Цена времени. Книга 4 (СИ)

Глава 10. «Рэкет по-боярски»

Дверца кареты с шумом распахнулась и наружу, грузно переваливаясь с ноги на ногу, вывалился немолодой мужчина в длинном, богатом кафтане, до неприличия громадной шапке, которая едва не задевала потолок его повозки и в высоких сапогах. Но самой главной отличительной чертой была борода. Нет, бороды носили все поголовно охранники и даже кучер, но вот у боярина она была особенной. Длинная и пышная, она закрывала значительную часть его широкой груди и обрывалась лишь дойдя до округлого живота. В руке боярин сжимал метровый позолоченный жезл, украшенный драгоценными камнями.

Образец русской аристократии брезгливо огляделся, прошелся вдоль кареты, дернул за собой подол своего кафтана, который малость отстал от его движений и, поджав губы, сделал несколько шагов по направлению к нам. Ему подвели коня, на которого он сумел забраться лишь с посторонней помощью и вся кавалькада наконец двинулась к нам. Они шли неспешно, стреляя порой цепкими, презрительными взглядами по сторонам и на нас. Шли, полностью уверенные в своей правде и господстве. Гордо выпячивая грудь и не менее гордо выдвигая вперед подбородки, демонстрируя свое безразличие к окружению.

— Смотри-ка, пол сотни метров между нами, так он их решил как герой, верхом пройти, — Усмехнулся я, оглядев своих соратников. Маршал что-то зашептал на ухо барону, после чего тот, не сдержавшись, по-юношески хохотнул.

— Славьте, люди Новгородские, славного Московского боярина Алексея Трубецкого! — Томным басом прокричал один из ближайших к боярину всадников, который походил не столько на охранника, сколько на малую копию тщеславного аристократа, который сейчас, задрав нос, ожидал здравиц в свою честь. Однако ответа не последовало. Ливонцы молчали — ждали меня. Гвардия молчала — приказа не было. Горожане, что стали собираться посмотреть на необычную картину, не проронили ни слова — для них ни громкая фамилия, ни титул совершенно ни о чем не говорили. Боярин от изумления распахнул глаза так, что казалось, будто они вот-вот выйдут из орбит. Он растерянно огляделся по сторонам, раздраженно кривя губы. Его свита также находилась в полном замешательстве.

Все мы пристально наблюдали за медленным продвижением к нам непрошенных гостей, как вдруг ко мне протиснулся запыхавшийся молодой капитан одной из рот, что сейчас базировалась в крепости.

— Государь, — Начал он доклад, вытянувшись в струнку, — Первая рота полностью оружна и готова к бою. Вторая и третья сейчас в городе, патрулируют улицы. — Отчитался капитан, которого я самолично не так давно повысил из лейтенанта за его успехи в роли командира взвода.

— Ждите сигнала. — Кивнул я, не отводя взгляд от медленно приближающейся группе всадников.

— Ну здравствуй, боярин. — Шагнув вперед, громогласно сказал я, при этом не сделав ни единого жеста уважения в его сторону. — Ты бы с лошади спешился, коль обидеть никого ненароком не хочешь.

— А ежели и хочу, то что с того⁈ — Гордо вскинув голову ответил он. Я краем глаза скользнул по моему окружению. Ливонцы, отбросив назад плащи дождевиков, поудобнее перехватывали заряженные арбалеты, в то время как стоящие перед ними гвардейцы все как один вросли в землю монолитной стеной, держа при себе ружья, не показывая их лишний раз из под широких дождевиков.

— Не хорошо, господин Трубецкой, — Стальным голосом отрезал я, нахмурившись.

— Наслышан я про тебя. — Прищурившись, процедил боярин. — Ты, самозванец, смел власть в Новгороде к рукам прибрать, пока по стране смута шагала!

— А она и не заканчивалась! — Прервал его я. — Или что, в Москве наследник из Рюриковичей появился?

— Боярский из совет из восьми родов, покамест престол русский пустует, власть в руки свои взял. — «Восьмибоярщина, что-ли, какая-то?» — Подумал я про себя.

