Цепь

9

Инспектор ГАИ лейтенант Фатьянов подтвердил слова Пономарева. Алиби Ивана Алексеевича было установлено. При всем желании он не мог оказаться в один и тот же час на 112-м километре шоссе и на улице Мосягина, около дома Клычева. Что же касается Болотова, в тот день, как установил Сенюшкин, Сергей Герасимович готовился к свадьбе сына, мастерил какой-то “хитрый” подарок, и для этого ему требовался автоген. Круг замкнулся, но лишь для того, чтобы вновь оказаться разорван­ным.

Не успел я положить телефонную трубку после разговора с лейтенантом Фатьяновым, как меня позвали к аппарату спецсвязи. Звонил Полковник.

— Где тебя черти носят? — послышался знакомый голос.

— Да вот забавные шарады решаю, — бодренько проинформировал я.

— А-а!.. Тогда я тебе еще одну подброшу. Симаков — это старший редактор издательства. Но никакого телефонного разговора с Салтановском у него не было. О Клычеве слышит впервые в жизни. — Полковник откровенно нервничал. — Ну, что скажешь? Деятель…

— А что тут скажешь? — пробормотал я. — Сюр­приз… Кстати, у Клычева был сын. Внебрачный. Я думаю, Абугазин был прав, считая, что это Клычев написал письмо Галицкой…

— То, что ты думаешь, — жестко перебил Полков­ник, — ты по возвращении письменно в рапорте изложишь. Поручения есть?

— Проверьте, кто у нас в городе был командирован в июне месяце в Салтановск.

— Опоздал. Капитан Садыков уже проверяет. Все?

— С вашего разрешения я еще задержусь здесь.

— Влюбился, что ли?

Он почти попал пальцем в точку.

— Да, Кирилл Борисович. Без памяти.

То, что сообщил шеф, ставило все с ног на голову. Итак? Солгал Барманкулов? Это отпадало. Следовательно, кто-то мистифицировал его?.. Но кто? До тех пор, пока мы не получим ответа на этот вопрос, ничего не прояснится до конца в смерти Клычева и, возможно, Галицкой. Ниточка, за которую мы потянули, оказывалась длинной.

И тут мне пришла в голову мысль, которая, честно говоря, должна была бы прийти раньше!..

Я выскочил из комнаты и бросился вниз по лестнице.

— Коля! В редакцию “Маяка”!

Барманкулов удивился, увидев меня.

— Что с вами, Виктор Николаевич?

— Хайрулла Жакенович, отрывок из повести Клычева в вашей газете был опубликован второго июня?

— Совершенно верно.

— А когда вам звонил Симаков? Ну, из Алма-Аты?

— Гм… Сейчас, сейчас… Да, на следующий день. Третьего.

Из редакции мы помчались с Колей Туриным на междугородную телефонную станцию. Абонент 5–29–79 разговаривал с абонентом 26–45–75. По автоматической связи.

5–29–79 — номер телефона редактора “Маяка” Барманкулова.

26–45–75 — номер домашнего телефона Галицкой.

Мне осталось выяснить последнюю деталь. Я вышел на улицу и нашел газетный стенд. На четвертой странице “Маяка”, под фамилией редактора газеты, были указаны номера телефонов отделов редакции, в том числе, номер телефона Барманкулова.

Значит, Галицкая, несомненно, была замешана в убийстве Клычева. Может быть, она была даже соучастницей. А потом ее за что-то решили убрать. Теперь я был уверен и еще в одном. Третьего июня Клычеву звонила не Галицкая, а мужчина, который звонил и Барманкулову Этот загадочный пока для нас мужчина очень хотел встретиться с Клычевым, но не знал, как до него добраться. Разумеется, можно было просто приехать в Салтановск и в справочном бюро выяснить адрес. Однако его не устраивала даже мимолетная встреча с работником справочного бюро. Наконец можно было выйти на Клычева через школу № 2: ведь в редакционной врезке, представлявшей Святослава Павловича читателям, указывалось, что он работает преподавателем в этой школе. Но человек, интересовавшийся Клычевым, предпочел другой путь, пожалуй, наиболее безопасный. Он выдал себя за работника издательства и позвонил редактору газеты, напечатавшей отрывок из книги Клычева… Логично…

Одни вопросы всегда тянут за собой другие. Откуда этот человек знал фамилию Симакова? И наконец зачем ему потребовалось встречаться с Клычевым? Почему был убит учитель и за что убили Галицкую?

