Частное расследование

16

Майло сказал:

— Если вам не понравится то, как я с вами буду обращаться, надеюсь, вы мне об этом скажете. Что касается оплаты, то договоритесь с ним сами.

Он снова вынул блокнот и обвел глазами гостиную. Подошел к серому диванчику. Потыкал подушки, провел под ними рукой.

— Что здесь такое — комната ожидания для посетителей?

— Это гостиная, — сказала Мелисса. — У мамы не бывало посетителей. Мой отец так задумал эту комнату, потому что считал, что она будет смотреться благородно. Раньше она выглядела иначе — очень элегантно, и мебели было намного больше, но мама все убрала и поставила это. Заказала по каталогу. В сущности, она простой человек. Эта комната фактически ее любимое место, она проводит здесь бóльшую часть времени.

— За каким занятием?

— За чтением — она много читает. Любит читать. А еще делает физические упражнения — там есть тренажеры. — Она показала через плечо в сторону спальни.

Майло стал рассматривать картину Кассатт.

Я спросил:

— Давно у нее этот эстамп, Мелисса?

— Мой отец подарил ей его. Когда она была беременна мной.

— А еще работы Кассатт у него были?

— Вероятно. У него было очень много работ, выполненных на бумаге. Они все хранятся наверху, на третьем этаже. Чтобы на них не попадал солнечный свет. А для этой комнаты картина подходит идеально. Здесь нет окон.

— Нет окон, — повторил за ней Майло. — И это ей не мешает?

— Мама сама как солнышко, — сказала Мелисса. — Она светит собственным светом.

— Так-так. — Он вернулся к серому дивану. Снял подушки и снова поставил их на место.

Я спросил:

— Давно ли она сменила обстановку комнаты?

Они оба повернулись и уставились на меня.

— Меня просто интересуют любые изменения, которые она могла сделать недавно, — объяснил я.

Мелисса сказала:

— Это было сделано недавно. Несколько месяцев назад — три или четыре. Находившиеся здесь вещи отец подобрал по своему вкусу, они были по-настоящему декоративны. Мама распорядилась убрать все это на хранение, на третий этаж. Она говорила мне, что чувствует себя немного виноватой, потому что отец потратил очень много времени на то, чтобы собрать всю обстановку. Но я сказала ей, что все нормально — это ее комната, и она имеет право обставить ее так, как ей нравится.

Майло открыл дверь в спальню и переступил порог. Я услышал его голос:

— А здесь, похоже, больших изменений не было.

Мелисса заторопилась вслед за ним. Я вошел последним.

Майло стоял перед скрытой под пологом кроватью. Мелисса сказала:

— Наверно, ей здесь нравится так, как есть.

— Наверно, — согласился Майло.

Изнутри комната казалась еще больше. По крайней мере семь метров в длину и столько же в ширину, чуть ли не пятиметровый потолок с лепными украшениями, имитирующими сплетенные из ткани косички. Двухметровую каминную полку белого мрамора украшали золотые часы и стайка миниатюрных серебряных птичек.

Сидевший на часах золотой орел взирал свысока на этих мелких пичужек. Тут и там были расставлены стулья в стиле ампир с обивкой из камчатной ткани оливкового цвета, бросались в глаза причудливая трехстворчатая ширма, расписанная цветами подсолнуха, несколько малюсеньких инкрустированных золотом столиков непонятного назначения, картины, изображавшие сценки сельской жизни и грудастых дев с потупленным взором.

Извивающиеся плетеные косички тянулись к центру потолка, где заканчивались гипсовым узлом, с которого, словно гигантский брелок, свисала хрустальная с серебром люстра. Постель была накрыта стеганым атласным покрывалом кремового цвета. Гобеленовые подушки в изголовье были уложены в ровный ряд, частично перекрывая друг друга, как упавшие костяшки домино. В ногах поперек кровати аккуратно лежал шелковый халат. Кровать стояла на возвышении и оттого казалась еще выше, чем была на самом деле. Верхушки стоек полога почти касались потолка.

В слабом свете хрустальных бра, расположенных возле кровати, кремовый цвет приобретал оттенок английской горчицы, а темно-фиолетовое ковровое покрытие казалось серым. Майло щелкнул выключателем, и комнату залил яркий свет люстры.

Он заглянул под кровать, выпрямился и сказал:

— С такого пола хоть ешь. Когда здесь убирали?

