Цена слов

Глава 2 Поручение

(За одну Долгую Зиму до этого…)

– Не велика общинка-то, а Данила? – с молодецким задором приосанился на пассажирском месте Егор. Машина из Монастыря подъезжала к небольшому селению, что жалось на берегу реки Кривды. Ратник за рулём хорошо нагруженного внедорожника ухмыльнулся:

– Может и не велика, да люди в ней живут с большой верой. К христианской истине они не пришли, а сами принесли её в этот край – старые переселенцы из Монастыря, когда ещё Таврита силу имела и забирала из Обители семьи на житьё в земли язычников.

– Ну, единоверцам святое дело помочь!

– И помочь, и порученье Сергея исполнить... и тебе, бродяге, невесту найти!..

– Чего-о-о?! – насмешливо протянул парень.

– Того! Тебе двадцать шесть Зим, а ты один до сих пор, да по чужим землям маешься. И ведь родился не уродом, и чин в Монастыре хороший имеешь… Ты девок-то видишь вообще? У тебя в каждой деревне по десятку невест слёзы льют, мамки не знают, куда-слёзы-то эти в вёдрах девать! Как один поедешь, так машину обступят: "Где Егор?", да "Почему не приехал?". Знают, голубушки, что ты, паразит, не женатый до сих пор ходишь и что ни с кем не в любви, так сердца у молодок и сохнут!

– Это они просто хотят в Монастырь из своих общин перебраться... – буркнул Егор.

– Эх, дурак ты, Егорка! – разочарованно ударил себя по колену Данила. – Нарочно, ты, что ли, их мучаешь? Хоть бы гулящий был, да перебирал одну за другой, тогда бы знали они, на кого напоролись!.. А то ведь как праведник себя держишь, а всем от этого только хуже! Пока тебя на дороге кто-нибудь не утащит, так и не женишься...

– Знать-то вы меня, достопочтимый сотник, к грехам подбиваете? А как же святость брака законного и заветы веры христовой? – шутливо взъелся Егор.

– Бог на небе, а людишки тут, внизу землю топчут. Плодиться и размножаться Господь нам велел. Или ты решил ангелом безгрешным к нему заделаться?

– А что, увидит Он меня такого, и сразу в архангелы определит!

– Увидит тебя такого, и скажет: «Ты, Егорка, дурак!», – перекрестился со смехом Данила. – Не к добру смеёмся, конечно... Богохульство перед благим делом удумали.

– Это верно, – Егор оглянулся на груз в кузове. Среди мехов, да корзин с пищей, он отыскал глазами пухлую сумку из кожи.

– Думаешь, согласятся?

– Это уж твоя забота как дело обтяпать, – стал серьёзнее ратник. – Сергей не зря тебя в общины с наказами посылает. У тебя убеждать хорошо получается, не то что у Женьки. Она к торговому делу безрукая, только злится, когда люди понять её не согласны.

– Ей другое по нраву, она в селениях следы прошлого ищет, да жизнь налаживает: «Создает и созидает» – так она мне сказала.

– Замуж ей пора...

– Слушай Данила, а тебе только свахой быть! – залился звонким смехом Егор. Сотник ничего не ответил и только насупился. Машина подъезжала к общине, гостей вышли встречать почти все оседлыши.

Люди дивились на небывалого зверя – скрипя железным кузовом и ржавой подвеской, броненосец вкатился на окраину деревеньки. Мужики деловито судили «телегу», женщины крестились и охали, а ребятня мал-мала-меньше жгучей стайкой подскочила к «железной лошадке», от которой разило нагретым металлом и едким запахом топлива.

Всегда было так – первыми, кого видел Егор, были дети. Именно по малышне он судил, как жили в общине. Если голодно, бедно, то дети в одежонке худой и пугливы, выпрашивают. Если малышня чиста телом, любопытна, да одета в ткань и меха – значит селенье не бедствует. Егору доводилось бывать в разных общинах, но все они уже пришли к праведной вере. Кто-то недавно обратился к христианству из-за речей проповедников, которых рассылал Храм, а кто-то с именем Господа на устах с самого начала жизнь свою строил. Отрадно было сердцу Егора узнать, что дела у христиан на лад пошли. Монастырь поддерживал общины единоверцев, которых становилось всё больше. Теперь христианские поселения в Крае не выживали, а год от года росли и ширились по земле. Стояло уже несколько городищ более пятисот душ. Но деревенька, куда приехал Егор, всегда была маленькая, хоть и помощи у Монастыря никогда не просила. Дети здесь были худы, но не заморены, а ещё любопытны.

– Я тебе покручу! – крикнул Данила, отгоняя прочь от машины особо настырного мальчугана. Ребёнок пытался отвинтить с бампера осколок красненького стоп-сигнала.

