Целитель #11

Глава 9

Среда, 17 декабря. День

Нью-Йорк, Пятая авеню

Стальная дверь в элитную квартиру лишь снаружи была отделана темным полированным дубом, внутри ее тяжелила броневая плита.

— Только гранатометом высадишь! — похвалился Вакарчук.

Повинуясь движению ключа, замок покладисто лязгнул. — Прошу!

— Зря мы сюда, — заворчал Чак, подозрительно осматриваясь и даже принюхиваясь. — Ты же тут Фримена селил. Забыл уже?

— Да помню я! — легкомысленно отмахнулся Степан. — Ну, ладно, ладно… Уходим. У меня и другие норы есть!

Чужую тень Призрак Медведя уловил боковым зрением, но не поспел — незнакомец, затянутый в черный джинсовый костюм, бесшумно шагнул из обширной ванной, и выстрелил навскидку. Пистолет с длинным набалдашником глушителя будто чихнул, а пуля вошла Вакарчуку в грудь.

Проклиная свою медлительность, индеец выхватил «Вальтер». Два выстрела слились в один, но киллер успел выскочить за дверь, хоть и припадая на раненую ногу.

— Т-твою ж мать! — не думая, Чак перешел на русский — на ином языке не выразить переполнившую его ярость и боль.

Он упал на колени и разворошил рубашку на Степане, обильно мокнувшую кровью.

— Зато наградят… — пробулькал Вакарчук, пуская черную струйку с губ, дрогнувших в улыбке. — Посмертно…

И умер.

Медленно выдохнув, Призрак Медведя ладонью прикрыл неподвижные веки друга — и стремительно покинул квартиру. Бронированная дверь замкнулась с жирным щелчком, словно пасть чудища, отведавшего человечинки.

Кровавые капли вели индейца, как волка, упустившего оленя-подранка. Заодно и тоску отгонишь — некогда на охоте тосковать.

— Врешь, — бормотал Чак, люто скалясь, — не уйдешь!

В холл наемный убийца спускаться не станет — там охрана. На крышу ходу нет. Двинет по колонной галерее…

Метнувшись от входа к колоннаде, Призрак Медведя услыхал зловещий зуд пули. Увесистый калибр щелкнул по камню, выбивая щербину у каннелюры. Индеец мрачно улыбнулся — хромой стрелок теряет силы.

Мягко толкая ногами мраморный пол, Чарли пронесся через всю галерею, не заглядывая между круглившихся колонн — пятна крови указывали путь, — и с разбегу прижался спиной к стене:

— Х-ха! — вышибло воздух из легких.

Киллер засел у входа в западное крыло — пуля чиркнула по полу, вызванивая — не подходи!

Опустившись на колено, Чак выстрелил в белую, отделанную золотом дверь. За дрогнувшей створкой охнули, показалась нога в черной штанине, она вяло сучила, скребясь по полу башмаком. Вторая пуля перебила конечность.

Мгновенным прыжком одолев порог, индеец отнял пистолет, пьяно качавшийся в руке стрелка, и присел рядом.

— Кто тебя послал? — бесстрастно спросил он.

Искаженное болью, залитое потом лицо киллера словно плавилось от злобы, а голубенькие глазки смотрели, не мигая.

Призрак Медведя приставил дуло к колену наемника, и нажал на спуск. Подранок заверещал, словно подхватив короткий напев выстрела.

— Кто тебя послал? — хладнокровно повторил индеец, тыча дулом в пах.

— Это Мо-орган! — взвыл чужак. — Генри! Старший, который! Не стреляй только! Не…

Третья пуля оборвала дозволенные речи.

Вечер того же дня

Нью-Йорк, Итонс-Нек-роуд

Имение Морганов раскинулось на Лонг-Айленде, занимая приличную площадь и выходя к заливу Хантингтон. Тропинки и просеки ветвились от подъездной дороги, уводя к берегу, на травянистые лужайки или в тень деревьев.

