Цена времени. Книга 4 (СИ)

Глава 12. «Радикальные меры»

1 сентября 1506 года. Новгород.

На шумном Новгородском рынке, живущем в своем привычном, невероятно быстром темпе, как всегда бурлила торговая жизнь. На крышах домов солому меняли на новенькую черепицу, повозки, образуя небольшие заторы, спешили разгрузиться в порту и у крупных торговых точек, а городовые с яркими повязками пристально наблюдали за сохранением общественного порядка. Шум галдящей базарной толпы прервало одно только появление группы всадников в черных мундирах.

— Гвардия… Гвардейцы… Княжьи ближние… — Загомонила толпа, сосредоточив свои взгляды на молодых ребятах, на которых, во многом, опирается власть и которые зачастую действуют от лица правительства.

Слух о «чëрных мундирах», подобно вирусу, очень быстро разошёлся по толпе. Тем временем гвардейцы выехали на середину улицы и один из них, спешившись, встал на деревянный помост, возвысившись над всеми людьми.

— Слушай, народ честной! — Громогласно начал он. — Княжьим указом, от сего дня год новый отчислять не с первого осеннего дня, а с первого января! А летоисчисление всем велено вести не от сотворения мира, а от Рождества Христова! А по сему, — Гвардеец оглядел взволнованную, но заинтересованную толпу зевак. — Заключаю для вас, народ Новгородский, что сегодня первое сентября одна тысяча пятьсот шестого года, а новый, одна тысяча пятьсот седьмой наступит первого января. В этот день князь наш устроит для всего честного люда праздник, большую ярмарку и многое другое!

Люди зароптали, стали что-то бурно обсуждать, кто-то даже стал громко спорить между собой. Однако гвардейцы свою работу сделали. Они, как и многие другие такие же вестовые отряды, известили народ об очередном княжеском указе и сейчас собирались ехать на другое место, дабы проинформировать людей уже там. Но тут с крепостной стены послышался одиночный пушечный выстрел. Народ поначалу вздрогнул, однако панике не поддался. Раздался ещё один далёкий выстрел. Все понимали, что это означает. В город возвращался батальон, в начале месяца отправившийся в очередной поход. Каждый выстрел извещал город о гибели простого солдата в борьбе с мятежниками, разбойниками и прочими врагами государства и честного народа.

Гвардейцы сняли шлемы, а мужчины на площади стянули с себя свои шапки. Все вслушивались в далёкие пушечные аккорды и считали. Четырнадцать одиночных выстрелов прозвучало за пол минуты. Далее начались сдвоенные залпы, которыми поминали сложивших голову сержантов. Число погибших увеличилось до семнадцати. Далее последовал громогласный залп трëх орудий, известивший всех о смерти офицера, скорее всего лейтенанта. Народ всё больше грустнел. Люди вспоминали недавно ушедший батальон, который должен был очистить от разного сброда окрестности покорившегося Тихвина.

И вот, когда, казалось бы, траурная церемония окончена, со всех сторон кольца крепостной стены десятки новеньких, недавно установленных к бойницам пушек изверглись десятками холостых залпов. Громогласный рëв скорби и памяти сообщил затихшему на мгновение городу об уходе какого-то очень важного для страны человека.

Интерлюдия. Александр. Окрестности Новгорода.

Я встрепенулся, услышав вдалеке раскатистый гром пушечных выстрелов. Облокотившись о ствол могучей сосны, я присел на землю. Меланхолия и сонливость, окутавшие меня и не отпускавшие моё сознание на протяжении, наверняка, очень долгого времени, разом испарились, сменившись порывом тревоги.

— Ну вот, — сказал я самому себе, — И до Новгорода весть дошла.