– Тепла вам в дом, да Бог в помощь! – широко улыбнулся Егор всем собравшимся вокруг внедорожника. Из тесной толпы вышел мужчина в годах – ещё крепкий, но уже с сединой в окладистой бороде.

– И вам Благословенья Его, да здоровья! Ждали мы вас… Как ходоки наши из Монастыря возвернулись, всего-то две недельки прошло. Не думали правда, что так скоро Настоятель на мен согласится.

– Он о братьях по вере никогда не забудет. Прислал товары хорошие: меха, пищу, изделия кузнечные. Всё чем Монастырь промышляет, то вам подвезли!

Старейшина расплылся в улыбке, и Егор вздохнул легче. По первости торговцев иногда встречали с ружьями да собаками. Те, кто к христианству пришёл лишь недавно, с трудом верили в бескорыстную помощь и честный мен от Монастыря. С бывшими невегласи или язычниками приходилось особенно тяжко. Но общины нуждались в припасах, а ещё больше в изделиях, которые мог предложить Монастырь.

Деревенька стояла рядом с рекой, жили в ней одни рыбаки, даже охотников не было, не говоря уж о кузнице и мастеровых. Узнав от этом, Егор сразу смекнул, что сюда привезти: инструменты, надёжные запоры на двери, меховую одежду и прочее, чего сами не изготовить, не добыть рыбаки не могли. Но как бы не велик был Монастырь, кормить всех задаром он просто не мог. Общины вели мен с Обителью, и, если люди совсем уж не были на краю, охотно расплачивались теми излишками, которые сами имели. Здесь Егор собирался за меха и железо выменять рыбу, а ещё ходил слух, что варили тут крепкий клей. Но главным поручением от Сергея было вернуть в лоно Монастыря ещё одну общину отнятых Тавритами единоверцев. Об этом Егор никогда не говорил, но любой старейшина часто и сам был рад присягнуть Настоятелю сразу.

Пока всё шло гладко: машину разгрузили, принесли свой товар, начали торговаться. Заодно вели разговоры о новостях. Местным было страсть как любопытно узнать, что делается в большом мире. За границы селения они редко когда выбирались. Егор аккуратно отвечал о важном и много говорил про пустое, но любопытное.

Старейшина осведомился, что было под чехлом на крыше монастырского броненосца:

– А, это так, для защиты, – уклончиво ответил торговец.

Тот понимающе закивал. Столь редкое оружие не стоило возить у всех на глазах, а если вспомнить, что к нему прилагалась полсотни патронов, то из-за самого оружия могли покуситься. Но в этой общине разбойников не было. Мен шёл хорошо, Егор нарочно отдавал товар за низкую цену, уступая обрадованным селянам почти что во всём. Первое впечатление от торговли с Обителью должно быть только хорошим – уступишь в малом и большее заимеешь.

После разговора с Данилой, он не мог не заметить, как смотрят на него молодые селянки. Сбившись стайкой, девицы перешёптывались друг с другом и бросали быстрые взгляды на заезжего паренька. Даже в самой скромной одежде из самотканой материи девушки старались выглядеть привлекательно. Егор видел разных девиц – везде, где только доводилось ему торговать. Молодость всегда красива, украшай её хоть языческими очельями, оберегами, звонкой монистой или христианскими платками, бусами, да колечками.

Проходя мимо девушек, Данила в полушутку шепнул им:

– Не женатый.

После чего глаза у зазнобушек заблестели, что, казалось, эти яркие угольки сейчас прожгут Егора насквозь. Парень озорно улыбнулся им, подмигнул. Может и правда махнуть рукой на всё и жениться? Ведь какая дурь его держала до сих пор в холостых, рассказать кому – не поверят. Но крепко держала, так что думал, вспоминал о ней каждый день…

Вдруг за спиной казначея раздался скрипучий старческий голос:

– Подайте на пропитание, Христа ради!

Егор обернулся и сразу увидел протянутую к нему ладонь. Перед ним стояло страшное и непонятное существо – сутулая маленькая старуха в грязном тряпье и чёрным от сажи лицом. Она смотрела на парня глазами полными ожидания. Такого чуда-юда он никак не думал здесь встретить.

– Хоть бы кусочек хлебца… – проскрипела нищенка снова. Из-под плотно закутавшего голову платка смотрели два серых глаза. Егор увидел в них что-то странное, но не смог сказать, что. Хлеб был очень дорог, мало где умели его выращивать за короткое лето в два месяца. Все секреты языческого Аруча о прогреве полей хранились в строжайшей тайне. Но среди христианских общин отыскались умельцы, что прорастили купленное зерно. Егор как раз прихватил пару караваев с собой, и нищенка, видимо, приметила это и теперь покушалась.

