Целитель #11

Глава 6

Пятница, 7 ноября. Раннее утро

Оман, полуостров Мусандам

Остроносая дау резво пересекала Ормузский пролив, словно убегала — попутный ветер влажно шелестел, наполняя парус-сетти. Контрабандисты дрыхли на палубе, подложив под головы ковровые сумки с гашишем и золотишком — нестройный, разноголосый храп причудливо ложился на мерный шум волн.

Лишь капитан в стеганом халате и захватанном тюрбане стоял у руля — Черный Абдулла напоминал Щукину потасканного, обносившегося Синдбада-морехода. Борода придавала улыбке капитана зловещий очерк, а жгучие глаза таили плотоядную шакалью натуру. Правда, с Шуриком Абдулла не торговался, цену за проезд запросил умеренную — уважил «хаджи».

Щукин тихонько вздохнул. Когда начальник 2-го отдела вызвал его к себе и долго, в самых туманных выражениях, расписывал сложную ситуацию в Персидском заливе, Шурик ничего не понимал, вообще. Только кивал, порою вставляя смутное «А-а… Ну, конечно…» Да, дескать, империалисты ни за что не расстанутся с арабской нефтью. Разумеется, будут пакостить, они такие…

А вот, когда Капитон Иваныч поинтересовался, правда ли, что оперуполномоченный Щукин владеет арабским и фарси, до опера стало доходить.

«Так точно, товарищ полковник!» — браво ответил Шурик.

Спасибо тете Калерии — с детства ставила ему произношение. Саму-то где только не носило. С юных лет Советскую власть в Гиляне устанавливала, за Джунаид-ханом гонялась, а когда чуток остепенилась, перешла на посольскую работу. С сорок третьего — в Тегеране, потом в Багдаде и, вроде бы, в Каире. До сих пор как бедуинка — смуглая, тощая и очень подвижная…

…Щукин поежился — свежий порыв бриза окропил лицо холодными солеными каплями. Пока добирался до места на крейсере «Грозный», разнежился — круиз «Из зимы в лето»! Заодно и свыкся со статусом нелегала.

Шурик согнал улыбку. Одному Аллаху известно, как он тогда, в кабинете Горохова, не заорал: «Да! Да! Я согласен!»

Это же мечта была, самая сокровенная, и, как ему думалось, несбыточная — войти в образ Штирлица. А она сбылась… Пусть и на восточный манер, но сбылась же!

Конечно, до резидента ему ох, как далеко. Александр Щукин в роли Хаджи-Махмуда всего лишь полевой агент, но всё же, всё же…

Шурик вздохнул — счастливо и тревожно. Свыкся-то он, свыкся, а вот вжиться…

Трудно. Всё вокруг очень и очень чужое, зачастую враждебное. Творить намаз пять раз в день — самое простое, элементарное, в привычку уже вошло.

Даже контрабандисты вместе с ним славили Аллаха в заутреню-фаджр. Раскатывали коврики по палубе, и…

«Субхаанакя аллаахумма ва бихамдика, ва табааракясмука, ва та’алляя джаддука, ва ляя иляяхэ гайрукь…»

…Солнце еще и не думало вставать, когда отчаливали — смутные фигуры еле проступали в темноте, а вот резкая гортанная речь звучала поразительно чисто и ясно.

«Бисмилла!» — и за расписной кормой дау зачернели скалы острова Кешм, пряча светлеющий горизонт, а впереди дышал Ормузский пролив, накатывая пологие валы.

Гигантские супертанкеры только готовятся к отплытию, накачиваясь «черным золотом» в портах, а экипажи иранских катеров терпеть не могут «собачью вахту» — перед рассветом самый сон… Правда, в тесных закутках на корме дау припрятаны «Узи» и даже пулемет «Гочкис», но это на крайний случай — стычка с флотом, пусть даже «москитным», станет фатальной для Черного Абдуллы. Легче «подмазать», кого надо…

Мысли в голове замедляли свое кружение, Щукиным овладевала дрема.

— Иншалла! — пробилось из яви в сон, и он вздрогнул, ошалело вертя головой.

— Земля, хаджи! — беззубо заулыбался хромой Мустафа, держась за натянутый штаг.

