21

Дома никаких сообщений для меня не оказалось. Я пробыл ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы как следует накормить рыб — в надежде, что они оставят в покое те несколько гроздьев икры, которые еще цеплялись за жизнь. В два тридцать я уже снова ехал по бульвару Сансет, направляясь на запад.

День на пляже.

Я притворился, что предвкушаю удовольствие.

Выехав на шоссе Пасифик-Коуст, я увидел синюю воду и коричневые тела.

Мы с Робин так часто здесь проезжали.

Мы с Линдой проезжали здесь однажды. Это было второе наше свидание.

Сейчас я был один, и все было иначе.

Я отогнал эти мысли и стал смотреть на побережье Малибу. Оно всегда разное, всегда манит к себе. Кама Сутра. Райский уголок.

Вероятно, поэтому люди залезали в долги, чтобы приобрести кусочек его. Мирясь с черными мухами, коррозией, шоссейной мясорубкой и постепенно забывая о неизбежном круговороте грязевых оползней, пожаров и губительных ураганов.

Участок, приобретенный Артуром Дикинсоном, был превосходный. Нужно проехать пять миль от Пойнт-Дьюм, мимо большого общего пляжа у Зьюмы и свернуть налево, на Брод-Бич-роуд, сразу за ареной для родео у каньона Транкас.

Это — Западное Малибу, где давным-давно исчезли дешевые мотели и прибрежные магазинчики, где вдоль шоссе Пасифик-Коуст тянутся ранчо и плантации и где час ужина озарен закатами самых фантастических оттенков.

Адрес, который дал Майло, привел меня в дальний конец дороги. Километр белого кремниевого песка, насыпанного в виде волнообразных дюн. Неясной геологии холмы пятнадцать на тридцать метров, идущие по четыре миллиона с лишним. При такой цене архитектура становится состязательным видом спорта.

Пляжный домик Дикинсонов–Рэмпов представлял собой одноэтажную солонку со стенками из посеребренного дерева и плоской коричневой гравийной крышей, стоявшую за низкой изгородью из цепей, которая ни от кого и ни от чего не ограждала, а напротив, открывала публике визуальный доступ на пляж. На соседних участках справа и слева от дома возвышалось по двухъярусному, свободной формы сооружению типа торта из мороженого. Одно из них, еще недостроенное, было похоже на ванильное; другое — на фисташковое с малиновым сиропом. Вход на оба участка преграждали электрические ворота из напоминающих тюремные решетки железных прутьев. Позади ванильного виднелся зеленый брезент теннисного корта. Перед фисташковым была выставлена табличка с надписью: «ПРОДАЕТСЯ». На обоих — предупреждения о системе сигнализации.

«Солонка» же не была снабжена никакой охранной системой. Я поднял щеколду и просто вошел на участок.

Следов ландшафтного обустройства тоже не было, только колючая путаница усыпанных оранжевыми цветами плетей бугенвиллии местами заползала на изгородь. Вместо гаража — зацементированный поверх песка пятачок на две машины. На пятачке был небрежно припаркован автофургон цвета ямса с багажником для лыж на крыше, занимавший оба места. Спрятать «роллс-ройс» здесь было негде.

Я подошел к дому, впитывая жар раскаленного песка сквозь подошвы туфель. Будучи все еще в пиджаке и при галстуке, я чувствовал себя коммивояжером, предлагаю и дам какой-то товар. Я вдыхал острый соленый запах океана, видел, как волны прилива потихоньку, в виде ручейков, перебираются через дюны. Клин бурых пеликанов прочертил небо. В тридцати метрах за бурунами прибоя кто-то предавался виндсерфингу.

Сосновая входная дверь была разъедена морской солью, а ручка позеленела и покрылась коркой. Оконные стекла — мутные и влажные на ощупь; на одном из них кто-то пальцем написал: «ПОМОЙ МЕНЯ». Над дверью болтались стеклянные ветряные колокольчики, они качались и ударялись друг о друга, но рев океана заглушал их перезвон.

