Целующие солнце

Глава шестнадцатая

Потом я видел доктора, который укоризненно смотрел на меня и ощупывал мою грудь холодными пальцами.

Потом я видел медсестру, ставящую капельницу. Какая-то желтая жидкость текла по тонкой трубке и попадала в мою кровь.

Потом я видел родственников старичка, проходящих мимо моей койки в суровом молчании. Наверное, они тоже все знали.

Все было так нереально. Словно в тумане.

От наркотиков, которыми меня накачали или от свидания с призраком, который разрушил мою веру в реальность?

Потом приходили Толик, Артем и Брезентовый, тройка друзей, с которых все и началось. Они тоже были нереальными, далекими и расплывчатыми. Кто-то придумал их, написал их образы на бумаге. Может быть, они мне тоже кажутся, как Лена? Лена…

Потом Брезентовый рассказал, что девушка умерла от обморожения незадолго до того, как нас нашли спасатели. Я кричал в овраге один, я один пугал воробьев, из-за которых меня и спасли. А ее нет. Ни имени ее, ни адреса никто не знает, потому что документов при ней не было. С чего я вообще взял, что ее зовут Лена?

Я пытался возражать, но слабо и как-то неубедительно. Слишком неубедительно для них. Кто мне сейчас мог поверить? Ведь я человек, который убежал из палаты и всю ночь бродил по подвалу, в полной темноте, с фотоаппаратом в руках, разговаривающий с мертвой девушкой. Или сам с собой.

— Анна Николаевна приехала, — сказал Толик.

— Пошла она к черту, — сказал я.

— И еще журналисты…

— Пусть идут туда же, — я присовокупил несколько крепких выражений. Мне было больно — физически и морально — я верил в то, что происходило вокруг точно так же, как верил в Деда Мороза.

Они растерялись, а я потянулся к капельнице и начал вытаскивать из вены иглу.

— Значит так, господа, — сказал я, — нужно удостовериться, что Лена мертва. Она может притворяться. Она любит играть с людьми, я уже это заметил. Может быть, она лежит себе в морге и хихикает в кулачок, бывали случаи…

Брезентовый осторожно осведомился, все ли со мной в порядке. Однако никто из них не помешал мне сесть. Поясницу пронзила боль, я резко вспотел, а желудок потяжелел и словно куда-то провалился. Меня била крупная дрожь. Чтобы не упасть, я схватился рукой за рукав рубашки Артема. Ткань затрещала. Тогда они, все трое, подхватили меня и как-то неловко, словно опасаясь, поставили на ноги.

— Друзья вы мне или не друзья? — спросил я, горячим дыханием обжигая горло, — окажите услугу в последний раз, а? Меня же сейчас увезут в Москву. Даже не спросят. Просто увезут. Я же типа модный, типа популярный, а, значит, никакой свободы слова и свободы передвижения у меня нет. Дайте глянуть на Лену…

Я их упрашивал, почти умолял. Голос мой звучал как-то жалобно, совершенно недостойно, но по-другому я сейчас не мог. Сознание плыло. Что же происходит с этим миром? С этой реальностью? С этими вымышленными персонажами?

— Хрен с ним, давай поможем, — сказал, наконец, Толик, — не убьют же нас за это.

— Вообще-то, вставать ему не разрешается, — заметил Артем. — Нет, я не против. Просто предупреждаю.

Брезентовый же вдруг в три предложения рассказал историю о своем друге, которого однажды едва не похоронили заживо, и который спасся только из-за сильнейшего мороза, сковавшего землю и не позволившего вырыть вовремя могилу. Над рассказом смеялся только сам Брезентовый, но обстановку он разрядил однозначно. Втроем они подхватили меня, обули в тапочки, заправили рубашку в больничные брюки и повели в коридор.

Были опасения, что в коридоре уже поджидают журналюги-волки, или Анна Николаевна, милая моя Анечка-феминистка, ну или хотя бы попадется на пути доктор с укоризненным взглядом из-под густых бровей, но как-то пронесло, как-то миновало. Мы прошли по пустому коридору, спустились на первый этаж и направились к моргу. Брезентовый был в этом морге несколько раз. Ему уже пришлось похоронить прабабку, прадеда и дядю. Морг находился прямо по коридору, в некотором отдалении от приемной и регистратуры. За большими двустворчатыми дверями нас ожидал небольшой холл, видимо образованный от переделки двух смежных кабинетов. В холле странно и едко пахло. Перед окном стояло два стола с расстоянием в метр между друг другом. Один стол был пуст, на нем стоял аквариум с рыбками. За вторым столом сидел пожилой доктор в белом халате. Доктор пыхтел трубкой и разгадывал кроссворд. Увидев нас, он удивленно заломил бровь. Брезентовый тотчас кинулся к нему, жестикулируя и объясняя суть столь странного визита. Доктор хмыкнул струйкой сизого дыма, отложил в сторону кроссворд и, глядя на меня пронзительными зелеными глазами, спросил:

— Значит, опознать хотите?

— Я знакомый, — сказал я, — мне, вот, сказали, что она здесь…

— Как-то вы тоже не очень выглядите. На грани, так сказать, — хмыкнул доктор.

— С самолета же, — отозвался я.

— А мне говорили, никто не выжил.

— Как это никто? Я выжил.

