Цена слов

Глава 4 Молчание быков

Низкий, утробный звук вырвал Олега из крепкого сна. Раннее солнце лишь только окрасило хмарь алой зарницей. Лиска спала, свернувшись под тёплым плащом скитальца, и даже не чувствовала, что рядом бродит чудовище.

Возле спящей девчонки ступал на толстых ногах огромный кабан. Высотой в добрых три метра, он закрыл собой даже солнечный свет – страшная зверюга с буро-чёрной щетиной на хребте. Бока вепря покрывала «броня» из засохшей грязи, смолы и скатавшейся шерсти. Чудовище весило килограмм восемьсот – раза в четыре больше обычного секача. С низким хрюканьем, он обнюхивал спящую Лиску. Олег затаил дыхание, надеясь, что девочка не проснётся. Но всё вышло с точностью наоборот: словно почуяв что-то неладное, Лиска распахнула глаза. Рот несчастной приоткрылся в испуге, воровка приготовилась закричать, но Олег отчаянно приложил палец к губам. Лиска вовремя заметила это, и крик замер где-то в груди.

Вепрь отошел от неё и начал обнюхивать землю вокруг стоянки.

– Дедушка! – зашептала сиротка. – Это кто же такой?!

– Единец – кабан одиночка. Лесной Дух, коего лучше посторониться. Он нас нашёл, интересно ему. Не шевелись и не в коем случае его не пугай…

– Испугать?! Его?! Да я сама от страха трясуся! Он же дядьку Златкиного, убил, насмерть зашиб!

– Потому что тот на него охотиться вздумал, – напомнил скиталец. – И простой кабан на охоте опасен – кабаны от страха ярятся, а секачи вовсе в безумство впадают и на охотников прут, если те их разозлят хорошо.

Лиска покосилась на автомат возле Олега:

– Дедушка, ты ведь при оружии – застрели его, пока он нас не съел!

– Такого зверя моим калибром не свалишь, а разозлишь только. Раненые секачи – страшнее любого зверя. От них на дереве только спасаются. Кабаны бегают быстрее, чем человек. Так что лежи и не дёргайся, они видят и слышат не очень-то здорово. Сам, быть может, уйдёт…

Но кабан не уходил. Обнюхав землю вокруг, он снова вернулся к людям. Почему-то его интересовала именно Лиска. Он тыкался пятаком в тело девчонки, но попробовать сироту на зуб не решался. Каждый раз, когда чудище подходило, лицо Лиски перекашивала гримаса настоящего ужаса. Даже встань она в полный рост, так всё равно была меньше вепря в два раза.

Наконец рыло кабана нашло то, что искало. Возле Лиски лежала её старая сумка и кабан охотно сунул пятак к серебру, будто оно и было его любимым кушаньем. Но как только Лесной Дух коснулся железок, он взвыл как от боли, рёв потряс вершины ближайших деревьев, и Лиска не удержалась: вскочила на ноги и бросилась наутек. Олег сорвался следом за девочкой, успев схватить только один автомат.

– Беги, дедушка! – вопила девчонка, но скиталец уже лез на дерево. Он знал, что от вепря можно спастись только так. И правда, кабан погнался за Лиской, никуда не сворачивая и настигая.

– Берегись! – успел крикнуть Олег. В последнюю секунду Лиска отскочила с пути кабана и чудовище, ломая по пути молодые деревья, пронеслось мимо. Лесной Дух не вернулся и обиженный визг скоро затих вдалеке.

Олег спрыгнул на землю и поспешил к упавшей девчонке:

– Живая?!

– Жива-то жива, дедушка, только ушибнулась маленько! – всхлипнула сирота. Подхватив её на руки, Олег отнес худенькую Лиску обратно к кострищу, чтобы внимательно её осмотреть. Лиска не была ранена, только на плече синел лёгкий кровоподтек. Однако скиталец использовал это, чтобы проверить тело Лиски на тайные знаки, но и их не увидел. Олег разочарованно выдохнул, хотя в то же время был рад, что девчонка оказалось простая, а не одной из тех, кого он разыскивает. Пусть скиталец досадно ошибся, но что теперь делать? Не бросать же сироту среди Великих Зверей.

– Ерунда. Считай, что легко отделалась. Зачем побежала? Я ведь велел не бежать!

– Моя душенька со страху вперёд побежала, а я уж за ней… – всхлипнула та.

– Эх ты, горемыка. Ну вставай, надо идти нам, – Олег подал руку, но тут его потряс новый приступ глухого кашля. Быстро отвернувшись, скиталец с минуту боролся со спазмами.

– Дедушка, что с тобой?! – испугалась воровка и подскочила, но Олег только заслонился рукой, стараясь спрятать кровь и осколки зубов на ладони.

– Ничего. Простудился немножко, ночью-то, да без плаща, но ничего…

– Эх, лиха беда начало – где дыра, там и прореха! – заохала девушка, подняла с земли плащ и накинула обратно на плечи скитальца.

– Да пустое, я крепче, чем выгляжу, – постарался улыбнуться Олег. – До Тавриты недалеко, пойдем поскорее. Там может поедим, обогреемся. Каждый день сейчас на счету…

В лесу зверя хватало. Люди, что селились возле чащобы, лучше всего добывали запасы. Без человека природа повсюду утвердила владения и порой властвовала даже там, где жизни вообще быть не может – в холодах и непролазных сугробах. Летом же такие Великие Звери как Единец охраняли свою землю от незваных гостей. Кабана ещё никто не выгнал из леса. Ведь бывало и так, что один Лесной Дух старался уничтожить другого. Но если они уживались пусть в шатком, но всё-таки мире – округа цвела: травы тянулись в высь, появлялись деревья с листвой, а животные множились.

Но Олегу в лесу не везло: за время пути он не смог подстрелить ни белку, ни зайца, и пустые животы беглецов урчали с каждым часом всё громче. Обжав бока просторной рубашки, Лиска с досадой ворчала:

– Вот ведь ты, дедушка, какой косорукий! С таким охотничком и верно можно до смерти замориться! Мясо бросил, а в лесу не добытчик! Знаешь много, а толку с тебя…

– Это правда, не везёт мне на зверя, – невинно улыбнулся Олег. – Не каждому дано быть охотником, чтобы добыча с первого выстрела замертво падала. А ведь я знаю, как идут по следу лучшие из охотников, упиваются страхом добычи, наслаждаются жертвой, загнанной в угол. Да и сама добыча для них ­– только повод испытать свою силу: дух внутри всегда голоден и не уйдет просто так, не отведав положенной крови.

– О ком это ты, дедушка, говоришь? – насторожилась Лиска.

– Видел таких, – только и ответил скиталец.

Внезапно средь леса раздался прерывистый звук. Похожий на стук топора, он ритмично разносился между деревьев, хотя место это было глухое и дикое. Никто не ходил в Тавриту через лесную чащобу, предпочитая держаться старых, ещё не заросших дорог.

Лиска навострила уши:

– Это человек! Может мы выйдем к нему, вдруг у него что покушать найдётся? Заодно погляжу, как ты мен с другими ведёшь, да можно ли теперь за слова что-нибудь полезное вытрясти! Обещал ведь меня научить!

– Значит, теперь «обещал»? – ухмыльнулся скиталец, но тут же посуровел. – Нет, не пойдём. В глухой чаще встречаться с кем попало – опасно. Слышала ты когда-нибудь о Стукаче?

По недоверчивому лицу Лиски он понял, что ни о ком-таком она слыхом не слыхивала.

