Цепь

10

— Мендыгуль? Здравствуйте! Кто говорит? Как вам сказать, кто говорит… Так и сказать? Говорит Шигарев, ну, тот товарищ, которому вы по поручению товарища Шарипова М.X., помогли… Вспомнили? Слава богу!.. Мендыгуль, а как был воспринят благодарной публикой Владимир Владимирович Маяковский? Здорово? Я был уверен. Знаете, Мендыгуль, я вдруг представил вас на сцене, вы, по-моему, очень хорошо на ней смотритесь… Вы одна на всей сцене, и луч прожектора сопровождает каждый ваш шаг… Так не было? Ну и зря… Послушайте, Мендыгуль, у меня к вам просьба. Мне необходимо сегодня увидеться с вами вечером. Я вам все объясню при встрече… Спасибо, Мендыгуль. Еще просьба. У вас есть подруга? Отлично! Вы не станете возражать, если мы встретимся вчетвером’ Вы, ваша подруга, мой товарищ и я… Куда пойдем? А куда вы хотите пойти? Вам все равно? Мне тоже Поэтому мы встретимся около вашей работы, скажем, в семь вечера, а на месте обсудим маршрут. Устраивает? Договорились. До свидания, Мендыгуль.

— Ну ты и бабник! — восхищенно воскликнул Сенюшкин, когда я положил трубку. — Я всегда говорил, что ты бабник. Почему до сих пор на тебя ни одного дела по ’“аморалке” не было, удивляюсь!..

— И сам удивляюсь, — поддакнул я. — Никаких новостей?

— Есть новости! — сказал Михаил. — Угарова нужно вычеркнуть В ночь с четвертого на пятое он был дома.

— Ясно. Что с Зикеном и его дружком?

— Второго еще не установили. Зикен — трезвый. Сегодня и вчера весь день дома. И к нему никто не приходил.

— Удалось выяснить, ночевал ли Зикен в ту ночь дома?

— Мать не знает, потому что всю неделю работала в ночь.

— Где она работает?

— На элеваторе. В охране. Ну, а братья Зикена спали.

— Ладно, посмотрим, как дальше пойдет. Парня этого надо искать, приятеля Зикена…

— Найдем, куда он денется!

— А ты, Михаил Кузьмич, наверное, ждешь не дождешься, когда я умотаю от вас?

— Еще бы!..

…В ресторане “Весна” играл оркестр. Последний раз я был в ресторане лет пять назад.

К нашему столику небрежным, раскачивающимся шагом подошла дебелая женщина и многозначительно постучала карандашом по блокнотику. Я весело сказал ей:

— Все на ваш вкус!.. — И посмотрел на Мендыгуль и ее подругу: — Не возражаете, девушки?

Мендыгуль пожала плечиками, а ее подруга — остроглазая девушка пет двадцати, кажется, ее звали Нина или Лина, убей меня бог, не помню, почему-то хихикнула, чем повергла в страшное смущение Колю Турина. Надо сказать, Коля чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Он постоянно поглядывал на дверь, словно боялся, что она сейчас откроется и s зал войдет его молодая жена Лида. Бедный Коля Турин! Я втянул его в это дело, даже не просветив, в чем же должна заключаться его роль. А его роль заключалась в том, что ее просто не было. Мне хотелось поговорить с Мендыгуль Оразбаевой, и я счел, что в компании это будет удобнее сделать, нежели тет-а-тет.

Официантка — воплощение радушия — ставила на стол бутылки, блюда, салатницы. А я машинально прикидывал, во что мне все это обойдется: официантка обнаружила хороший, а главное, дорогой вкус.

Через пятнадцать минут уже улыбалась не только Нина-Лина — она, похоже, начала улыбаться еще со вчерашнего дня, — но и Мендыгуль. И мне было приятно, что она улыбается.

Оркестр играл танго, старое, как чучело медведя, застывшее у входа в зал.

Мы танцевали с Мендыгуль, и я тоже ощущал себя таким же старым, как это танго и пыльное чучело.

— Я хочу сказать тост! — возвестил Коля Турин.

