Частное расследование

1

Работа врача не кончается никогда.

Этим я не хочу сказать, что больные не выздоравливают.

Просто та связующая нить, которая образуется во время проведенных за закрытыми дверями сорокапятиминутных сеансов, то общение, которое возникает, когда глаза врача заглядывают во внутренний мир пациента, — оно не может прерваться, исчезнуть без следа.

Одни пациенты действительно уходят и больше не возвращаются. Другие не уходят никогда. Многие представляют собой нечто среднее: время от времени — в приступе гордыни или в отчаянии — они опять цепляются за спасительную нить.

Попытки предугадать, кто попадет в какую группу, — занятие бесперспективное, и шансов преуспеть в нем не больше, чем в Лас-Вегасе или на фондовой бирже. После нескольких лет работы я от них отказался.

Поэтому я почти не удивился, когда однажды июльским вечером, вернувшись домой с прогулки, узнал, что мне звонила Мелисса Дикинсон.

Первый раз за… сколько же лет? Должно быть, прошло лет десять или около того с тех пор, как она перестала посещать мой кабинет. Я тогда практиковал в одном безликом, холодном многоэтажном доме в восточной части Беверли-Хиллз.

Одна из моих «долгосрочников».

Уже по одной этой причине она могла бы врезаться в память, но там и без того было много всего…

Детская психология — идеальное поле деятельности для тех, кому нравится чувствовать себя героем. Дети склонны выздоравливать относительно быстро, и лечить их легче, чем взрослых. Даже в разгаре моей лечебной практики мне редко приходилось назначать маленькому пациенту более одного сеанса в неделю. Но с Мелиссой я начал с трех. Из-за масштаба ее проблем. И уникальной ситуации, в которой она находилась. Через восемь месяцев мы сократили сеансы до двух, а к концу первого года занимались один раз в неделю.

За месяц до окончания второго года лечение было прекращено.

На последних сеансах девочку стало не узнать; я даже чуточку поздравил сам себя, но у меня хватило ума не впасть в эйфорию. Ведь та семейная структура, которая породила ее проблемы, совершенно не изменилась. Ее поверхность не была даже поцарапана.

Несмотря на это, у меня не было причин настаивать на продолжении лечения против ее воли.

Мне девять лет, доктор Делавэр. Я уже могу сама со всем справляться.

Я отпустил се с миром и ждал, что она скоро мне позвонит. Прошло несколько недель, звонка от нее все не было, я позвонил ей сам, и мне было сказано вежливым, но неожиданно твердым для девятилетней девочки тоном, что чувствует она себя отлично, спасибо и что позвонит сама, если я буду ей нужен.

И вот она позвонила.

Долго же пришлось ждать у телефона.

Десять лет. Значит, ей должно быть девятнадцать. Надо выкинуть все из памяти и приготовиться к встрече с незнакомкой.

Я взглянул на оставленный ею номер телефона.

Код 818. Сан-Лабрадор.

Я прошел в библиотеку, немного покопался в историях болезни с пометкой «закрыто» и наконец нашел ее карту.

Первые три цифры те же, что и в тогдашнем домашнем номере, а четыре последние — другие.

Поменялся номер или она не живет больше дома? Если переехала, то не слишком далеко.

Я посмотрел на дату ее последнего сеанса. Девять лет назад. День рождения у нее в июне. Ей исполнилось восемнадцать месяц назад.

Интересно будет посмотреть, что в ней изменилось и что осталось прежним.

Интересно, почему она не позвонила раньше.