– А ведь это помощник Святибора. Стукач заплутавших людей в лесу стуком приманивает. Может в топь завести, а оттуда не вырвешься.

От таких объяснений, Лиска только больше напыжилась:

– Вот ведь, нагнал опять мороков! Ты не на мне, а на других свои сказки пробуй, понятно?!

– А ты, значит, в лесных духов не веришь? В тех, кто деревья и зверей от человека оберегает? Ведь многие сейчас к Светлой Вере пришли, а ты так вообще целую связку медальонов таскаешь.

– Это для дела, – наставительно ответила Лиска. – Зачем мне верить во всякую чепуху? Я только в сытый животик свой верю и тёплую лавку в избе. А чем сейчас маются богомольные – меня не касается. Пусть хоть камням башку расшибут, колесу или на крест – мир проще, чем кажется!

– Так и думаешь? – взгляд скитальца стал мрачным, будто Лиска ничего в жизни не понимала. – Значит, в колдовство, дурные приметы и предсказания будущего ты тоже не веришь?

– Не-а, – помотала рыжей головкой девушка.

Олег прислушался к топору. Частый стук его неожиданно замолчал, но на душе осталась тревога. Ещё чуточку постояв в тишине, Олег побрёл дальше, а Лиска поплелась за ним следом, стараясь забыть о голоде и суевериях скитальца.

*************

Ближе к вечеру заросли хвойных деревьев закончились и стало светлее. У беглецов появилась надежда скоро выйти к человеческому Теплу. В воздухе почуялся запах дыма, а лесная полутьма и странные звуки остались далеко позади. Путь начал забирать в гору, лес не спеша поднимался из глубокой и мрачной низины. Тёмная чаща закончилась невысоким травянистым холмом, с которого Олег смог увидеть Тавриту, а вернее то, что осталось от городища.

– Что видишь? – передал свой походный бинокль скиталец попутчице. Лиска прильнула к щербатым окулярам и через минуту с досадой выдохнула:

– А городочек-то побитый совсем, вон, бурьяном зарос, избы горелые, одни пустые развалины. Чего тут искать?

– Плохо смотришь, – Олег навёл оптику в нужную сторону. За сгоревшими избами, высокой травой и плотным рядом частокола прятались уцелевшие срубы. Община была жива, хотя с первого взгляда выглядела заброшенной.

– Восемнадцать Зим назад Таврита слыла самой большой и сильной общиной во всём Поднебесье, и самой зажиточной. Скотоводы хотели власть захватить над шестью городами, как Берегиня нынче устроила, но Красному Ивану помешали Китеж и Монастырь. Они вместе выступили против Тавриты Зимой, а союзники скотоводов Аруч и Дом – у себя отсиделись. Пушками и пулемётами христиане и китежцы взяли город и загнали его в нищету и руины. До Зимней Войны в Таврите жило тринадцать тысяч человек, а сейчас хорошо если три тысячи наберётся. Когда стены пали, с главой Тавритским – Красным Иваном, жестоко расправились: припомнили ему все обиды.

– Как расправились? – затаив дыхание, спросила Лиска. Олег помолчал, думая, стоит ли ей отвечать, но всё-таки сказал правду:

– Тавриту построили на старых фермах. Со времен Обледенения люди прячутся здесь, и мясо скота не даёт им погибнуть. Но не только травой они кормят своих драгоценных быков. В амбарах синтетическая прикормка – осталась ещё со времён Тёплого Лета. От неё скот жиреет, растёт большим, крепким и может Долгую Зиму перетерпеть. Только учуяв запах добавки, быки сходят с ума, тянутся к ней, хотят поскорее насытиться. Красному Ивану брюхо вспороли, дрянью этой рану набили и бросили к уцелевшим быкам: отправляйся, мол к тем, ради кого других притеснял в Поднебесье. Страшно сказать, что быки с ним тогда сделали…

Глаза Лиски заблестели от страха – заметив это, скиталец добавил:

– Мир очень жесток, и не всегда для этого есть оправдание. Нынче Таврита под властью Китежа – потому что монастырский воевода посреди осады бросил всё и срочно уехал назад в Обитель. Тавриту брали уже без него, младшие командиры, а они после штурма не смогли отстоять право христиан на часть города. Теперь здесь правят язычники.

– Те, кто Светлую Веру чтит, тоже ведь люди, – девчонка хотела уже пойти с холма к городу, но Олег схватил её за рукав и потянул обратно. Лиска с ворчанием вернулась к скитальцу. Ей надоело стоять с пустым брюхом, однако Олег не спешил.

– Если хочешь чему-нибудь научиться – никогда не торопись. Прежде чем к людям выйти со сказом, нужно узнать – опасны они или нет. А если мен не получится и бежать нам придётся?

Лиска притихла. Олег снова отдал ей бинокль, и своей рукой направил девчонку, куда нужно смотреть:

– Вот, видишь – вся Таврита как на ладони, из трёх колец состоит. Самое большое кольцо – внешнее, порушенное да выжженное – там восемнадцать Зим назад сражения шли. До Зимней Войны на выжженной земле стояли большие дома и стойла с быками, а теперь только руины. Срединное кольцо – это новое городище, сегодняшнее. Кто остался в живых и родился после сражения, те там обосновались. Новый частокол гораздо ниже прошлого, чтобы при случае общину ещё раз штурмовать...

– А зачем? – не поняла Лиска.

– Люди бунтуют. За те Зимы, что Таврита захвачена, в городе стало выжить не просто. Еды не хватает, Китеж много запасов как налоги забирает себе. Скотоводам сейчас не сладко живется, оттого и восстания происходят. Неспокойное это место.

– Эх, не везёт нам с тобой, дедушка, – разочарованно выдохнула сирота. – Кушать хочется, так, что аж животик скрутило, а еду придётся просить у тех, кто сам не сытый, – поведя биноклем чуть в сторону, она спросила. – А что в середине общины? Будто большой каменный дом…

– Детинец стоит – это крепость окольничего. Он наместник самой Берегини. В каждой крупной общине есть городничий или старейшина – они точно из местных. Но при них всегда ставленник Китежский. Окольничий за делами следит, чтобы город был в полном подчинении Пераскеи. А в Таврите, так вообще нет старейшины – только окольничий.

– Ишь ты, как заперся, – обвела воровка биноклем крепкие стены. За ними укрылась небольшая крепость, сложенная из такого же серого камня. Крепость возвышалась на вершине насыпного холма, словно булыжник поставленный над деревянной Тавритой.

– Там власть, – отозвался Олег. – Дружина во время бунтов сразу в осаде окажется, так что удивляться тут нечего. А теперь посмотри на дороги перед общиной: с запада тройной перекресток, а вон в той стороне башню сгоревшую, видишь? А канаву с водой на востоке? Запомни всё это.

– Это зачем ещё? – удивилась Лиска. – Или скитальцы и о таком сказы рассказывают?

– Знаками будут, если придётся разминуться, а потом где-нибудь встретиться, так возле этих мест и сойдемся, всё поняла?

Девчонка охотно кивнула, пока всё казалось простым. Притворяться и втираться в доверие к людям она считала – гораздо сложнее.

