Он проводил меня до двери, продолжая говорить о науке. Пересекая лужайку, я заметил, что «сааб» был продвинут больше вперед. За ним стоял серый «рейнджровер». На запыленном лобовом стекле выделялись чистые полукружия от работы стеклоочистителей.
Я представил себе Гэбни за рулем машины, продирающейся сквозь мескитовые заросли, и уехал оттуда с мыслью о том, какую странную пару представляли собой эти двое. Она на первый взгляд была ледяной королевой. Готовая к бою, привыкшая отстаивать свои права — я видел, почему они с Мелиссой ощетинивались при встрече. Но налет инея был таким тонким, что таял от одного испытующего взгляда. Под ним открывалась ранимость. Как у Джины. Может, это и послужило основой для необычайно сильного сопереживания между ними?
Кто кого приобщил к маленьким серым комнаткам и к искусству Мэри Кассатт?
Но какова бы ни была причина, похоже, что ей было не все равно. Исчезновение Джины было для нее потрясением.
Муж же ее, казалось, напротив, настойчиво стремился отмежеваться от этого дела. Пожав плечами, он отнес патологию Джины к рутинным случаям и обратил страдание в слова медицинского жаргона. Однако несмотря на кажущееся безразличие, он примчался в Лос-Анджелес из Сайта-Инес — это два часа езды. Так что он, возможно, был обеспокоен не меньше жены, просто более умело это скрывал.
Все тоже распределение обязанностей между мужским и женским полом.
Мужчины встают в позу.
Женщины истекают кровью.
Я думал о том, что он рассказал мне о гибели сына. И как он это рассказывал. Легкость и гладкость изложения заставляла предположить, что он уже рассказывал это тысячу раз.
Может, он так восстанавливает душевное равновесие?
Или он действительно овладел искусством оставлять прошлое в прошлом?
Может, в один прекрасный день я позвоню ему и попрошу дать мне несколько уроков.
Было без десяти десять, когда я вернулся в Сассекс-Ноул. Одинокая полицейская машина все еще патрулировала улицы. Должно быть, я уже прошел проверку, потому что никто меня не остановил, когда я подъехал к воротам.
Голос Дона Рэмпа по переговорному устройству звучал сухо и устало.
— Нет, все еще ничего. Подъезжайте.
Ворота медленно открылись, и я проехал. На участке были включены дополнительные лампы, и их свет, яркий и холодный, создавал имитацию дневного освещения.
Других машин перед домом не было. Чосеровская дверь была распахнута. На пороге стоял Рэмп. Он был без пиджака.
— Совершенно ничего не слышно, — сказал он, когда я поднялся по ступеням. — Что говорят доктора?
— Ничего стоящего. — Я сообщил ему о звонке Урсулы относительно Мелвина Финдли.
Его лицо вытянулось.
Я спросил:
— От Чикеринга еще что-нибудь было?
— Он звонил примерно полчаса назад. «Ничего нового, с ней, вероятно, ничего не случилось, не волнуйтесь» — ведь речь идет не о его жене. Я спросил его, не стоит ли связаться с ФБР. Он утверждает, что те не станут влезать в это дело, пока нет оснований считать, что имело место похищение, причем желательно, чтобы было похоже на вывоз жертвы за пределы штата.
Он всплеснул руками, потом безвольно уронил их.
— Жертва. Я и думать не хочу о ней как о жертве, но…
Он закрыл дверь. Холл освещен, но дальше дом был погружен в темноту.
Он направился к выключателю, расположенному по другую сторону от входа, шаркая ногами по мраморному полу.
— Ваша жена когда-нибудь говорила вам, почему Макклоски это сделал? — спросил я.
Он остановился полуобернувшись.
— А почему вы спрашиваете?
— Хочу понять ее — как она отнеслась к нападению.
— Как отнеслась — в каком это смысле?
— Жертвы преступления нередко решают провести собственное расследование, выяснить какие-то факты и детали. Хотят получить информацию о преступнике, о его мотивах, стремятся понять, в силу каких причин они сами стали жертвами. Хотят понять смысл случившегося с ними и как-то оградить себя на будущее. Ваша жена предпринимала что-нибудь в этом роде? Дело в том, что никто, похоже, не знает, какой мотив был у Макклоски.
— Нет, ничего такого она не предпринимала. — Он пошел дальше. — Во всяком случае, насколько мне известно. И она понятия не имела, почему он это сделал. Откровенно говоря, мы об этом почти не разговариваем: я принадлежу ее настоящему, а не прошлому. Но она действительно говорила мне, что этот ублюдок отказался признаться, — в полиции ничего не смогли от него добиться. Он был пьяница и наркоман, но это ничего не объясняет, верно?
