«Центурионы» Жана Лартеги никогда не издавались на русском. Да и, казалось бы, что они нам — Франция 50-х и её неудачные колониальные войны. Но не будет преувеличением сказать, что появление этой книги на русском языке — событие.
«Центурионы» начинаются с разгрома французской армии вьетнамцами при Дьенбьенфу в 1954 году. Офицеры французских парашютных подразделений в результате кровавого противостояния сдаются в плен, исчерпав возможности к сопротивлению. Тут мы и видим главных героев в первый раз. Это люди разного склада, происхождения и характера, объединенные поначалу только тем, что они все попали в плен. Но им предстоит провести вместе куда больше времени, чем потребуется для освобождения.
Хотя это военный роман, и герои — офицеры, «боёвки» как таковой тут не так много. Про войну, конечно, есть — но больше про людей на войне, около войны, в связи с войной. И про те страны, куда их забрасывают реальная история Франции и воля автора. Действие переносится из Вьетнама во Францию, оттуда — в Алжир, где начинается новая противоповстанческая операция. Что невероятно подкупает, так это детальное знание автором матчасти. Он дико убедителен в деталях, о каком бы месте и о каком бы герое ни шла речь. Вьетнам? Вы узнаете о местных этнических меньшинствах, о том, какая у них политическая ориентация, кухня, обычаи — и заодно все это сыграет роль в сюжете. Алжир? Все подводные течения местной политики, проблемы между французами и автохтонами в самых разных аспектах. Франция? Хоть Париж, хоть пограничье с Испанией, хоть интеллигентский клуб, хоть деревенька, где официально живут скотоводством, а неофициально — контрабандой. Лартеги везде накидывает такой плотной фактуры, хоть ложкой ешь. Нравы, типажи, местные проблемы. И, кстати, эпизод, когда пленные французы во Вьетнаме видят советского оператора — реален, и сам оператор назван по имени, это известный всем документалист Роман Кармен, и прототипов героев «Центурионов» можно видеть в его фильме «Вьетнам».
Роман не шибко длинный, а он фактически еще и разбит натрое: действие разворачивается последовательно во Вьетнаме, во Франции и в Алжире — и это фактически разные истории. Тем удивительнее, сколько всего Лартеги ухитряется за это время сказать. Стратегия, философия, идеология, дух эпохи — он как будто по каждому вопросу своего времени способен высказаться. Особенно насчет духа эпохи. Героев явно перемалывает их вьетнамский опыт. Они вышли из Вьетнама, но Вьетнам из них не вышел. И речь не о том, что они не спят по ночам или не могут найти общего языка с теми, кто остался дома (хотя общего языка найти правда не могут). Они по-другому смотрят на мир и войну — и делают свои выводы. Выводы, после которых окружающие начинают подозревать в них коммунистов. Социализм тогда и правда казался молодой динамичной идеологией, которая сметет обломки старого мира. Старый мир изменился по другим причинам и другим способом, но ни герои, ни автор еще знать не знают, как будет дальше развиваться Холодная война. Для них даже Вьетнам — это пока еще в первую очередь Дьен-Бьен-Фу, а не Сайгон и Хюэ. И эти люди, на глазах которых меняется и рушится старый мир, приспосабливаются к новому.
Новый мир, кстати, не особо-то уютен. «Центурионы» пронизаны ощущением слома эпохи, конца привычного. Один из ключевых персонажей, аристократ с длинной родословной и фамильным замком, понимает это куда раньше своего привычного круга, и откровенно чувствует себя как муха в сметане. Другой решает, что нужно вести в Алжире такую войну, которая будет отвечать своему времени, когда война — скорее политика, чем боевые действия. Вообще, герои — просто-таки украшение книги. Всегда помнят, кто они и откуда (точнее, автор помнит) — и им не дают об этом забыть окружающие. Они все попали в парашютисты из разных слоев; кто-то в детстве был пастухом, а как чуть подрос — контрабандистом, другой из семьи рафинированного интеллектуала, третий — буржуа, и у каждого — множество социальных связей, багаж, который он тащит из прошлого, и рад бы бросить, но некоторые вещи с тобой всегда. Иногда кажется, это просто-таки социологический роман, слепок тогдашней Франции в её многообразии. Они неидеальны, они где-то эгоистичны, где-то нахальны, часто жестоки, но всегда очень убедительны.
Характеры их женщин пронизаны тем же ощущением, почти декадентским; иногда витающее в воздухе чувство достойной обреченности напоминает не военный роман, а нуар. А нуар — это место мужественных мужчин, женственных женщин и неизменно болезненных отношений между ними.
Многие вещи, которые кажутся нам сейчас почти общим местом в описаниях локальных войн, полупартизанских, полутеррористических конфликтов — в момент, когда о них писал Лартеги, ещё толком не были отрефлексированы. «Центурионы», раз уж мир и война изменились, снимают белые перчатки, а идеология и полевая дипломатия оказываются часто важнее дисциплины и конкретно тактических решений. Лартеги о многих вещах говорит очень откровенно, включая такие, что не происходи всё это в пространстве романа, героев обвиняли бы в военных преступлениях.
Прототипов, кстати, и обвиняли. Полковник Марсель Бижар, абсолютно прозрачный и широко известный во Франции прототип одного из главных «Центурионов», и при жизни и после смерти не был человеком, которого считало героем в едином прорыве всё общество. Его обвиняли и в пытках (что было правдой), и даже в причастности к изнасилованию (что, скорее всего, не так).
На родине Лартеги в представлении не нуждается. «Центурионы» там бестселлер, тиражи — миллионные. В США англоязычный перевод растащили на цитаты, его охотно читают военные в контексте партизанских войн и антипартизанской борьбы, а недавнее переиздание увидело свет с подачи генерала Дэвида Петреуса — пожалуй, наиболее квалифицированного и успешного командующего американским контингентом в Ираке.
Нам тоже есть, что почерпнуть из французского опыта в Индокитае и Алжире. В прошлом России много войн, похожих на Алжир и Вьетнам. И, вероятно, ещё немало будет. И многие мотивы «Центурионов» могли быть близки уже нашим центурионам 90-х, сражавшимся, защищая Рим, который предпочёл бы не заметить их жертвы. И как многим героям наших 90-х, центурионам Лартеги предстоят кампании, которые кончатся оглушительными поражениями или бесплодными победами. Ну что ж, и в поражении можно сохранять мужество и достоинство. Даже на грязных войнах — а войны становятся грязнее прямо на их глазах.
Лартеги настолько удачно сплёл художественный вымысел с документальными подробностями, что их часто невозможно разъять. И апофеоз этого подхода — письмо римского центуриона, открывающее книгу — убедительное, но являющееся в действительности мистификацией. Но… в конце концов, какая разница, что этого письма в реальности не было. Это художественная книга, и такое письмо — могло быть.
Эта книга посвящена Франции и её окраинам в 50-е годы, и представление о тогдашней реальности даст дополнительные преимущества при чтении, но её можно и нужно читать и так. Это блестящая психологически и исторически достоверная книга, глубокая и разумная. Я получил огромное удовольствие от чтения и желаю того же Вам.
Евгений Норин