— Вероятно, сегодня утром. Мама обычно убирает сама — я не хочу сказать, что она пылесосит или делает какую-то тяжелую работу. Но застилать постель ей нравится самой. Она очень аккуратна.

Вслед за Майло я посмотрел на ночные столики в китайском стиле. На обоих стояло по телефону цвета слоновой кости, стилизованным под старину. В центре левого столика в вазочке стояла красная роза. Рядом лежала книга в жестком переплете.

Все шторы были задернуты. Майло подошел к одному из окон, отдернул шторы, открыл окно и выглянул наружу. В комнату проникла струя свежего воздуха.

Изучив то, что можно было видеть, он отвернулся от окна, подошел к левому ночному столику, взял в руки книгу и открыл ее. Перелистал несколько страниц, потом повернул книгу вверх ногами и потряс. Ничего не выпало. Открыв дверцу тумбы, он наклонился и заглянул внутрь. Пусто.

Я подошел и посмотрел на обложку книги. Поль Теру. «Патагонский экспресс».

— Это книга о путешествиях, — сказала Мелисса. Майло молча продолжал осмотр комнаты.

У стены, противоположной по отношению к кровати, стояли трехметровый шкаф из ореха с позолотой и широкий резной комод, инкрустированный в стиле маркетри травами и цветами. На крышке комода располагались флаконы и флакончики с духами и мраморные часы. Майло открыл верхнюю секцию шкафа. Там оказался цветной телевизор «Сони» с девятнадцатидюймовым экраном, выпущенный не меньше десяти лет назад. На телевизоре лежал «ТВ-гид». Майло открыл его и перелистал. Нижняя секция шкафа была пуста.

— А видео нет? — спросил он.

— Маме не очень нравятся фильмы.

Майло перешел к комоду, выдвинул один за другим ящики, провел руками по атласам и шелкам.

Мелисса с минуту смотрела на него, потом спросила:

— А что, собственно, вы ищете?

— Где она держит остальную свою одежду?

— Вон там. — Она указала на резные вращающиеся двери на левой стороне комнаты. Двери из индийского розового дерева были инкрустированы медными и латунными вьющимися растениями, а мотив в верхней части дверей вызывал в памяти Тадж-Махал.

Майло бесцеремонно толкнул их.

За дверями оказался короткий и низкий холл, в который выходили еще три двери.

Первая вела в ванную комнату, облицованную зеленым мрамором, красоту которого подчеркивали зеркала с оттенком шампанского. Оборудование этой комнаты составляли утопленная в пол круглая ванна, размеры которой были бы достаточны для семейного купания, золотые краны, унитаз и биде из зеленого мрамора. Шкафчик аптечки был замаскирован под еще одну зеркальную панель. Майло отодвинул дверцу и взглянул на содержимое. Аспирин, зубная паста, шампунь, тюбики губной помады, несколько баночек с косметикой. Шкафчик был полупустой.

— Вы можете сказать, взяла ли она что-нибудь отсюда?

Мелисса покачала головой.

— Здесь все, что у нее есть. Она не очень увлекается косметикой.

За второй дверью помещался платяной шкаф размером с комнату, в центре которого стояли макияжный столик и скамья с мягкой обивкой и где все было в таком же порядке, как на подносе с инструментами в операционной. Плечики цвета шампанского, с мягкими подушечками, все обращены в одну сторону. Две стены отделаны кедром, две затянуты розовой узорчатой тканью. Подвешенные к потолку брусья для плечиков, из твердой древесины.

Одежда рассортирована по типам, но особенно сортировать было нечего. По большей части там были платья бледных тонов. Несколько вечерних платьев и меховых вещей у задней стенки; с некоторых еще не сняты фирменные торговые ярлыки. Пар десять туфель, из них три пары — кроссовки. В специальных отделениях, расположенных вдоль задней стенки, сложены майки и свитеры. Заполнено не более четверти всего места на брусьях для плечиков.

Здесь Майло не торопился: проверял карманы, становился на колени и осматривал пол под одеждой. Не найдя ничего, перешел в третью комнату.

Наполовину библиотека, наполовину гимнастический зал. По стенам от пола до потолка дубовые книжные полки, покрытый лаком пол из деревянных плиток. Передняя половина комнаты была застлана соединяющимися резиновыми матами. На этом резиновом покрытии размещались стационарный велосипед, гребной тренажер, моторизованная дорожка и переносная стойка с облегченными хромированными гантелями. На руле велосипеда висели дешевые электронные часы. Две неоткупоренные бутылки воды «Эвиан» стояли на небольшом холодильнике рядом с гантельной стойкой. Майло открыл его. Пусто.