— Какие наркотики он употреблял?
Рэмп протянул руку, щелкнул выключателем и осветил огромную комнату в передней части дома, в которой Джина Рэмп и я сидели вчера в ожидании Мелиссы. Вчерашний день казался древней историей. Графин с горлышком, похожим на лебединую шею, наполненный какой-то очень прозрачной жидкостью янтарного цвета, стоял в окружении нескольких старомодных бокалов на крышке переносного бара из красного дерева Он протянул мне бокал. Я отрицательно покачал головой. Он налил себе с палец, поколебался, удвоил порцию, потом закрыл графин пробкой и отхлебнул.
— Не знаю, — сказал он. — Никогда не интересовался наркотиками. Дальше этого, — он поднял бокал, — да еще пива я не захожу. С ним я не был близко знаком — встречал время от времени в студиях. Это был настоящий прилипала. Цеплялся к Джине, словно пиявка. Ничтожество. Голливуд кишит такими типами. Своего таланта у него не было, так он искал девушек, которые позировали бы для фотографий.
Он прошел дальше в комнату, ступая уже по ковру, который заглушил звук его шагов и восстановил в доме тишину.
Я последовал за ним.
— Мелисса уже вернулась?
Он кивнул.
— Она наверху, у себя в комнате. Прошла прямо наверх. Вид у нее был совершенно разбитый.
— Ноэль все еще у нее?
— Нет, Ноэль вернулся в «Кружку» — это мой ресторан. Он работает у меня — паркует машины, убирает со столов, подает. Славный парнишка — действительно сам пробивает себе дорогу, и у него неплохое будущее. Мелисса ему не пара, но, по-видимому, ему придется в этом убеждаться самому.
— В каком смысле не пара?
— Слишком умна, слишком красива, слишком капризна. Он безумно в нее влюблен, и она просто ходит по нему ногами. Но не из жестокости или снобизма, а потому, что такой у нее стиль. Она просто идет прямо вперед, не думая.
Как бы стараясь смягчить эту критику, он сказал:
— Уж в чем ее не обвинишь, так это в снобизме. Несмотря на все это. — Он обвел комнату жестом свободной руки. — Бог мой, вы можете себе представить, что значит вырасти в таком месте? Я вырос в Линвуде, когда его население было преимущественно белым. Мой отец работал на своем грузовике, перевозил грузы. Нрав у него был паршивый. Я хочу сказать, что часто он не мог найти заказчиков. Еды нам всегда хватало, но и только. Мне не нравилось, что надо сводить концы с концами, но теперь я понимаю, что это сделало меня лучше, — я не говорю, что Мелисса плохой человек. В основе своей она очень хорошая девочка. Только она привыкла, что все делается так, как хочет она, просто идет напролом, когда ей что-то нужно, не считаясь с тем, чего хотят другие. Джинина… ситуация заставила ее быстро повзрослеть. В самом деле, можно лишь удивляться тому, насколько удачным оказалось ее развитие.
Он тяжело опустился на мягкое канапе.
— Наверное, не мне вас просвещать относительно детей. Я болтаю и болтаю, потому что, честно говоря, буквально выбит из колеи всем этим. Где, черт побери, она может быть? Как насчет этого детектива — вы дозвонились ему?
— Нет еще. Дайте-ка попробую еще раз.
Он вскочил и принес мне сотовый телефон.
Я набрал домашний телефон Майло, начал слушать автоответчик, потом запись прервалась.
— Алло?
— Рик? Это Алекс. Майло дома?
— Привет, Алекс. Он дома, мы только что вошли — посмотрели какой-то паршивый фильм. Подожди минутку.
Через две секунды послышалось:
— Да?
— Ты готов приступить пораньше?
— К чему?
— К частному расследованию.
— Нельзя с этим подождать до утра?
— Тут кое-что произошло.
Я взглянул на Рэмпа. Он пристально смотрел на меня, лицо его казалось измученным. Тщательно подбирая слова, я пересказал Майло все случившееся, в том числе и то, что Макклоски допрашивали в полиции и отпустили и что Мелвин Финдли умер в тюрьме. Затем ожидал, что он как-то прокомментирует эти сведения.
Вместо этого Майло спросил:
— Она взяла с собой что-нибудь из одежды?
— Мелисса сказала, что нет.
— Как Мелисса может быть в этом уверена?
— Она говорит, что знает содержимое платяного шкафа матери и может судить, все ли там на месте.
Рэмп бросил на меня настороженный взгляд.
— Даже малюсенького пеньюарчика?
— Я не думаю, что произошло нечто в этом роде, Майло.
— Почему нет?
Я быстро взглянул на Рэмпа. Он все так же пристально смотрел на меня, позабыв о своем напитке.