Впрочем, зима внесла свои коррективы — мерзлый песок пляжа стыковался с льдистыми перепончатыми заберегами, бурая трава пучками торчала из-под белых наметов, а кривые черные ветви обвисали безрадостно и голо.

Невидимая обслуга расчистила от снега лишь центральные аллеи, сгребая сырые комья на газоны, где вились натоптанные стёжки.

Чак внимательно осмотрелся. Он стоял прямо под развесистой яблоней, и озябший дозорный, что ходил взад-вперед по дорожке, не замечал его. Секретов в том насчитывалось два — индеец стоял совершенно неподвижно, слившись с замерзшим садом, а белый маскировочный костюм помогал терпеть легкий морозец.

Часового, что обходил южный сектор периметра, Чарли снял и забросал снегом четверть часа назад. Как раз подъехал хозяйский «кадиллак» — необъятная приземистая машина цвета темной бронзы.

Генри Стерджис Морган-старший, не смотря на восьмой десяток, выглядел моложаво. Правда, сивая гривка на его голове, окаймлявшая изрядную плешь, явно не годилась для скальпа.

Призрак Медведя дернул губами в подобии улыбки.

А ведь чует угрозу хозяин поместья, тезка знаменитого пирата! Вон, сколько охраны снует вокруг и около особняка. Ничего, он дождется…

Сила и храбрость важны для воина, кто спорит, но нельзя забывать и о терпении.

Полчаса спустя солнце село, утонув в сизой хмари, и длинные синие тени слились в неразличимый сумрак. У главного здания, вдоль подъезда и центральной аллеи зажглись фонари, сгущая темноту. На террасу выбрался сам Морган-старший.

Отужинав, он расслабился, в чем ему помогла стопочка драгоценного «Хенесси Ботэ дю Сикль Коньяк». Вяло отмахнувшись от телохранителей, дедушка Генри неторопливо зашагал по выметенной дорожке, кутаясь в меховую доху.

Чак двинулся наперерез, ступая медленнее старика-разбойника. Если телохраны опытны, они перехватят быстрое смещение.

«Не перехватят…»

Стоило Генри Моргану-старшему увидать перед собой белое привидение, как он задохся от ужаса. Вырваться крику помешал нож — клинок вонзился в морщинистое горло по рукоять. Сиплый клекот вспух редким клубом пара, и Чак ловко подхватил доху, вытряхивая из нее мертвеца.

Скинуть камуфляж, сунув его в сугроб — секундное дело. Индеец накинул на голову меховой капюшон и застегнул доху на пару петель. Возвращался он неторопливо, копируя шаркавшую стариковскую походку.

Персонал почтительно ожидал босса на террасе, но «старик», сутулясь, добрел до лимузина и устроился на месте водителя, не забыв потопать, чтобы не выпачкать коврик под ногами.

В зеркальце было видно, как заволновалась прислуга, но бежать к машине не решился никто — знали крутой нрав хозяина.

Мотор взревел. Чак, взглядывая на зеркала, погонял шатуны с поршнями, и тронулся с места. Решетчатые ворота на выезде чернели узором наполовину — охранник бросился бегом, распахивая вторую створку, чтобы не дождаться гневного сигнала.

«Умный мальчик…», — усмехнулся Призрак Медведя.

«Кадиллак» неуклюже вывернул и понесся, набирая скорость.

Индеец откинул капюшон. Далеко уйти не удастся. Еще минут пять, и охрана наткнется на труп. Поднимут тревогу…

«Успею», — прикинул Чак.

Вопрос не в этом… Дальше-то что делать? Как быть? Кем и где?

Возвращаться на Пятую авеню? А смысл?

Товарища и друга больше нет, а мертвая плоть всего лишь опустевший сосуд, выпитый судьбою до дна.

«На Кубу? — безразлично подумал Гоустбир. — Наверное… Больше некуда».

