Частная школа

6

Добираться из клуба домой предстояло так же тягомотно, долго, с пересадками. К тому же вечером транспорт ходил плохо, и ждать нужную маршрутку пришлось около часа.

От остановки путь лежал через пустырь, который местные власти ещё с прошлого века собирались преобразовать в парк культуры и отдыха. Но поскольку так и не собрались, жители окрестных домов понаставили на бесхозном поле ракушек и сараев. В тёплые дни мужики, сидя на чурбачках и приспособив под стол старую деревянную катушку для проводов, распивали самогон. Там же летними ночами собиралась молодёжь отдохнуть или выяснить отношения, а часто — и то, и другое.

Вообще-то, пустырь имел дурную славу. То на девушек там нападали, то грабили. Осторожные люди предпочитали делать крюк, боялись. Даже мать вечно твердит: плохое место, опасное, страшное. Но Эрик Маринеску не понимал этих страхов.

Он обитал тут с детства, играл, дрался, зависал с пацанами. Он здесь впервые поцеловал девочку. Здесь же выкурил первую свою сигарету — не проникся, правда, процессом, но попробовать-то надо было. Словом, он здесь, можно сказать, вырос. Каждая кочка, каждый чахлый кустик, каждый сарай — всё такое знакомое-родное.

Сегодня, что странно, никого не было на пустыре, хотя погода располагала. Только где-то вдали из темноты доносились приглушённые голоса и смех.

Так даже лучше, что нет никого из своих, успел подумать он. Иначе сейчас бы началось: куда торопишься? Садись с нами. А он уже насиделся сегодня, да и мать ждёт…

Он и не обратил внимания на то, как отделился от стены гаража чей-то тёмный силуэт. А затем появился ещё один и ещё. Мысленно лишь отметил: трое, четверо, пятеро… Но и тогда ничего дурного не заподозрил, идиот. Видать, интуиция то ли спала мертвецким сном, то ли у него её отродясь не было.

Эрик понял, что дела плохи, только когда эти безмолвные фигуры стали медленно, но вполне целенаправленно двигаться к нему, стараясь при этом обойти со всех сторон и, обступив, заключить в кольцо.

Он остановился, вглядываясь в темень, лишь слабо разбавленную тусклым светом фонарей.

Однако в следующую секунду он безошибочно узнал, кто это. Во всяком случае — одного из этих пятерых, едва тот шагнул в жёлтое пятно фонарного света.

Шуля. Шулепов. Откуда он здесь? Каким образом занесло его из центра в спальный район на самом отшибе города? Что он тут забыл? Эти мысли пронеслись молниеносно.

— Гля, пацаны, а вот и он… — сообщил Шулепов, подходя ближе. В руке он держал бутылку, которую затем поднёс ко рту. Сделал большой глоток, по-лошадиному фыркнул, утёр губы рукавом толстовки. И с громким смешком произнёс неожиданным фальцетом: — Наша сраная смуглянка-молдаванка.

Потом уже грубее добавил:

— Ну чё, мудло, где твои понты? А я предупреждал? Предупреждал. Значит всё. Ку-ку.

Шулепов был сильно пьян. Гораздо пьянее, чем два с половиной часа назад на балконе «Рок-сити».

Сунув руки в карманы, Эрик бросил в лицо однокласснику:

— Свали, Шуля. Иди проспись.

Шулепов ухмыльнулся.

— А побазарить? — гнусаво и тягуче спросил тот. — Мы тебя тут зря ждали, что ли? На этой вашей помойке… Не хочешь базарить? Сразу к делу? Да легко! Да, пацаны?

Кто первый его ударил, Эрик не понял. Просто сбоку врезалось что-то твёрдое и тяжелое. Бита, что ли? Или ломик?

На миг перехватило дыхание. Рёбра обожгло острой болью. Однако пропустив один удар, он дал им лишь обманчивое ощущение лёгкой победы. Боль никогда его не сдерживала, как раз наоборот — только придавала здоровой злости и сил. Отбивался он настолько ожесточённо, что будь их двое — те бы уже лежали и корчились. С тремя, возможно, тоже справился бы. Но пятеро…

Хотя в первые две минуты он худо-бедно умудрялся уклоняться от ударов, но в какой-то момент его попросту скрутили. Сначала вновь огрели по спине той же битой или что там у них. Ноги подкосились, он упал, но тут же перекатился и вскочил. Однако пока Эрик оборонялся от тощего вертлявого парня, другие двое подлетели сзади и буквально повисли у него на руках, заведя их за спину.

— Я сам, пацаны! — подал голос Шулепов, грузно поднимаясь с колен.

Эрик и не заметил, когда успел его приложить. Всё происходило очень быстро, суетливо, как на ускоренной перемотке.

— Ну что, козлина, дорыпался? — Шуля подошёл вразвалочку ближе.

Эрик дёрнулся раз, другой, пытаясь высвободить руки, но двое за спиной лишь вцепились крепче. А потом и вовсе заведённые назад руки вздёрнули вверх. Связки натянулись до боли, почти нестерпимой. И сам он невольно наклонился вперёд.

Шуле это явно нравилось. Эрик не видел его лица, но чувствовал, как от того прямо волнами исходило торжество. Шулепов с размаху пнул его в грудь. Но в последнюю секунду его, пьяного, повело и удар вышел смазанным и несильным.

— Это тебя папаша-мент научил боевому искусству — из-за угла нападать толпой на одного? — прохрипел Эрик. — Один на один заочковал?

— Я же говорил, пацаны, пациент слишком борзый. Будем лечить.

За спиной хохотнули, чуть ослабив хватку. Этим он и воспользовался — резко выдернул руки, толкнул одного, молниеносно сбил с ног второго и, отскочив в сторону, приготовился обороняться дальше. Шулепов пошёл на него, при этом отведя правую руку как-то странно — чуть вперёд и в сторону.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Но в следующий миг Эрик понял, в чём дело, — у Шули откуда-то оказался нож. Лезвие пару раз блеснуло в свете фонаря.

Эрик непроизвольно отступал, но вскоре упёрся спиной в стену гаража. Шулепов приближался, выставив перед собой балисонг.

— Я тебе говорил, Маринеску, что ты — труп? — припомнил он свою угрозу.

— Эй, Шуля, — позвал его один из дружков. — Мы так не договаривались…

— Реально, Шуля, это перебор…

— Не бздеть, — рыкнул Шулепов дружкам, продолжая подходить медленными шажками. Эрик весь подобрался, как сжатая пружина. В висках бешено колотился пульс.

— Ну чё? Молилась ли ты на ночь… смуглянка-молдаванка? — осклабился Шулепов, а затем сделал выпад…