Выжженная окраина встретила путников тишиной жаркого дня. От старого частокола, который раньше отделял городище от всего внешнего мира, почти ничего не осталось. Вырванные артиллерийскими залпами брёвна гнили в высокой траве. Местами частокол покосился и торчал из зарослей, как прореди чёрных зубов. За сломанной оградой ютились пустые, разбитые избы. Стены домов сохранили на себе метки ужасной Зимней Войны. Одного попаданья снаряда хватало, чтобы разметать брёвна и всех, кто прятался внутри дома. Люди в страхе бежали к центру Тавриты, пытаясь спастись от обстрела, но многие не оставили изб, где Зимой вместе с семьями жили быки. Глядя на кормильцев, тавриты шептали обращенья к богам и покрывали шкуры животных узорами из алой краски. Они умоляли защитить себя от огненной смерти с небес, но каждый свист снаряда мог стать последним для семьи скотоводов.

Олег сказал на ходу:

– Дурное место. Мы и знать не можем, что в войну здесь творилось, но посмотришь на мёртвое человечье Тепло и тяжёлые мысли приходят…

Под его сапогами изредка попадались осколки мин и снарядов. Китеж с Монастырём не пожалели оружия, чтобы разгромить ненавистную им Тавриту. Но что теперь стало со скотоводами? Как много горя им пришлось пережить? Побеждённых никто не помилует. Лишь в красивых историях победители даруют жизнь беззащитным и запрещают своим солдатам грабить селение, но война в Долгих Зимах скалится по-звериному – Олег знал это не понаслышке, однажды он сам сражался в лесу за свою землю.

Вместе с Лиской скиталец прошёл через мёртвую землю и добрался до срединного кольца частокола. Ограда стояла целой, хотя выглядела намного слабее, чем старая – брёвна узкие и лишь в один ряд, никаких земляных укреплений, а в иных местах частокол не превышал и дух метров – слишком мало для крепкой защиты от штурма.

Тоже самое можно было сказать о воротах Тавриты: их было пять, и защитить каждый вход в случае нападения – попросту не получится. Даже сейчас у ворот, куда брели скиталец и Лиска, стоял всего один охранник из местных. Когда Олег с девочкой подошли к человеку в куртке из коровьей шкуры, тот лишь вяло спросил:

– Куда?

Скиталец оглядел ополченца, по виду это был не самый грамотный сторож. Такие мужики, набранные из числа горожан, охраняли улицы, площади и ворота, огнестрельного оружия при себе не имели: охранник перед ними держал в руках увесистую дубину с навершием из куска старой гильзы.

– Несем своё слов… – начал было Олег, но Лиска тут же его оборвала:

– К родне своей идём, милый охраничек! К двоюродной тётке по дядькиной линии!

Ополченец только сплюнул в ответ и больше ничего не спросил. Когда они миновали ворота, Лиска шикнула на скитальца:

– Каждому встречному-поперечному свой заветные слова говорить собираешься? Мы здесь не на сказы еду выменивать будем.

– А не что же ещё?

– Если в этой общине голодно, они со своим последним куском за слова не расстанутся. Сам говорил, что сказы теперь не в цене, – Лиска тряхнула сумочкой, где позвякивало серебро.

– Нехорошо ты придумала, – заметил скиталец. – Такой металл во всех поднебесных общинах ценится выше золота. Показывать его простым людям – только приключений искать.

– Нам мясо за простые слова никто не отдаст! А если боишься, так в сторонке постой, я сама дельце обтяпаю!

Олег спорить не стал, но и за спиной сироты прятаться не собирался. Они вышли на широкую улицу тавритской общины. Солнце светило так, что тень от детинца укрыла почти всю северо-западную сторону срединного кольца общины. Каменная крепость будто нависла над деревянными избами, на стенах её расхаживали дружинники Китежа, в панцирях из металлической чешуй. Они внимательно наблюдали за каждым, кто приближался к воротам их замка. Дружинники держали оружие наготове, как будто в любую минуту на крепость могли напасть.

– Не смотри на них нагло, – вполголоса увещевал Лиску скиталец. – Дружинники любого, кто им не понравится, выйдут и схватят: сверху улицы видно. До войны Таврита совсем другою была, здесь сыто жили и быки ревели из каждого дома, ведь ютились прямо с людьми, в одних избах. Крупное стадо грелось в общинных стойлах, но везде им было почтение. Никто не смел причинить тельцам зло, или ударить за зря. Лишь в особые дни забивали на мясо, и сама эта бойня была словно священное таинство. По вере языческой животное после смерти в Ирий уходит – там его дух возрождения ждёт и на землю опять возвращается в облике зверя. Потому жестокость к быкам нельзя учинять. При жизни к ним отношенье особое, а смерть даётся легкая, быстрая. В Таврите Велеса чтят, а этот бог, по преданию, сам от коровы рождён. И праздники Тура в первые весенние дни в городище устраивали, со славлениями выводили всё стадо из стоил. Если первым под весеннее солнце выйдет рыжий бык или белый – значит Зима будет тёплой. Если чёрный или пёстрый – значит лютые холода. Я на одном таком празднике был, года два назад, уже после войны…

– И как? – спросила девчонка.

– Волхв надрывался, народ призывал славить день добрый, а сам из Китежа прибыл, и люди на него глядели как на чужого приблуду. А когда стойло возле идола отворили, на свет вышла одна коровёнка худая, и не поймёшь какой масти. На людей глаза подняла, а ноги её еле держат. По толпе тавритов вздох прокатился, у людей слёзы на лицах, обида и злость. После таких вот «Туриц» бунты в общине и вспыхивают. Так что будь осторожна…

– Ладно тебе, дедушка, – ответила Лиска. – Сейчас домик средненький выберем и пойдём там «мен» свой устраивать.

Она огляделась по сторонам. Прежде Таврита строилась из крупных бревенчатых срубов, небольшие окна которых вздымались метрах в двух над землёй, а в глубоких погребах хранилось мясо, коего в прежние времена хватало в избытке. Но после войны быков почти не осталось. Улицы теперь полнились низкими, вросшими в землю избёнками. Молодые семьи жили впроголодь и не видели в погребах смысла.

– А почему нужен средний дом? Может лучше какой-нибудь побогаче? – хотел понять замысел Лиски скиталец.

– Сразу видно, ты с людьми в домах не жил, – поддела девчонка. – В бедненьком Тепле ничего не возьмёшь, там одна надежда у родителей – сын крепкий или красавица дочка на выданье. А в богатом доме тебя обманут легко: могут с охраной дружить, или даже с самим городничим якшаться. Ты к богачам с тёмненьким дельцем на голубом глазу не подкатишь, они тебя в яму посадят. А в средненьких домах... – Лиска загадочно улыбнулась. – В средненьких домах такие люди живут, кто больше всех хочет. Они к добру руки тянут и за место своё в городище ещё не боятся.

Олег оглядел Лиску с головы до самых пят:

– Ты у таких людей что ли зимуешь?

– А у бедных может дровишек на Зиму не хватить, – ответила ему сирота очень серьезно. – А я не дура, умирать вместе с нищей семьёй у холодной печи.

Она долго водила скитальца по улицам, выбирая подходящую избу. Олег же прислушивался к городской тишине. В Тавриту он захаживал, но не часто – нечего было тут делать. За слова в общине не давали и крошки, а работы наёмника так вообще не представится. Разве что сборщиком серебра – ясаком, но такое занятие Олегу было не по душе, да и чужих туда вряд ли брали. С каждым годом в Тарвите становилось всё тише – нигде не слышалось мычанья быков.