— Не подходит к случаю.
— А, понял. Муженек тут поблизости?
— Правильно.
— Ладно, перейдем на другой канал. Что сделали местные копы, помимо патрулирования?
— Насколько я могу судить, больше ничего. Ни на кого не производит большого впечатления уровень их компетентности.
— Гениями их тут не считают, но что им остается делать? Ходить из дома в дом и портить отношения с триллионерами? Дамочка задержалась вне дома — это ведь не конец света. Прошло всего несколько часов. А потом, она на такой машине, что ее наверняка кто-то видел. Они хоть бюллетени-то разослали?
— Начальник полиции сказал, что да.
— Так ты теперь якшаешься и с начальниками полиции?
— Я его здесь застал.
— Личные контакты, — проворчал он. — Ах, эти богачи.
— Что там насчет ФБР?
— Не-а, эти ребята и близко не подойдут, пока нет определенных признаков преступления, причем желательно такого, которое попадет на первые полосы газет. Разве что у твоих состоятельных друзей есть солидные связи в политических кругах.
— Насколько солидными они должны быть?
— Это должен быть кто-то, кто может позвонить в Вашингтон и надавить на директора ФБР. Но даже и в этом случае ей надо будет не объявляться пару дней, чтобы феды[7] — да и кто угодно — отнеслись к делу серьезно. Без чего-нибудь мало-мальски похожего на признак настоящего преступления они в самом лучшем случае пришлют парочку агентов, похожих на киноактеров, которые составят протокол, пройдутся по дому в темных очках, какие носят младшие чины джименов[8], и пошепчут в свои «уоки-токи»[9]. Сколько прошло времени, шесть часов?
Я посмотрел на часы.
— Почти семь.
— Это еще не говорит о тяжком уголовном преступлении, Алекс. Что еще ты можешь мне сказать?
— Не очень много. Я только что вернулся от ее лечащих врачей. Там никаких крупных озарений.
— Ну, — сказал он, — ты знаешь этих типов. Они горазды задавать вопросы, а не отвечать на них.
— А у тебя есть вопросы, которые ты хотел бы задать?
— Я мог бы произвести несколько подходящих к случаю телодвижений.
Рэмп пил и смотрел на меня из-за края своего бокала. Я сказал:
— Это может оказаться полезным.
— Наверно, я смог бы подъехать туда где-то через полчаса, но в основном это будет процедура для успокоения нервов. Потому что действия, которые необходимы при настоящем розыске пропавших людей — финансовые расследования, проверка кредитных карточек, — проводятся в часы работы учреждений. Кому-нибудь пришло в голову проверить больницы?
— Полагаю, это сделала полиция. Но если ты считаешь…
— Не велик труд сделать несколько звонков. Собственно говоря, я могу обзвонить много мест прямо отсюда, не тратя полчаса на поездку.
— Мне кажется, было бы неплохо сделать это на глазах у всех.
— Ты так считаешь?
— Да.
— Кое у кого дрожат коленки? Нужно что-то вроде успокоительного?
— Да.
— Подожди-ка. — Он прикрыл трубку рукой. — Ладно, хорошо, доктор Силверман не очень доволен, но решил отнестись к этому по-ангельски. Может, еще уговорю его выбрать мне галстук.
Мы с Рэмпом ждали, почти не разговаривая. Он пил и все глубже оседал в одно из мягких кресел. Я думал о том, что будет с Мелиссой, если ее мать не вернется в скором времени.
Я хотел было подняться к ней и посмотреть, как она там, но вспомнил слова Рэмпа о том, что она вернулась совершенно разбитая, и решил дать ей отдохнуть. Еще неизвестно, как все обернется, так что пусть поспит, пока есть возможность.
Прошло полчаса, потом еще двадцать минут. Когда прозвучал дверной колокольчик, я опередил Рэмпа и сам открыл дверь. Майло вошел неслышными шагами. Таким хорошо одетым я в жизни его не видел. Темно-синий блейзер, серые брюки, белая рубашка, бордовый галстук, коричневые мокасины. Чисто выбрит и подстрижен — стрижка, как обычно, паршивая, слишком коротко сзади и с боков, бачки подбриты до середины уха. Три месяца не на службе, а принадлежность к правоохранительным органам все еще бросалась в глаза.
Я представил их друг другу. Наблюдал, как изменилось выражение лица Рэмпа, когда он как следует присмотрелся к Майло. Глаза сузились, усы задергались, словно от укусов блох.
Взгляд стал жестко подозрительным. Так мужественный ковбой с рекламы «Мальборо» смотрел бы на подонков, которые крадут скот. Ему отлично подошел бы ковбойский костюм Гэбни.
Должно быть, Майло тоже это заметил, но никак не отреагировал.