Ба, что делается с милым Колей Туриным!.. Он раскраснелся, глаза сверкают, галстук чуть-чуть съехал в сторону, и Нина-Лина нежно поправляет его. Господи, мне только не хватало письма в партийную организацию управления: “…Ваш капитан Шигарев в служебной командировке спаивал моего молодого мужа, неопытного в жизни человека, сводил его с женщинами и тем самым разрушил нашу молодую, дружную советскую семью…” Нина-Лина смотрит на Колю Турина повлажневшими и плывущими глазами.

— Да, Колечка, — лепечет она, — скажи тост. Ой, мне здесь так нравится!..

Это прекрасно, что Нине-Лине здесь нравится. А мне совсем не нравится. Мне больше понравилось бы очутиться сейчас в своей четырнадцатиметровой комнате в общей трехкомнатной квартире, в которой живут еще две чудесные старушки, зашторить окна, включить проигрыватель и впустить в комнату звуки музыки Вивальди. И чтобы рядом со мной сидела тоненькая черноволосая девушка по имени Мендыгуль.

— Я хочу сказать тост, — настаивает упорный Коля Турин. — Могу я сказать тост или не могу?

— А это мы сейчас узнаем, — улыбается Мендыгуль.

— Я хочу сказать, что… Ну вот, вы меня сбили с мысли.

— Ей надо было занять стойку самбиста, — замечаю я.

— Кому? — не понимает Коля Турин.

— Вашей мысли, Коля, — отвечаю я.

Он краснеет, а Мендыгуль вдруг хмурится. Видимо, ей не понравился мой сарказм.

— Что с вами, Мендыгуль? — шепчу я.

— Ничего. — Она нервно поводит плечами.

Она опускает голову. Я приглашаю ее снова танцевать, и девушка неохотно поднимается. Мы с трудом протискиваемся на площадку. Оркестр играет на совесть. Музыканты уже мокрые, но не сдаются. Идет жаркий бой, и неизвестно, кто в нем победит — музыканты или танцующие пары. Оркестр играет вальс. С одинаковым успехом можно было играть и мазурку. В зале так тесно, что все равно каждому отведены лишь его “законные” квадратные сантиметры. Для топтания на одном месте. Меня вполне устраивает это топтание.

— По телефону вы сказали, — вдруг поднимает на меня глаза Мендыгуль, — что вы мне что-то объясните?

Она хочет серьезного разговора. Увы, я тоже его хочу

— Мендыгуль, расскажите мне о Зикене Бейсееве!

— Послушайте, а ведь вы меня из-за него и пригласили!

— А если и так?

— Скажите, кто вы?

— Вы счастливый человек, Мендыгуль. Когда вам исполнится, скажем, сорок, вы сначала постараетесь собрать сведения о человеке, а потом уж придете к нему на свидание. А в двадцать лет вы идете на свидание, а уж потом интересуетесь этим человеком.

— Это мой недостаток?

— К сожалению, быстро проходящий, Мендыгуль. Я работник уголовного розыска.

Музыка продолжается. И танцы тоже. Для всех, кроме нас.

Мендыгуль стоит на моей ноге и испуганно смотрит мне в глаза

— Надеюсь, вам удобно стоять? — улыбаюсь я.

Она уже пришла в себя, и мы снова топчемся на отведенных нам квадратных сантиметрах.

— Что вы хотите узнать от меня о Зикене?

— Он вам нравится?

— А вы его видели?

— Нет. А что?

— Ничего… Я не выйду замуж за хулигана.

— Он предлагал вам выйти за него замуж?

— Сколько раз!..

— Вы вместе с Зикеном учились в школе?

— Да.

— Кто у вас преподавал историю?

— Святослав Павлович Клычев.

— Это тот Клычев, который погиб?

— Да. Какой ужас — сгорел в собственном доме!..

— Вы любили своего преподавателя?

— Конечно! Он так рассказывал!.. Девчонки даже плакали…

— Как он учился? Зикен, конечно. По истории?

— Очень хорошо. Святослав Павлович его часто хвалил.

— Вы бывали дома у своего учителя?