— Ну вот и кто после этого самозванец, а? — Я сорвался на крик, пройдя взглядом по собравшейся за гостями толпе зевак. — Власть моя дана мне народом! Я люблю землю русскую, я люблю республику. И коль народ того пожелает, я сниму с себя вверенный мне титул, когда смута минует! — От такого заявления, прозвучавшего словно гром среди не очень то ясного, но все же неба, глаза выпучил даже до того нахальный боярин.

— Как смеешь ты, ирод, так с твоим хозяином говорить⁈ — Толстый аристократ весь покраснел, заерзал в седле, крепко сжимая свой скипетр. — Тебе Московские бояре такую милость оказали — решили тебя не вешать, а ты вольницы захотел!

— Я просить прекратить сие, герр боярин! — Строгим басом рявкнул маршал ливонцев, до того о чем-то шепотом говоривший со своим бароном. — Магистр Ливонского ордена выразил свое признание соседу-правителю, князю Александру. Новгород под защитой Ливонии, а значит под защитой всего католического мира!

— И Польши тоже, — Ехидно ухмыльнувшись, добавил я. Не так давно пришли вести о нестабильности на западных рубежах Московского княжества, а значит для бояр, чье государство переживает не самые лучшие времена, эта тема должна быть особенно болезненной.

— Ты еще и с латинянами якшаешься, — Презрительно сощурившись, процедил он. — А мы то думали тебе за ладное управление поместье под Москвой пожаловать. Но раз ты так…

— А я тебе, боярин, предлагаю деревню в Карелии. Там как раз помещика недавно расстреляли, должность наместника свободна. — Я улыбнулся во все свои тридцать два, в то время как боярин, еще больше покраснев, оскалился более редким рядом зубов.

— Да как смеешь ты… — Тот самый верный пес Московской шишки, лихо вынув из ножен саблю, рванул в нашу сторону, занося свое оружие над головой. Однако договорить свою, безусловно, очень обидную фразу, как и приблизиться к нам ближе, чем на пять шагов, он не успел. Лаврентий, стоящий рядом со мной, еле заметно шевельнулся, раздался характерный щелчок и из под его плаща вырвался поток огня, дыма и громкий хлопок. Особо ретивый московит глухо хекнул, уронил саблю на плотную землю с редкой травой и сам завалился назад с краснеющим на груди красным пятном. Я спокойно перевел взгляд на офицера своей службы безопасности. Из прорези дождевика скромно выглядывал все еще дымящийся металлический ствол пистолета. Того самого, который я попросил его сегодня утром взять с собой и который сконструировал тот юный русский инженер, уделавший легендарного Давинчи.

Повисла гнетущая тишина. Все первые вздохи, охи, ржание испуганных и неприученных к стрельбе лошадей, все это очень быстро стихло. На влажную землю упало безжизненное тело, а его скакун, не зная, куда деваться, почему-то вернулся к карете. Я посмотрел в глаза боярину. В них уже не было той спеси и тщеславия. Кажется, он своим средневековым мышлением все же понял, что их авторитет в Москве, которым они так яро пытались меня задавить, здесь — не более, чем пшик.

Ворота детинца быстро распахнулись и под короткие команды из крепости организованно выбежала первая рота, повзводно занимая позиции полукругом, окружая потенциальных противников, и в два ряда выставляя более сотни стволов в направлении гостей из Москвы. Первый ряд присел на колено, от чего создавалось впечатление сплошной стены из штыков, которая готова была в любой момент причесать небольшой отряд всадников свинцом, не оставив им ни единого шанса.

— Господин государь, — Подбежал ко мне командир роты, бросая робкий взгляд в сторону неподвижно лежащего, еще недавно очень смелого воина, которого кольчуга не спасла от свинца. — Мы услыхали выстрел и приняли его за сигнал.

— Хвалю за бдительность, — Благодарно кивнул я капитану. — Огонь не открывать ни при каких обстоятельствах. — Уже на ухо шепнул ему я. Не хватало нам еще политического скандала. Внешне можно как угодно выражать отсутствие всякого уважения к незваным гостям, которые считают себя хозяевами, однако в преддверии большого конфликта со Швецией провоцировать на конфликт пусть и ослабевшую, но все же достаточно большую Москву в мои планы не входит. Припугнем этих фанатов феодального строя, отправим домой, а через пару лет и на юг можно взор обратить.