Я постучал. Ответа не было. Я постучал еще раз, подождал и подошел к одному из покрытых потеками окон.

Единственная комната. Свет в ней не горел, и было трудно различить отдельные детали, но я прищурился и разглядел маленькую кухоньку с открытыми полками с левой стороны, а остальное пространство занимала комбинированная спальня — жилая комната. На матовом сосновом полу развернут футон[12]. Несколько предметов недорогой плетеной мебели с подушками в чехлах из гавайского ситца, небольшой кофейный столик. На стороне, обращенной к пляжу, раздвижные стеклянные двери выходили на затененный внутренний дворик. Сквозь них были видны пара складных шезлонгов, склон дюны и океан.

На песке, прямо перед патио, стоял человек. Ноги согнуты в коленях, спина округлена — он качал штангу.

Я обошел вокруг дома.

Тодд Никвист. Инструктор по теннису стоял по щиколотку в песке.

На нем были маленькие черные плавки, тяжелоатлетический кожаный пояс и перчатки без пальцев, какими пользуются штангисты. Он напрягался и гримасничал, поднимая и опуская штангу. Железные диски на концах штанги были размером с крышки от канализационных люков. По два с каждой стороны. Глаза его были крепко зажмурены, рот открыт, а длинные соломенного цвета волосы влажными, слипшимися прядями падали ему на спину. Обливаясь потом и крякая, он продолжал упражнение со штангой, держа спину неподвижно, нагружая только руки. Он работал в такт с оглушительной музыкой, гремевшей из динамика, который стоял у его ног.

Рок-н-ролл. «Тоненькая Лиззи». «Парни вновь вернулись в город».

Бешеный ритм. Должно быть, успевать за ним — сущая пытка. Бицепсы Никвиста казались изваянными из камня.

Он повторил упражнение еще шесть раз нормально, потом несколько раз нетвердо, дрожащими руками, пока не кончилась музыка. Испустив напоследок хриплый вопль — крик боли или победный клич, — он еще больше согнул ноги в коленях и, по-прежнему не открывая глаз, опустил штангу на песок. Потом шумно выдохнул, начал выпрямляться и потряс головой, рассеяв вокруг капли пота. На пляже было почти безлюдно. Несмотря на хорошую погоду, лишь несколько человек прогуливались у кромки берега, по большей части с собаками.

Я сказал:

— Привет, Тодд.

Он не успел еще полностью выпрямиться, и от неожиданности чуть не упал.

Но ловко восстановил равновесие — впечатал в песок подошвы, потом подпрыгнул, словно танцор. Широко открыв глаза, он всмотрелся, «врубился» и одарил меня широкой улыбкой, словно старого знакомого.

— Вы тот доктор, верно? Мы встречались там, в большом доме.

— Алекс Делавэр. — Я подошел ближе и протянул руку. Мне в туфли насыпался песок.

Он посмотрел на свои руки в перчатках и поболтал ими в воздухе.

— На вашем месте я не стал бы этого делать, док. Они ужасно грязные.

Я опустил свою.

— А я тут себе качаю и качаю, — сказал он. — Что вас сюда привело?

— Ищу миссис Рэмп.

— Здесь? — Казалось, он был искренне озадачен.

— Ее ищут повсюду, Тодд. Меня попросили съездить сюда и посмотреть.

— Это ужасно странно, — произнес он.

— Что именно?

— Да все это. Ее исчезновение. Бред какой-то. Где она может быть?

— Именно это мы и пытаемся узнать.

— Да. Верно. Ну, здесь-то вы ее не найдете, это уж точно. Она сюда никогда не приезжала. Ни разу. По крайней мере, пока я здесь живу. — Он повернулся в сторону океана, потянулся и глубоко вздохнул. — Представляете, иметь такую благодать и ни разу даже не приехать?

— Место великолепное, — отозвался я. — А вы давно здесь живете?

— Полтора года.

— Арендуете этот дом?