Прежде, с началом весны, когда из-под снега поднимались первые травы, скотоводы выходили на заготовки кормов. Тавриты тратили на работу почти что всё лето и не было в те времена занятия важнее. Но сейчас поля зарастали бурьяном, а над Тавритой стояла такая тишь, что только треск насекомых радовался жаркому дню.

– Совсем обеднели… – обронил Олег себе под нос невесело.

Но Лиска и не слышала этого, она увлечённо искала свой «подходящий» дом средь избушек на улице. Наконец девчонка смело постучала в большую избу, построенную по-старому – с высокими окнами.

– Если женщина – матушка, если мужичок – батюшка, если старушка – бабушка, если старичок –дедушка, – быстро шептала она, сжимая лямку сумочки с серебром на плече.

– А если ребёнок?

– Шпынь подкраватная! Терпеть детей не могу! – хихикнула Лиска. Дверь перед ней тот же час отворилась. На пороге стоял хмурый мужик, заросший бородищей и длинными волосами. Грубая рубаха, сшитая из лоскутов, была разорвана на нём до груди. Из душного помещения пахнуло кислым запахом браги.

– Батюшка, слава Велесу, добрый хозяин дома! – счастливо воскликнула Лиска. – Все-то ноженьки мы сбили в дороге, только чтоб с тобой, батюшка, повидаться! Родной, приветь добрым словом, да позволь товарочки тебе показать!

По лицу мужика было видно, что его будто обухом огрели по голове:

– Кто такие? – только и смог пробурчать человек, а Лиска будто того и ждала. Она споро затараторила, нажимая на отдельных словах:

– Батюшка, мы к тебе шли, как только нашли товарочки, так сразу пришли, ты помнишь? На третий день до Купалы возле речки встречались, ты воду брал, а я торговала, ты помнишь? Просил у меня товар по разную цену, я-товар-то продала, да позабыть о тебе не могла, общины все обошла, ноженьки сбила, у всех людей погостила, всё искала, что тебе принести, да сложней было свезти, когда товар с руками рвут, просят продать иль обменять, а я только тебе несла, ни на кого не смотрела, ни о ком больше не думала, такую вещь никому не продала, только тебе, батюшка принесла, так будешь брать-то?

– Чего брать? – совсем ошалел мужик от Лискиной скороговорки.

– Серебришко, – девчонка показала из сумки краешек разбитой детали. – На мяско меняю, немножечко – мне сироте, и попутчику моему…

Повисла тишина. Мужчина попытался придать хмельному взгляду солидность, хотя было видно, что его словно с печи уронили.

– Буду, но не здесь. За мною идите…

Он вышел за порог и плотно прикрыл дверь в избу. Не оборачиваясь, хозяин дома захромал вдоль по улице. Лиска поспешила за ним, а вот скиталец чуть задержался и внимательно приглядывался к тавриту и его неровной походке.

– Ну, ты чего? – Лиска поманила Олега рукой. Скиталец подтянул автомат и двинулся следом. Вместе они прошли через срединное кольцо городища, между изб и дворов – мужик старался выбирать путь вне глаз дружинников на детинце – это не так уж и волновало, пока таврит не вывел скитальца и девочку за ворота, к руинам. Несколько минут они шли закоулками, возле сгоревших домов, и очень скоро даже Лиска начала беспокоиться оглядываться.

– Как только сниму автомат с плеча – сразу беги… – шепнул ей Олег. – Хромота у него на войне заполучена – такое не забывается. Встретимся возле развилки. Запомнила, где она?

Лиска кивнула, но сделать ничего не успела. Человек внезапно остановился и, глядя на них, проговорил:

– Вот и пришли…

Тут же из, казалось бы, мёртвых заросших развалин появились вооружённые люди. Шестеро мужчин в куртках из коровьих шкур окружили скитальца и Лиску. Каждый держал хоть и потёртое, но пригодное к стрельбе ружьё. Среди лиходеев особенно выделялся молодой парень, с заплетёнными в хвост волосами. На первый взгляд ему было Зим двадцать, однако он смело командовал разбойниками постарше.

– Кого привёл, Демьян? – резко спросил главарь у хромого мужчины. Олег с Лиской остановились на месте – сопротивляться шести автоматам не было смысла.

– Они железо приволокли, меняться на него хотели. Всё так, как ты и говорил, Туровой, – отвечал провожатый.

– Ага! Ну, тогда за мной ведите! – главарь повернулся на месте и забрался в глухие заросли. Скитальца и Лиску тут же подхватили под руки. У Олега отобрали автомат и вещмешок, а у девчонки стянули с плеча сумку с богатствами. Когда спешный обыск закончился, их поволокли в кусты следом за тем, кого Демьян назвал Туровым.

– Дяденьки, отпустите! – крикнула Лиска, но в ответ получила толчок по узкой спине. Олег лихорадочно соображал, стараясь на ходу вспомнить всё, что видел в Таврите. Он уже догадался в чьих руках они оказались. Нужно было бежать раньше, как только их вывели за ворота. Знал ведь, что дело ничем хорошим не кончится!

Их протащили по зарослям, во двор сгоревшего дома. Стены чёрной избы обуглились, крыша рухнула внутрь, ограда прогнила, но дом по самую трубу зарос крапивой с малиною, и с улицы что творилось в развалинах было не разглядеть.

– Дяденьки, отпустите! – продолжала хныкать Лиска, когда их со скитальцем прижали к стене. Она сжалась ещё меньше обычного, обняла свои плечи и с мольбой в глазах смотрела на каждого из разбойников, кто только к ним подходил.

– Отпустить стукачей, которых окольничий подослал? Больше тебе ничего, шваль поганая, не надо?! Выдало тебя серебришко! – рявкнул Демьян, целясь в Лиску из автомата Олега. – Сейчас тут вас и положим. У меня от твоих разговоров аж слух заложило, да в голове зашаталось! Думали, что я вам прямо с порога поверю?! Нашли к кому подкопаться!

– Не ори, – осадил его Туровой. Главарь говорил тихо, как все остальные, но твёрдо и ясно. Олег сразу понял, что шуметь бунтовщики здесь не любят. Наверно, боялись, что их услышат или заметят с детинца, а значит ясаки готовят новое нападение.

Главарь подошёл к скитальцу, чтобы в упор рассмотреть его лицо, заросшее бородой:

– Что, мерзавец?! Не думал, что мы тебя просчитаем? А мы о планах твоего чужеяда-окольничего давно вызнали! Знаем-знаем, что подослал он к нам бродячую шавку, чтобы серебром выманить!

– Нас никто не подсылал. Я скиталец, а девчонка – моя попутчица, – попытался оправдаться Олег, но тут же получил удар кулаком под рёбра. Закашлявшись, он согнулся, а Лиска испуганно вскрикнула:

– Не бейте его! Это я виноватая!

– Заткнись! – рявкнул Демьян и ткнул ей автоматом в плечо.

– Ты что врёшь нам, чёрт мордастый? – схватил скитальца Туровой за грудки плаща. – Знаешь ты всё, по глазам твоим паскужьим вижу! Не-ет, ты шпион! Окольничий давно хочет знать, кто из ясаков металл у него приворовывает, так?

Глаза парня блестели от ярости. Олег только сейчас заметил, что они разного цвета: один карий, а другой синий. Но в разномастном взгляде парня не было никакой красоты, Турового испортила лютая ненависть. В голове у Олега мелькнула мысль, что здесь, в кустах, у сгоревшего дома, их с девочкой и расстреляют. И всё же он попытался оправдаться ещё раз:

– Я скиталец, а девушка – моя попутчица! Несём свое слово из дали, расскажем, что…

И снова жестокий удар кулаками в живот. Туровой продолжал бить, шипя через зубы:

– Врёшь, курва! Нет больше скитальцев! Окольничий тебе эту байку придумал, на большее ума не хватило?!