Рэмп еще немного поиспепелял его взглядом, потом сказал:
— Надеюсь, вы сможете помочь.
Новая вспышка подозрения. Прошло порядочно времени с тех пор, как Майло фигурировал на телевидении. Но, возможно, у Рэмпа была хорошая память. У актеров — даже не блещущих умом — это часто встречается. Или же память ему освежила добрая старая гомофобия.
Я сказал:
— Детектив Стерджис служит в полиции Лос-Анджелеса, сейчас он в отпуске. — Я определенно упоминал об этом раньше.
Рэмп продолжал пялиться.
Наконец и Майло решил ответить любезностью на любезность.
Эти двое крепко сцепились взглядами. Они напомнили мне родео и быков в двух соседних загончиках — как они фыркают, роют землю и бодают дощатую перегородку.
Майло отцепился первым.
— На данный момент я располагаю следующей предоставленной мне информацией. — Он почти слово в слово повторил то, что я ему рассказал.
— Это правильно?
— Да, — сказал Рэмп.
Майло крякнул. Вытащив из кармана блейзера блокнот с ручкой, он перелистал несколько страниц, остановился, ткнул толстым пальцем.
— Я удостоверился в том, что полиция Сан-Лабрадора выпустила на нее бюллетень для розыска в масштабах округа. Обычно это бывает пустой тратой времени, но при такой заметной машине, возможно, какой-нибудь толк выйдет. У них машина зарегистрирована как «роллс-ройс» типа седан, выпуска 1954 года, номерной знак «AD RR SD», опознавательный номер «SOG двадцать два». Правильно?
— Правильно.
— Цвет?
— Черный верх, перламутрово-серый низ.
— Лучше «тойоты», — сказал Майло, — больше бросается в глаза. Перед тем как ехать сюда, я обзвонил несколько местных травматологических пунктов. К ним не поступало никого, отвечающего ее описанию.
— Слава Богу, — пробормотал Рэмп. Его лицо блестело от пота.
Майло поднял глаза к потолку, потом опустил их и обвел передние комнаты одним беглым взглядом.
— Красивый дом. Сколько здесь комнат?
Вопрос застал Рэмпа врасплох.
— Я точно не знаю — никогда не считал. Наверно, около тридцати или тридцати пяти.
— Сколькими фактически пользуется ваша жена?
— Пользуется? В основном она пользуется своими личными комнатами. Их три — нет, четыре, если считать ванную Гостиная, спальня плюс боковая комната с книжными полками, письменным столом, кое-каким гимнастическим оборудованием, холодильником.
— Похоже на дом в доме, — сказал Майло — У вас тоже такой?
— У меня просто одна комната, — ответил Рэмп, покраснев. — Соседняя с ее.
Майло что-то записал себе в блокнот.
— Вы не могли бы назвать хоть какую-нибудь причину, почему она решила ехать на лечение одна?
— Я не знаю — это не было предусмотрено. Предполагалось, что с ней поеду я. Мы должны были выехать в три. Она позвонила мне в четверть третьего — я был у себя в ресторане — и сказала, чтобы я не беспокоился: она поведет машину сама. Я попробовал возразить, но она сказала, что с ней все будет в порядке. Мне не хотелось подрывать ее уверенность в своих силах, поэтому я не стал настаивать.
— Тридцать пять комнат, — повторил Майло, снова что-то записывая. — Кроме своих апартаментов, она пользовалась какими-нибудь другими комнатами? Держала в них свои вещи?
— Насколько я знаю, нет. А почему вы спрашиваете?
— Каковы размеры участка.
— Чуть меньше семи акров.
— Она часто гуляла по участку?
— Она не боится выходить и гулять по нему, если вы именно это имеете в виду. Она довольно много гуляла, и я сопровождал ее в этих прогулках — еще тогда, когда, кроме участка, она никуда не выходила. С недавнего времени — последние несколько месяцев — она выходила за его пределы на короткие прогулки в обществе доктора Каннингэм-Гэбни.
— Помимо ворот, можно ли еще как-нибудь попасть на участок или выйти?
— Насколько я знаю, нет.
— Никаких задних аллей?
— Никаких. Участок вплотную примыкает к другому владению — доктора и миссис Элридж. Участки разделяет высокая живая изгородь — метра три или выше.
— Сколько на участке хозяйственных построек?
Рэмп подумал.
— Дайте сообразить. Если считать гаражи…
— Гаражи? Сколько же их?
— Десять. Фактически это одно длинное здание с десятью боксами. Его построили для коллекции старинных автомобилей, принадлежавшей ее первому мужу. Некоторые машины просто бесценны. Двери боксов держат все время на запоре. Только бокс «зари» был оставлен открытым.