— Да. Очень часто. Он нас угощал яблоками, вишней. И кормил бешбармаком. Он варил его, как настоящий казах. А Зикен помогал.

— Вы знаете всех друзей Зикена?

— У него нет друзей. Собутыльники только.

— Можете мне их назвать?

— Всех?!

— Кого знаете…

— А зачем? Вы меня все время спрашиваете, но я тоже хочу знать, почему вы спрашиваете?

— Хорошо. Давайте лучше выйдем отсюда. Тут душно. А? Вам не хочется?

— Давайте! — с каким-то вызовом произнесла Мендыгуль.

Мы протискиваемся к выходу На улице после ресторанной духоты прохладно. “Весна” спряталась под защиту больших деревьев. На одной скамейке целуется парочка, на другой — вот-вот начнут целоваться..

Мы идем по дорожке, находим свободную скамейку и садимся.

— Вам холодно, Мендыгуль?

— Да, что-то знобит.

— Накиньте на плечи мой пиджак…

— Спасибо.

— Мендыгуль, я думаю, что наш разговор останется втайне?

— Если так нужно..

— Да, Мендыгуль, так нужно. Скажите, скажите, когда вы узнали о смерти Святослава Павловича?

— Когда?.. Пятого июня. Рано утром. У нас был воскресник Я прихожу, а он уже сидит на ступеньках.

— Кто “он”?

— Как кто? Зикен же! Увидел меня, вскочил и как закричит: “Все, Мендыгуль! Все!..” Я его спрашиваю, что значит “все”, а он руками машет и кричит: “Все! Погиб Святослав Павлович…” Я увидела, что он уже с утра выпил, и прогнала его.

— Мендыгуль, а почему вы считаете Зикена хулиганом?

— Да потому, что он следит за мной и дерется с каждым кто за мной ухаживает… Знаете, я очень боюсь.

Чего она боится, я не успел узнать. Сильный удар по голове обрушился на меня, и последнее, что я запомнил были широко раскрытый в крике рот Мендыгуль и ее огромные глаза…

…Я открываю глаза и не могу понять где я и что со мной. Качаются верхушки деревьев. Склонились чьи-то лица. Уши заложило так, словно я лечу на большой высоте в самолете. Мой взгляд натыкается на что-то ослепительно красное. Я вдруг понимаю, что это рука человека с зияющей раной. Я перевожу глаза и вижу Колю Турина, который стоит около меня и правой рукой поддерживает свою левую руку.

Около него хлопочет женщина в белом халате, а Коля Турин сконфуженно улыбается.

Через несколько минут мне уже все известно. На меня напали. Двое. Одному удалось скрыться. Другого задержали. Сейчас его крепко держат за руки ребята Сенюшкина из комсомольского оперативного отряда.

Но почему у Коли Турина ранена рука?..

…Кажется, я окончательно пришел в себя. Ага, мы едем в машине. Я провожу рукой и натыкаюсь на чью-то руку.

— Лежите, лежите, — слышится ласковый голос.

Голос Мендыгуль Оразбаевой…

— Мы едем в рай? — весело кричу я.

— Что вы говорите, Виктор Николаевич? — склоняется она.

Ясно, это мне кажется, что я весело кричу, на самом деле я еле произношу что-то невнятное вслух.

— Что, Виктор Николаевич?

— Почему у Коли ранена рука? — шепчу я.

— Он выскочил первым из ресторана, когда я закричала… Его ударили ножом.

Вот вам и Коля Турин!.. Выходит, теперь я обязан ему по гроб жизнью? А ведь нож мог попасть и не в руку…

Врачи настаивают на нашей госпитализации. Я настаиваю на том, чтобы меня отвезли в гостиницу, Коля Турин, которого уже перевязали, согласен со мной. Нас двое против всех Но мы берем верх. А где Нина-Лина? Испугалась и убежала? Врачи сдаются. Через час мы с Колей Туриным и Мендыгуль уже в своем номере.

Еще через полчаса в номер вваливается майор Сенюшкин и говорит, что задержанный парень — это Зикен Бейсеев.

Мендыгуль Оразбаева краснеет и опускает голову…