– Однако губа у тебя, бабуля, не дура, – парень отломил от одного хлеба краюху и отдал ей.

– Господь тебя благослови!.. Будь счастлив и весел, чтобы нос не повесил!

Столь необычное пожелание совсем сбило с толку Егора, но старуха торопливо заковыляла прочь от него.

– Это что у вас за убогонькая? – подошёл он к старейшине.

– Юродивая, в начале лета прибилась. Года последние средь нас доживает. Мы её подкармливаем, а она от чистой души Господу молится. Бог таких лучше слышит... Это хорошо, что ты её не обидел – зачтётся, она и за тебя перед Богом словечко замолвит.

Егор поразился доброте местных. Настало самое время исполнить порученье Сергея. Аккуратно взяв старейшину под локоть, он отвёл его в сторону от Данилы и внедорожника.

– Мне бы с вами в доме поговорить, с глазу на глаз – без свидетелей значит.

– О чём это? – насторожился мужик.

– Монастырское дело, – понизил голос Егор.

Старейшина похлопал глазами, а потом повёл парня в одну из избёнок. Казначей крепко сжал в руках тяжёлую сумку из кожи. Теперь всё зависело от его умения убеждать.

Дом старейшины выглядел обычным Теплом, какое строили во всех оседлых селениях. Сени наполовину заставлены дровами, большую часть маленькой жилой комнаты занимала белёная печь. В доме было прибрано и уютно, окна вымыты, а главное застеклены – по нынешним меркам это стоило дорого. В углу, под вышитым рушником стояла икона с самодельной лампадкой. Войдя в комнату, Егор сразу перекрестился на лик, хоть не разобрал сам ли Христос был там нарисован, или кто из святых?

Усадив гостя за стол, старейшина сел на против. С глухим стуком Егор поставил на столешницу тяжелый кошель.

– Это что? – спросил мужчина.

– Это то, что нам дальше торговать подсобит. За это я заберу у вас часть товаров сегодня, а потом вы сами сможете этим с любым христианином расплатиться.

Старейшина начал хмуриться и смотрел на сумку с большим подозрением. Не став медлить, Егор развязал кошель и высыпал на стол три десятка монет, все они были из чистого золота – настоящее богатство по меркам Монастыря, но мужика они не поразили.

– Еду за железки?.. Ты умом тронулся, парень?

– Это, отец, не просто «железки», в этом сила Монастыря, а такую силу уважают даже язычники, – взяв за гурт одну золотую монету, Егор лучше показал её в свете солнца. На одной стороне был отчеканен восьмиконечный крест, а на другой купола.

– За алтын Монастырский тушу телячью выменять можно, воз мехов или десять корзин больших с рыбой. Кузнецы его принимают и на всю общину могут лопат да мотыг наковать.

– Да сказки всё это! – рассмеялся старейшина. – Это же еда! Еда, понимаешь? Деньги ведь давно сгинули, как пищу на железные кругляши обменять?! Пусть и красивые они, да жёлтеньким блеском живот не набьёшь!.. И зачем вообще?

– Лето теплеет, общины торгуют… а ежели много ценного товара захочешь? Прикажешь, столько же везти с собою на мен? Вот нужен тебе воз соболей, а у тебя только рыба: сколько надобно рыбы чтобы воз мехов ценных взять?

– Ну, возов пять...

– Или пять алтынов. Ты пять возов в карман положишь?

– Не-а...

– А железо в дороге быстро портится?

– Нет.

– А рыба?

Старик замолчал. Он всё ещё не верил и не мог понять зачем ему вообще связываться со всем этим? Община ни с кем так крупно не торговала. Да и откуда у Монастыря могло взяться чистое золото?

Настало время последнего убеждения. Егор сунул руку за пояс и достал заряженный пистолет. Лицо старейшины вытянулось от страха. Вздохнув, словно отнимая от себя самое дорогое, парень со стуком положил пистолет на столешницу.

– Знаешь, что это?

– Пистолет!

– Ага… он заряженный, в нём восемь хороших патронов. По чём его выменять будет?

– Корзин шесть-семь с рыбой...

– Восемь! – уверенно хлопнул ладонью по столу парень.

– Ну, восемь...

– А у невегласи можно двух жён за него себе выбрать.

Старейшина перекрестился, но от шутки его страх поутих, хотя Егор, в общем-то, не шутил. Он придвинул золотые монеты к старику и сказал:

– За одну монету мы возьмём у вас рыбу сейчас, остальное – это дар от Монастыря, по монете на взрослого человека в деревне. А теперь, хочешь мой пистолет купить? Продам его за алтын.

Мужчина, не веря в щедрое предложение, взял в руки монету, взвесил на ладони, примерился к золотому блеску и наконец протянул деньги Егору. Парень взял золотой, беззаботно сунул его в карман и отдал пистолет рукоятью вперёд.