— Аль-Хамду ли-Ллях! — поспешно восхвалил бога Шурик, и вопросы, ждущие ответа, завертелись вновь, теребя сознание.

Впереди, отражая зоревые лучи, дыбились скалы и стелились песчаные берега полуострова Мусандам — владения султана Омана, его величества Кабуса бен Саида Аль Саида, да будут благословенны дни его.

Теперь нужно добраться до Тумрита, где окопались американские летчики, там встретить связиста и — в порт Салала. Именно туда, изгнанные изо всех гаваней Персидского залива, сплылись корабли США. И начнется работа в тылу врага…

— Иншалла… — прошептал Хаджи-Махмуд. — Дай бог…

Тот же день, позже

Средиземное море, к востоку от Фамагусты

Мне всегда больше нравился Горький, чем Чехов. Наверное, оттого что пролетарский классик был не чужд изыска, красивостей, вычурности даже, не удовлетворяясь «простыми средствами» Антоши Чехонте.

Однако море не смеялось по-горьковски, и не стонало по-чеховски. Необъятная синяя гладь беззаботно колыхалась на осеннем солнце, словно готовясь к зимним штормам. Хотя какая уж тут зима! Плюс восемнадцать в тени…

Нас, правда, задела краешком буря, разыгравшаяся западнее, у берегов Антальи, и яхту отнесло к Кипру. Мы не стали спорить с ветром, даже задержались чуток в Фамагусте, поправить такелаж, а с утра легли на прежний курс — в Тартуссу.

Базы советского флота строились и южнее, в Сайде и Тире, но до Сирии куда ближе. А нам бы только до своих добраться!

— Влажное всё… — жалобно вздохнула Рита, скидывая простыню. — Морская романтика…

— Лучше дома, да? — улыбнулся я.

— Ну!

«Беременная девушка» подсела ко мне, и положила голову на плечо.

— А все равно, — вымолвила она задумчиво. — Хорошо! Ну, да, в камере было страшно, но… Знаешь, меня не покидало ощущение, что все происходящее… как дети говорят: «Не взаправду»! Понарошку, будто в театре самодеятельности. Казахи эти… Янки с турками… Всё так несерьезно! А теперь и вообще — красота! Еще бы не эта сырость…

— В следующий раз будем спасаться на яхте покомфортабельней, — ухмыльнулся я, — с кондиционерами и ванными!

— Да хотя бы с душем! — хихикнула Рита.

— Тебя не тошнило в качку? — запоздало озаботился я.

— Не-а! Вестибулярочка у меня тренированная. Чемпионка Первомайского района по художественной! Помнишь?

— Помню… а как же… — выговорил я стариковским дребезжащим голосом.

— А «старпер» — это что? — лукаво прищурилась девушка. — «Старый перец» или…

— Или! — засмеялся я. — Одевайся скорей, а то нам шакшуки не достанется.

— Фу-у! — надулась Рита. — Не хочу я этих яйцов с помидорами!

— Не яйцов, а яиц.

— Все равно не хочу!

— Пошли, пошли, «пузатик»…

— Опять дразнишься?

— Вот, наглая! — изобразил я возмущение. — Сама же рвалась в роддом! А туда с тонкими талиями не пускают!

Девушка тут же выпятила губу «сковородником», и заныла:

— Ты меня теперь разлю-юбишь, жиропупу…

Пришлось мне идти обнимать и ворковать:

— Ну, здрасте! Ты ж у меня красоточка… Венерочка…

— Ага, венерочка… Кроманьонская! Бегемотиха с восьмым размером и во-от с таким животярой!

Узкая дверь в каюту отворилась, и внутрь заглянула Марина.

— Капризничает? — белозубо улыбнулась она.

— Кочевряжится, — подтвердил я.

— А нам положено! — важно заявила «жиропупа», и показала мне язык.

— Кому это — нам?

— «Пузатикам!» — гордо задрав голову, Рита покинула каюту.

— Ковыляка, — сказал я негромко, и шагнул следом.

Яхта выглядела настоящим парусником — той самой бригантиной с «флибустьерского дальнего синего моря». Прямые паруса на фок-мачте были убраны, «Зоар» шла под грота-триселем с топселем. Вдобавок ловили ветер стаксели, растянутые между мачтами и окрылявшие бушприт.