– Не бейте! – рванулась Лиска от Демьяна и лягнула Турового своей тонкой ногой, но её тут же схватили опять. Парень оттолкнул Олега прочь, скиталец рухнул на землю и жестоко закашлялся; из горла харкала кровь, нутро горело, как будто Олега заставили хлебнуть раскалённого олова.

– Значит, говоришь, она тебе просто попутчица? Правду сказать нам не хочешь? – посмотрел главарь на Лиску, что во всю брыкалась у Демьяна в руках. – Орёт твоя «попутчица» много – на плаху её!

Тут же из кустов к ним подкатили потемневший чурбак. Туровой поставил плаху перед Олегом, Лиску повалили на колени и прижали головой к деревяшке.

– Шуметь тут не будем, – отобрал парень у Демьяна чужой автомат и сунул ему в руки топор. Лиска вытаращилась на широкое, острое лезвие:

– Дяденьки, не рубите! Я ведь только кушать хотела! Что ж вы делаете?!

По щекам девчонки покатились горькие слезы, всё тело на чурбаке затряслось от дикого ужаса.

– Ну что, не сознаешься? – в последний раз спросил Туровой, вздёргивая Олега за шиворот. Увидев, как примеряется к шее Лиски лезвие топора, скиталец не выдержал:

– Девчонку не трогайте – она ни в чем не виновата! Я окольничего не знаю, серебро краденое, мы хотели его по-тихому на еду обменять!

Лицо главаря болезненно скорчилось, как будто его хотели облить мерзкой грязью:

– Опять врёшь, поганая ты душа, язык не заплетается. Ты думаешь, Демьян не рубанёт? А ведь твари озёрные ему много зла сделали. Во двор к нему снаряд залетел, всю семью перебило, он сам чудом выжил и ходит теперь на одной деревяшке. Не-ет, он вас не пощадит, как вы жену его и детей не пощадили!

Он кивнул в сторону палача, который по-прежнему держал топор наготове. Демьян вздохнул, словно делать было тут правда нечего, а потом широко размахнулся, и тут Лиска, заголосила:

– У меня ребёночек маленький! Дяденьки пощадите!

Топор замер в воздухе.

– Сиротинушка, один он останется! Ему всего-то два годика отроду! Кровиночка моя, Алёшенька, в Тепле один замирает, пока мамка его побирается! Нет у нас никого: ни родных, ни знакомых! Приду вечером в избу, кусочек ему принесу, он в ручки возьмет, зубками жулбит, от голода больше не плачет! Обниму его, маковку милую, а сама слёзки лью, причитаю, чтобы жил он получше матери! Не рубите мне голову, не оставляйте ребёночка моего на погибель! Не виноватая я! Мне серебро отдал скиталец!

С этими словами она как могла указала головой на Олега. Глаза бунтовщиков перешли на него и в живот старика тут же влетел новый удар:

– Вот подонок! Одинокую мать подговорил серебро выменять, чтобы самому не подставиться?! Хорошо же вы с окольничим спелись!

Трясясь от ударов, Олег просил лишь об одном:

– Девчонку отпустите, я вам всё расскажу!

Туровой замолчал и отступил от него с кулаками. Парень был не красив, лицо грубое, прорезь глаз, как две узкие щели, при том большой нос и жидкая бородёнка. Олег был наслышан о нём – один из ясаков, сборщиков серебра для окольничего. В крупных городах светлого металла почти не осталось, да и всегда было немного. Казалось, что в Долгих Зимах серебро людям не так уж и нужно, гораздо выше ценятся еда или топливо, но все безделушки, которые когда-то хранились по семьям, ясаки давно выбрали. Осталось последнее средство разжиться сокровищем, очень похожим на серебро, и Олег это знал.

– Хорошо, ты меня раскусил: я правда от окольничего и девчонку подставил, чтобы самому не светиться. Да вот только не получилось, сглупил и пошёл за ней прямо на мен, – сиплым голосом соврал Олег. На лице Турового появилась кривая ухмылка, а скиталец продолжал покрывать себя ложью:

– Но не по воровству окольничий хочет ясаков на честность проверить. Рядом с Тавритой есть Небесный Корабль из Тёплого Лета – недавно нашли.

Скиталец помедлил, приглядываясь к стоящим поблизости от него сборщикам. Люди Турового нахмурились, зашептались. Каждый знал, что Небесный Корабль – это всё равно что сундук с самоцветами. Половина его деталей была из металла, который не гнил, не темнел и спустя семьдесят четыре Зимы после Обледенения сверкал будто новый. Именно его люди прозвали «Небесным Серебром». Но время летающих кораблей давно минуло. Их полёта никто не видел уже тридцать Зим – с самой Эпохи Мора, и теперь машины находили только упавшими и разбитыми в дребезги на земле. Ясаки не понимали какие части внутри корабля особенно ценные и тащили всё, что попадалось им под руку, разбирая остов до винтика. Монеты Берегини чеканилось из сплава рухнувших кораблей и только малая часть из чистого серебра.

Было о чем здесь задуматься и Туровому:

– Целый небесный корабль? Не тронутый?

Олег подтвердил:

– Да, прежде чем разобрать, наместник китежский хотел ясаков ненадёжных проверить: кто берёт серебро себе, а кто нет. Хочет для Берегини подарок принесть, потому держит место паденья в тайне. Своих сил ему не хватает, нужны честные сборщики, да вот только кому же тут доверять…

Кулаки Турового расслабились, и он потёр руки. Лож так метко вплелась в его мысли, что теперь он ни о чём больше не думал:

– Конечно не верит, ублюдок! Знает, что у народа силы набрались, чтобы порушить детинец! Вот и вас, своих прихвостней подослал!

Он придвинулся ближе к Олегу, схватил его за волосы на затылке и зашипел прямо в лицо:

– Зря ты связался с наместником, есть сила и против него! Не думает он, что душить народ голодом – самому себе на погибель! Поиграть решил с нами? Что же, сыграем. Коли жить хочешь и девчонку спасти – показывай, где летающий корабль упал!

*************

Олега и Лиску без всякой передышки вытолкали за границы Тавриты и повели впереди ясаков, показывать дорогу к летающему кораблю. Олег знал, зачем нечистым на руку сборщикам нужен редкий металл – для бунта потребуется оружие, а винтовки и автоматы, как известно, достать очень сложно: ничего в общинах не ценилось дороже запасов из Тёплого Лета.

Размышляя над этим, Олег покосился на Лиску. Девчонка топала рядом хмурая и тревожная. Они спаслись ложью, но дело благополучно не кончилось, ведь никакого корабля рядом с Тавритой в помине не было.

– Дедушка, сознайся, ты ведь наврал? – шепнула девчонка идущему рядом Олегу. Опасаясь, что их услышат бунтовщики, скиталец только еле кивнул. Лиска перешла на торопливое бормотание – так, чтобы охрана в пяти шагах позади не заметила:

– Я сразу всё поняла: ты врать не умеешь, а ясаки ложь видеть не могут, как я, ведь я сама часто вру и слово с гнильцой сразу чую. Ты вообще о многом не любишь рассказывать, но то не ложь, а укрывательство правды, но как только про корабль сказал, то я угадала – враньё. А что же дальше-то, дедушка?