Следующим, кто огорошил, оказался лейтенант Габибулин. Выполняя распоряжение майора Сенюшкина, он побывал в доме Хромовой, познакомился с ее младшими сыновьями — Генкой и Борькой. Ребята были тощими и хмурыми. Они сидели на земле и мрачно играли в “ножички”. Лейтенант подсел к ним и заметил, что в его время в “ножички” играли лучше. И показал класс. Ребята пришли в восторг. Генка спросил, а сможет ли лейтенант попасть ножом в дерево с расстояния в десять шагов. Габибулин и в этом испытании оказался на высоте положения. А затем он предложил ребятам попробовать вдвоем свалить его с ног. Как они ни старались, у них ничего не вышло. И тогда лейтенант Габибулин, проявив недюжинные педагогические способности, сказал, что готов походатайствовать перед тренером детской спортивной секции борьбы самбо, чтобы их, Генку и Борьку, приняли туда. Ребята закричали “ура”, но Габибу­лин охладил их пыл, заявив, что пьяниц в секцию не берут. Генка расстроился и погрозил кулаком Борьке: “Это все из-за тебя!..” Борька стал оправдываться, что никогда не стал бы пить эту гадость, но его заставил дружок Зикена. Лейтенант попросил рассказать, как было дело. Оказалось, что тринадцатого июня к Зикену пришел его товарищ, веселый такой, пьяный-пьяный и говорит Зикену: “Чего ты дома сидишь? Пойдем в парк!..” И Борьку с собой взяли. По дороге они зашли в магазин, и приятель Зикена купил бутылку водки. В парке они ушли в рощу, приятель Зикена откупорил бутылку и дал ее Борьке. Тот сначала отказывался, но Зикен велел выпить прямо из горлышка. Борька выпил и чуть не задохнулся, а Зикен со своим другом стали хохотать. Потом тот протянул бутылку Зикену и сказал: “Давай, Зикен, помянем душу раба божьего…” А Зикен ему что-то ответил, и между ними случилась драка. Борька испугался и убежал домой. А дома его тошнило и рвало. Вот и все.

Габибулин все выслушал, не перебивая, и пообещал переговорить с тренером секции, поручившись за ребят. Сперва он решил побеседовать с Зикеном, “оправить ему мозги”, но не дождался его и пришел в горотдел, чтобы поговорить с майором, как ему дальше быть.

Все это лейтенант Габибулин рассказал подробно. Я поначалу слушал его, что называется, вполуха. Однако стоило ему заговорить о Зикене, как я насторожился. Что-то слишком часто произносит. ся это имя…

Габибулин, побеседовав с Сенюшкиным, ушел А тот встал и уставился на меня так, будто впервые увидел. В этот момент он мне напомнил артиста Горюнова Такой же толстый, как “Карасик”, и такие же добрые, детские глаза.

— Виктор, — тихо сказал Михаил, — слушай сюда… А ведь тринадцатого был девятый день…

Сначала я не понял, а потом меня словно электрическим током ударило. По старому, церковному обычаю поминки бывают после похорон, на девятый день и на сороковой после смерти. Клычев погиб в ночь с четвертого на пятое июня, то есть пятого. Выходит, тринадцатое июня как раз и было девятым днем. “…Давай, Зикен, помянем душу раба божьего…” Это сказал пьяный молодой человек, ни в бога, ни в черта не верящий А те, кто после похорон пьет, они разве верят? По привычке, по традиции. Как пасху или масленицу празднуют. Одним словом, был бы предлог… Но у этого молодого человека, приятеля Зикена, получается, предлог-то был — девятый день. Чью же душу хотел он помянуть? И почему испугался Зикен? Почему он бросился с кулаками на своего приятеля? Почему?..

— Как насчет почтового “Москвича”’ — спросил я, вроде бы и не реагируя на слова Михаила.

Однако мы довольно долго сидели с ним рядом в одной комнате и научились понимать друг друга с полуслова И теперь понимали, хотя и не встречались три года.

— Скоро лейтенант Гришаков должен вернуться. Я его послал.

Мы сидели молча и ждали лейтенанта Гришакова Он пришел, когда мы, кажется, уже перестали надеяться.

— Вас только за смертью посылать! — проворчал Сенюшкин. — Понял?

— Понял, — улыбнулся Гришаков. — Все узнал, товарищ майор.

— А если узнал, то говори…

— Почтовый фургон “Москвич-402” Номер КС–41–27. Водитель — Дмитрий Угаров. Он мне пожаловался, что плохо работает тормоз. Сменщик уволился в мае.

— Кто был сменщиком?

— Сейчас скажу…

Он долго мусолил свою затертую записную книжку, отыскивая нужную запись. Я машинально щелкал зажигалкой. Весело вспыхивало и гасло маленькое пламя.

— Вот, нашел… Зикен Бейсеев.

Мы с Михаилом не шелохнулись.

— Вы свободны, Гришаков, — махнул он рукой.

— Миша, кто у тебя самый шустрый в отделе? — спросил я, когда мы остались одни.

— Самый шустрый сейчас у меня в отделе — это ты, — усмехнулся Сенюшкин. — А если обычно, то младший лейтенант Филипок.

— Хорошая фамилия, — заметил я. — С такой только и шустрить. Значит, так, Михаил Кузьмич, смотрим за Зикеном и Угаровым И устанавливаем приятеля Зикена, того, из парка. Как?

— Организую, — кивнул он, — в лучшем виде.

Новые заботы не зачеркивали старых; я постоянно думал о загадочном “Симакове”. И незаметно возникла мысль: а нет ли связи между его звонками Барманкулову и Клычеву и теми молодыми людьми, которые на девятый день после смерти Клычева пошли в парк пить водку?.. Минул еще день.