Мощный дизель на яхте тоже имелся, но он молчал за ненадобностью — ветер с норд-веста задувал, как полагается, ладное суденышко так и неслось навстречу Азии.

Нельзя было сказать, что я совершенно успокоился, но в эти неспешные часы, стоя в тени парусов, вбирая плеск волн и скрип снастей, я испытывал полное умиротворение. Ну, почти полное…

— Етта… Миша! Не отрывайся от коллектива!

Вайткус, снова вернувший себе образ добродушного медведя, качнул пузатой бутылкой кьянти.

— Присоединяйся! Спрыснем.

Улыбавшийся Рустам протянул мне пластиковый стаканчик.

— А по какому поводу пьянка? — я подставил посуду.

— Здрасте! — фыркнул Ромуальдыч, прицельно наклоняя горлышко. Рубиновая струя плеснула, наполняя сосуд наполовину. — Седьмое ноября, однако!

— А я и забыл совсем… — смутился я. — Ну, поехали!

Одноразовые стаканчики сошлись без шума. И Ядзе налили, и Марине, и даже Рите — «пузатик» чокался гранатовым соком.

— Ура, товарищи!

Тот же день, раньше

Ливан, Бейрут

Легкий «Дассо-Фалькон» домчал Ершова за какой-то час, аккуратно сев в аэропорту Бейрута, но для Григи время тянулось густой смолой, мучая неизвестностью и выматывая нервы.

Двое суток он мотался по горам и долам Курдистана, пока турецкие рыбаки не передали весточку — семеро «руслар» бежали из тюрьмы, и с ними «Мармарин-ханум». Сами поднялись на борт яхты «Зоар», и отчалили, держа курс на зюйд-ост…

Всесильному шефу «Мухабарат» было даже немножечко стыдно за то, что его волнения и тревоги распространялись лишь на драгоценную Мармарин. Но… а как иначе? Она ведь не просто жена и мать его сына! Марина — единственная.

Сбежав по трапу, Григорий небрежно пожал руки встречавшим офицерам.

— Салям, салям… Новости есть?

— Да, сардар, — почтительно поклонился лощеный Аббас. — Моссад избегает комментариев, но мне удалось кое-что узнать по своим каналам. Русских на яхту привела команда полковника Алона — его группа весьма автономна и находится на особом положении…

— Алон? — оскалился Ершов. — Замечательно! Где яхта сейчас?

— В море, сардар…

— Тогда… В Сайду! На русскую базу! У флотских найдется самолет-амфибия, а ждать… Мне некогда ждать!

— Будет исполнено, сардар…

И минуты не прошло, как несколько джипов с охраной из свирепых курдов вынеслись с территории бейрутского аэропорта. Миротворцы в белых касках взяли на караул.

Тот же день, позже

Ливан, Сайда

База ВМФ СССР не поражала величиной, как та же Камрань, и делила гавань с рыбаками, ютясь за порушенными стенами Морского замка, будто прикрывшись шторкой.

У новенького бетонного пирса терлись о шканцы несколько эсминцев и сторожевиков, а кораблей выше рангом в ПМТО не водилось. Поговаривали, что к базе припишут противолодочный крейсер «Москва», но мало ли что болтают досужие мариманы.

Военно-морской закуток облюбовали и летуны — на голубой воде покачивались два гидросамолета Бе-12 «Чайка». Своими надломлеными крыльями, устало касавшимися воды, они и впрямь напоминали чаек.

Невозмутимый часовой на КПП в темпе распахнул решетчатые ворота с красными звездами и якорями, и весь кортеж шефа «Мухабарат» вкатился на небольшой плац. Негодуя на утомление, Ершов не вышел, а выскочил из машины, и стремительно зашагал навстречу здешнему начальству.

Маленький, сухонький каперанг, весь в черном, несмотря на плюс двадцать, торопливо семенил навстречу.

— Получен приказ из Москвы — оказывать всяческое содействие, — затараторил он на ходу, опуская поклоны и расшаркиванья. — Так что… Ждем ваших указаний.

— Тогда поднимайте обе «Чайки», товарищ капитан первого ранга! — перешел Грига на русский. — Необходимо найти яхту «Зоар» — и снять с нее… советских ученых!

— Есть! — улыбнулся командир ПМТО, лихо козыряя.