Олег не мог ей ответить, он просто вёл людей Турового сквозь лес, сам не зная дороги. Прошло пять, десять минут – тавриты забеспокоились. Руки на автоматах тревожно забарабанили по цевью, всем хотелось скорее увидеть добычу, которую им обещали. Ещё немного и скитальца раскусят, он совсем не умел врать – ложь должна быть надёжной, особенно если ставка в ней жизнь. Ляпнув про целый Небесный Корабль, Олег попал в переплёт круче, чем был. Лжец не так боится попасться, как соврать недостаточно гладко. Как раз этого Олегу и не хватало...

– Эй, старик, где корабль, который ты нам обещал?! – Туровой разозлился даже позднее, чем думал скиталец. Целых полчаса прошло, прежде чем главарь бунтовщиков дёрнул Олега за плащ и резко остановил.

– Ещё немного… – попросил тот.

– Куда немного?! – рассвирепел парень. На этот раз он раскусил обман с первого слова. – Я всю жизнь прожил в этих местах, и слыхом не слыхивал, чтобы рядом с нами корабль упал!

Глядя в разные глаза Турового, Олег пытался выглядеть смирно. Нужно было заболтать ясака, ведь иначе живыми они с Лиской от мятежников не уйдут. Не зря Туровой откровенничал, он точно прикончит ненужных свидетелей, найдись в лесу хоть два корабля.

– Я знаю, за что вы так злы на окольничего, – попытался прощупать почву Олег. – Проигрывать – нелегко. Тавриту захватили, пожгли и разграбили, отняли почти всех быков…

– Да что ты знаешь! – лицо парня стало лишь злее. – А я ведь вижу, как ты на глаза мои смотришь, с большим любопытством! Знаешь, от кого достались? От одного из двадцати извергов, которые мать из Тепла силком вытащили, когда снаряды на снегу ещё рваться не перестали! Вот что значит: «Проигрывать – нелегко»! Видел детинец? Знаешь откуда для такой махины камни нашлись? По стойлам с быками прямой наводкой стреляли! Тельцы на трёх ногах, да с кишками наружу из огня выволачивались, а из наших каменных стоил китежцы себе потом крепость отгрохали, вот как! После войны быков у себя держать нам нельзя. Всю животину в единое стойло загнали, да так их голодом морят, что одни маслы из-под кожи торчат! Никому к своей коровёнке подойти нельзя, а всё по приказу окольничего, чтобы мясо шло на прокорм Китежа! Очень мы здесь захватчиков «уважаем» за это! Пераскея хуже прежнего Вана, тот с Тавритой вёл себя как разбойник – налетит, ограбит и снова в Китеж уйдёт, а эта Змея в кольце душит и с ногами заглатывает, своего не упустит! Сколько Небесного Серебра мы отправим в городище на озере – столько еды нам оставят! Вот куда нас жизнь завела: запасы готовим, а жрут их другие!

Олег понял, как сильно влип: его считали врагом – человеком окольничего и единственное, почему ещё не убили – это ложь про Небесный Корабль, но и она с каждым шагом становилась всё тоньше. Скиталец чувствовал, как растёт недоверие ясаков. Мятежники были готовы убить его прямо сейчас, без рассуждений, кто-то уже снял оружие и прицелился в него с Лиской.

Но вдруг они услышали стук топора – близкий и торопливый, тот частил в тишине, как ненужный свидетель. Туровой огляделся, даже поднял лицо к небу, словно пытался найти невидимого дровосека на хмари.

– Кто здесь?! – зашипел он на скитальца. Олег не знал, но теперь ему больше никто не верил. – Да ты нас в ловушку завёл, к подельникам?!

Туровой схватил скитальца за шиворот, одним махом поставив его на колени, и ствол отнятого автомата упёрся Олегу в затылок.

– Если только ты нас обманул – тебе крышка, никакие слёзы теперь не помогут!

Внезапно стук топора в лесу оборвался. Чащоба затихла так гулко, что, казалось, к ясакам начал подкрадываться лютый зверь. Мятежники испуганно озирались по сторонам в поисках нового лиха. Рядом, за густой калиновой рощей послышался тихий шорох листвы…

Выстрелы грянули со всех сторон разом. Тавриты заметили тени незнакомых людей в лесу и принялись стрелять в ответ. Олег успел обхватить Лиску и, увлекая девушку вниз, бросится прямо на землю. Из кустарника ударила яркая очередь, в глазах запрыгали зелёные блики. Ясаков обстреливали из чего-то сверхскорострельного, оружие глухо и часто трещало, как погремушка змеи. Ближний куст калины сломался, в воздух полетела горелая листва вперемешку с обломками веток. Кто-то из бунтовщиков получил очередь и словно тяжёлый мешок рухнул на землю. Человеку почти оторвало руку, а его покрытый ржавчиной автомат упал возле Олега.

Глаза Лиски сверкнули, она потянулась к оружию, но скиталец её удержал – нашла место учиться стрелять! Их здесь просто прикончат, если вовремя не унести ноги!

– Дедушка, помоги! – кричала воровка, вжимаясь в листву. Олег поднял её и, подгоняя, бросился прочь от побоища. Вслед им летели шальные пули, несколько выстрелов глухо стукнуло в сосны рядом, но ни воровку, ни скитальца они не зацепили.

Ясаки Турового продолжали сражаться. Старые автоматы с винтовками лязгали, но напавшие оказались гораздо сильнее. Олег издали видел, как человек в чёрном комбинезоне исчез прямо у него на глазах – растворился, будто мираж в жарком воздухе. Скиталец ещё никогда с таким не встречался и успел лишь заметить необычного вида оружие, влитое в руку стрелка, и пластиковую манжету на запястье. В ответ на скорострельную очередь, ударили скрипучие автоматы тавритов. Но пули лишь прошили воздух, не найдя призрака – это было всё равно, что воевать с пустотой.

– Бежим! – скиталец продолжал гнать Лиску подальше от перестрелки. Они бросили всё: и сумочку с серебром и проверенный временем автомат Олега и его вещмешок – лишь бы остаться в живых, лишь бы унести ноги от убийц в чёрных комбинезонах!

Лиска рванула вперёд, прикрывая руками рыжую голову. Она была гораздо быстрее и скоро обогнала Олега. В груди скитальца свистело, лёгкие жгло от натуги, Олег задыхался от боли, лес перед глазами поплыл и слился в единую мешанину сосен, травы и кустарников. Вдруг в его плащ вцепились и с отчаянной силой дёрнули вниз. Заметив сквозь туман в голове рыжие волосы и испуганный серый взгляд, Олег понял, что Лиска увидела впереди нечто страшное и спряталась в низкорослом шиповнике.

За кустарником притаилась вырубленная поляна – несколько крепких сосновых стволов повалили, притом оставшиеся пеньки обгорели до черноты, будто по ним прошлось раскалённое лезвие. Неведомые лесорубы бросили древесину гнить на земле, а на освободившемся месте вбили трубы высотой по плечо человеку. В этих трубах не было ничего примечательного, кроме защитного цвета и охранников, стороживших металлические столбы.

На поляну вышел один из призраков в чёрном комбинезоне. Он обвёл дулом скорострельного оружия шиповник, где укрылись скиталец и Лиска, словно точно знал, что там прячутся люди.

