30 июля 1506 года. Новгород.
— Исходя из вышесказанного, могу смело утверждать, — Я аккуратно положил истерзанный кусочек мела рядом с исписанной вдоль и поперек доской. — Что удача в битвах благоволит той армии, в которой конница, пехота и артиллерия действуют слаженно и вместе друг с другом.
Я прошелся из одного конца учебного кабинета в другой, с удовлетворением наблюдая, как молодые курсанты из числа бывших дворян и их детей все как один старательно выводят на грубых желтоватых листах бумаги новые для себя термины буквами нового образца.
— У кого-нибудь есть вопросы, господа курсанты? — Наконец расслабившись и присев на стул со спинкой спросил я. По началу все лишь растерянно переглянулись, однако спустя какое-то время с заднего ряда вверх неуверенно потянулась рука.
— Господин государь, — Подал голос курсант. — Вот вы нам вельми красно объясняете, как пушкари, конники да пешцы вместе должны воевать. Но ведь в полку нашем всадников то почитай что и нет. А пушек едва ли пол дюжины. — Повисла тишина. Все с любопытством глядели то на смельчака, задавшего вопрос, то на меня. Наконец, спустя несколько секунд, я сумел сформулировать в голове достойный ответ.
— Это отличное замечание, курсант, — Искренне похвалил его я. — Действительно, сейчас в составе полка лишь девять рот рядовых и офицеров. Все от пехоты. Однако эта проблема в данный момент активно решается: гвардейская сотня проводит смотр добровольцев для создания конной роты разведки, а известный вам господин Кузнецов, наместник Боркинский, вместе с господином Бернардом и господином Винчи работают над созданием новых пушек. — Весь класс возбужденно зароптал, позабыв про дисциплину. Пушки, как и в целом тема пороха вызывали неописуемый восторг у бывших пусть и помещиков, но все же жителей преимущественно сельской местности. И если к ружьям они уже порядком привыкли, то вот более серьезный калибр все еще вызывает трепетание в их сердцах.
— Государь, а пушки новые, они будут как те, которыми турки Царьград брали? — Спросил курсант с переднего ряда.
— Дурак ты! — Окликнул его сосед сзади. — То «бом-бар-ды» были, а не пушки! Мы же это на уроках с господином Винчи по латинянским свиткам изучали.
— Курсант Мытнинский, — Припомнил я фамилию новоявленного знатока в артиллерии, — Абсолютно прав. Большие пушки, которые единственным выстрелом рушат крепкие стены, зовутся бомбардами. Вот только мы такие использовать не будем. Как думаете, почему?
— Так то вестимо, — Вздохнул тот же самый паренек. — Ежели для осады, то они может и сгодятся. А в поле такую бандуру пока зарядишь, пока наведешь, пока выстрелишь… Так и весь бой пройдет.
— Верно, — С одобрением кивнул ему я. — Лучше иметь много достаточно хорошего, надежного, хотя и небольшого оружия, чем одно отличное. На этом наше занятие предлагаю считать завершенным. — Курсанты стали нехотя, но организованно подниматься со своих мест. — Всем спасибо, завтра по утру жду вас на уроке безоружного боя. — Отдав честь, будущие офицеры стали покидать кабинет.
Я же, с уже привычной спешкой и энергией, в пятый раз за день переключил тумблер интересов в своей голове и поспешил за стену детинца, в недавно возведенный под временным навесом плавильный цех у реки, снабжающий медью монетный двор и чистым железом — ближайшие мануфактуры. Там же, в близи печей и горнов, расположились и стекольщики Оскара, производящие кое-что ценнее плугов и лопат.
Однако даже в перерывах между многочисленными видами деятельности я практически не позволял себе расслабиться: если не работал руками — говорил, если не говорил — думал или сам учился чему-то новому. В общем, жизнь пусть и небольшого, но монарха оказалась отнюдь не расслабляющей. Впрочем, я отлично понимал, что чем больше я сделаю сегодня, тем целее я буду завтра. Вот и сейчас, на автопилоте двигаясь по прямой мощеной дорожке и уже не замечая сопровождения десятка гвардии моей личной охраны, я погрузился в глубокие размышления.