Мне сообщили о потерях экспедиционного корпуса ещё вчера, за сутки до того, как он прибыл в город. Как сейчас помню: вчитываюсь в список потерь, переданных необычно напряжённым гонцом и постепенно прихожу в траурное состояние. Впрочем, оно одолевало меня всякий раз, когда мне сообщали о боевых потерях моей маленькой, но пока что очень эффективной армии. Однако в тот день всё было не как всегда. Мой взгляд скользнул на последнюю, выведенную с особой аккуратностью строку списка и я замер в немом изумлении. В ушах зазвенело, а разум помутнел. Генрих остался там. Я не стал выяснять обстоятельства его гибели, меня это волновало не так сильно. В тот момент, как и сейчас, в моей голове поселилась одна гнетущая мысль. Я просто не верил в то, что потерял его. Первого своего сподвижника, своего друга…

Сразу после получения донесения от гонца, я собрался и, никому ничего не говоря, выехал из города. Без охраны, с одним только ружьём и парой патронов, без сменных лошадей. Мне не хотелось видеть никого, ни с кем не хотелось говорить. Весь оставшийся день я просто блуждал по хвойному лесу, избегая дорог и деревень. Местность мне хорошо знакома, так что заблудиться я не боялся. Я вообще ничего не опасался тогда и не чувствую страха сейчас. Внутри будто бы пустота, которую не в силах заполнить даже набирающий силу инстинкт самосохранения.

Вдруг в кустах позади меня послышался странный шум. Треск веток, шорох опавшей хвои, тихое пыхтение — всё слилось в едином звуке. Как будто какой-то зверь пробирался сквозь непролазные дебри. Я скинул с плеча ружьё, не глядя взвëл курок и прижал приклад к плечу. Указательный палец лëг на спусковой крючок, а левая кисть напряжённо сжала цевьë. Я медленно вдохнул, фокусируясь на мушке, и уже готовился выстрелить на выдохе, как вдруг ветви бурелома раздвинулись и в нескольких шагах от меня упал на колено человек в светлой, но грязной рубахе. Я поднял голову от приклада и, вглядевшись в бледное лицо человека, сам чуть было не рухнул на колени.

— Твою ж мать… — Прошептал я. Руки перестали слушаться и ружьё беспомощно упало на землю, глухо ударившись прикладом о желтоватую хвою.

Интерлюдия. 1 октября 1506 года.

На большой, недавно отстроенной на пустой опушке в хвойно-лиственной чаще, пильной мельнице работа кипела даже в такой пасмурный день. Тучи изредка выжимали на землю порции дождя, иногда прерываясь, чтобы показать тусклое осеннее солнце. Удачно протекающая прямо посередине река приводила в движение три больших пилы и те в быстром темпе распиливали массивные брёвна на аккуратные доски. Два десятка рабочих выполняли работу, которую ещё год назад едва ли могла осилить целая сотня человек. Всё потому, что раньше доски нужно было выстругивать топорами. Они получались не всегда качественными, а из одного бревна едва ли получалось выжать две драгоценные доски. Сейчас же скорость и качество работы выросли в разы и цена на такой полезный стройматериал заметно снизилась. Впрочем, из-за многочисленных строек вырос и спрос, стимулирующий производство пиломатериалов и делая их всё более доступными.

Рабочие были так заняты своим привычным делом, что даже не заметили, как по дороге из леса к ним приблизилась тройка всадников. Двое из них, одетые во всем известные чёрные мундиры, внушали простым рабочим не то страх, не то уважение. Третий же, ехавший посередине, своим видом не сильно отличался от простого гражданина: в красной рубахе с широким воротником, в широких коричневых штанах с кожаным ремнëм и в высоких чëрных сапогах. И лишь небольшой медный значок на груди мужчины заставлял и без того напряжённых видом гвардейцев пильщиков затаить дыхание и отвести взгляд.

— Это что ж? — Шëпотом проговорил молодой паренёк. — Никак княжий приказчик?

— Комиссарами их сейчас кличут. — Ответил также тихо ему другой. — Только чего ж они у нас забыли?

— А чего ж гадать? За нашим наместником явился, не иначе.

Тем временем трое гостей спешились и, осмотревшись, двинулись в сторону одинокой кибитки, где почти весь день заседал единственный обученный грамоте человек, который вëл учëт полученному и отправленному товару. Гвардейцы как-бы невзначай скинули с плеч ружья, взяв их в руки. Комиссар оглядел непривычно аккуратный домик снаружи. В кибитке три на три едва могла поместиться чугунная печка, кровать и стол со стулом. Однако носитель медного значка в форме пятиконечной звезды всё же постучал в дверь. Послышалось негромкое ворчание, пара глухих шагов и дверь со скрипом открылась. Невысокий мужичок с короткой бородкой, едва ли не попадающей под налог, поднял вопросительный взгляд на комиссара. Заметив значок на груди, наместник непроизвольно вздрогнул и вытянулся в струнку.