Он прошел в глубину комнаты и провел пальцем вдоль нескольких полок. Я прочитал заглавия книг.

Опять Теру. Ян Моррис. Брюс Четуин.

Атласы. Альбомы ландшафтных фотографий. Иллюстрированные рассказы о путешествиях от викторианской эпохи до современности. Одюбоновские путеводители по Западу для любителей птиц. Путеводители Филдинга по всем остальным местам. Все номера журнала «Нэшнл джиографик» за семьдесят лет, переплетенные в коричневые обложки. Стопки журналов «Смитсониан», «Оушенз», «Нэчерэлхистори», «Трэвел», «Спорт дайвер», «Конносер».

В первый раз с момента появления Майло в особняке он показался мне встревоженным. Но это впечатление было мимолетным. Он обвел взглядом остальные книжные полки и сказал:

— Похоже, тут у нас просматривается определенная тема.

Мелисса промолчала.

Я тоже.

Никто не набрался смелости выразить очевидное словами.

Мы вернулись в спальню. Мелисса казалась притихшей.

Майло спросил:

— Где у нее лежат банковские книжки и денежные документы?

— Я не знаю, не уверена, держит ли она их здесь.

— Почему нет?

— Ее банковские дела ведет мистер Энгер из «Ферст фидьюшиери траст». Он президент банка. Его отец знал моего.

— Энгер, — повторил Майло, записывая. — Знаете номер телефона на память?

— Нет. Банк находится на бульваре Кэткарта, всего в нескольких кварталах от того места, где вы сворачиваете, когда едете сюда.

— Не скажете ли, сколько у нее там счетов и какие?

— Не имею ни малейшего представления. У меня там два — мой счет, которым банк управляет по доверенности, и еще один, которым я пользуюсь для текущих расчетов. — Она многозначительно помолчала. — Так хотел папа.

— А ваш отчим? Где у него счет?

— Понятия не имею. — Она принялась разминать руки.

— Нет оснований думать, что у него какие-то финансовые затруднения?

— Откуда мне знать?

— А что за рестораны он содержит?

— Бифштексы и пиво.

— На ваш взгляд, дела у него идут хорошо?

— Довольно неплохо. У него подают много сортов импортного пива. В Сан-Лабрадоре это считается экзотикой.

— Кстати, о пиве. Я бы выпил что-нибудь — сока или содовой. Со льдом. Здесь наверху найдется холодильник с чем-нибудь таким?

Она кивнула.

— В конце коридора есть кухня для обслуживающего персонала. Я могу принести вам что-нибудь оттуда. А вам, доктор Делавэр?

— Да, пожалуйста.

— Кока-колы, — уточнил Майло.

Я сказал, что выпью того же, что и он.

— Значит, две кока-колы. — Она осталась на месте.

— Что-нибудь не так? — спросил Майло.

— Вы здесь уже закончили?

Он еще раз огляделся.

— Да, конечно.

Мы прошли через гостиную и вышли в коридор. Мелисса закрыла дверь и сказала:

— Две кока-колы. Я быстро.

Когда она ушла, я спросил:

— И что же ты думаешь?

— Что думаю? Думаю, что и в самом деле на деньги счастья не купишь, братец. Эта комната, — он показал большим пальцем через плечо на дверь, — дьявольски похожа на номер в гостинице. Она как будто прилетела на «Конкорде», распаковала вещи и отправилась осматривать достопримечательности. Как, черт побери, она могла вот так жить, не оставляя нигде ни кусочка себя самой? И куда, к дьяволу, она девала себя целый день?

— Читала и повышала мышечный тонус.

— Ну да, — сказал он. — Читала книги о путешествиях. Это как дурацкая шутка. Юмор в представлении какого-нибудь режиссера, ставящего фильмы ужасов.

Я промолчал.

— Что? Думаешь, я потерял способность к состраданию?

— Ты же говоришь о ней в прошедшем времени.

— Сделай одолжение, не интерпретируй. Я ведь не говорю, что она мертва, просто ее здесь нет. Нутром чую, что она уже какое-то время планировала упорхнуть из клетки и наконец набралась храбрости это сделать. Наверно, жмет сейчас на своем «роллсе» на всю катушку по шоссе №66, стекла опущены, и распевает во все горло.

— Не знаю, — возразил я. — Я как-то не представляю себе, чтобы она бросила Мелиссу на произвол судьбы.