Он улыбнулся еще шире, словно гордясь тем, что обладает каким-то важным секретом. Сняв перчатки, он взъерошил волосы. С них слетело еще несколько капель пота.

— У нас что-то вроде бартера, — сказал он. — Теннис и персональные тренировки для мистера Р. в обмен на жилье для меня. Но вообще-то я не живу здесь постоянно. По большей части я бываю в других местах, путешествую — в прошлом году, например, был в двух круизах. К северу до Аляски и к югу до Кабо. Вел занятия по физкультуре для пожилых дам. Еще я даю уроки в загородном клубе Брентвуда, и у меня в городе полно друзей. Так что я ночую здесь от силы пару раз в неделю.

— Похоже, вам повезло.

— Еще как. Знаете, за сколько можно было бы сдавать здесь домик? Даже такой маленький?

— Пять тысяч в месяц?

— Скажите лучше десять, если сдаете на круглый год, от восемнадцати до двадцати в летнее время, и это еще при отключенном отоплении. Но мистер и миссис Р. очень спокойно разрешают мне жить здесь, когда хочу, лишь бы я приезжал в этот прокопченный Л.-А., чтобы как следует погонять мистера Р., когда хочет он.

— А сюда он вообще не приезжает?

Его улыбка поблекла.

— Фактически нет, зачем ему приезжать?

— Да просто так. На мой взгляд, здесь неплохое место для тренировки.

До нас донеслись женские голоса, и мы повернулись в ту сторону. Две девушки в бикини, лет восемнадцати или девятнадцати, выгуливали овчарку. Собака все время рвалась в сторону от кромки воды, натягивая поводок и заставляя державшую его девушку потрудиться. Та какое-то время боролась с собакой, потом сдалась и позволила ей повести себя наискосок через пляж. Вторая девушка трусцой бежала за ними. Добежав до границы участка «ванильного мороженого», собака перестала натягивать поводок, и вся троица направилась в нашу сторону.

Никвист не сводил с девушек глаз. У обеих были настоящие гривы длинных, густых, огрубевших на солнце волос. Одна — блондинка, другая — рыжая. Высокие и длинноногие, с безупречными бедрами и смеющимися лицами Калифорнийской Девушки, они словно только что спрыгнули с рекламного ролика в честь какого-то прохладительного напитка. Блондинка была в белом бикини, а рыжая в ядовито-зеленом. Когда между нами оставалось совсем ничего, собака остановилась, чихнула и стала отряхиваться. Рыжая девушка наклонилась и погладила ее, открыв взору большие, усыпанные веснушками груди.

Никвист прошептал: «Стоп машина!» Потом, повысив голос, окликнул девушек:

— Эгей! Трейси! Мария!

Те обернулись.

— Привет, — продолжал он, все еще во весь голос, — как жизнь, дамы?

— Отлично, Тодд, — ответила рыжая.

— Привет, Тодд, — сказала блондинка.

Никвист потянулся, расплылся в улыбке и потер похожий на стиральную доску живот.

— Прекрасно смотритесь, дамы. Ну что, старик Берни все так же боится воды?

— Да, — вздохнула рыжеволосая девушка. — Такой трусишка. — Она снова повернулась к собаке. — Правда, бэби? Ты у нас просто маленький старый трус-боягуз.

Словно обидевшись на эти слова, пес отвернулся, взрыл лапами песок и опять то ли чихнул, то ли кашлянул.

— Смотри-ка, — сказал Никвист, — он, похоже, простудился.

— Не-а, он просто боится, — возразила рыжая.

— В таких случаях хорошо помогает витамин С. И В12 — надо измельчить таблетку и дать собаке вместе с едой.

— А это кто, Тодд? — спросила блондинка. — Твой новый друг?

— Друг хозяина.

— Вот как? — улыбнулась рыжая девушка. Она посмотрела на блондинку, потом на меня. — Собираетесь повысить арендную плату?

Я тоже улыбнулся.