– Теперь видишь, что я не шучу? Алтын дорого стоит.

– Чудеса на земле творятся! – коротко рассмеялся старейшина. Вынув обойму, он пересчитал все патроны и остался доволен, а Егор продолжал:

– Теперь мы часто за рыбу будем платить только золотом, а вы за товары Монастырские тем же отвечать будете.

– Ладно, договорились!

Егор с грустью улыбнулся про себя, ведь знал, что эти двадцать восемь монет уйдут у общины быстрее, чем думал старик. Деревня окажется в сильной зависимости, ведь золотые деньги чеканил один Монастырь, а значит придётся брать в долг, расплачиваться за товар станет нечем. Столько рыбы оседлышам никогда не наловить, да и другие общины давно торгуют только за золото. Но всё это во благо – по крайней мере так говорил Сергей.

– А, вот ещё что! – спохватился Егор. – Когда с язычниками торговать будете, они вам предложат вот это...

Он достал из кармана серебряный кругляш и показал новую монету старейшине. Она была чуть больше алтына, на одной стороне чеканилась руна, а на другой – профиль красивой женщины.

– Это языческая берегиня. Так вот, один алтын десяти таких монет стоит.

Один за другим парень доставал серебряные кругляши и выкладывал их на стол, пока под каждым пальцем не осталось по берегине.

– Когда с язычниками торговать будете...

– Мы с язычниками дел не ведём!

– Когда В СЛЕДУЮЩИЙ раз с язычниками будете торговать, – с нажимом повторил Егор, – за один алтын по десять серебряников берите – только так правильно, и никак иначе!

Старейшина хмуро кивнул, а Егор быстро смёл языческие монеты в пригоршню – он был доволен случившимся разговором. Но веселье парня померкло, когда торговец увидел, что за окном стало темнеть.

– Не успели…

– Чего не поспели-то?

– Да обратно вернуться. Темнеет, а на дорогу ночью лучше нос не совать. Раньше были жалкие шатуны, а теперь целые банды.

– Так оставайтесь у нас!.. Да вот прямо у меня в доме ночуйте! Я только рад буду гостей таких у себя принимать! – обрадовался старейшина.

– А у тебя внучка молоденькая есть? – коварно улыбнулся Егор. Старик снова шутки не понял:

– Нет... а что, надо?

– Господь с тобой! Мы в Монастыре такие же христиане как вы! По тем же законам живём и единоверцев никогда не обидим!

Старик с понимающей грустью покачал головой.

*************

Делать было нечего – пришлось остановиться на ночлег. Оставив машину у дома, Егор и Данила перенесли всё ценное внутрь и устроились возле печи. Казначей не боялся, что запасы в деревне утащат, но за долгие годы привык ко всему. К честной торговле люди не приучились. Слишком мало мир согревался теплом, а законы Долгих Зим хорошо окрепли в человеческой памяти.

Сотник улёгся рядом с Егором и долго ворчал о том, как поздно и с какими задержками они сюда добирались, расстраивался, что не вернётся сегодня к жене и снова пилил Егора за одинокую жизнь, но потом Данила успокоился и уснул. Он был во многом прав, и Егор тоже так думал: на счёт дороги был прав – они объезжали все опасные места стороной, вот и потратили много времени, и на счёт женитьбы... Если бы не клятва, коя так просто слетела с глупого языка, то давно бы женился, а так... Он помнил её – девушку, хотя видел лишь раз, но теперь никак не мог забыть ночной полёт над дикими травами. Повстречайся они снова, и Егор бы совсем по-другому ответил…

С этими мыслями он уснул. Всю ночь ему снился тяжёлый разговор с Сергеем после смерти родной сестры:

«Живи Егор», – сказал Настоятель. – «Просто живи, и прости меня за всё, что я сделал...».

Слова колокольным звоном отдались в голове, память немилосердно вернула их в тысячный раз, и, вздрогнув, Егор пробудился. Но не слова из старых кошмаров его потревожили, а звук скрипнувшей двери. В избе было тихо, лунный свет посеребрил комнату, рядом храпел Данила, хозяин дома мерно сопел на своей скрипучей постели. Казалось, нечего было тревожиться, но нехорошее чувство не давало Егору уснуть. Он тихо встал, прошёлся по комнате, проверил поклажу – всё было на месте, в сохранности, и патроны в коробе также не тронуты. Казначей хотел лечь, но тут сердце ёкнуло – икона в углу была сдвинута, а ведь за неё старейшина спрятал сумку с деньгами! И это было последнее, что могли украсть в деревне, которая денег не знала! Но вор не мог уйти далеко.