— Здравия желаю, господин комиссар! — Рявкнул дрожащим голосом он. — Какими судьбами к нам?

— Здравствуйте, господин наместник. — Холодным басом пророкотал в ответ служитель закона. — А вот ответьте мне, пожалуйста, как так получилось, что на прошлой неделе вам лесорубы сплавили по реке две сотни брëвен, а отчитались вы всего о четырёх сотнях досок? — Повисла гробовая тишина. По лбу наместника скатилась капелька пота, которую он тут же вытер белым платком.

— Так не успели ещё перепилить всë. — Спешно оправдался он.

— Странно. — Протянул комиссар, не глядя залезая в свою полевую сумку, висящую на плече. — А по бумагам вы весь материал освоили. Ла ещё и по всем нормам: «По четыре доски с бревна». Вот только вопрос остаётся: куда делись две сотни досок?

— Так ведь… Я… Мы… — Разволновавшись, залепетал в ответ хозяин мельничной пильни.

— Вы обвиняетесь в краже государева имущества в вельми крупном размере, а также в противоборстве праведной революции. — Услышав второе обвинение, наместник округлил глаза. Онотлично понимал, что с недавних пор грозит за противоборство этой самой революции.

— А второе то каким боком? — Уже совсем сиплым голосом спросил он, когда гвардейцы брали его под руки.

— Доски с вашей пильни шли на пристройку к печатной фактуре. А там, по новому княжьему указу, половину станков печатных на перевели на плакаты да листовки. — Комиссар буднично достал из своей сумки лист бумаги, на котором яркой краской была выведена надпись: «Мы славно поработали…» — И печатный рисунок, изображающий работу пильщика. «…и славно отдохнём!» — И такой же рисунок, но уже изображающий безликого рабочего сидящим за кружкой пива. Цвета на плакате хоть и не пестрили яркими тонами и контрастом, однако были подобраны весьма удачно.

Тем временем вяло сопротивлявшегося наместника, уже фактически потерявшего свой статус, отвели подальше и резко бросили вперёд. Тот безвольно упал на колени, не смея поднять головы.

— От имени княжеской власти, — Начал речитативом проговаривать комиссар. — И от всего честного, свободного народа новгородской земли. — Он вынул из-за пояса новенький пистоль, недавно поступивший на вооружение. — Я, княжий революционный комиссар, — Курок, взведённый почти бесшумно, установил тишину в округе. — Приговариваю этого преступника, — Эхо разлетелось по опушке, а ствол пистолета беспощадно указал на голову склонившегося в поклоне мужчины. — К расстрелу на месте, без суда и разбирательств. — Короткое движение указательного пальца запустило механизм от спускового крючка до курка и тот, ударив кремнем по железу, высек искру, моментально разряжая оружие в цель. Короткие хлопок выстрела распугал птиц в округе и те поспешили покинуть насиженные места.

Интерлюдия. Безымянная деревня на окраине Новгородской земли.

Повседневная тишина сельской глуши в мгновение ока сменилась суетой, вызванной внезапно появившейся крытой повозкой, которую вели аж три крупные лошади. Она ворвалась на сельскую дорогу из густого ельника, остановилась у барского дома, в котором совсем недавно поселился со своей семьёй назначенный князем наместник. Возничий пугал местных жителей не меньше странной, с высокими деревянными бортами и кормой, повозки. Весь облаченный в чёрное, в шлеме с застегнутом на подбородке ремешком, в странной маске на лице и с необычным, с массивными керамическими вставками, одеянием, идущем, подобно кафтану, чуть ли не до колен. Он положил поводья, привстал и три раза постучал по крыше повозки. Ещё мгновение ничего не происходило. Как вдруг корма чудо-телеги с шумом распахнулась, подобно аппарели десантного катера и из неё высыпался десяток, один в один похожий на возничего. Тот оперативно присоединился к десятку, подхватив лежащее до того у него в ногах ружьё.

— Штурмовая группа, рассредоточиться, подготовиться к штурму! — Раздалась команда и солдаты, практически не ощущая веса своей тëмной брони из керамических плиток, стали выгружать из повозки разнообразный инвентарь. Они доставали из ящиков небольшие шары с фитилями, вдвоём подносили к калитке самодельный таран — железную трубу с ручками по бокам для четырех рук, ставили к забору небольшие лестницы. Не все они были вооружены ружьями: кто-то готовился к штурму с короткой шпагой и небольшим круглым щитком на предплечье, кто-то с кремневым пистолетом, а кто-то с большим прямоугольным щитом, а котором были проделаны небольшие отверстия для обзора.

