Цесаревич Вася 2

Глава 15

Вася задал себе вопрос, почему европейские некроманты не любят именно его, капитана Красного, но тут же убедился, что прапорщика Рычагова они тоже терпеть не могут, что выразилось во вспухшем перед его самолётом знакомом чёрном облаке взорвавшейся магемы. Паша каким-то немыслимым виражом ввинтился в небо, уходя от поражения, и счастливо рассмеялся в эфире, наконец-то почувствовав возможности машины и мгновенно сроднившись с ней.

— Вот я им ужо, командир!

И рухнул вниз, поливая со всех стволов открытый сверху вагон франкистского бронепоезда. Снаряды авиационных пушек рвали противопульную броню как бумагу, а крупнокалиберные пулемёты оставляли строчки аккуратных дырок, из которых иногда брызгали струйки крови, видимые даже с высоты. Потом в броневагоне бабахнуло, и вверх рвануло похожее на гриб на тонкой ножке зелёное облако, быстро сдуваемое ветром в сторону переднего паровоза, разбитого и сошедшего с рельсов. Задний усиленно пыхтел, пытаясь сдвинуть состав с места, но короткая очередь поставила крест на его усилиях.

От зелёной отравы из вагонов бронепоезда начали выпрыгивать люди в непривычной здесь форме, которую Красный по памяти определил как форму французского Иностранного Легиона. Часть легионеров была в одном исподнем, всё же атака застала их ранним утром и врасплох, но все без исключения при оружии. Серьёзные вояки… И умирали от снайперского огня штурмовой пехоты тоже серьёзно, солидно, без лишней паники.

Красный и Рычагов сколько смогли поддержали своих, обстреливая бронепоезд. Броня бронёй, но пуля дырочку найдёт, а снаряд тем более. Но не так уж много там оставалось защитников, а когда состав полностью накрыло зелёной дрянью, то и те сразу же закончились.

Отрава, кстати, развеивалась больше трёх часов, и лётчики успели слетать на временный аэродром, дозаправиться там, и вернуться обратно, сев на ближайшее более-менее ровное поле. Штурмовики как раз к этому времени добили остатки легионеров, и добровольцы осмотрели бронепоезд.

Генерал-майор Есенин примчался на машине, едва только получил сообщение о находке. Все вагоны, включая открытые, оказались забиты золотом.

— Разведка сраная, мать их за ногу да об пенёк с перехлёстом! — ругался Сергей Александрович. — Клятвенно обещали вывоз в понедельник рано утром, а сегодня воскресенье.

— Двойной или даже тройной агент, — пожал плечами Василий. — Эка невидаль. Я даже уверен, что в понедельник нас бы поджидал весьма неприятный сюрприз. Например, в виде грузовиков с некро-химической взрывчаткой. А эта штука куда как мощнее сегодняшнего посмертного выброса подохших колдунов.

— На шестьсот тонн золота нужно как минимум полторы сотни грузовиков.

— И что, во всём Мадриде не нашлось бы столько? Тем более на нашу дивизию хватило бы и десятка заряженных той взрывчаткой. Пустить их в центре колонны, и когда мы такие радостные…

— Мать… — негромко и печально прокомментировал Сергей Александрович.

— Кстати, нам бы тоже озаботиться поиском грузовиков. Не на себе же тащить эту гору золота? Кстати, сколько там всего?

— Шестьсот десять тонн в слитках, золотых монетах и индейских фигурках времён Конкисты. Не всё тогда успели переплавить. Ещё иностранная валюта в мешках. Примерно семьдесят миллионов фунтов, пятьдесят три миллиона баварских марок и триста пятнадцать миллиардов российских рублей?

— Сколько рублей? — не поверил своим ушам Красный.

— Вы не ослышались, Василий Иосифович. У Испании давно нет собственной валюты, и они пользуются нашей. Перед приглашением на престол Петра Ольденбургского инфляция была такая, что стакан кислого вина на рынке стоил больше пяти миллионов песет. Вот и решили избавиться от сомнительных бумажек.