— Ну и, очень желательно, вывести какой-нибудь ваш сторожевик — разведка сообщает о нехорошей активности американцев у побережья. Там вовсю челночат «Орионы». Боюсь, ищут они ту же яхту, что и мы!

— СКР «Ладный» вышел в море… э-э… сардар.

— Отлично! А я, с вашего позволения, на одну из «Чаек»!

— Сардар… — затянул каперанг.

— Там моя жена!

— Понимаю… — воспоминания юности на секунду затуманили взгляд моряка. — Катер подан, сардар! Командир гидросамолета — Юра Четверкин. Это вон та «Чайка», что ближе к нам. Ну… Ни пуха, ни пера, сардар!

— К черту! — энергично выразившись, Ершов ссыпался по трапу в белый катерок, и парочка матросов, загорелых до черноты, лихо разогнала глиссирующий кораблик, умеючи подрулив к серому носатому «Бе-12». Из люка, открывавшегося внутрь, высунулся пилот в синей робе, и протянул мускулистую руку.

— Салям алейкум!

— И вам того же! — выдохнул Грига, хватаясь за цепкие пальцы и заныривая в гулкое нутро самолета-амфибии.

— О-о! — обрадовался летчик. — И по-нашему могёт! Прошу в кабину. Покажешь, куда и что. Куда лететь, что искать…

— Триста километров к северу, где-то на линии между Фамагустой и Тартуссой! Яхта «Зоар»… Парусник, бригантина!

— Заходь, — Четверкин завел Ершова в пилотскую кабину, и вручил шлемофон с ларингами. — Держи. Надень, надень… Иначе ни хрена не услышишь!

По очереди раскрутились, взревели турбины. Кресты лопастей слились в мерцающие круги, и «Чайка», глухо гудя реданом, бьющимся о волны, взлетела, просыпая блеск капель.

Тот же день, позже

Средиземное море

Внизу проплыл длиннотелый сторожевик, и «Чайка» заложила вираж, описывая протяженную дугу с юга на север. Однако под днищем самолета переливалось все то же синее море, сверкавшее на солнце мириадами блесток, и совершенно пустынное.

Сердце Ершова дважды давало сбой, но все не то. Сначала греческая рыбачья шхуна завиднелась, а затем и вовсе «Калипсо» показалась — Жак-Ив Кусто спешил снять подводный мир, бессолнечный и безмолвный, пока есть спрос.

— Вижу! — вдруг заорал штурман. — Вон она!

Грига так резко подался вперед, что ремни врезались в грудь, сбивая дыхание. Да, это была она, «Зоар»! Ну, не могут же болтаться в углу Средиземной лужи сразу две бригантины!

Уговаривая себя, Ершов облизывал сохнущие губы, слыша, как попискивает пульс в ушах, и до рези в глазах всматривался в ладное суденышко.

— Эй, марконя! — гаркнул Четверкин радисту, молоденькому, но богатырских статей. — Спишь?

— Обижаете… — прогудел тот, поводя могутными плечами.

— Свяжись с «Ладным», пусть двигает сюда!

— Есть…

— Э! Э-э! — заорал помкомандира. — Они что, совсем с ума посходили⁈

Грига заледенел — буквально с неба свалились два истребителя, и закружились в зловещем танце, облетая яхту.

— «Фантомы»!

Один из самолетов сделал «горку», перевалился, срываясь в пике, и «спустил с поводка» неуправляемые ракеты «Зуни». Одна канула в волны, а вторая разорвалась на полубаке яхты, осколками подрезая снасти — заполоскал лопнувший кливер.

— Сбить! — в ужасе и ярости засипел Ершов. — «Ладному» — сбить! Там наши!

— Если достанут… — пробормотал Четверкин, бледнея.

— «Оса» достанет! — рокотнул радист. — Флотские приняли… Наблюдаю пуск!

— Уводим борт! Не то достанется нам!

«Чайка» отвалила в сторону, завывая, описывая циркуляцию вокруг места преступления — два стервятника чинили расправу над беззащитной яхтой.

Там же, чуть раньше

Борт яхты «Зоар»

— Жаль, что Тель-Авив далеко, — улыбнулся в усы Алон. Упершись руками в фальшборт, он глядел, сощурясь, на обливные высверки моря. Легкое марево выдавало близость берегов древнего Леванта. — Скоро вам сходить!