— Ну, ладно, — доктор пустил носом струю дыма и тяжело поднялся, — пойдемте. Как вы говорите, ее зовут?

— Лена, — сказал я.

Мы прошли вдоль кабинета к неприметной двери, занавешенной белыми халатами, вышли в небольшой коридорчик, заключенный в кафель от пола до потолка, после него еще через одну дверь вышли в ярко освещенное помещение. Тут всюду висели лампы дневного света, было прохладно, стояло три широких блестящих стола. В одном углу высились прямоугольные коробки, похожие на гигантские холодильники, а в другом углу торчали из кафельной стены блестящие же краны. Воздух здесь был пропитан чем-то пронзительно-острым, от такого воздуха чесалось в носу и першило в горле. Доктор прошел к одному из гигантских холодильников, повернул большую гнутую ручку и распахнул дверцу. Изнутри выплыло облако сизого пара. Ощутимо похолодало.

— Ну, гляди на свою Лену, — буркнул доктор, махнув рукой, будто подзывая.

Толик и Артем поддерживали меня за руки, Брезентовый шел сзади. Мы подошли к холодильнику. Я заглянул внутрь, и в полумраке увидел стол, на котором лежала, укрытая простыней, Лена. Из-под простыни с ближней ко мне стороны выглядывали бледные кончики ног. Казалось, что в них не сохранилось ни единой капли крови.

— Я сам схожу, ладно? — попросил я.

Артем и Толик с готовностью отпустили. Видимо, им не очень хотелось соваться внутрь холодильника с мертвецом.

Я ухватился руками за край стола и медленно и тяжело направился вдоль тела. Меня подташнивало, голова кружилась, а ноги подкашивались. Одна мысль — лишь бы не упасть в обморок. Не свалиться тут, не умереть. Какая игра судьбы — умереть в морге. Мое сердце стучало с такой силой, будто его подвесили боксерской грушей и лупили что есть силы сразу несколько человек. Я задыхался, пытаясь поймать ртом воздух. Еще один шаг. Всего один.

Мне казалось, что мир вокруг должен вот-вот лопнуть. Это нереальность, так не бывает, чтобы мертвые люди гуляли по крышам, а люди живые сами вынимали иголки из вены и брели в морг. Ну, не бывает, и все тут.

Может быть, ты, Лена, расскажешь мне, что случилось с тобой после того, как самолет упал? Видела ли ты смерть той девчушки, за которой охотилась два года? Успела ли насладиться? Умерла с легким сердцем от свершившейся мести и с улыбкой на лице? Счастливой улыбкой? Я подошел так близко, что увидел знакомые черты лица под простыней. Я провел по ним рукой, погладил твердую, неживую, холодную щеку.

Вот и тебя потерял, Лена.

Взял кончик простыни и бережно убрал его с Лениного лица. Секунду разглядывал ее, не веря своим глазам. Мне показалось, будто все кошмары, которые прятались в темноте моей души, вдруг решили одновременно выплеснуться наружу. Сердце колотилось и колотилось. В ушах забили барабаны.

Ненастоящее!

Шепнул кто-то, сквозь грохот в голове, шепнул: «Пульс в норме».

А ноги-то подкосились, заскользили по гладкому полу. Я упал на колени, и снова боль пронзила стрелами. Мир задрожал вокруг, темнота сгустилась. И шепот, который не шепот вовсе, а чей-то голос из другого, реального мира: «Кажется, приходит в себя. Попробуйте два кубика…»

Меня вырвало на пол, я чувствовал горький вкус на губах, но вкус стремительно улетучивался, растворялся, становился НИЧЕМ.

Я поднял голову, пытаясь бороться с головокружением, и снова увидел лицо мертвой девушки, открывшееся из-под покрывала.

Там лежала не Лена. Там лежала Аленка.

«Давайте кислородную маску» — сказали в ухо. Громко, рвя барабанные перепонки. Звук заполнил все пространство вокруг. Мир задрожал, мир наполнился какими-то посторонними звуками, мир сделался нереальным, недействительным, не таким, какой он должен быть.

— Аленка! — крикнул я. И вдруг понял, что лечу в темноте.

Она была рядом. Аленка тоже падала. Пахло гарью и страхом. Откуда-то снизу, из темноты, наплывали огни города. Холодный ветер беспощадно хлестал меня по щекам. Слезы разъедали глаза.

— Мы падаем! — закричал я.

А Аленка не ответила. Потому что огонь сожрал ее. Потому что взрывом ей оторвало одну руку. Потому что она была мертва.

И темнота вздрогнула. Я уже не падал. Я снова где-то лежал. Хотя запах гари едко терзал ноздри. Теперь я вдруг сообразил, что лежу с закрытыми глазами — и от этого темнота, от этого непонятно, что происходит.

И тут же скрутила боль, будто угодил в соковыжималку. Суставы закрутило в узелки, глаза начали гореть, кожу щипало и жгло.

Женский голос:

— Всё нормально. Кажется, пришел в себя.

Мужской голос (знакомый):

— Ну, слава богу. Дайте ему отдохнуть.

И что-то мокрое и холодное прикоснулось ко лбу. Я не удержался и застонал. Холод вернул меня к реальности.

Когда-то давно я выпал из горящего самолета.

А сейчас я приземлился.