— Да чёрт с ними, с бумажками. Что с грузовиками делать будем? Есть, конечно, одна идея…

— Только не говорите мне, Василий Иосифович, что вы предлагаете взять Мадрид и конфисковать там машины.

— Вы читаете мысли, Сергей Александрович? — удивился Красный. — Впрочем, творческий человек на грани гениальности способен и не на такое.

Генерал-майор Есенин застонал и поискал ближайшую стену, чтобы поколотиться в неё головой. К большому его сожалению рядом стен не обнаружилось. Исключительно палатки. Дойти до бронепоезда и испытать прочность головы на броне? Не стоит, наверное…

— Но там же гарнизон тысяч семьдесят!

— Нет там никакого гарнизона, Сергей Александрович. Все боеспособные части отправлены под Сарагосу и на подавления восстания в Стране Басков, остались только тыловики, полицейские, комендатура, да личная охрана генерала Франко из французского Иностранного Легиона. Диктаторы традиционно не доверяют соотечественникам, и поэтому наёмники не будут принимать участие в боевых действиях, обеспечивая безопасную эвакуацию нанимателя. Нет, если хотите, можно и их за задницу прихватить, но оно чревато излишними и неоправданными потерями. Оно нам надо?

— Мне нужно связаться с командующим Экспедиционным Корпусом.

— А смысл, Сергей Александрович? Я не думаю, что Михаил Васильевич предложит какой-то иной план, а мы в ожидании его решения просто потеряем время.

— Нам в любом случае ждать до сиесты. И вот когда все уснут в теньке… — кажется, генерал-майор Есенин смирился с перспективой штурмовать испанскую столицу силами одной дивизии. — Вот тогда мы и ударим, тем самым сократив возможные потери.

Генерал-лейтенант Фрунзе откликнулся на защищённом энергетическим шифрованием канале почти сразу же, и одобрил предложенный капитаном Красным план. Даже пообещал прислать кое-какую помощь. В помощь верилось слабо, но сам факт заинтересованности командующего Экспедиционным Корпусом грел душу и внушал определённую уверенность.

Оказалось, Михаил Васильевич обнадёживал не зря. Через час на временный полевой аэродром Восьмой штурмовой дивизии морской пехоты Балтийского флота один за другим сели шесть бомбардировщиков «Стрекоза», гружёные полутонной бензина каждый. Грузоподъёмность самого самолёта минус вес штурмана… Как раз так и получается.

— Грузите золото, — деловито потребовала Лизавета Бонч-Бруевич, позабыв даже поздороваться.

Василий исправил ошибку, притянув невесту к себе и чмокнув в щёчку, как того требовали правила приличия.

— Да сколько там того золота поместится? И здравствуй, душа моя.

— Здравствуй, Васенька! — спохватилась Лиза. — За один раз мы увезём три тонны все вместе, а до сиесты успеем сделать ещё два рейса. Это девять тонн, то есть минус два грузовика и запас топлива к ним. Соответственно, минус два водителя.

— Логично, — согласился Красный. — Высший балл в табель за сообразительность!

Получилось сделать не два, а три рейса, так как монархическое ополчение неожиданно для самого себя прорвало оборону мятежников, потеряв на баррикадах около девяноста процентов личного состава, но полностью уничтожило немногочисленных защитников Сарагосы. Так что появилась возможность сформировать в городе большой караван из грузовых автомобилей, погрузить на него бочки с трофейным французским бензином, и направить в сторону Мадрида. Пусть даже сто километров успеют проехать, но это уже всяко ближе, и сокращает время полёта бомбардировщиков.

Но и Восьмая дивизия не сидела без дела — многочисленные диверсионные группы просачивались в испанскую столицу, когда обходя посты франкистов, когда их уничтожая, и пригоняли из города по два-три грузовика. Водителям конфискованных автомобилей выдавали именную расписку от генерала Франко с обязательством выплатить полную стоимость после окончательной победы над ненавистным монархическим строем, и установлением власти во главе с горячо любимым Великим Каудильо[7].