В общей суматохе последних, особенно динамичных изменений и реформ я даже не понял, как моему пребыванию здесь, в этом времени и в этой реальности, исполнился год. За год из никому неизвестного чужака до целого князя… Что ж, пожалуй, неплохой результат. Хотя, конечно, огромный вклад в мой успех внесло банальное стечение обстоятельств, которые и позволили мне возвыситься. Да и под моим контролем находилась сейчас сравнительно небольшая территория: приблизительно пол сотни верст от Новгорода во все стороны и значительно больше земель севернее, вдоль реки Волхов и западнее, вплоть до Гатчины. В общей сложности, вместе со столицей пять городов, значительно менее крупные, чем сам Новгород и более сотни сел и деревень самых разных размеров.
Остальные же земли бывшего Новгородского княжества либо решили сами отделиться и провозгласить независимость, либо сохраняли верность Москве. Впрочем, в обоих вариантах относительная стабильность сохранялась лишь в укрепленных городах. В сельской же местности крестьяне, разбуженные волной революции и свободных настроев, либо сбегали от своих помещиков в Новгород и его окрестности, где всех их без проблем принимали, либо же попросту свергали зазнавшихся хозяев и целыми селениями шли вершить правосудие. Конечно, я в этих делах не мог остаться безучастным. И хотя я не направлял больших сил им на поддержку, все же несколько наиболее опытных гвардейцев сейчас активно координировали действия этих небольших, но ежедневно растущих крестьянских армий, общей численностью чуть менее тысячи человек. А сейчас, может быть, и того больше.
Что же до внутренних дел, то тут небольшие территории даже сыграли нам на руку. Ведь для контроля меньшей территории нужно меньше средств, но при этом для развития экономики имеющихся земель вполне достаточно. Пока что достаточно.
За три месяца молодое княжество совершило небывалый скачок в развитии, огромную роль в котором сыграли мануфактуры. Они позволяли производить невиданное ранее количество товара, а большой рынок Новгорода это самый товар благополучно поглощал, спонсируя тем самым еще большее развитие производства.
А развитие это было катастрофически нужно, ведь до второго вторжения Шведов, по нашим расчетам, осталось меньше года. Да, Новгородский полк находится в состоянии крайней боеготовности, однако это всего-навсего тысяча с небольшим человек. И даже если мы обеспечим их артиллерийской и кавалерийской поддержкой, они физически не смогут выстоять, если Олаф решит привести под стены города в двадцать раз больше народу. Даже если это будут в большинстве своем крестьяне с вилами.
Из этого следует, что государству нужно больше солдат для отражения угрозы. По нашим подсчетам, армию нужно расширить хотя бы в три раза. А для этого нужны люди и снаряжение для них. И если рекрутов мы с горем пополам соберем, то вот с оружием и амуницией для них дела обстоят пока не очень хорошо. Конечно, суконные, сапожные и ружейные фактуры работают на износ, дабы удовлетворить нужды армии, однако пока что мы смогли полностью вооружить лишь один полк, да и тот еще нуждается в пушках и хоть какой-то коннице.
Тем не менее, все не так уж и плохо: выплавка железа за три месяца выросла в четыре раза, свинца — в десять раз. Столько пороха, сколько ежедневно создается в одном только Новгороде, наверное, сейчас не производят все города под контролем Москвы вместе взятые. А уж что говорит о военной форме: простой и дешевой, но относительно качественной и постепенно обретающей популярность не только у солдат, но и среди местной полиции и даже высшего общества. Хотя, конечно, для их нужд используют другие цвета сукна. И все же мода на богатство постепенно уступает место более практичной и удобной одежде. Пока что среди не самой богатой знати, но наверняка в скором времени идею подхватят и сливки общества. Нужно было лишь показать народу, как оказывается иногда выгодно отказаться от роскоши в пользу эффективности.
— Герр, государь, — Окликнул меня знакомый голос. — Герр государь! — Оскар, сохраняя немецкое самообладание, спешил ко мне.
— Приветствую, господин Ларсен, — В привычной и приятной мне светской манере ответил поздоровался я. — Как идут дела?
— Все есть замечательно! — Оскар уже уверенно, пусть и не очень хорошо, изъяснялся по-русски. — Вчера мы отправили первую телегу с динамитом на северные рудники.
— Надеюсь, вы отправили его со своими людьми? — Спросил я.