— Секундочку, док, — пробормотал Никвист и вприпрыжку подбежал к девушкам. Обняв, он притянул их к себе, словно проводил совещание игроков на футбольном поле во время матча. Они вроде были удивлены, но не сопротивлялись. Он стал тихо говорить им что-то, все время улыбаясь, массируя затылок блондинки и талию рыжей. Собака подошла и стала обнюхивать его лодыжку, но он не обратил на это внимание. Было похоже, что девушки испытывают какое-то неудобство, но он и этого как будто не замечал. Под конец они отстранились от него.

Несколько секунд Никвист удерживал их за руки, потом отпустил, еще больше растянул рот в улыбке и шлепнул их по попкам, когда они повернулись, чтобы идти дальше своей дорогой. Пес побежал следом.

Никвист вернулся ко мне.

— Извините за этот перерыв. Приходится держать девочек в рамках.

Пытаясь создать впечатление сексуальной бравады, он переигрывал, и вышло почти карикатурно. Это напоминало мне его диалог с Джиной два дня назад. Нюансы напряженности, на которые я тогда почти не обратил внимания.

Я бы выпил пепси, миссис Р, или что у вас есть, лишь бы было холодное и сладкое.

Скажу Мадлен, чтобы она приготовила вам что-нибудь.

Зрелая женщина и молодой жеребец? Теннис для муженька и уроки другого рода для хозяйки дома?

Оригинальным это не назовешь, но люди так редко бывают оригинальными, когда грешат.

Я спросил:

— Есть какие-нибудь предположения насчет того, где может быть миссис Р., Тодд?

— Нет, — сказал он, морщась. — Прямо загадка какая-то. Я хочу сказать, куда она могла поехать — ведь она боится и все такое?

— Она когда-нибудь говорила с вами о своих страхах?

— Нет, мы… Нет, никогда. Но если много времени проводишь у кого-то в семье, то обязательно что-то слышишь. — Он посмотрел в сторону дома. — Хотите пива или еще чего-нибудь?

— Нет, благодарю. Мне пора возвращаться.

— Жаль, — сказал он, но весь его вид выражал облегчение. — Похоже, вы в очень неплохой форме. Тренируетесь как-нибудь?

— Бегаю немножко.

— Сколько?

— От десяти до шестнадцати километров в неделю.

— С этим надо поосторожнее — бег дает сверхвысокие ударные нагрузки. Ваш учетверенный вес при каждом шаге. Плохо для суставов. И для позвоночника тоже.

— Теперь у меня есть лыжно-кроссовый тренажер.

— Отлично — это максимальная аэробика. Если будете чередовать его с гантелями для удлинения мышц, то принесете себе максимальную пользу.

— Спасибо за совет.

— Без проблем. Если захотите поработать индивидуально с тренером, звякните мне. У меня нет с собой визитки, но вы всегда сможете найти меня через мистера и миссис… через мистера Р. — Он покачал головой. — Фу, как глупо с моей стороны. Я очень надеюсь, что они найдут ее — она такая приятная дама.

Я вернулся к «севилю» и постоял несколько минут, глядя на океан. Серфингиста не было видно, но пеликаны возвратились и, пикируя, охотились на рыбу. Чайки и крачки следовали неотступно за ними, подхватывая остатки. По линии горизонта плыла пара длинных серых «сигар». Это нефтяные танкеры шли своим курсом вдоль побережья на север. Интересно было бы пожить какое-то время в море, на корабле. Чтобы постоянно помнить о ничтожности и бесконечности.

Я не успел развить эту мысль дальше, потому что услышал шум мотора и веселые возгласы, которые завершились воплем: «Эй! Мистер Лендлорд!» Рядом со мной остановился белый «гольф» с опущенным верхом. За рулем сидела блондинка с пляжа, с дымящейся сигаретой в руке. Рядом с ней расположилась рыжеволосая, которая ела из коробки «Фидл-Фэдл» и держала открытый пакет с воздушной кукурузой. Обе девушки надели просвечивающие белые рубашки поверх купальных костюмов, но не застегнули их. Пес Берни сидел на заднем сиденье, вывалив язык и часто дыша — похоже, его укачало в машине.