Майло быстро записал и поднял глаза.
— Продолжайте.
Рэмп, казалось, был озадачен.
Майло сказал:
— Другие постройки на участке.
— Постройки, — повторил Рэмп. — Сарай для пересадки растений, раздевалки у бассейна и одна рядом с теннисным кортом. Вот и все, если не считать бельведер.
— А помещения для обслуживающего персонала?
— Вся прислуга живет здесь, в доме. Наверху один из коридоров ведет к их комнатам.
— Сколько обслуживающего персонала?
— Ну, Мадлен, конечно. Две горничные и садовник. Садовник не живет здесь. У него пятеро сыновей, из которых ни один не состоит у нас в штате, но все время от времени помогают, делают кое-какую работу.
— Кто-нибудь из прислуги видел своими глазами, как уезжала ваша жена?
— Одна из горничных, убиравшая передний холл, видела, как она вышла из дома. Я не знаю точно, видел ли кто-нибудь, как она отъезжала, — если вы хотите спросить у них, я могу сходить за ними сейчас же.
— А где они?
— У себя в комнатах, наверху.
— Когда у них заканчивается работа?
— В девять. Но они не всегда сразу уходят к себе, иногда сидят на кухне — разговаривают, пьют кофе. Сегодня я отправил их наверх пораньше. Не хотел тут никаких воплей.
— Они очень расстроены?
Рэмп кивнул.
— Они с ней давно и склонны считать, что их долг — ее оберегать.
— Как насчет других домов?
— Только один. На побережье. Брод-Бич. Малибу. Насколько мне известно, она туда никогда не ездила. Не любит воду — не плавает даже здесь, в бассейне. Тем не менее, я звонил туда. Дважды. И ничего.
— Она ничего не говорила недавно — в последние несколько дней или даже недель — о том, чтобы уехать? Уехать куда-нибудь одной?
— Абсолютно ничего, и я…
— Никаких намеков, оброненных невзначай? Замечаний, которые тогда могли показаться ничего не значащими, а теперь приобрели смысл?
— Я сказал нет! — Румянец на лице Рэмпа стал еще ярче. Он так сильно прищурился, что у меня застучало в висках.
Майло ждал, постукивая ручкой по блокноту.
Рэмп сказал:
— Но это было бы лишено всякого смысла. Она хотела иметь больше контактов с другими людьми, а не меньше. В этом и была вся суть ее лечения — вернуться к общению с людьми. Откровенно говоря, я не вижу смысла в такой ориентированности ваших вопросов — не все ли, черт возьми, равно, что она говорила? Бог мой, ведь она не на каникулы отправилась! С ней что-то случилось вне дома, и вам следовало бы съездить в город и как следует потрясти этого психопата Макклоски! Поучить настоящей полицейской работе тех идиотов, которые его отпустили!
Он тяжело дышал. На висках вздулись вены.
Майло сказал:
— Перед тем как ехать сюда, я был в Центральном отделе и разговаривал с детективом, который допрашивал Макклоски. Этот парень, Бредли Льюис — не самый лучший коп, но и не самый худший. У Макклоски железное алиби — он кормил бездомных в помещении миссии, где живет. Всю вторую половину дня он чистил картошку, мыл посуду и разливал по мискам суп. Его видели десятки людей, в том числе и священник, который заправляет этой миссией. Он никуда не отлучался с полудня до восьми вечера. Так что у полиции не было никаких оснований брать его под стражу.
— А в качестве важного свидетеля?
— Нет преступления — нет и свидетеля, мистер Рэмп. С точки зрения полиции это просто случай, когда какая-то дамочка не вернулась вовремя домой.
— Но вы-то знаете, о ком идет речь, что этот тип сделал!
— Верно. Но он отсидел положенное, и срок его условного освобождения истек. С точки зрения закона — он обычный гражданин. У полиции нет к нему претензий.
— А вы разве не можете ничего сделать?
— Еще меньше, чем ничего.
— Я имел в виду не юридические тонкости, мистер Стерджис.
Майло усмехнулся, сделал глубокий вдох.
— Сожалею. Но я крайне озабочен своей репутацией.
— Я говорю серьезно, мистер Стерджис.
— Я тоже, мистер Рэмп. — Майло больше не улыбался. — Если вы ищете помощи такого сорта, то набрали совсем не тот номер.
Он спрятал ручку в карман.
Рэмп сказал:
— Послушайте, я не хотел…
Майло жестом руки остановил его.