Олег хотел шепнуть девушке, чтобы она не шумела, но узкая ладонь воровки сама легла ему на лицо. Лиска дрожала всем телом – так сильно она боялась охранников в чёрной одежде. Далеко впереди, за деревьями, Олег заметил огромную тень – Великий Зверь бродил где-то недалеко в лесных зарослях.

Рядом раздался еле слышный треск. Олег перевёл глаза – ветка шиповника возле его скулы начинала расти, зелёные листочки расправились в полную силу, среди них за полминуты появились нежно-красные, продолговатые ягоды. Кустарник стал больше, как будто специально укрыл собой беглецов. Благодаря этому чуду, охранник их не увидел. Опустив автомат, призрак в комбинезоне потрусил к затихающим выстрелам. Похоже, люди Турового проиграли сражение: последние одиночные хлопки отдалялись в сторону городища – выжившие мятежники отступали.

Поднявшись, Олег взял Лиску за руку и поспешил убраться прочь от странной поляны. Вместе с девчонкой они бежали подальше от призраков, их штырей и проросших за одно мгновение ягод...

*************

Опасно было разводить в лесу ночью огонь. После недавней стычки любой свет от костра мог выдать Олега и Лиску либо призракам в комбинезонах, либо заплутавшим в зарослях ясакам. Но холода ведь не спросят, когда им являться. Вскоре после заката воздух заледенел до того, что при каждом дыхании горло саднило. Укрывшись в чащобе, скиталец и девочка устроились между двух валунов, под наскоро набросанной крышей из лапника. Хотя бы так удалось защититься от порывов холодного ветра. Тёплый плащ Олега теперь укрывал их обоих. Сначала Лиска скромно сидела рядышком возле скитальца, обхватив свои узкие плечи, и смотрела задумчиво, как шуршит прошлогодняя листва по земле. Сухие листья крутились по ветру и улетали куда-то в непроглядную ночь. Но без огня девчонка скоро озябла и, тихо вздохнув, перебралась на колени к Олегу, обняла его и положила голову к нему на плечо.

– Замёрзла?

– Угу…

Олег поуютнее укрыл их плащом: в общем Тепле стало чуточку лучше и недавно пережитые кошмары словно отдалились от путников. Всё хрупкое тело Лиски дрожало.

– Дедушка... – вдруг сказала она. – Ты прости меня, дедушка, что я про тебя солгала, будто ты серебро мне отдал… Они ведь тебя избивать сильно начали...

Губы Олега дрогнули в невесёлой улыбке. Лиска в его объятиях поёжилась и уткнулась носом в тёплую шею скитальца.

– А ещё прости за то, что я нас так сильно подставила! Что ошиблась и дом неправильный выбирала! Из-за меня это всё! Из-за меня, понимаешь?!

Она заплакала на руках у Олега, цепляясь за край его свитера.

– Ничего-ничего, – успокаивал он Лиску словно дитя и похлопал её по худощавой спине. Олег вспомнил, как когда-то сидела у него на коленях собственная неразумная дочка. Да только те времена давно минули, дочь выросла быстро и перестала приходить к отцу за советами. А здесь – шестнадцать Лискиных Зим и не чувствовались. Лёгкая, маленькая, с тонким голоском и такой по-детски ранимой душой. Олег улыбнулся своей глупой идее, на миг ему примерещилось счастье – оттого, что он ещё нужен кому-то, оттого, что о ком-то может ещё позаботиться, и…

– Ты чего? – шепнула на ухо Лиска.

– А что?..

– Ты чего жмёшь меня так ласково, дедушка? Ручоны свои растопырил и подмышку ползёшь? Или ты меня ещё не простил, хочешь чего-то?

– Ну вот что, – скиталец поднялся и посадил Лиску обратно на камень. – Конечно прощаю, ты ведь жизнью своей рисковала: под топором я бы, наверное, и не такое соврал. Лихо ты на жалость давить умеешь, ума тебе на это хватило, мал язык, да всю голову спас.

Он отошёл от попутчицы, будто старался разорвать между ними заповедную нить. Лиска проводила его насмешливым взглядом:

– Во внучки мне годится, а всё туда же! Как вообще к ней такое лезет в башку?! – бормотал Олег, собирая лежалые ветви. Без огня им в эту ночь всё-таки не обойтись, костёр придётся разжечь – отчасти из-за холодов, отчасти из-за нежелания делить живое Тепло с незрелой девчонкой – молодая, глупая, многое видела, да мало что понимает. А люди разные, люди, может быть, не все такие, каких узнала она в тёмных общинах.

– Ничего, дедушка, я всё понимаю, – посочувствовала ему сирота. – С годами всё сложнее становится и разное в голову лезет...

– Это ты про что?! – Олег пытался заслонить от ветра место для будущего костра, попутно стругая щепу для растопки. Только клинок с красной рукоятью удалось сохранить после обыска ясаков: нож с надписью «Счастье» скиталец прятал за голенищем.

– Про... про вранье твоё, вот что! Это кто тебя врать так учил? Хорошо, что недотолки те так просто поверили про Небесный Корабль! А я-то сразу всё поняла, с самого первого слова! Ты врать, дедушка, не умеешь. Голосок не дрожит – это славно, а ручонками, что же ты делал?

– Что?

Довольная ролью наставницы, Лиска продолжала увещевать:

– А ручонками ты за пояс хватался, правую прятал, а пальцы сжимал. Глазёнки твои только вскользь по лицу разноцветного парня смотрели, лоб вспотел, ты моргал очень часто! А самое главное, что?

– Что? – уже в который раз повторил за Лиской скиталец.

– Так то, что ты напридумывал! Это надо же было соврать про Небесный Корабль, который возле Тавриты лежит! Э-э, дедушка, ты ври так, чтоб никто не проверил! Лги по малому, да правдой всё приправляй, чтобы сверху лежала, да сама небольшая, чтоб её сначала проверили, а там и в ложь поверить легко. А вообще…

Лиска вытянулась в струну, расправила с хрустом затёкшие ноги и руки и договорила:

– Надо обязательно самому во всё верить, про что ты говоришь. Неготовая ложь – для лжеца и могила. Если ты как врать не придумал, да всё не продумал, да и врать не готов – так не ври лучше совсем, тем более про Небесный Корабль! Выведут на чистую воду – не дитё малое обманываешь, а взрослых людей!

– Сама-то хороша! – не выдержал балабольства Лиски скиталец. – Про ребёнка зачем соврала? Нет ведь никакого «Алешеньки-маленького» в голодной избе, не ждёт тебя никто с хлебушком!

– А может и есть… – голос девушки стих, глаза подёрнулись поволокой печали. Лиска снова уткнулась лицом в поджатые на камне коленки, а Олег так и замер над занимающимся костерком:

– Как, у тебя двухзимний ребёнок есть?!

– Алешенька, маленький мой, маковка моя родимая! Как мне по свету скитаться, да ребёночка не нажить? – дрожащим голосом всхлипывала девчонка. – Отца-то он, конечно, в глазёнки не видел, да и кто отец ему – сама уж не помню…

– Да нет же, врешь! – понял скиталец.

– А как догадался? – тут же вскинула хитрое лицо Лиска.

– Ты со мной вон сколько дней и ни разу о ребёнке не вспомнила! Или ты его бросила на кого?

– Вот видишь, дедушка, ты меня на лжи прихватил, ведь немножечко уже знаешь, а всё равно за враньё моё уцепился! Человек хочет верить, когда ему врут, когда сердце его что-то тронуло. Ты найди такого человека, у которого горе случилось, или он себе голову какой заботой забил, да про это ему и скажи – не в душу ползи, а слукавь, что и ты также думаешь, что у тебя тоже самое горе стряслось, вот тогда он тебе как родному поверит.

