челнок, и ускорители, от четырех до восьми, чтобы запускать в космос и сто, и сто пятьдесят, и даже двести тонн!

Автобус остановился, развернувшись, а Валентин Петрович продолжал с жаром втолковывать Устинову, какие ослепительные перспективы открываются перед советской космонавтикой.

Кубасов с Почтарем вышли, посмеиваясь, Козлов снисходительно улыбался. Он-то добился своего, продолжил начатое Королевым, и еще лет десять его Н-1 станет возносить на орбиту спутники и модули станции «Мир».

— Дмитрий Ильи-ич, — подлизывался Корнеев, — а правда, что станция будет большой? Я имею в виду, по-настоящему большой?

— Да куда уж больше! — хмыкнул генеральный. — Тысяча тонн весу, семь тысяч кубометров объемом, экипаж из пятидесяти человек! И это же не просто станция, вроде «Салюта», а и орбитальная верфь, орбитальный завод. Товарищ Байбаков рассчитает для «Мира» нормы выработки, и пусть только не выполнят план! Сразу премии лишим!

— Здо-орово… — выдохнул Витёк.

— А мы будем водилами! — расхохотался Почтарь. — Стартуем на «челноке», доставим на орбиту сырье или смену, а на Землю — с готовой продукцией! Нет, правда, здорово…

Устинову все же удалось вырваться из плена у восторженного Глушко — широкими шагами министр приближался к нам. Валентин Петрович тут же вцепился в Ромуальдыча.

— Ну, как вам экскурсия? — улыбнулся Дмитрий Федорович.

— Класс! — заценил Корнеев. — Плохо, что наше «изделие» не запустят…

— А это на крайний случай, — криво усмехнулся Устинов. — На самый крайний! Михаил, — он по-медвежьи развернулся ко мне. — Вы как, готовы?

— Всегда готовы, — без улыбки ответил я. — Проще всего запустить ту модификацию инвертора, что склепали новосибирцы — она идеально умещается под обтекателем. Мы тут покумекали со здешними спецами — и отволокли «изделие» в МИК. Стыковочный узел присобачат со стороны эмиттера. Выводим инвертор на полярную, стыкуем с «Алмазом-4» и…

—…Открываем огонь! — жизнерадостно заключил Корнеев.

— Балбе-ес! — ласково затянул я. — Знаешь, что в этом случае увидят космонавты с борта ДОС? Как по всей Земле красивыми, такими, огоньками пыхают термоядерные взрывчики! А лет через двадцать те американцы, что не сгорят сразу или не вымрут потом, изберут всем своим полудохлым племенем… Ну, не президента, конечно, а вождя. Устроят охоту на одичавших коров! С дубинами и копьями… А ученых будут сжигать на кострах!

— Да мы и сами одичаем, — пробурчал Устинов. — Ладно, поехали. Мне еще в Целиноград лететь — Язов туда перебрался, вместе со всем своим штабом. Валентин Петрович! Арсений Ромуальдович! По машинам!

Я оглядел циклопические башни обслуживания, и поднял глаза к небу. Где-то там, за голубым покровом атмосферы, наверняка кружит, наматывает витки спутник-шпион.

Осмотревшись — никто не видит? — я вытянул вверх руку, и показал средний палец.

«А вот вам всем!»

Понедельник, 1 июня. День

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

Даунинг молча разложил перед президентом глянцевые фотографии.

— Джек, — буркнул Рейган, — вы думаете, я могу разобрать, что тут изображено?

— Эти фото переданы со спутника «Кей-Хоул Кристал», сэр, — директор ЦРУ постучал ногтем по плотной карточке. — На снимке — космодром Тюратам. Три дня назад из Новосибирска сюда доставили боевую инверсионную установку «Факел». Вот она на железнодорожной платформе под брезентом… А вот ее завозят в МИК… По сообщениям нашего агента, инвертор снабдили стыковочным узлом и уже накрыли обтекателем. Все ступени ракеты Н-1 находятся в другом монтажно-испытательном корпусе, их проверяют и соединяют.

Лицо Рейгана обрюзгло.

— Значит, — медленно выговорил он, — время истекло…

— Сэр, — негромко сказал Даунинг, — наши аналитики не уверены, что ракета готовится для доставки на орбиту именно «Факела». Дело в том, что здесь, — он ткнул пальцем в снимок, — на площадке номер 2-Б, в МИКе для космических аппаратов, ведется предстартовое тестирование тяжелого межпланетного корабля «Заря-1»…

— Джек, — сухо молвил президент, кривя губы, — а когда ваши аналитики уверятся? После старта ракеты? — он с такой силой сцепил пальцы, что те побелели, и глухо заговорил: — НАСА работает днем и ночью, но всё равно, ожидать шаттл «Челленджер» раньше зимы бессмысленно. Всё, Джек, мы начинаем операцию «Щит пустыни»!

Рейган тяжело поднялся из-за стола.

— Что касается вашего участия в… м-м… общей миссии… — он навел взгляд на своего визави, как прицел. — Кстати, ваш вклад, Джек, очень и очень важен! Если эти чертовы джихадисты не поднимутся вовремя, советская ПВО ссадит бомберы, и тогда русские пойдут с козырей, а у нас сплошь двойки да шестерки на руках…

— Не беспокойтесь, сэр, — Даунинг встал и слегка поклонился. — Флеш-рояль не обещаю, но фулл-хаус вполне!

«Ставки сделаны, — звенело у него в голове, — ставок больше нет…»