Среда, 31 декабря. Вечер

Московская область, Щелково-40

Рита достала из холодильника блюдо, на котором разлеглась селедка под шубой. Темно-розовый слой майонеза, пополам с тертой свеклой, выпукло покрывал салат, а поверху Настя нарисовала огромную снежинку, пуская струйку «Провансаля».

Девушка грустно улыбнулась, глядя за окно. За темными соснами разливались желтые огни переулка, что скатывался к проспекту Козырева. Людей на улицах почти не видно, кроме самых запоздавших, да и транспорт накануне Нового года предпочитает дремать в гаражах. Лишь изредка проносились светло-оливковые «Волги» с шашечками, да новенькие такси ВНИИТЭ-ПТ, серые с красными крышами. Миша называл их «микриками»…

Рита длинно вздохнула, и попыталась прижаться лбом к холодному стеклу. Увы, не дано — огромный живот упирался в подоконник. Хорошо, хоть особый комбинезон поддерживает «пузо», а не то всё обвисло бы.

Глаза увлажнились, и ночные огни задрожали, расплываясь.

— Снег пошел… — тихонько сказала Настя, обнимая девушку со спины.

— Да… — вытолкнула Рита.

— Не реви, — нарочито сурово сказала Гарина-младшая. — Всё хорошо! Тебе же сказали — состояние стабильно-тяжелое.

— Вот именно, что тяжелое… — пробормотала будущая мама.

— Тут главное слово — стабильное! — с чувством молвила будущая тетя. — Поняла? А кома… Подумаешь, кома! — она небрежно повела плечиком.

— Ты не представляешь, до чего тяжко его видеть! — вырвалось у Риты. — Лежит… Неподвижный… Весь обклеенный датчиками, трубками какими-то. И только приборы попискивают… Тоже, как ты, утешают — сердце бьется, легкие дышат…

— Ох, Ритка… — теперь и Настя вздохнула. — А ты с Мишечкой разговаривала? Доктор сказал, что он может слышать…

— Болтала, — слабо улыбнулась Гарина-средняя.

Зависла тишина, перебиваемая мурчаньем холодильника.

— Девчонки-и! — донесся зов Лидии Васильевны.

— Иде-ем! — откликнулась Анастасия Петровна, и затеребила старшую подругу. — Пошли, пошли! Хватит нюнить! Не-не-не! — она бережно перехватила блюдо. — Тебе нельзя тяжести таскать!

— Пошли уж… Кот, отстань!

— У-у, животное! — неодобрительно затянула Настя. — Вон, сколько уже наложили! И тебе еще мало?

— Ма-ау! — басисто отозвался Коша.

— Проглот! — засмеялась Мишина мама, дотягиваясь до макушки наряженной елки и увенчивая деревце красной звездой.

Рита старательно улыбнулась свекрови, хотя благодарность испытывала самую настоящую. Бросили, ведь, всё, приехали к ней, запасшись носовыми платками… У Лидии Васильевны — любящий муж, у Настены — жених. Хотя обе дуэтом уверяли, что так уж вышло — заявку на пропуск в самый канун подписали… Ну-ну.

— Наливайте, Лидия Васильевна! — громко и бодро сказала она. — Пора!

— Шампанское не будем, — живо ответила Гарина-старшая, — проявим солидарность с обеими вами… А точно — девочка?

— Точно, — улыбнулась Рита, — дважды УЗИ делали.

Сразу вспомнилось, как холодный датчик скользил по надутому животу, а на сером экране «Узис-3» проявлялись белесые тени, складываясь в ножки, ручки, головку… В ее дочь!