— Я знаю, что ваша жизнь превратилась в ад. Знаю, что эта вонючая система ни к черту не годится. Но цепляться сейчас к Макклоски не в интересах вашей жены. В Центральном отделе сказали, что когда они отпустили его, то отвезли домой — своей машины у него нет — и он лег спать. Допустим, я иду к нему туда, бужу его. Он отказывается меня впустить. Тогда я врываюсь силой, играю в Крутого Гарри. В кино такое получается как по маслу — запугивание дает результат. Он во всем сознается, и хорошие парни побеждают. В реальной жизни он нанимает адвоката. Подает в суд на меня, на вас, дело получает огласку в средствах массовой информации. И в этот момент вплывает танцующей походкой ваша жена — у нее поломалась машина и не было возможности добраться до телефона. Настоящий «хэппи энд» — вот только она опять возвращается на первые полосы газет. Центральная статья для колонки «Хроника». Не говоря уже о том, что ей придется смотреть, как вы выкладываете Макклоски энную сумму или парочку лет выступаете в качестве ответчика. Как это скажется на ее психологическом прогрессе?
— Дьявольщина, — проворчал Рэмп, — с ума можно сойти. — И покачал головой.
— Я попросил в Центральном отделе понаблюдать за ним. Они сказали, что попробуют, но, честно говоря, это обещание не многого стоит. Если она не вернется к утру, я нанесу ему визит. Если ожидание для вас слишком тяжело, я поеду к нему прямо сейчас. Если он меня не впустит, я останусь сидеть там всю ночь и буду смотреть на его дверь. Потом напишу вам подробный отчет о наблюдении, который будет звучать очень впечатляюще. Я беру с вас семьдесят долларов в час плюс расходы. Час-пустышка стоит столько же, сколько и результативный. Но я прикинул, что за такие деньги вы вправе рассчитывать на определенную самостоятельность суждений с моей стороны.
— И в чем же состоит ваше самостоятельное суждение, мистер Стерджис?
— В данный момент можно найти и получше способы расходовать мое время.
— Например?
— Например, продолжать обзванивать больницы. Звонить на станции обслуживания, которые открыты всю ночь. Позвонить в автоклуб — если вы в нем состоите.
— Состоим. Похоже, все это я и сам могу делать.
— Можете. Не стесняйтесь. Чем больше людей включится в эту работу, тем быстрее мы ее сделаем. Если вы хотите заняться этим сами, я напишу вам список того, что еще вы можете сделать, и побегу.
— А что еще я могу сделать?
— Связаться с больницами и независимыми компаниями «скорой помощи», держать контакт с дорожными подразделениями различных отделов полиции, чтобы информация не затерялась в суматохе — такое случается сплошь и рядом, поверьте мне. Если захотите идти еще дальше, обзвоните авиакомпании, чартерные службы, агентства по прокату автомобилей. Отслеживайте кредитные карточки — узнайте, какими она пользуется, договоритесь с компаниями, чтобы эти номера были взяты на заметку, так что как только ими воспользуются, мы будем знать, где и когда это произошло, и получим информацию без задержки. Если она не вернется к утру, я тоже начну работать с ее банковскими документами, смотреть, не сняла ли она недавно какой-нибудь крупной суммы. На ее счетах требуется и ваша подпись?
— Нет, наши финансы раздельны.
— Никаких общих счетов?
— Нет, мистер Стерджис. — Рэмп скрестил руки на груди. Казалось, что каждое слово, словно гаечный ключ, затягивало его все туже и туже. — Снятие денег со счета, авиакомпании. Что вы хотите этим сказать? Что она сознательно ушла из дома?
— Уверен, что нет, но…
— Определенно нет.
Майло провел по лицу рукой.
— Мистер Рэмп, будем надеяться, что она войдет в дверь с минуты на минуту. Если нет, то этот случай придется рассматривать как случай исчезновения человека. А такие дела отнюдь не льстят самолюбию тех, кто сидит и ждет известий. Если уж хочешь сделать работу как следует, то должен предполагать, что могло приключиться буквально все. Это как в случае с врачом, делающим биопсию опухоли, — по всей вероятности, она доброкачественная. Врач цитирует вам статистические данные, улыбается и говорит, что почти на сто процентов уверен, что беспокоиться не о чем. Но пробу все-таки берет и отправляет ее в лабораторию.
Он расстегнул блейзер, засунул обе руки в карманы брюк, перенес вес одной ноги на пятку и подвигал ею, словно бегун, разминающий лодыжку.
Рэмп посмотрел вниз, на ногу, потом вверх, в зеленые глаза Майло.
— Так, — сказал он, — значит, мне предстоит взять пробу.
— Выбор за вами. Либо это, либо просто сидеть и ждать.
— Нет-нет, валяйте, делайте все это. У вас получится быстрее. Наверно, для начала мне следует дать вам чек.