Егор не стал будить Данилу и поднимать шума – так он только заставит ворюгу скрыться быстрее. В ночной тишине казначей сам решил выследить вора, вот тогда и сочтутся.

Егор тихо покинул избу, по пути приметив царапины на косяке – грабитель долго пытался сбить крюк с петли чем-то острым. Если деньги украл кто-то из оседлышей, то он наверняка зарывает их теперь в своём огороде, или прячет под половицу – на большее ума у селян не хватало. Но огня, даже самого малого, через окна не было видно, во дворах тоже спокойная тишина. Казалось, вся деревня спала и не отпирала двери с самого вечера. Пришлось вернуться к крыльцу и искать следы в лунном свете. Удача улыбнулась Егору, и он нашёл торопливые отпечатки ног на пыльной тропинке, ведущей к реке. Он вовсе не был следопытом или хорошим охотником, хотя Сергей одно время учил его Навьему мастерству. По этому следу он мог сказать только, что тот был человеческим и оставлен мягкой подошвой – необычная обувь для любого селянина. Подозрения Егора окрепли, а пока он быстрым шагом поспешил прямо к реке.

Ночь стояла светлая, плотные кусты и ветви деревьев не могли заслонить собой блик луны. Казалась сама река дрожит серебром, которое не уступит блеску монет Берегини. Было так тихо, что Егор слышал, как колотится его сердце. Даже ночные птицы оставили охоту и замолчали, чтобы приглядывать за казначеем. В полутьме он почти сразу услышал плеск и недовольный ворчливый голос, и сразу узнал его:

– Проклятая старуха! Я тебе покажу кто сейчас «нос повесит»!

Только чужак мог ограбить старейшину, да ещё украсть золото. Сами селяне не знали ценности денег, а пришлой в деревне была только богомольная нищенка. Она всё коварно высмотрела, да подслушала на дневном мене! Её подлость возмутила парня – никто не любил быть обманутым!

Прокравшись через прибрежные заросли, Егор ближе подобрался к тонкому женскому голоску. Казалось, она сама с собою бранилась, но всё, что смог разобрать казначей:

– Треклятая грязючка! Не хочешь стираться?!

– С одной старухой я как-нибудь справлюсь, – шепнул себе парень и, недолго думая, выскочил из кустов. – Попалась!

Попалась, только стояла перед ним совсем не старуха, а молодая девица пятнадцати Зим. До того, как он выскочил, девчонка старательно смывала сажу и грязь с тощего тела. Теперь же, абсолютно нагая, по колено в речной воде, она испуганно уставилось на Егора, а тот ошарашено пялился на воровку в ответ – стройная с худой фигуркой подростка, над плечами рассыпались аккуратно подстриженные волосы цвета меди, а чело перетянули тонко заплетённые косцы, сложенные на затылке таким Макаром, чтобы волосы не мешали серым глазам. Глаза...

Именно они и показались Егору странными при первой встрече. Глаза были молоды, но в то же время тяготились опытом прожитой жизни. Потому он не сразу разгадал возраст нищенки. Но теперь она стояла перед ним во всей нагой красоте и даже не старалась прикрыться.

– Чего вылупился?! – вдруг спросила девица высоким голосом. – Али тела молодого никогда не видал? Или нравлюсь так сильно, что отвернуться не можешь?

Егор промычал что-то невразумительное. Он ведь думал устроить судилище, а вышло так, что сам оробел. Не мог он оторвать глаз от маленькой острой груди и узких бёдер. Рыжая девчонка была совсем не в его вкусе и чересчур молода, но любому мужчине от такой откровенности оторваться не просто.

– Посмотреть на меня – грошик стоит. К сердцу прижать – алтын задолжать. А любовь моя ещё не продавалася! – улыбнулась вдруг девушка. Егор наконец отвернулся и только сейчас увидел на берегу тряпьё, дорожную сумку и кожаные морщиницы – легкую обувь на босу ногу. Всё это была не простая одежда, а маскировка грабителя. Он не ошибся, перед ним правда стоял наглый ворюга. А рядом в кустах Егор приметил и кожаную сумку с деньгами. Без лишних слов он схватил кошель с золотом в руки.

– Эй-эй-эй! Ты чего за чужое хватаешься?! – выскочила из воды рыжая и вцепилась в край кошеля. Но Егор не отдал и к нему, наконец-то, вернулся дар речи:

– Это когда же моё золото мне чужим стало? Да ты совсем, я гляжу, всё попутала: обокрала меня, а теперь диву даёшься?!

– Крала не у тебя, а у старейшины! – сжимала девушка зубы и с натугой тащила кошель на свою сторону. – А ежили он растяпа, как и все христиане, так в этом, опять-таки, ваша вина!

Егор удивился, на маленькой груди у неё весел крестик – это он сразу приметил.