К сиесте собрали восемьдесят машин, а во время неё ещё девяносто две. И даже не пришлось воевать в городе, как опасался генерал-майор Есенин. Оно конечно, Франсиско Франко стал бы неплохой добычей и его скальп занял бы достойное место в музее дивизии, но Сергей Александрович не был готов попусту терять людей в ненужных уличных боях.

Скоро в окрестностях Мадрида не осталось ни одного русского солдата — Восьмая штурмовая дивизия в полном составе убыла в Сарагосу, объявленную временной столицей королевства Испания. Местоблюстителем престола до возвращения короля назначен командующий Экспедиционным Корпусом генерал-лейтенант Михаил Васильевич Фрунзе, указом Петра Николаевича Ольденбургского возведённый в герцогское достоинство.

В новую столицу тут же потянулись посольства, но первыми успели баскские сепаратисты, желающие выцыганить вожделенную независимость. Фрунзе не стал строить из себя недоступного простым смертным небожителя, и принял басков на следующий день после прибытия. Внимательно выслушал, и развернул на столе большую карту.

Голос герцога де Молдова, Сарагоса и Севилья был сух и деловит:

— Господа, у вас всего два варианта. В первом варианте вы обмениваете Землю Басков на равноценные по площади территории на полуострове Ямал, где организовываете суверенную и независимую Басконию, а во втором варианте затыкаетесь и молчите в тряпочку. Третьего не дано. То есть, можно организовать и третий вариант, но геноцид — не наш метод.

— Какой геноцид? — опешили послы.

— Думаю, до этого не дойдёт, — успокоил их Фрунзе. — Сначала потребую от Папы Римского отлучить вас от церкви.

Перспектива быть отлучёнными басков ужаснула. Они всегда были примерными католиками, и против генерала Франко восстали ещё и потому что, по их мнению, тот нахватался в Марокко мавританских обычаев, и перестал быть примерным сыном святой католической церкви. А известие, что русский генерал имеет право требовать что-то от Папы Римского, вообще повергло их в шоковое состояние. Баски попросили неделю на раздумье, и таковая им была любезно предоставлена.

— Вот где-то так примерно, Василий Иосифович, — генерал-лейтенант Фрунзе проводил баскское посольство и сообщил присутствующему при встрече капитану Красному. — Теперь ты представляешь, каково приходится твоему отцу?

— Ему легче, — возразил Василий. — Вы, Михаил Васильевич, принимаете всех подряд, а у императорасамых подонков отсеивает секретариат. На приём попадают более-менее вменяемые люди. Ему точно легче.

— Надеюсь, — согласился генерал-лейтенант и испанский гранд. — Одни нервы, только водкой и спасаешься. Кстати, Вася, у тебя остался знаменитый есенинский самогон рязанского производства?

Переход на «ты» Красного не удивил, тем более он и сам это давно предлагал. А насчёт самогона ответил:

— Так давайте его пригласим, Михаил Васильевич. Он человек творческий, сразу догадается чего нужно с собой прихватить. И про гитару напомните.

— Зачем гитара?

— Так он же поэт! Поэт без гитары вроде как и не совсем человек.

Наверное, Есенин считал себя больше генералом, чем поэтом, потому что пришёл без гитары, которую не нашёл, и без знаменитого рязанского самогона, который закончился. Зато привёл с собой худосочного и какого-то помятого поручика, нисколько не напоминающего офицера морской пехоты. При виде этого поручика хотелось сказать «Шалом», поинтересоваться его планами на ближайший шабат, и уточнить сегодняшние цены на кровь христианских младенцев. Всё это наверняка есть в толстой кожаной папке, которую тот держит в руках.

— Знакомьтесь, это Иосиф Хацкелевич Мандельштам, начальник финчасти моей дивизии, — представил офицера Сергей Александрович.