— Конечно! — Горделиво воскликнул он. — Я отправить своих лучших учеников, они есть отлично освоить этот наш «новый порох».
— Хорошо, — Я одобрительно кивнул, проверив меха новой печи для выплавки металла. — Какие еще новости?
— Я считать, вы должны взглянуть, — Он покопался в своем наплечном вещмешке и выудил оттуда небольшой блестящий предмет. — Сегодня на стекольной фактуре один из работников суметь сделать вот это, — Он протянул мне необычную стекляшку. — Во время перерыва, из остатков стекольной шихты!
Я осмотрел безделушку. В руках у меня, отражая лучи июльского солнца, блестела то-ли большая сережка, то-ли маленькие браслет. Одно было ясно точно: особенно красивые куски мутного стекла были искусно скреплены между собой тонкой медной проволокой. Я осмотрел украшение кустарного мастера поближе. Как оказалось, острые края стекляшек были сточены, из-за чего как таковой опасности они не представляли. Проволока была слегка грубоватая, однако в целом смотрелась хоть и чуждо, но допустимо. В теории ее можно сменить на серебренную и тогда ценность изделия значительно вырастет.
— Скажи, Оскар, а ты видел что-то подобное в Дании? Ну, может богатые дамы носили похожие украшения? — Датчанин задумался, но вскоре все же дал мне неуверенный ответ.
— Вы знать, герр Александр, — Потер он рукой редкую щетину на щеке. — Такие изделия встречаются в Европе не часто, но зачастую их делают из драгоценных камней и металлов. Те, кто есть не очень богат — носить более дешевый металл, но зато с гравировкой.
— У парня определенно талант, — Сказал я, возвращая Оскару изделие и тут же вставая за блочный механизм для подъема ящика с инструментами на крышу.
— Да, герр государь! — Восхищенно воскликнул он, спешно возвращая украшение в сумку и пытаясь помочь мне, вращая механизм. Впрочем, у тощего химика это не очень хорошо получалось. — Вообще я заметить, — Отдышавшись, продолжил он. — Что среди русских людей очень много способных людей. Не умных. Пока что не умных. Но очень, что вы называть, способных!
— А что, в Дании их мало? — Удивился я.
— Ну, — Замялся Ларсен. — В Дании народ есть более умен, а в здесь… Здесь у людей есть, как вы это называть? — Он пощелкал в воздухе пальцами, вспоминая слово. — Смекалка! Точно, именно смекалка!
— Ну что ж, спасибо, — Усмехнулся я. — А умельцу тому выпиши премию за труды и предложи отдельное место для работы. — Датчанин согласно раскланялся и удалился обратно к своим стекольщикам.
Я еще пол часа суетился в плавильне, активно участвуя в этом нелегком занятии: работал тяжелыми мехами, загружал в печь руду и тут же, надев толстые перчатки, выплавлял из нее чистый металл. Рабочие на всех мануфактурах давно уже привыкли к тому, что я регулярно работаю наравне с ними. Поначалу я старался избегать подобного. Нет, не потому, что не любил тяжелый труд. Просто боялся, что народ не поймет. Однако, как оказалось, народ и в частности рабочие мой интерес к их делам восприняли как жест уважения и пробили внеочередной потолок моего авторитета.
Я как минимум по часу в день пропадал на разных производствах: то кроил и шил мундиры для армии, то вставал на место рядового сборщика и монотонно вкручивал пружины в спусковые механизмы будущих ружей, а то и вовсе отбрасывал всякую брезгливость и, разгрузив партию «натуральной» селитры, или попросту человеческой урины, вникал в производство из нее пороха. А делал я все это не только для того, чтобы подбодрить простых работяг, но и чтобы по-настоящему вникнуть в каждую сферу деятельности. Чтобы понять, как можно сделать лучше, качественнее, больше или быстрее. Чтобы оценить, сколько может заработать простой сборщик, самый неквалифицированный рабочий на мануфактуре и уже отталкиваясь от этого что-то менять.
И менять действительно получалось. Например, теперь сборщики получают не сдельную зарплату, как раньше, а фиксированную. А чтобы не разводилось халявщиков, желающих получать деньги просто так, сидя на месте, к каждому цеху был приставлен смотритель, который сначала предупреждал, а после и увольнял самых хитрых. Ведь желающих работать на мануфактурах с каждым днем все больше, замену найти не сложно. Впрочем, кузнечный цех, где работали уже реально умеющие ребята, под раздачу не попал. Банально потому, что кузнецов у нас до сих пор катастрофически не хватает и увольнять их направо и налево было бы невыгодно.