– Вот как ты того мужика с топором обманула, он же семью потерял… – вспомнил Олег, подбрасывая в огонь ветки потолще. Вся весёлость Лиски стёрлась с лица. Она стала хмурой, но ненадолго. Через секунду воровка опять улыбнулась, соскочила с камня и присела поближе к костру:

– Я что тебе про ложь говорила? Хорошая ложь только с правдой выходит! Если бы я деток не нянчила, как мне рассказывать про материнское горе? Я возле Дома разок зимовала у одной сердобольной семьи – четверо ребятишек и пятый был ещё на подходе, представляешь?! Батя у них был мужик-то здоровый, на всех мог запасов добыть. Может и жили они из-за того в стороне от общины, в лесу. Я к ним от отчаянья, наверное, сунулась, а они возьми меня, да как родную доченьку приютили, только нянькаться пришлось с малышней…

Лиска фыркнула в кулачок, словно вспоминая что-то забавное:

– Домовёнки эти, скажу я тебе, сущие дьяволы! Взъерошенные, лохматые, непослушные – визжат, бегают по углам! Мать устала от них, они только батьку боятся – он как рявкнет, так у избы стены вздрогнут. Ни одного перед ним не останется: кто под лавку, кто за мамку, кто под кровать хорониться! Но такое ведь редко бывало, отец всё молчит – делами он занят, пищу делит, печь топит, в деревне работает. Большая семья, а ведь приняли. Бывает, что и одного ребёночка нету, ан нет же: «Пошла вон, голодранка поганая!».

Огонь пригревал, настроение у Лиски улучшилось. Олег смотрел на девчонку и улыбался. И не подумаешь, что такая пигалица у стольких семей пережила и столько всего перевидала. Иногда даже казалось, что за свои пятьдесят пять Зим скиталец в разы меньше забот испытал, чем она одна за четыре года скитаний.

– И всё ничего, потихоньку я с это оравой с ума и сходила. Да была у домовят паршивая, такая игра – крадут мелочи всякие, какие только плохо лежат, да и прячут. Друг у дружки мелкота постоянно тырит чего-то, а у гостьюшки и подавно! Были у меня ложечка с вилочкой – красивые такие, серебряные, из Тёплого Лета... подарили мне их… – на этих словах Лиска чуть-чуть запнулась, бросив лукавый взгляд на Олега. – Вилочку то у меня сразу спёрли, а вот ложку я до края обороняла! И вот представь себе – ночь глубокая, спят все давно: папка возле мамки на койке храпит, мелкий в люльке глубокой, сестрёнка двух Зим в гнёздышке возле печки, моё место на лавке – привыкла я там за три месяца. А ложечку, чтоб не украли, под спину себе положила. И тут, просыпаюсь, чую – мне на грудь кто-то давит. Настырно так давит, со всей своей мелкой силы. Два глазка блестят и лохмы нечёсаные – это старшенький ко мне заявился, на грудь лёг и давит – игра вот такая. Сопит в две мелкие дырки и смотрит. Надо такого спросить: «К добру или к худу?». Ежели скажет: «К добру», то сразу отпустит, но на другую ночь может снова прийти. А если: «К худу», и чего-то потребует – то завтра ему надо исполнить. Я домовенка об этом тихонечко спрашиваю, а он молчит, сипит, и глазёнками зыркает. И тут, чую – из-под меня ложечку прут! Братишка его ручонку под спину засунул и драгоценность мою приворовывает!

Лиска вытаращила глаза, будто до сих пор была страсть как обижена кражей на второй раз упёртого!

– Я лохмача с себя ка-ак с лавки сброшу, визжу словно дурка: «Это моё!». Мелкого братца за пятку хватаю, и по круглой заднице ему, и по заднице ложкой, чтобы больше «Ни к добру», ни «К худу» ко мне не совался!

Она сама рассмеялась, да и Олег хрипло заухал. С минуту скиталец и девушка от души хохотали, уж больно забавно и с жестами она всё рассказывала:

– Батька их с койки как вскочит, изба как от рыка встряхнётся! Шуршончики в рассыпную, свет зажгли, а я стою посреди Тепла вся нечёсаная, с ложкой в руке, будто харчеваться ночью собралась, и с меня цепочку украли!

– Какую цепочку? – сквозь смех, удивился скиталец.

– А которую я пуще ложечки берегла! – рассмеялась на пару с ним девушка. – Вот так вот, ободрали Лисичку как липку! Хотя весной мне вернули всё, даже о чём позабыла. Они ведь не воры – домовята только поиграть забирают. Им без этого, понимаешь, нельзя. Они к мелочам да к хозяйству с малолетства приучены: все пересчитывают да раскладывают, а ценное прячут.

– Да? А нам как раз в Дом завтра идти. Может заглянешь к семье своей сердобольной? А вдруг опять на Зиму возьмут? – предложил ей Олег, но Лиска от этого отмахнулась:

– Нет, не пойдём. За Долгую Зиму люди очень уж друг дружке надоедают, да и еды нам хватило с трудом. Конечно, задолго всё забывается, и встретишься с такими, худа не вспомнишь. Но на одном месте я никогда вдругорядь не Зимую: тебя в семье знают уже хорошо, да и грехов накапливается не счесть…

Сказав это, она спрятала взгляд, явно чего-то не договаривая. Продолжая улыбаться, Лиска устроилась возле костра на ночлег. Скиталец остался на страже, хотя газа жутко слипались. Чтобы не уснуть, он достал из-за сапога старый нож. На покатой рукояти красного цвета было вырезано слово «Счастье». Олег часто рассматривал заветный клинок и погружался в воспоминания. К месту ли это было написано, и о чём думала та, что вырезала похожие на руны буквы?

Олег поглядел как Лиска потихонечку засыпает и вновь задумался о предстоящем. Ведь это была его последняя дорога, последняя важная в жизни цель – нужно было встретиться в Китиже со знающим человеком и узнать от него сокровенную правду. А Лиска – последняя попутчица, с кем он связался бок о бок – лгунья, воровка, приживалка и сирота. Он спас её в Чуди, надеясь выйти на тех, кто перед ним провинился. Олег искал правду, а нашёл только девочку, кто продержалась четыре Зимы за счёт вранья. И ведь неправильно она жила, в беды слишком часто влипала. Многие из полушутливых рассказов Лиски обрывались на середине, и о самом плохом она точно не договаривала. Олег задумался – не удастся ли устроить её где-нибудь в Китеже? Хватит сироте мыкаться по свету бездомной. Может быть найдётся ей место в зажиточном городе, а Олег постарается с этим помочь?..

Олег задремал, но с испугом проснулся: нет, сегодня лучше не спать, не спокойно оказалось в лесу под Тавритой! И колдуны со штырями не давали покоя и тот странный шиповник, который рос сам собой на глазах. Тяжёлый был день, от всех мыслей так запросто не избавишься. Только услышав с места Лиски сдавленный сип, Олег понял, что проснулся из-за этого звука. Олег хотел спросить было: «Чего ещё смешного ты вспомнила?», но не сказал. Сжавшись под краем плаща, Лиска еле слышно выла от слез. Она сжимала руками свою рыжую голову, по которой недавно чуть не прошлись топором и причитала:

– Всё хорошо у меня! Хорошо! Всё хорошо у меня, хорошо, хорошо!..