— Я же просил называть меня Осипом Эмильевичем! — у Мандельштама от обиды задрожали губы и ещё больше обвис крючковатый нос.

— Как в документах записано, так и называю, — возразил Есенин. — Это на своих книгах вы можете ставить любое имя, а здесь у нас армия. Вам ли, как финансисту, не знать о необходимости соблюдения точного порядка.

— Какие книги? — удивился Михаил Васильевич Фрунзе. — Он у вас ещё и писатель?

— Поэт. И довольно известный в Петербурге поэт, выпустивший двенадцать сборников своих стихов.

— Вы, Сергей Александрович, в дивизии всех поэтов собираете?

— Увы, всех не получается. Маяковский, например, не прошёл медицинскую комиссию, Бальмонт слишком старый, а Мариенгофа перехватили воздухолётчики генерал-майора Романова.

Самого Фрунзе и капитана Красного представлять не было нужды, и Михаил Васильевич наконец-то поинтересовался причиной, по которой поручик заявился к командующему Экспедиционным Корпусом в помятом и неприглядном виде.

— Да собственно, вот… — Мандельштам достал из папки несколько листов бумаги. Они, в отличии от мундира, были в идеальном состоянии. — Вам на подпись.

— Что это?

— Денежное вознаграждение, причитающееся нашей дивизии и авиационному отряду полковника Чкалова. Мы действовали совместно, так что всё проходит по одной ведомости.

Фрунзе не поверил своим глазам. Закрыл их, крепко зажмурившись. Снова открыл. Пересчитал количество цифр, тыкая в каждую пальцем. Нет, ничего не уменьшилось.

— Вы точно уверены, господин поручик, что это денежное вознаграждение, а не годовой бюджет Франции?

— Французы у меня не заказывали расчёт своего бюджета, — обиделся Мандельштам, и от обиды совсем забыл о чинопочитании и субординации. — Михаил Васильевич, здесь нет никакой отсебятины, всё в строгом соответствии с законами, указами и инструкциями. Вот тут вот отдельно указана доля империи, компенсация за использования казённой техники и вооружения, учтены расходы на питание во время операции. И подсчитана доля самого Экспедиционного Корпуса, само собой.

На этом листочке цифры тоже внушали почтение.

— И что же, теперь каждый морской пехотинец из Восьмой штурмовой станет миллионером, Иосиф Хацкелевич?

— Не все, но многие. Я, например, не стану, так как не принимал непосредственное участие в боевых действиях.

Вася тоже заглянул в документ, и увиденное ему понравилось. Судя по всему, его невесты станут обладательницами весьма солидного приданого, да и сам он сможет безболезненно вложиться в развитие конструкторского бюро Поликарпова, построить пару авиационных заводов, и войти в долю к инженеру Найдёнову для производства хороших авиационных двигателей и прекрасных автомобилей повышенной проходимости и комфортности. И не нужно будет выпрашивать жалкие миллионы у отца и деда. Они, конечно не отказывают, но…

— Надеюсь, господин поручик, вы не потребуете всю сумму наличными? — уточнил Фрунзе.

— Немного наличных рублей не помешает, а остальное переводом через банк, ваше превосходительство. Кстати, рекомендовал бы избавиться от фунтов — в свете последних событий их курс сильно упал, и будет падать ещё долго.

— В Петербурге разберутся. И вот ещё что… доля моряков, что будут перевозить золото и валюту в Россию, вами учтена?

— Ой вей, а им-то за что? — Мандельштам всплеснул руками и уронил папку. — Водоплавающим от казны жалованье положено, и неплохое, между прочим, жалованье. Они вообще извозчики! Вот вы, совершив подвиг в лихой сабельной атаке, не требуете дать коню орден? И здесь примерно то же самое.

— Логично, — согласился Михаил Васильевич, вздохнул тяжело, и подписал документ. — Чёрт с вами!