Отсылка к памяти сбавила минор. Ведь всё, как всегда! Те же самые гирлянды перемигиваются на елке, из телевизора рвется веселый говор «Кабачка 13 стульев». А Мишечка…

Он ведь живой! Только как бы спит. Но обязательно проснется! Рита улыбнулась, глядя, как Лидия Васильевна раскупоривает абрикосовый сок «Глобус». Не-ет, вовсе не из солидарности отказались гостьи от шампанского! Просто раньше именно Мише доверяли открывать бутылку игристого и пенистого, а теперь…

Покачав в руке бокал сока, девушка внезапно заговорила о том, что для нее самой стало табу.

— Знаете, я потом долго корила себя, всё искала вину, но так и не нашла… — Рита глянула поверх накрытого стола, в черноту за шторами, чуть тронутую желтыми блестками, рассыпанными по этажам. — Там, на яхте, была… такая… невысокая надстройка, но авиапушка пробивала ее насквозь — снаряды рвались с противоположного борта. Единственное укрытие — под бронепалубой, но надо было сделать десять шагов дотуда. Спуститься, открыть дверь, залечь… А времени нет! Вообще! «Фантом» стреляет, гад, и стреляет! Я упала, а Миша прикрыл меня… У него было такое лицо… Он словно прощался — и просил прощения. Думал, что не сможет меня защитить… Ну, да, хватило бы и одного снарядика — они мелкие такие, в два пальца толщиной, но нас бы порвало запросто. А пушка ударила по палубе, и брызнули осколки! Рикошетом! Я чувствовала, как Миша вздрагивал… Ох… Потом всё так закрутилось, завертелось… Я что-то делала, кого-то звала… Всё, знаете, как в тумане! По-настоящему я пришла в себя на борту самолета. На спецборту…

Лидия Васильевна всхлипнула.

— А давайте выпьем за Мишу! — сказала она звонким голосом.

— Давайте! — поддержала Настя.

Три бокала сошлись, издав гаснущий звон.

— Вкусненько, — оценила Рита, и чуть огорчилась, глядя на рассеянную маму Миши. — Ну, вот, и вы!..

— Нет-нет! — встрепенулась женщина. — Просто на ум пришло… Помнишь, ты как-то… Это в Германии было… Ты тогда рассказывала, как с девчонками лечила Мишу — наложением рук. И помогло же!

— А-а… — затянула девушка, отставляя бокал. — Да-а… Слушайте, а надо попробовать! — вдохновилась она.

— Так я и говорю! — с жаром поддержала Лидия Васильевна.

— Начинается, начинается! — подскочила Настя. — То есть, кончается! Год кончается!

Пани Каролина так и не допела — на экране высветились куранты Спасской башни. Легкий снежок косо скользил, трогая кремлевские ели, и крупным планом — чуть напряженное лицо Андропова. Так и не привык Юрий Владимирович к прямым трансляциям…

— Дорогие товарищи! — четко, даже слишком четко выговорил президент. — Мы провожаем уходящий тысяча девятьсот восьмидесятый год с разными чувствами… Много случилось всего — и всякого. Мы тщательно и последовательно перестраиваем плановую экономику, внедряя рыночные элементы, развиваем социалистическую интеграцию, и уже второй год подряд рост нашего ВВП превосходит четырнадцать процентов!

Мы одерживали победы, а нас пробовали на прочность. Наши ресурсы не дают коллективному Западу покоя. Но по обе стороны Атлантики снова просчитались, не учтя главный ресурс Советского Союза — человеческий! Народ и партия едины!

Именно поэтому мы поддержали народную Польшу, не дали расколоть соцсодружество зачинщикам переворота в Варшаве, и его заказчикам. Правда, в Вашингтоне нам прочат долгую войну с поляками… — он спокойно улыбнулся. — Нет, товарищи, войны не будет. Однако не стоит забывать о польском национализме и шляхетском гоноре — вот в чем корень всех бед! Надеюсь, четвертый раздел Польши охладит пыл националистов. ГДР уже приросла Силезией и Померанией, а к Советскому Союзу отошла польская часть Восточной Пруссии и Белостокская область. Но, в отличие от беспредела, учиненного властями Варшавы на так называемых «возвращенных землях» сразу после войны, поляки не будут подвергаться гонениям — ни в ГДР, ни в СССР. Национализм, товарищи, несет прямую угрозу завоеваниям Октября и вне наших границ, и в самом Союзе. Но мы не позволим врагам раздувать междоусобицы на нашей земле!