Я вышел из плавильни весь красный и горячий и умылся водой из бадьи. Да уж, отнюдь не легкий труд у плавильщиков. Надо бы им зарплату чуть приподнять за такое. Как раз с очередной партии арбалетов, ушедших в Европу, получилось выручить значительный капитал. С этими мыслями я стоял, попросту любуясь на стены детинца. Большим красным монолитом они возвышались над небольшими строениями, вызывая смешанные чувства ужаса и восторга. Вдруг со стороны второй стены раздался приглушенный цокот подкованных копыт о новенькую каменную дорогу. Всадник шел неспешно, с восторженной улыбкой осматриваясь по сторонам. Не узнать славного немецкого рыцаря в сверкающем на солнце нагруднике было просто невозможно. Генрих фон Майер, щурясь от яркого летнего светила, мерно ехал в мою сторону, явно заметив меня раньше, чем я заметил его.
— Виват славному князю! — Генрих со звоном ударил по нагруднику, приветствуя меня.
— Ну здорово, шурин! — Усмехнулся я. Майер ловко слез с коня, звякнув шпорами и, бесцеремонно пожав мне руку, крепко обнял. Впрочем, я тоже не был настроен на светский прием, а потому, рассмеявшись, похлопал друга по плечу.
— А ты, я смотрю, все созидаешь? — Кивнул он на мой испачканный углем фартук.
— Роль творца пока не примеряю. — Отшутился я. — Ты лучше расскажи, как у тебя дела? — Мы, не замечая окружения, медленно побрели в сторону детинца. — Как все прошло?
— Все замечательно, друг мой, — С гордостью заявил Генрих, вернувшийся только сегодня с рейда по реке. — Мы с ротой бойцов по Шелони дошли до местечка Сольцы, там постреляли малость самых ретивых восставших, остальные на рудники пошли.
— А что крестьяне? — Спросил я.
— Да все как всегда. — Пожал плечами Генрих. Власть твою приняли, многие хотели с нами пойти, помещиков бить. Ну мы им как всегда все разъяснили, избрали наместника, определили подати по дворам. В общем, все тихо.
— Потерь нет? — Уточнил я, хотя ответ мне был известен.
— Да какой там, — Отмахнулся Майер. — Эти деревенщины как слитный залп лицом поймали, так и дали деру. Ну большинство, знамо дело, сдались.
— То есть, все как всегда прошло отлично?
— По-другому и не скажешь, — С гордостью заявил Майер. — Рота сейчас в городе, я их на три дня по домам отпустил.
— Правильно, — Одобрил я. — После месяца в походе можно было и побольше отдыха им дать. — Кстати, о добровольцах, — Нехотя завел разговор я.
— Все же хочешь селянам ружья выдавать? — Понимающе, но с некоторым скептицизмом протянул Генрих.
— У нас нет вариантов, — Пожал я плечами. — Нет, конечно можно из горожан еще пару тысяч набрать. Вот только кто тогда на фактурах будет работать? Дети да старики?
— И то верно, — Хмыкнул мой шурин. Селяне ведь даже право от лева не отличают.
— Это решаемо, друг мой, — Сказал я, вспоминая, как эту проблему решал Петр первый. — Главное, чтобы они отличали сено от соломы. — Майер явно не понял аналогии, но все же доверчиво кивнул.
— Как там Анна? — Сменил тему он.
— Все прекрасно. — Улыбнулся я. — А ты сомневаешься?
— Не я, — Разом нахмурился он, — Мама.
— Так чего она не навестит ее? — В который раз удивился я ее упрямости. — Вроде пол версты пройти всего.
— Ты же знаешь, она на Софийскую сторону носа не сунет. — Напомнил Генрих о консервативных и русофобных взглядах своей матери. — Будь ее воля, она бы осталась в Кельне.
— Нельзя строить светлое будущее, живя в темном прошлом, — Осуждающе покачал головой я.
— Прошлое уходит раньше, — С какой-то странной, почти без сожаления, интонацией озвучил Генрих вроде бы очевидную истину.