– У единоверцев воруешь?! А кары Господней за грехи не боишься?!

– Грехов бояться, в лес не ходить!

– Дура, так про волков говорят!

Егор тянул сумку к себе, но воровка не отпускала:

– Ну чего ты вцепился?! Дались тебе железячки! Дал бы мне, сироте, поживиться на бедность!

Она вдруг бросила кошель и прижалась к Егору всем хрупким телом. В один миг на его губах оказался поцелуй рыжеволосой воровки. Оторвавшись, она звонко ему рассмеялась:

– Ой, извини! Ты молоденький такой, да красивенький – я прямо-таки не утерпела!

– Вот ты ведьма какая! – наскоро обтёр губы Егор. – Я таких хитрых, наглых, скользких...

– Красивых, – добавила девица, сверкая глазами.

– Бесстыжих! Не видел ещё! Пусть Бог тебя судит за воровство, а я ухожу!

С этими словами он решительно развернулся к деревне.

– Э-э-эй! Слышь ты, куда «ухожу»?! Ты красотой моей невинной полюбовался? Уже грошик должен! К сердцу прижал – алтын задолжал! А ну плати, кобелюга проклятый!

Егор достал золотой алтын, но не из сумки, а тот что выручил за продажу своего пистолета, и с размаху залепил им девчонке в лоб.

– Ну погоди же! Ты меня узнаешь ещё! Ох и вспомнишь ты меня, потанцуешь! – начала она грозиться во след, потрясая худым кулаком, но казначей вдруг сам остановился и громко спросил:

– Как же я тебя буду помнить, если даже не знаю? Воровка хоть имя своё не украла, оно у тебя настоящее?

Злость как будто смахнуло рукой с лица девушки. Игриво улыбаясь, она мягко ответила:

– Лиской зови…

– Значит Лиза. Если ещё свидимся, хоть рубашку надень.

– Вот женишься на мне, тогда и командуй! – задорно рассмеялась девица. – Тебя-то как звать? На кого перед зеркальцем мне гадать нынче прикажешь?

– Егор – так запомнишь?

– Как кого-нибудь «объегорю», так сразу и вспомню! – блеснули озорными искорками серые глазки.

Ухмыляясь, казначей отправился прочь. Он таких ещё и вправду не видел, даже не смел признаться себе, что ночная лисица ему приглянулась. Эх, если бы не обещание…

*************

Лиска сокрушённо вздохнула: всё-то гладко она придумала, всё-то тихо сделала, да парень Монастырский оказался не промах. Долго она его ещё будет помнить. Подняв алтын с мокрого берега, воровка подкинула золотой на ладони – хоть одна монета, да осталась при ней, а это важно. Затолкав грязное тряпьё в сумку и одевшись в чистое, девчонка улыбнулась. Кража не удалась, но Лиска унывать не любила, в жизни это её не раз спасало. Могли ведь и отлупить, а заезжий паренёк оказался добреньким, даже не тронул. Все ли христиане такие? Да нет, не все – это-то она точно вызнала, на шкуре своей испытала-изведала.

Вдруг в ночной тишине послышался шорох. Лиска вздрогнула, всматриваясь в темноту средь кустов. Кто-то тихо крался по берегу, и не просто тихо, а почти что беззвучно – тени, много теней – то ли звери лесные, то ли люди под шкурами. Никто бы их не заметил, если бы не ночное купание Лиски. Она узнала кравшихся лиходеев, хоть никогда их не видела близко, да и вообще не видела никогда! Только слыхала рассказы, от которых кровь стынет в жилах. Сердце заколотилось от страха: сегодня ночью к деревне вышли убийцы, но людей в общине ещё можно предупредить, подбежать к домам, постучаться в окна, закричать изо всех сил! Целую неделю селяне кормили её за «Ради Христа» и привечали в Тепле. Но как представила Лиска, что тени поймают её и под землю потащат и ножами крик оборвут, так сразу внутри всё оборвалось.

– Знать-то не свидимся больше с тобою, Егорка. Ох, не судьба...

Прошептав это, она бросилась бежать от обречённой деревни пока её не заметили, пока Навь не схватила...

*************

До самого дома старейшины Егор не мог забыть о рыжей девчонке. Мало о ком он столько думал, а ведь она его обокрала, чуть с сумой полной золота не утекла. Как бы ему перед Сергеем тогда оправдаться? Потеряв золото, он бы старейшину больше не убедил вести мен на деньгах. Старик и так оказался упёртый.

– Железки… – подкинул он в ладони кошель. – Эх, знали бы вы, какая сила в этих железках и сколько крови за них всегда лилось!

Стоило ему об этом сказать, как у крайнего дома залаял пёс. Собаки были ещё не в каждой деревне, хотя быстро плодились.