Добавлю к сказанному, что социалистическое содружество ныне сплочено, как никогда прежде. Новый лидер Югославии, Иво Милевич, решительно демонтирует порочную систему объединенного труда и основанную на ней «договорную экономику». Именно благодаря Милевичу была достигнута провозглашенная югославским руководством цель: «И после Тито — Тито!»

Иону Георге Мауреру, Генеральному секретарю Румынской компартии, лишь в ноябре вручили президентский скипетр, однако он успел за столь короткое время сделать многое. Например, восстановил Муреш-Венгерскую автономную область… Так же и Мехмет Шеху, Первый секретарь ЦК Албанской партии труда и Председатель Совета Министров Албании, успешно реализует курс «примирения с братьями по социализму»…

— А давайте, загадаем желание! — воскликнула Настя.

— Написать на листочке, — улыбнулась Лидия Васильевна, — потом сжечь — и выпить вместе с пеплом?

— Фу-у! — покривилась Гарина-младшая. — Еще чего! Да просто задумаем — и захотим, только сильно-пресильно!

— А давайте! — по-детски обрадовалась Рита. — Загадываем!

—…Поздравляю вас с новым, тысяча девятьсот восемьдесят первым годом! — донеслось с экрана. — С новым счастьем, товарищи! С новыми победами!

Накатил дальний гул, куранты звонко отыграли мелодию — и поплыл набат.

—…Три! Четыре! Пять! — громко считала Настя.

«Пусть Мишечка выздоровеет! — взмолилась Рита. — И пусть всё-всё-всё будет хорошо!»

— Двенадцать! Ура-а!

Бокалы, налитые соком, сошлись, цокая и звеня. Огромная голубая планета вкатывалась на следующий виток вокруг Солнца.

Четверг, 8 января 1981 года. День

Зеленоград, 1-й Западный проезд

Зябко кутаясь в шубку, Рита поднялась по ступеням к заводской проходной. Настя сегодня отдыхает после смены — очень гордая, она довезла подругу на Мишиной «Волге». Второй месяц с правами. Водит грамотно, осторожно, хоть и ойкает шепотом…

Рита сморщила носик — ей самой за руль рано пока. Доча упрется в руль… Да не дай бог!

Тот, кого она ждала, покинул проходную — крепкий мужчина лет сорока.

— Дик Владимирович! — запищала девушка. — Дик Владимирович!

Мужчина удивленно глянул на нее, поправив темные очки.

— Простите… — затянул он.

— Вы же Сухов? — затараторила Рита. — Военный представитель? Как это… Военпред?

— Ну, да… — подрастерялся Сухов. — Хм… Чем обязан такому вниманию?

— Понимаете… — заспешила девушка, и выдохнула, успокаиваясь. — Меня зовут Рита, я жена Миши Гарина. Помните такого?

— А-а! Ну, да, помню, конечно! — обрадовался военпред. — А где он сам?

— В больнице! — выпалила Рита. — Миша в коме, и… Понимаете… Он рассказывал мне однажды, что вы тоже обладаете… м-м… энергией или силой… Не знаю, как вы ее называете… Вы ее не потеряли?

Усмехнувшись, Сухов снял очки.

— Взгляните.

Девушка присмотрелась. Очки, как очки… Вот только на черных стеклах светились прозрачные точки, будто прожженные взглядом.

— Дик Владимирович! — Рита сложила ладони. — Помогите Мише!

— К-как? — оторопел военпред.