— Как видите, господа, вам здесь не очень-то рады. — Я шагнул вперед, оглядывая своих солдат, хмурых и хладнокровных. — Однако я благородно предлагаю Московскому боярству заключить договор о ненападении. А тебе, Алексей, предлагаю место при моем дворе. — Второе предложение выступило неким противовесом первому. Я отлично понимаю, что народ в Москве сейчас волнуется из-за плохих урожаев, вызванных массовым ростом преступности и бессилием властей. И если Трубецкой сейчас пошлет меня с моими предложениями, то народ, не желающий терпеть тяготы войны, явно не обрадуется такому решению представителя не очень легитимной власти.

— Да вот шиш тебе, латинянин! — Испуганно осматриваясь по сторонам, но не находя народной поддержки в глазах собравшейся толпы, прокричал он. Аргумент откровенно слабоват. Ведь хотя я и веду активные дела с иностранцами, которые во многом принадлежат к католической церкви, сам при этом исправно посещаю православную. Пришлось, конечно, малость забить голову молитвами и обрядами, однако репутация явно того стоит.

— Что ж, раз так, то я даю вам час, чтобы покинуть черту города. В противном случае вам все же представится возможность поработать на благо нашей страны. Правда, уже с киркой в руках и в кандалах. — Я оглядел повеселевший народ. Да уж, день, когда их князь дал такую болезненную пощечину Московскому боярину надолго останется в их умах.

— Ты еще пожалеешь, самозванец! — Постарался восстановить свои позиции Трубецкой. — Москва — третий Рим! Все русские земли должны ей подчиняться.

— Два Рима уже пали. — Грозно выступил я вперед, исподлобья глядя на своего оппонента. — А третий уже на пороге кончины. Выбить последнюю опору и рухнет весь ваш уклад. А Новгород будет стоять, доколе стоит на ногах хоть один его житель. Так что подумай, боярин, мое предложение о работе все еще в силе. Республике нужны умные люди.

— Гусь свинье не товарищ! — Огрызнулся он, брызжа слюной и пытаясь совладать с лошадью.

— Ну, тогда я полетел. — Ухмыльнулся я в ответ. — У вас есть час.

Я развернулся и проследовал к своим людям. Подойдя к капитану, наклонился над его ухом.

— Проводите их до ворот и выставите к чертовой матери. Если через час не уйдут — открывайте огонь на поражение.

— Так точно! — Капитан ударил кулаком в грудь, отдавая честь, и жестами указал командирам взводов подойти к нему.

Мы с почтенными Ливонскими гостями поспешили вернуться в детинец. Полагаю, войсковой смотр можно отложить на потом — и так уж очень много экшена за сегодня. А вот матч между Боркинской и Новгородской мануфактурами, билеты на который были раскуплены в считанные часы, можно и посетить.

Я старался как можно быстрее выбросить из головы сам факт существования людей, которые пришли ко мне, буквально требуя отказаться от всего того, что я имел. Внешняя моя хладнокровность контрастировала со внутренним пожаром. Мне искренне хотелось отдать приказ перестрелять всю эту напыщенную знать, покусившуюся на тот мир, который я отстроил.

Не успел я шагнуть за ворота детинца, как Иоганн, вместе с маршалом-переводчиком подскочили ко мне, едва поспевая за моим быстрым шагом.

— Что вы думать, герр князь? — Хмуро спросил Ливонский командир.

— Что я думаю? — Раздраженно повторил я. — Они, свиньи, отъевшие себе каждый по пузу за счет крестьян, заявляют права на Новгород!

— И что вы планировать? — С интересом спросил он, испуганно глянув на меня.

— Обед у нас будет в Стокгольме, — Я не глядя поставил ногу в стремя, одним легким движением вскочив в седло. — А ужин — в Москве.

Интерлюдия. Борис.

Сын ремесленника уже давно не выходил на полноценную смену рабочего фактуры. Вместо этого Борька уделял значительную часть своего времени тренировкам. Порой под руководством самого наместника Максима, который, к его удивлению, многое понимал в игре, придуманной, по слухам, самим государем.