Обрадованный и окрылённый поручик Мандельштам ушёл, пообещав связаться с моряками самостоятельно, но никакого отдыха у Михаила Васильевича не получилось. Тут же заявились баски, решившие не тянуть с ответом целую неделю. Они принесли с собой трёхвёдерный бочонок какого-то жутко редкого и дорогого вина, и предложение восстановить древнее королевство Наварра в составе Российской Империи. На троне хотели видеть капитана Красного или самого генерала Фрунзе в случае отказа наследника российского престола.

Вино командующий забрал, а с остальным послал просителей к чертям собачьим, в вежливой и доходчивой форме напомнив, что вариант с геноцидом тоже его вполне устраивает. Геноцид не устраивал уже басков, и после короткого совещания шёпотом их старейшина осторожно поинтересовался мнением Михаила Васильевича по поводу незаконно оккупированной французами Аквитании. Ещё попросил денег и оружия.

Французов Фрунзе тоже не любил, поэтому выразил озабоченность судьбой Аквитании, а насчёт остального ответил так:

— Господа, но у вас есть деньги и оружие. Насколько я знаю, в прошлом году вами был взят беспроцентный кредит всё в той же Франции под обязательство потратить его на закупку винтовок Лебеля. Но вы потратили половину денег на более дешёвые австрийские Манлихеры в количестве двухсот тысяч штук, а вторую половину разместили под хорошие проценты в «Банк оф Нью-Йорк». Отдавать кредит, я так понимаю, не собираетесь?

— У вас прекрасная разведка, ваше превосходительство. Значит, и ответ на свой вопрос вы знаете заранее.

Разговор шёл на французском языке, который все присутствующие знали на приличном уровне, но генерал-майор Есенин, с нетерпением посматривающий на бочонок редкого вина, заметил по-русски:

— Тоже мне бином Ньютона! Там и разведка не нужна — мятеж Франко финансировался из Парижа и Лондона, но лягушатникам не нужен сильный сосед под боком, и они решили его немного ослабить всего-то за жалкие несколько десятков миллионов франков. Потому и отдавать не обязательно.

Фрунзе пояснил ничего не понявшим баскам:

— Господину генералу надоело ваше непостоянство, и он предлагает вас повесить.

— Нас нельзя вешать, мы послы.

— Послы несуществующего государства?

— Тогда парламентёры.

— Вы потенциальные предатели, готовые ударить в спину любого за тридцать сребреников, — уже на французском сказал Есенин.

— Мы принесём клятву верности под священными дубами Басконии! Эту клятву невозможно нарушить!

Чернявым и похожим на армян баскам блондин Есенин казался существом высшего порядка, и они его откровенно боялись на генетическом уровне, если есть сейчас такое понятие.. Как их предки боялись блондинов на драккарах, с удручающей регулярностью приплывавших пограбить прибрежные города и деревни.

Шифровальщик, в случае важных новостей имеющий право войти в кабинет командующего без стука и доклада,появился с самым мрачным видом и молча положил перед Михаилом Васильевичам листок бумаги. Фрунзе прочитал и передал Есенину. То тоже прочитал, и отдал листок Красному. Во время вынужденной паузы повисла какая-то тягостная тишина.

Сам командующий её и нарушил:

— Ну вот, господа, — обратился он к баскам. — Ваш вопрос снялся сам собой, но полуостров Ямал придётся ещё заслужить.

— А что случилось, ваше превосходительство?

— Ваш народ сам сделал свой выбор — войска генерала Франко вошли в Басконию не встречая сопротивления, и баскская вооружённая милиция массово переходит на сторону франкистов, записываясь добровольцами в регулярную армию мятежников. На улицах городов начались массовые гуляния. Празднуют люди, мать их…

— Этого не может быть!

— Хотите сказать, что я вас обманываю? — прищурился Фрунзе. — Увы, господа, но это не так.

— И горе побеждённым, — добавил Есенин. — Надеюсь, ни у кого нет сомнений, кто в этой войне станет победителем?