Он коротко и жестко засмеялся.

— Алекс, я знаю, она твоя пациентка, и ты явно ей симпатизируешь, но, судя по тому, что я видел, девчонка действует на нервы. Ты сам слышал, как она сказала насчет того, что мамочка никогда не повышала на нее голос. Это нормально? Может, у мамашки в конце концов лопнуло всякое терпение. А ты видел, как она обошлась с Рэмпом? И предложила мне проверить его — без всякой серьезной на то причины? Я бы не мог долго терпеть подобные выкрутасы. Конечно, у меня нет докторской степени по ребячьей психологии. Но ведь и у мамашки тоже нет.

Я сказал:

— Она славная девчушка, Майло. Исчезла ее мать. Неужели нельзя, по-твоему, относиться к ней сейчас помягче?

— Можно подумать, она была паинькой до исчезновения матери. Ты же сам говорил — вчера она закатила ей истерику и убежала из дому.

— Ладно. Да, у нее бывают срывы. Но мать ее любила. Они очень близки между собой. Я просто не представляю, чтобы она сбежала.

— Не хочу никого обидеть, Алекс. Но насколько хорошо ты на самом деле знаешь эту даму? Ты видел ее один раз. Она — бывшая актриса. А относительно их близости между собой подумай вот о чем: она никогда не кричала на девчонку. Ни разу за все восемнадцать лет? Каким бы хорошим ни был ребенок, время от времени на него приходится покрикивать, верно? Эта леди, должно быть, сидела на пороховой бочке. Злость на то, что сделал ей Макклоски. Горе от потери мужа Раздражение от того, что проблемы держат ее взаперти. Это даже не бочка, а бочища, верно? И именно ссора с девчонкой подпалила в конце концов фитиль. Дочка опять дала волю языку, и на этот раз чаша терпения матери переполнилась. Она долго прождала ее, но та не вернулась, и она сказала: а пошли вы все туда-то, и сколько можно сидеть и читать про все эти дальние страны, надо поехать и посмотреть на них.

Я сказал:

— Предположим, что ты прав. Как думаешь — она вернется или нет?

— Вероятно, да. Она ничего с собой не взяла. Хотя кто знает?

— И что же будем делать дальше? Еще что-нибудь для отвода глаз?

— Не еще. Отвод глаз даже и не начинался. Когда я рылся в ее комнате, то делал реальную работу. Я хотел почувствовать атмосферу. Как если бы находился на месте преступления. И знаешь что? Уж сколько я видел на своем веку комнат, залитых кровью, однако это место даст им сто очков вперед по жути, которую наводит. В нем ощущалась… пустота. Недобрые вибрации. Мне приходилось видеть в Азии джунгли, где я чувствовал нечто похожее. Стоит мертвая тишина, но ты знаешь, что под спудом что-то происходит.

Он покачал головой.

— Ты только послушай, что я говорю. Вибрации. Флюиды. Такое может нести какой-нибудь болван из «Нью эйдж».

— Нет, — сказал я. — Я это тоже почувствовал. Вчера, когда я был здесь, дом напомнил мне пустой отель.

Он завращал глазами, состроил гримасу в подражание карнавальной маске накануне Дня всех святых, скрючил пальцы в когти и стал царапать воздух.

— Мотель «Рр-р-ич», — прорычал он. — Туда въезжают, но оттуда не выезжают.

Я засмеялся. Совершенно безвкусная шутка. Но она создавала мучительно хорошее ощущение. Совсем как те шутки, которые отпускались на собраниях медперсонала в те далекие времена, когда я работал в больнице.

Он сказал:

— Наверно, надо поработать над этим делом пару дней. Скорее всего, к тому времени она объявится. Альтернативный вариант — отказаться прямо сейчас, но это только испугает девочку и Рэмпа и заставит их кинуться к кому-нибудь другому. А другие могут их и ободрать. Лучше уж я заработаю свои семьдесят в час.

— Я как раз собирался спросить тебя об этом, — сказал я. — Мне ты говорил о пятидесяти.

— Пятьдесят и было — сначала. А потом я приехал и увидел дом. Теперь, когда я получил кое-какое представление об интерьере, жалею, что не запросил девяносто.

— Скользящая шкала?

— Вот именно. Богатством надо делиться. Полчаса в этом доме — и я уже готов голосовать за социалистов.