Такой образ жизни Борису, в общем-то, нравится. Наместник прилагает немалые усилия, чтобы команда местной мануфактуры стала сильнее: каждый день он самолично присутствует на тренировках, обучает ребят разным хитростям и приемам, разбирает с ними их ошибки. Самому Борису Максим Петрович уделяет особое внимание. Борька поначалу искренне не понимал, с чем это связано, ведь в команде их хоть и царила довольно дружелюбная атмосфера, однако позиция вратаря, на которой он уверенно закрепился, по-прежнему оставалась крайне нежелательной и играть на ней кроме Бориса никто не хотел. Всем нравилось бегать по полю, толкаться, бороться за мяч. Ну и забивать, конечно. Борька же, хоть и не мог понять, почему господин наместник так много времени уделяет именно ему, свою роль на поле полюбил и с неописуемым восторгом, подобно коту, прыгал из угла в угол, в последний момент прерывая один победоносный полет мяча за другим.

Сейчас же их команда, подобно небольшому купеческому каравану, двигалась в Новгород, где они должны были провести свой первый серьезный матч. По бортам двух широких повозок, на скамьях, скинув в середину свои вещи, ребята с довольными улыбками на лицах озирались по сторонам.

— И все же не возьму я в толк, — Беззлобно протянул возничий, легонько ударив вожжами пару резвых лошадок, прибавляя ходу. — Ну чем вам нашенское названье то не угодило? Ногомяч! И государь наш так его обозвал по началу, да и проще в толк брать, в чем его суть.

— Да нет, Федот, ногомяч не звучит! — Сказал, как отрезал низкорослый и широкоплечий защитник, самый старший в команде, превосходящий габаритами даже очень плотного Борьку. — Вот как господин наместник говорит, вот то сразу в ум западает. Футбол! — Он мечтательно протянул новое для себя слово и мечтательно взглянул на серое, но все же довольно красивое небо. — Вон, Максим Петрович, только так его и называет. А он, бают, близкий друг княжий!

— Так то и не секрет, — Отмахнулся возничий. — Уж сколько раз видел, как они с ним все сообща да вместе делают. То думу думают, то работу работают. — Пожилой кучер усмехнулся собственному остроумию, а ребята в повозке звонко рассмеялись. Не много нужно им для веселья и еще меньше — для счастья.

У отроков, в отличие от взрослых, не было каких-то проблем с множеством новых слов, которые привнесли с собой бесчисленные изменения в привычном жизненном укладе. Чего стоит только ногомяч, который ребята все чаще называют на новый манер футболом и который в короткие сроки закрепился не только в жизни горожан, но и многих сельских жителей.

И это только футбол. А чего стоят армейские «штык», «ружье» и «дисциплина»? Понятные всем «мануфактура», «цех» и желанная «зарплата», которая до прихода новой власти мало где имела место быть даже под другим названием. Ребята с интересом знакомились с понятиями «воздушный шар», «ракета», «динамит», хотя все эти слова они слышали лишь от немногочисленных рабочих, которым посчастливилось с ними работать. Ну и конечно всем в округе уже было знакомо слово «революция». Оно настолько приелось, что называть им стали все новое, непонятное и прогрессивное, но при этом радикальное и стремительное. Помещика в дальнем селе вздернули? Это революция. Пахари урожай большой обещают? Так они ж поля свои новыми плугами по весне вспахивали. Значит, тоже революция. На фактуре мельница водяная десятипудовый молот без натуги поднимает? Так кого ж этим удивишь, они почитай что на каждом производстве стоят. Лекари больных на ноги ставят, улицы от смрада очищаются, воины, что зовутся теперь солдатами, стройными рядами идут вместе с легкими пушками под барабанный бой, в воздухе все чаще поднимаются громадные воздушные шары, в школах учат не по церковным рукописям, а по печатным букварям с красивыми картинками, а на шахтах, расчищая путь рабочим, гремит динамит. Все это для молодого поколения ребят стало зваться одним громким, кипятящим кровь словом «Революция».