— Просто поделитесь силой! — горячо заговорила девушка, хватая Сухова за рукав. — Мы сегодня соберемся — я, Света, Наташка, Зиночка, Аля, Марина… У нас однажды получилось — мы спасли Мишу! В тот самый год, когда вы с ним встретились! Наложили руки — и передали Мише нашу энергию. У меня или у Светки той силы — ка-апелька! Но, когда мы вместе, она хоть что-то, да значит. А у вас ее много!

— Да мне не жалко, — растерялся Дик Владимирович. — Просто… Я никогда не пробовал… хм… делиться…

— Так попробуйте! — воскликнула Рита. — Да? Поехали⁈

— Поехали! — махнул рукой Сухов. — Уговорили…

Тот же день, позже

Москва, улица Грановского

Убедить охрану кремлевской больницы оказалось непросто, но этим «тупым сторожам» не стоило злить Риту. Звонок самому Иванову сработал, как «сим-сим», а тут и Марина Ершова подъехала — охранники увяли.

«Эгрегор!» — гордо подумала Гарина, оглядывая подруг.

Девушки шагали по гулким коридорам, шикая, прикладывая палец к губам, но тут же поднимая голоса.

— Ой, девчонки, я боюсь! — запричитала Альбина Динавицер.

— Да чего? — вытаращилась Рита.

— Ой, не знаю… Я Мишку целую вечность не видела! А вдруг у нас ничего не получится?

— Типун тебе на язык! — энергично завернула Тимоша — так свои продолжали звать, по старой памяти, Зиночку Жукову.

— Девочки, не ругайтесь, — попеняла подругам Света Сосницкая, и вздохнула: — Житие мое…

— Какое житие твое? — передразнила ее Наташа Истли, косясь на Сухова, и затянула: — Молоде-ежь!

— А сама-то! — засмеялась Марина Ершова, и в испуге зажала рот ладонью.

Военпред ничего не говорил, лишь головой качал, посмеиваясь, да с любопытством глядел вокруг — в «кремлевке» он не бывал.

— Тс-с! — сказала Настя, осторожно открывая дверь палаты.

— Недолго, — сказала очень строгая медсестричка, вряд ли намного старше самой Анастасии.

Девушки клятвенно закивали, поправляя белые халатики.

В палате стояла лишь одна единственная койка. Миша Гарин лежал, как его положили — одеялом укрыт по грудь, голова утопает в пухлой подушке. Проводки от налепленных датчиков тянутся к стойке приборов, какая-то трубка торчит изо рта…

Экран монитора старательно выписывает плавные синусоиды и пильчатые линии, ритмично попискивая и мигая.

— Дик Владимирович, — почему-то шепотом позвала Рита, — становитесь за спинкой кровати. Ладно?

— Ладно, — кивнул Сухов, занимая отведенное ему место.

— Мы начнем — и сразу вы.

— Понял…

Марина осторожно потянула одеяло, раскрывая пациента.

— Тимоша, Аля, — велела она негромко, — вы со мной.

— Ой, совсем, как тогда… — зашептала Альбина.

Рита со Светой и Наташей встали по другую сторону койки.

— Начали! — выдохнула Настя.

Девичьи ладоши легли на Мишину грудь и живот.

— Дик Владимирович… — Ритин голос вздрагивал от напряжения.

Военпред резко кивнул, и осторожно, боязливо даже возложил обе пятерни на голову коматозника, кончики пальцев сдвигая на лоб.

Гарина облизнула губы — в ладони толкнулся потаенный жар.

— Теплее, теплее… — голос Марины позванивал.

Приборы запищали, и Рита испуганно вздрогнула.

— Всё нормально, девчонки! — пробормотала Светлана. — Пульс участился… И наполнение хорошее…

— Ой, Дик Владимирович, даже мне печет!

— Нормально, нормально, товарищ Сухов! — нервно хихикнула Наташа.

Рита вздрогнула, уловив шевеление под руками.

— Девчонки! — охнула она.

Миша Гарин моргнул — и открыл глаза.