— Чек я возьму перед уходом — на семьсот долларов, это будет десятичасовой аванс. Но сначала соберите всю прислугу, позвоните садовнику и попросите его прийти вместе с теми из сыновей, кто сегодня здесь работал и мог ее видеть. А я тем временем хотел бы наведаться в ее апартаменты, осмотреть вещи.
Рэмп хотел было возразить что-то, но передумал, решив, что не стоит напрашиваться на ответы, которые могут ему не понравиться.
Майло сказал:
— Я постараюсь быть предельно аккуратным. Если вы хотите присутствовать, то пожалуйста.
— Нет, все нормально. Делайте вашу работу. Нам туда. — Он показал на лестницу.
Они стали подниматься, наступая одновременно на одну и ту же широкую мраморную ступень, но держась на максимальном расстоянии друг от друга.
Я шел вслед за ними, отставая на две ступени, и размышлял о собственном месте во всей этой истории.
Когда мы достигли верхней площадки, я услышал, как открылась какая-то дверь, увидел тонкую полоску света на полу одного из расходящихся веером коридоров, через две двери от комнаты Джины Рэмп. Полоска расширилась, превратившись в треугольник, потом ее закрыла тень, и в холл вышла Мелисса, все еще в рубашке и джинсах, в одних носках. Она шла нетвердыми шагами, протирая глаза.
Я тихонько позвал ее по имени.
Она вздрогнула, обернулась и бросилась к нам.
— Она нашлась?
Рэмп покачал головой.
— Пока ничего нового. Это детектив Стерджис. Он… друг доктора Делавэра. Детектив, это мисс Мелисса Дикинсон, дочь миссис Рэмп.
Майло протянул руку. Мелисса едва коснулась ее, убрала свою руку и посмотрела на него снизу вверх. У нее на лице отпечатались складки от подушки — ложные шрамы, которые пройдут, как сон. Сухие губы, припухшие веки.
— Что вы собираетесь делать, чтобы найти ее? Что могу сделать я?
— Вы были дома, когда уезжала ваша мать? — спросил Майло.
— Да.
— В каком она была настроении?
— В хорошем. В возбуждении от предстоящей поездки без провожатых — на самом деле ей было страшновато, но она скрывала это, стараясь казаться радостно возбужденной. Я беспокоилась, как бы у нее не было приступа. Пыталась отговорить ее от этой затеи, сказала, что поеду с ней. Но она отказалась — даже голос на меня повысила. Она никогда еще не повышала на меня голос.
Она закусила губы, чтобы не расплакаться.
— Я должна была настоять на своем.
Майло спросил:
— Она не сказала, почему хочет ехать одна?
— Нет. Я спрашивала несколько раз, но она отказалась отвечать. Это было совсем на нее не похоже — я должна была догадаться, что здесь что-то не так.
— Вы видели своими глазами, как она отъезжала?
— Нет. Она сказала, чтобы я не ходила за ней, — просто приказала мне. — Мелисса снова закусила губы. — Так что я пошла к себе. Легла, стала слушать музыку и заснула — вот так, как сейчас. Это просто невероятно — почему я так много сплю?
Рэмп сказал:
— Это стресс, Мелисса.
Она повернулась к Майло:
— Как вы думаете, что с ней случилось?
— Я здесь как раз затем, чтобы это узнать. Ваш отчим созовет весь обслуживающий персонал, посмотрим, не знает ли чего-нибудь кто-то из них. А я пока буду осматривать ее комнату и звонить по телефону — если хотите, можете мне помогать.
— А куда звонить?
— Как обычно. Заправочные станции, автоклуб. Служба дорожного патрулирования. Кое-какие местные больницы — просто на всякий случай, для подстраховки.
— Больницы, — проговорила она и прижала руку к груди. — О Боже!
— Просто для подстраховки, — повторил Майло. — Из сан-лабрадорской полиции уже звонили в несколько. Я тоже звонил, и никуда она не поступала. Но подстраховаться никогда не помешает.
— Больницы, — снова произнесла она и заплакала.
Майло положил руку ей на плечо.
— Вот, возьми, — сказал Рэмп, вытаскивая носовой платок. Она взглянула на него, покачала головой и вытерла глаза руками.
Рэмп тоже посмотрел на свой платок, сунул его обратно в карман и отступил на несколько шагов.
Мелисса спросила у Майло:
— Зачем вам нужно осматривать ее комнату?
— Получить какое-то представление о том, что она за человек. Посмотреть, все ли там так, как должно быть. Возможно, она оставила какую-то зацепку. В этом вы тоже можете мне помочь.
— Разве мы не должны что-нибудь делать? Искать ее там, на улицах?
— Пустая трата времени, — сказал Рэмп.
Она резко повернулась к нему.
— Это ты так думаешь.