Парень прислушался к собачьему лаю:

– Вот был бы такой Полкан у старейшины, воровать та дурында не сунулась. И чего не завёл?

Но тут лай со сдавленным визгом оборвался и всё сразу смолкло.

– Что за ерунда? Видать тут по ночам не только «лисы» шныряют, но и волк озорничает?

Внезапно Егора будто студёной водой окатило. Всего-то собачий лай оборвавшийся, всего-то брехливая псина шум подняла, но как подумал о волках, так сердце сразу и замерло. Он вспомнил голубые глаза, что смотрели на него через нож, ярость проклятой и лживые речи о Боге – такое не забывается и никогда не будет забыто. Воспоминания заставили казначея забеспокоиться. Он поспешил вернуться в избу, чтобы растолкать спавшего сотника. С глухим ворчанием Данила проснулся, и сразу спросил:

– Что стряслось?

– Заряжай Данила – беду чую, рядом совсем!

В чужой земле нельзя сладко спать. Не задавая лишних вопросов, сотник вскочил, быстро оделся и схватил в руки короб для пулемёта. Вместе с Егором они вышли к машине, но только ступили на крыльцо, как ночную тишь резанул истошный человеческий крик. Тут же со всех сторон залаяли псы, среди тёмных домов мелькнули быстрые силуэты.

– Это набег! – закричал Егор, заскакивая на кузов машины. Через секунду он был в тесном люке и стаскивал с пулемёта чехол. Данила подбежал следом и подал казначею боеприпасы:

– Двенадцать и семь – даже стену пробьёт! Не стреляй по теням, дождись пока на свет выйдут!

Но крики боли и ужаса на окраине не утихали. Этой ночью явились те, имя которых оседлые боялись сказать и при свете.

– Они же их режут! – ударил кулаком по крыше Егор. – Садись за руль и к домам!

Сотник испуганно застыл на месте:

– Среди ночи в Навью стаю я даже на машине не сунусь! Как выйдут из-за домов, тогда отпугнём!

– Если будем стоять, и нас обойдут! Поехали я сказал!

Третий раз просить было не нужно. Сотник запрыгнул в кабину и завёл двигатель. В темноте зажглись фары, колёса провернулись по скользкой траве и покатили броненосец к окраине рыбацкой деревни. Кровавая бойня была в самом разгаре. Окна в четырёх избах стояли разбитыми, а двери распахнуты. Со всех сторон слышались крики и плачь – набег только лишь начался, но уже забрал первые жизни. Вдруг из дома выскочил человек в шкуре – совсем молодой, с чёрными полосками сажи на скулах. Он попался в свет фар и с непривычки прикрыл ладонью лицо. Рука его оказалась в крови.

Егор нажал на гашетку, оружие громыхнуло тяжёлой очередью, выплюнув вперёд от себя горячие гильзы. Пули безжалостно разорвали охотника и отшвырнули останки глубже во двор. Тут же по машине ударил хлёсткий выстрел винтовки. Пуля рикошетом просвистела рядом с Егором, заставив казначея пригнуться. Немедля ни секунды Данила сдал назад. Стреляли из окна соседнего дома. Егор успел заметить ещё один яркий всполох и развернул пулемёт на станине – прямо на ходу он открыл ответный огонь. От попаданий из бревенчатой стены полетели крупные щепки, оконная рама брызнула осколками стекла. Парень не знал, зацепил ли стрелка внутри дома, и времени думать об этом не было. В ночном сумраке угрожающе поднялись новые тени. Они быстро бежали к машине, укрываясь за заборами и за стенами домов. Упреждая их появление, Егор продолжал стрелять в темноту короткими очередями. Жаль было тратить драгоценные выстрелы, на мене такие патроны сами шли вместо денег. Но лучше расстрелять без остатка весь короб, чем расстаться с собственной жизнью!

По броненосцу зазвенели новые попадания. Сразу несколько автоматов огрызнулось из ночной темноты. Егор был для них лёгкой мишенью, вспышки пулеметных очередей и свет фар выдавали его с головой. Целясь по всполохам, казначей отвечал, но тут громовой бой пулемёта неожиданно смолк.

– Стреляй! – заорал Данила с места водителя.

Парень судорожно пытался передёрнуть затвор, но тот встал намертво:

– Не могу, крепко заклинило!

В тот же миг на машину ловко заскочил Навий охотник с тёмными как смоль волосами. Его белое лицо и сверкающий нож Егор едва успел разглядеть. Он двигался слишком быстро для обычного человека. С подбородка подземника стекала нитка кровавой слюны. Лишь чудом казначею удалось нырнуть в люк и уйти от ножа. Белое лицо нависло над ним в проёме люка и холодно ухмыльнулось.