А у меня в памяти будто страницы листались — всё, что с нами приключилось, возникало и таяло.

— Спасибо вам за все, рабби! — сказал я совершенно искренне. — Я понимаю, конечно, что четыре или пять огнестрелов не играют против базы ВВС, но все равно… Увидал Ливлата с Ари и, как-то, знаете, сразу поспокойней стало!

Рехавам рассмеялся.

— Не за что! Мы там были по своим делам, наш общий друг попросил…

— Ершов?

— Нет! Масуд Раджави. Летом он тайно слетал в Баку, и вернулся не с пустыми руками. Целые поленницы зенитных ракет приволок! И «С-125», и новейшие «С-300». Они тайно устанавливаются в Иранском Азербайджане — от Загросских гор до Эльбурса… Этакая «Линия Раджави»!

— Верно выбрали направление! — усмехнулся я. — Американцам больше неоткуда ударить. Из Залива их выперли, а Диего-Гарсия далеко…

— Миша-а!

Ритин голос влился в уши, будя низменные желания.

— Тут я, лапочка! — меня так и тянуло сюсюкать.

— Смотри, там самолетики!

Я глянул на север, и будто смерзся — два черных силуэта летели прямо на яхту, держась низко над волнами. Полминуты не прошло, а звено «Фантомов» с ревом пронеслось над мачтами.

— Что им надо? — крикнула Ядзя.

— Прячьтесь! — заорал я. — Ритка!

«Беременная девушка» заковыляла мне навстречу, и в этот момент истребитель-бомбардировщик спикировал, швырясь НУРами. Оперенный «карандаш» одной ракетки булькнул в воду, зато вторая вскрыла палубу на баке. Взрывом порвало паруса, а выкорчеванный бушприт задрался вверх.

«Зоар» качнуло, и Рита слабо вскрикнула, падая. Краем глаза углядев самолет с красной звездой, я бросился к «пузатику».

— Рит!..

Мой голос будто растворился в тяжком реве налетающего «Фантома». Я в бешенстве оглянулся — истребитель словно падал на меня, а искривленные крылья придавали машине зловещий драконовский облик. А дракон-то огнедышащий…

Забился огонь пушки «Вулкан», и мелкие, но пакостные снарядики полетели в нас. В меня. В Риту…

Я суетливо отшагнул, и повалил на палубу привставшую девушку, прикрыл, спиною чувствуя, как рука пилота вжимает красную кнопку.

Во мне жило ясное, трезвое понимание, что мое тело Ритку не защитит. Двадцать миллиметров — калибр убойный, прошьет насквозь и меня, и Риту, и еще пяток человек. А когда рванет — изувечит, четвертует, расчленит…

Понимал прекрасно, дурак, а все равно прижался к плачущей девчонке, обнимая ее, тиская… Вдруг помогу спастись? Уберегу… Ведь не убежать, не спрятаться! Секунду жить осталось… Вот же ж, глупость какая…

Мысли во мне не мелькали даже, а рывками протаскивались, как на ленточках старинного телеграфа.

Снаряды задолбили по палубе, зловредные осколки с тяжким звоном ударили по литым кнехтам, и долетели рикошетом, полосуя рубашку, впиваясь в ноги, в спину, чиркая по голове… Боль словно швыряла раскаленные угли на голую кожу.

Как во сне, я высмотрел черный промельк «Фантома». Ракету, поразившую вражину, не приметил, только и углядел, как истребитель лопнул, разваливаясь в воздухе.

«Так тебе и надо», — всплыла затухающая мысль, и погасла.

Бесчувственная тьма сомкнулась вокруг, запирая меня в коконе резучей боли, и погасила сознание.

Помню, чуток просветлело, минуту или день спустя. Какие-то тени реяли вокруг, я ощутил себя лежащим, затянутым шершавыми бинтами. Уши тронул надрывный крик Риты: «Он живой⁈», и тут же, сквозь говор и гул, пробился властный голос Ершова: «Спецбортом в Москву!»

«Откуда он тут, на яхте?» — последним усилием додумав, я ощутил, как лопается пузырь кокона — и канул в черное, бесконечное и безначальное…