— Нет, так думает мистер Стерджис.
— Тогда пусть он сам мне это скажет.
Рэмп прищурился. Он был совершенно неподвижен, если не считать еле заметного подрагивания желваков на щеках.
— Пойду собирать людей, — пробормотал он и быстро пошел прочь по левому коридору.
Когда он отошел на достаточное расстояние и не мог нас услышать, Мелисса сказала:
— Вам бы следовало присматривать за ним.
— Почему вы так думаете? — спросил Майло.
— У нее намного больше денег, чем у него.
Майло посмотрел на нее. Провел по лицу рукой.
— Вы считаете, он мог что-то с ней сделать?
— Если он сочтет, что это может принести ему какую-то выгоду, кто знает? Ему определенно нравится то, что можно купить за деньги, — теннис, жизнь здесь, пляжный домик. Но все это принадлежит маме. Я не знаю, зачем они поженились, — они не спят вместе и вообще ничего вместе не делают. Он как будто бы просто гостит здесь — такой вот затянувшийся визит и гость, который не собирается уезжать. Не понимаю, зачем она вышла за него замуж.
— Они часто ссорятся?
— Никогда, но это вовсе ничего не значит. Они проводят вместе слишком мало времени, чтобы ссориться. Что она в нем нашла?
— Ты ее когда-нибудь спрашивала об этом?
— Прямо не спрашивала — не хотела ранить ее чувства. Я спросила ее, что нужно искать в мужчине. Она ответила, что самое важное — это доброта и терпимость.
— Он обладает этими качествами? — спросил Майло.
— Я думаю, он просто ловкий тип. Гонится за роскошью.
— Ее деньги достанутся ему, если с ней что-то случится?
Взгляд на вещи с этой точки зрения оказался для нее полной неожиданностью. Она порывисто поднесла руку ко рту.
— Я… я не знаю.
— Это довольно легко узнать, — сказал Майло. — Если она не объявится завтра утром, я займусь проверкой ее финансовых дел. А может, что-то найду у нее в комнате уже сейчас.
— Ладно, — согласилась она. — Вы ведь на самом деле не думаете, что с ней что-то случилось?
— Пока нет оснований. Теперь относительно того, чтобы, как вы говорите, искать ее по улицам. Ваша местная полиция уже ведет усиленное патрулирование. Я сам видел, когда ехал к вам. Ваши местные копы умеют делать это лучше всего. Кроме того, по всему округу разосланы объявления о розыске. Я проверял это лично, а не просто принял на веру. Спросите доктора Делавэра, и он скажет вам, что я прирожденный скептик. Вышесказанное не означает, что все эти полицейские отделы и службы будут разбиваться в лепешку в поисках вашей матери. Но «роллс-ройс» просто может попасться им на глаза. Если она в скором времени не вернется, мы можем расширить границы розыска, можем даже сделать заявление для прессы о ее исчезновении, но газетчикам только дай вцепиться во что-нибудь зубами — ни за что не отпустят, так что с этим придется быть поосторожнее.
— А как насчет Макклоски? — тревожно спросила она. — Вам о нем известно?
Майло кивнул.
— Тогда почему вы не пойдете туда и не… надавите на него? Мы с Ноэлем так бы и сделали, если бы знали, где он живет. Может, я сама узнаю его адрес и сделаю это.
— Это не очень хорошая мысль, — сказал Майло и повторил ей все то, что говорил Рэмпу.
— Простите, — возразила она, — но речь идет о моей матери, и я должна делать то, что считаю правильным.
— Как вы думаете, вашей матери понравилось бы увидеть вас в одном из выдвижных ящиков морга?
Рот у нее открылся. Она закрыла его. Выпрямилась. Рядом с Майло она казалась почти до смешного миниатюрной.
— Вы просто пытаетесь напугать меня.
— Правильно.
— Ну так у вас ничего не получится.
— Чертовски обидно. — Он взглянул на свой «таймэкс». — Я тут уже четверть часа, а сделал пшик. Вы что хотите — стоять здесь и сотрясать воздух или дело делать?
— Дело делать, — сказала она. — Конечно…
— Тогда — в ее комнату.
— Это здесь. Пойдемте. — Она побежала по коридору; всю сонливость как рукой сняло.
Майло посмотрел ей вслед и что-то пробормотал, но я не разобрал что.
Мы двинулись за ней.
Она добежала до двери и распахнула ее.
— Сюда. Я покажу вам, где все находится.
Майло шагнул в гостиную. Я вошел следом за ним.
Мелисса проскользнула мимо меня и встала перед Майло, загородив собой дверь в спальню.
— И еще одно.
— Что такое?
— Плачу вам я. Не Дон. Поэтому обращайтесь со мной как со взрослой.