Но всех их объединяло одно — слаженность действий. Небольшая группа работала как единый механизм и уже через минуту все находились на своих позициях. Открытым участком на их лицах были лишь глаза, смотрящие сквозь чёрные маски, особенно уплотнённые в районе рта и носа.

— Штурм! — Звучит долгожданная команда. По лестницам четверо бойцов легко пересекают высокий забор и тут же, выбивая деревянные оконные ставни, посылают внутрь те самые шары, не поджигая, а вырывая резким движением фитили. Гранаты не взрывались, но лёгким шипением постепенно наполняли помещение опасным удушающим газом. Тем временем таран в два удара выбил хлипкую калитку, а потом и дверь в дом. В здание полетело ещё несколько шипящих шаров, заполняющих его бесцветным туманом.

— Всем лежать, работает гвардия! — Раздался командирский голос и десяток начал штурм поместья.

Интерлюдия. Александр. Новгород.

Дверь в мой кабинет бесшумно распахнулась и через порог, уставившись в небольшую стопку бумаг, не глядя перешагнул Максим.

— Нет, ну это ни в какие ворота! — Раздражённо пробубнил он.

— Что там ещё? — Безучастно пробубнил я, глядя в окно.

— Горожане протестуют, южные княжества ненавидят нас. Священники? Чем мы насолили священникам? — Макс перебирал листы, вчитываясь в послания и челобитные. — Магистр Ливонского ордена! Стоп… Это письмо хвалебное. — Искренне удивился он.

— Ну вот, не всё же так плохо. — Заявил я, не отрывая взгляда от окна.

— А мне кажется, пора заканчивать игру в усатого диктатора.

— В какого из? — Попытался я отшутиться.

— Да ты в обоих сразу играешь! — Воскликнул он в ответ. — За месяц расстреляли людей больше, чем за пол года до этого! Люди боятся что-то сказать. Я единственный, кто до тебя их возмущения доносит.

— Берия, получается? — Усмехнулся я. — Или всё-таки Геринг?

— Почему ты не собрал совет перед тем, как проводить все эти операции? — Игнорируя мою шутку спросил Максим. — Ты же вроде не хотел окунаться в абсолютизм? А сейчас режешь мелких коррупционеров как скот!

— Они того заслуживают! — Рявкнул я. Повисла звенящая тишина. Макс не отступил и даже не потупил взгляд, как сделал бы любой другой человек в такой ситуации. Он продолжал смотреть мне в глаза, требуя объяснений. — Пока мы ссылали таких вот, самых хитрых, на рудники, они совсем страх потеряли. Помахать пару лет киркой для них не слишком-то большое наказание. — Я встал и прошёлся из одного угла кабинета в другой. — А вот смерти боятся все. — Я снова взглянул на, казалось бы, не моргавшего Максима. — Ну, или почти все. Во всяком случае нельзя обустроить прекрасный сад, предварительно не выдернув все сорняки с корнем.

— Но почему ты не поднял этот вопрос на совете? Ты ведь просто отдал гвардии приказ зачистить к чертовой матери всех неугодных!

— Потому что посчитал это необходимым. — Строго процедил я сквозь зубы. Максим лишь покачал головой и, шумно выдохнув, положил мне на стол кипу бумаг с челобитными, после чего, хлопнув дверью, удалился.

— Наш друг сильно взволнован, — Заметил холодным голосом Генрих за моей спиной. Всё в той же светлой рубахе он стал для меня незаменимым спутником, который и предложил мне действовать радикальнее.

— Мне кажется, он понял необходимость всех этих чисток. — Я расслабленно откинулся в кресле, вытянув ноги.

— Это нужно стране, Саша, — Генрих положил руку мне на плечо. Я вдруг ощутил странный, почти незаметный гул в голове. Я не слышал его ушами, но чувствовал то ли мозгом, то ли черепной коробкой. — Ты должен выжечь все сорняки под корень, чтобы Новгород расцвёл!

— Срежем под корень, Генрих. — Прошептал я. — Всех воров, консерваторов и предателей.