– Данила, пистолет!

Ратник сдал назад, одновременно стараясь вытащить из кобуры пистолет. Навий охотник что-то с размаху бросил внутрь машины, после чего сразу спрыгнул. На дно броненосца со звоном выбитой скобы упала граната.

– Господи-Исусе! – закричал парень, стараясь ухватить её за гладкий корпус. На всех окнах были решётки, только круглый проём люка чернел ночным небом. Егор швырнул гранату туда и крепко зажмурился. Мир вокруг него с треском перевернулся. Он услышал испуганный окрик Данилы, ужасный металлический скрежет и оглушительный грохот. После этого на Егора навалилась душная темнота.

*************

– Аккуратней тащи! Да под голову держи! Под голову!

Голоса явились в сознанье вместе с тупой болью в висках. В ушах звенело так, словно по затылку Егора врезали тяжёлым поленом. Застонав, он открыл глаза и увидел над собой испуганное лицо старейшины. Тот с облегчением вздохнул:

– Господь всемогущий, знать-то живой он!

– Где Данила?

Тут же рядом заворчал знакомый голос:

– Здесь я, здесь! Думал уж крышка нам, но не сегодня, видать, помирать!

Егор приподнял голову и только сейчас заметил, что одним из тех, кто тащит его, был как раз сотник. Лицо Данилы покрылось кровью, на лбу красовалась глубокая ссадина, но при этом он ещё мог улыбаться:

– Наделали мы с тобой шороху, всю Навь разогнали! Они шума и огня ой как не любят! Ежели им отпор дать – отступают. Ценят вожаки свою волчью кровь, сукины дети! Привыкли резать бедных, да беззащитных!

– У них только один вожак, одна Мать-Волчица – она их сюда послала, – застонал Егор, стараясь побороть боль в отшибленном теле. Ему помогли сесть на траву и прислонили спиной к бревенчатой стене дома. Перед казначеем предстала гнетущая картина – броненосец перевернулся после резкого поворота, а кузов изрешетили мелкие дыры от осколков гранаты.

Вся деревня высыпала на улицу. Теперь людей врасплох было уже не застать, в руках мужчин грозно покоились топоры и старые ружья. Один из домов горел, но его торопились потушить водой из реки. Хоть селяне были напуганы, но боролись с бедою кто как мог и всем миром.

– Много мы убили? – огляделся Егор.

– Одного, – презрительно сплюнул в сторону сотник.

– Только одного?!

– Ты не веришь? Я же сказал – это осторожные твари. Сразу поняли, что в деревне сила есть, которая может им по щам надавать. Не ожидали они встретить тут ратников Монастырских.

– Если бы не вы, ребята, нас бы всех вырезали! – чуть ли не плача, добавил старейшина. – По гроб жизни теперь Настоятелю буду обязан за то, что прислал вас вместе с оружием! Таким можно города брать, не то что...

Но тут он резко умолк – к старейшине бежал мальчишка, который раньше жил на окраине деревни. С ног до головы его покрывала кровь от ножевых ран. Он плакал и кричал одновременно и никого из его родни не было рядом.

*************

– Трое мужчин, девушка, и...

Данила умолк, глядя на маленькое тело среди убитых. Ткань поверх трупов пропиталась кровавыми пятнами – каждый здесь был изувечен, не стоило даже смотреть.

– За что они так? Почему столь сильно людей ненавидят? – лицо старейшины посерело, глаза полнились слёз. Только утром селяне нашли последнюю жертву, что лежала в лесу, в двадцати шагах от деревни. Навь замучила девушку, не дотащив до норы, – отыгралась за смерть одного из сородичей. Ещё прошлым днём молодка стояла с подругами, улыбалась Егору и скромно разглаживала серое платье, а теперь…

Данила сжал зубы и в сердцах рявкнул:

– Потому что они твари поганые, вот почему! Я бы каждого из них своими руками душил! Зря их боятся – они просто паскужьи разбойники! Упыри жестокие, которых выжечь надо в собственном логове!

– Так пойди и сожги! – не сдержался Егор. – Ты ведь знаешь, где их родовая нора – рядом с Монастырём! Давай, иди и весь Навий род выжги – хоть один, хоть со всей ратью, сможешь?!

Услышав такое, старейшина испуганно уставился на Егора. Сотник тоже гневно сверлил парня глазами:

– Нет, не смогу, пока Настоятель молчит, – наконец, процедил он. – У нас договор с Навью и Монастырь они пальцем не трогают, пока мы их сами не тронем...

Данила говорил вполголоса, но старик рядом всё слышал. Он снова оглядел трупы родных и знакомых и горько, не понимающе прошептал:

– Монастырь-то не тронут, а мы-то в общинах? А? Как же так, братья мой, христиане?..