— Привет, — сказала рыжая. — Ваша машина старая, но в большом порядке. У папы была точно такая.

Я усмехнулся при мысли, что «севиль» кто-то уже считает старинной машиной. Ей десять лет. В день, когда я купил ее, эти девицы, вероятно, ходили в третий класс.

— Наверно, держите ее в гараже?

— Угу.

— Она у вас ухоженная.

— Спасибо.

— А вы правда связаны с хозяином участка? Потому что мы с Трейси ищем что-нибудь поближе к пляжу. Сейчас мы живем по ту сторону шоссе Пасифик-Коуст, в Ласфлорес, и пляж там — не фонтан, очень мокрый и сплошные камни. Мы могли бы работать — помогать по хозяйству, сидеть с детьми и всякое такое — так сказать, на обмен. Тодд сказал, что поможет, но мы решили, что можем и сами поговорить.

— Должен вас разочаровать. Я действительно знаком с хозяином участка, где живет Тодд, но не занимаюсь бизнесом с недвижимостью.

Лицо блондинки непостижимым образом стало безобразным, не потеряв своей красоты.

— Вот дерьмо! Я говорила тебе, Map, что все это лажа!

Рыжая сморщила нос и надулась.

Я спросил:

— А в чем, собственно, дело?

— В Тодде, — ответила рыжая. — Он нас здорово наколол.

— Каким образом?

— Сказал, что вы — большой делец по недвижимости, и если мы будем к нему хорошо относиться, то он поговорит с вами насчет того, чтобы подыскать для нас что-нибудь здесь, на Броде. Мы тут раньше жили — помогали по хозяйству Дейву Дюмасу и его жене, когда они прошлым летом снимали здесь дом, так что люди думают, что мы все еще тут живем, и не прогоняют нас отсюда, но нам охота жить все время прямо здесь или хотя бы где посуше.

— Вы имеете в виду Дейва Дюмаса, баскетболиста?

— Ну да. Мистера Длинного. — Девушки переглянулись и захихикали.

— Мы присматривали за его детьми, — сказала блондинка. — За очень крупными детьми очень крупного парня. — Она опять засмеялась, но потом вдруг посерьезнела.

— Нам правда охота вернуться сюда, на Брод, потому что пляж здесь — просто конфетка, да и концерты в «Транкас-кафе» раскочегариваются — на прошлой неделе приезжал, например, Эдди Ван Хален.

— Мы готовы отрабатывать, — повторила рыжая. Тодд сказал, что может сделать нам обмен.

— Шестерка, слабак несчастный! — высказалась блондинка. — Пусть катится подальше. — Она газанула, и пес дернулся от испуга.

— А что он вообще хотел от вас? — спросил я.

— Ну, в общем, чтобы мы вели себя так, будто считаем его большим бабником. Чтобы дали себя полапать у вас на глазах. — Блондинка повернулась к рыжеволосой подруге. — Я говорила тебе, Map. Не надо было с Тоддом связываться.

— Что, в действительности Тодд совсем не такой?

Подруги опять захихикали. Рыжеволосая вынула из пакета комок воздушной кукурузы и дала псу.

— Он это любит, — проворковала она. — Берни у нас сластена.

— Ешь на здоровье, Берни. — Я обошел машину кругом и потрепал пса по спине. Шерсть у него была свалявшаяся от соли и грязи. Когда я стал чесать ему шею, он заскулил от удовольствия.

— Значит, Тодд — это совсем не то, что нужно, — сказал я.

В глазах у блондинки появилось настороженное выражение. С близкого расстояния ее лицо показалось мне жестким, готовым состариться, а кожа — начавшей принимать вид дубленой от слишком долгого пребывания на солнце и многочисленных превратностей судьбы.

— Может, вы с ним близкие друзья?

— Никоим образом, — успокоил я ее. — Просто я знаком с людьми, которым принадлежит этот дом. Тодда я вижу всего второй раз в жизни.

— Значит, вы не из тех, так сказать… — Блондинка усмехнулась, игриво посмотрела на меня и расслабленным жестом приподняла руку.

— Тре-ейс! Это же очень неприлично!

— А что такого? — возразила блондинка. — Это он так делает, а не я. Вот ему пусть и будет стыдно!

Я спросил:

— Выходит, Тодд — гей?

— Это уж точно, — ответила рыжая.

— Гомик с мускулами, — добавила блондинка.

— Такое тело зря пропадает, — сокрушенно сказала рыжая. Пес судорожно кашлянул. — Тихо, Берни, не напрягайся.

— Вот я и говорю — мерзость какая, — не успокаивалась блондинка. — Использовать нас, чтобы показать, будто его интересуют девушки. Я хочу сказать — может, тело у него, как у буйвола, но головой он слаб, это точно.

— Откуда вы знаете, что он гей? — спросил я.

— Ну, — ответила блондинка, засмеявшись и опять газанув, — конечно, мы не ходим и не подсматриваем за ним, когда он занимается этим.

— К нему все время шастают разные типы, — заявила рыжеволосая девушка. — Он говорит, что тренирует их, но один раз я видела, как он и тот тип держались за руки и целовались.

— Фу, мерзость! — сказала блондинка, толкая подругу локтем в бок. — Ты мне ничего не говорила.

— Так это было очень давно. Когда мы еще жили у Большого Дейва.

— Большой Дейв, — хихикнула блондинка.

— Можете сказать точнее, когда это было? — поинтересовался я.

Вопрос сильно озадачил подруг. У обеих был такой вид, словно они решали труднейшую лексическую задачу.

Наконец рыжеволосая сказала:

— Очень давно — может, недель пять назад. Поджаристый Тодд и этот тип проходили позади дома. А прямо вон там я выгуливала Берни. — Она показала на зацементированную площадку. — И они держались за руки. Потом тот тип сел в свою машину — белый 560-й «мерседес» с такими необычными колесами, — а Тодд наклонился и поцеловал его.

— Мерзость, — фыркнула блондинка.

— Да нет, это было как-то даже трогательно, — возразила рыжая, и было похоже, что она действительно так думает. Но сочувствие здесь было явно не к месту, так что она поежилась и разразилась нервным смехом.

Я спросил:

— Не припомните, как выглядел тот человек?

Она пожала плечами.

— Он был старый.

— Какого он мог быть возраста?

— Старше вас.

— Могло ему быть за сорок?

— Даже больше.

— А может, это был папочка Тодда? — глуповато ухмыляясь, вмешалась блондинка. — Своего папочку ведь можно поцеловать, правда, Map?

— Может, и можно, — отозвалась рыжеволосая приятельница. — Крошка Тодд целует своего папулю.

Они посмотрели друг на друга. Покачали головами и опять захихикали.

— Что-то на папулю не похоже, — продолжала рыжая. — По-моему, там была настоящая любовь. — Она задумчиво взглянула на меня. — Вообще-то этот старый тип был вроде крепкий. Для старика, я имею в виду. Вроде как смахивал на Тома Селлека.

— У него были усы? — спросил я.

Было видно, как рыжеволосая напрягает свою память.

— Кажется, были. Точно не могу сказать. Просто помню, что мне показалось, будто он похож на Тома Селлека. На пожилого Тома Селлека. Крепкий, загорелый. Широкая грудь.

— И почему только среди этих так много крепких типов? — Вопрос блондинки прозвучал несколько риторически. — Столько добра зря пропадает.

— Потому что они богатые, Трейс, — ответила ее рыжая подруга. — Они могут себе позволить разные там приспособления, отсасывание жира и всякое такое.

Блондинка потрогала свой собственный плоский живот.

— Если мне когда-нибудь понадобится делать такие штуки, лучше усыпите меня. — Она запустила руку в коробку «Фидл-Фэдл» и стала шарить.

— Эй, не залапывай там все! — возмутилась рыжая и потянула коробку к себе.

Блондинка, не отпуская коробки, сказала:

— Миндаль. — Она улыбнулась. — Вот, нашла. — Она вытащила из коробки зерно миндаля и взяла его в зубы. Посмотрев на меня, провела по нему языком и не торопясь раскусила.

Я спросил:

— Значит, вы последний раз видели здесь того пожилого типа пять недель назад?

— Точно, — задумчиво кивнула рыжая. — Мы уже очень давно не валялись на сухом песочке.

— Ну так как, — вернулась к своему вопросу блондинка, — вы что-нибудь можете для нас сделать?

— Я уже объяснил вам, что не занимаюсь этим бизнесом, но я действительно кое-кого знаю, так что надо посмотреть и поспрашивать. Оставьте-ка свои координаты.

— Конечно! — просияла рыжеволосая. Но тут же помрачнела.

— В чем дело?

— Нечем писать.

— Какие проблемы, — сказал я, борясь с желанием подмигнуть. Я вернулся к своей машине, нашел в бардачке шариковую ручку и старую квитанцию из автомастерской и вручил все девушке. — Пишите на оборотной стороне.

Используя коробку «Фидл-Фэдл» вместо письменного стола, она стала старательно писать, а блондинка смотрела. Пес ткнулся мокрым носом мне в руку и благодарно вздохнул, когда я снова почесал его.

— Вот. — Девушка протянула мне бумагу.

Мария и Трейси. Замысловатый почерк. Сердечки вместо точек над "i". Флорес-Меса-драйв. Телефонная станция 456.

Я улыбнулся девушкам:

— Отлично. Посмотрю, что можно будет сделать. А пока желаю удачи.

— Она у нас уже есть, — сказала блондинка.

— Что у нас уже есть? — спросила ее рыжеволосая подруга.

— Удача. Мы всегда получаем то, что хотим, правда, Map?

Под звуки хихиканья и в клубах пыли «гольф» рванулся вперед.

Они помчались по Брод-Бич-роуд на север и исчезли из глаз. Через секунду до меня дошло, что эти девушки — ровесницы Мелиссы.

* * *

Я развернулся и поехал назад к шоссе.

Пожилой мужчина и молодой жеребец.

Пожилой мужчина с усами, загорелый.

В Лос-Анджелесе масса загорелых, носящих усы геев. И масса белых «мерседесов».

Но если Дон Рэмп ездит на белом 560-м со спецколесами, то я, пожалуй, рискнул бы сделать предположение. Я влился в южный поток движения по шоссе Пасифик-Коуст и поехал домой, делая свое предположение даже при отсутствии доказательств. Представлял себе Рэмпа в роли любовника Никвиста и пересматривал в свете новой информации ту напряженность между Никвистом и Джиной, свидетелем которой я был.

Очередной фортель в стиле «настоящего мужчины» с его стороны?

Гнев с ее стороны?

Знала ли она об этом?

Связано ли это как-то с ее намеками на желание переменить стиль жизни?

Отдельные спальни.

Отдельные банковские счета.

Отдельные жизни.

А может, она все знала о Рэмпе, когда выходила за него замуж?

И почему, прожив столько лет холостяком, он женился на ней?

И банкир, и адвокат Джины были, похоже, убеждены, что не из-за денег, и в доказательство цитировали брачный контракт.

Но брачные контракты — как и завещания — могут оспариваться. А застраховать жизнь и получить страховой полис можно и без ведомства банкиров и адвокатов.

А может, наследство здесь было абсолютно ни при чем. Может Рэмпу просто было нужно прикрытие, чтобы не шокировать добрых консервативных жителей Сан-Лабрадора.

Вместе с домашним очагом он приобрел и ребенка, который смертельно его ненавидит.

Чисто по-американски!

Загрузка...