— Может, и Джина чувствовала то же самое, — заметил я.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты видел, как мало у нее одежды. А потом эта гостиная. Как она переменила там обстановку. Заказывала по каталогу. Может, ей просто захотелось вырваться отсюда.

— А может, это просто снобизм наоборот, Алекс. Вот как, например, иметь дорогие произведения искусства и держать их сваленными наверху.

Я собирался рассказать ему о том эстампе Кассатт в кабинете у Урсулы Каннингэм-Гэбни, но мне помешало возвращение Мелиссы с двумя стаканами. Она пришла в сопровождении Мадлен и двух латиноамериканок лет тридцати с небольшим, которые едва доставали француженке до плеча, у одной длинные волосы были заплетены в косу, а у другой была коротко подстриженная густая грива. Если они и снимали свои форменные платья на вечер, то сейчас снова их надели. Успели даже подкраситься. Они казались излишне бойкими и настороженными — как пассажиры, проходящие таможенный досмотр в недружественном порту.

— Это детектив Стерджис, — проговорила Мелисса, вручая нам стаканы с кока-колой. — Он здесь затем, чтобы выяснить, что случилось с мамой. Детектив, познакомьтесь с Мадлен де Куэ, Лупе Ортега и Ребеккой Мальдонадо.

Майло сказал:

— Дамы, очень приятно.

Мадлен скрестила руки на груди и кивнула. Другие женщины просто смотрели во все глаза.

— Мы ждем Сабино, нашего садовника, — продолжала Мелисса. — Он живет в Пасадене. Долго ждать не придется. — Она повернулась к нам. — Они сидели у себя в комнатах. Я решила, что им вполне можно выйти. И, по-моему, вы вполне можете начать прямо сейчас. Я уже спросила их…

Ее прервал дверной звонок.

Сказав: «Секундочку», она побежала вниз по ступеням. Я смотрел на нее с верхней площадки лестницы и видел, как она шла через холл к двери. Но опередивший ее Рэмп уже открывал дверь. Вошел Сабино Хернандес, а за ним пятеро его сыновей. Все шестеро мужчин были одеты в спортивные рубашки с короткими рукавами и легкие брюки. Они встали по стойке «вольно». Один был в галстуке «боло», двое предпочли шейный платок. Они стали озираться вокруг — под впечатлением обстоятельств или размеров дома. Интересно, сколько раз за все эти годы они фактически бывали внутри.

Мы собрались в передней комнате. Майло стоял с блокнотом и ручкой наготове, все остальные сидели на краешках мягких стульев. Девять лет превратили Хернандеса в старика — как лунь седого, сгорбленного, с обвисшими щеками. Руки у него мелко дрожали. Он казался слишком хилым для физической работы. Его сыновья, которых тот же отрезок времени преобразил из мальчиков в мужчин, окружали его подобно подпоркам, поддерживающим старое, больное дерево.

Майло задавал свои вопросы, призывая их тщательно покопаться в памяти. В ответ получил мокрые глаза женщин и острые, настороженные взгляды мужчин.

Единственным новым событием оказался рассказ очевидца, ставшего свидетелем отъезда Джины. Двое сыновей Хернандеса работали перед домом как раз в то время, когда Джина выезжала из ворот. Один из них, Гильермо, подстригал дерево, росшее рядом с подъездной дорожкой, и фактически видел ее, когда она проезжала мимо. Он видел ее ясно, потому что стоял по правую руку от «роллс-ройса», у которого руль справа, а тонированное стекло было опущено.

Сеньора не улыбалась и не хмурилась — у нее просто было серьезное лицо.

Руль она держала обеими руками.

Ехала очень медленно.

Она не заметила его, не сказала «до свидания».

Это было немного необычно — сеньора всегда бывала очень дружелюбна. Нет, она не казалась испуганной или расстроенной. Не казалась и сердитой. Что-то другое — он стал искать подходящее английское слово. Посоветовался с братом. Хернандес-старший смотрел прямо перед собой отрешенным взглядом, словно происходящее никак его не касалось.

— Думала, — сказал Гильермо. У нее было такое выражение, как будто она о чем-то думала.

— А о чем, не представляете?

Гильермо покачал головой.

Майло адресовал этот вопрос им всем.

Непроницаемые лица.

Одна из горничных-латиноамериканок опять заплакала.

Мадлен толкнула ее и продолжала смотреть прямо перед собой.

Майло спросил француженку, не хочет ли она что-либо добавить.

Та сказала, что мадам — прекрасный человек.

Non. Она не имеет никакого представления о том, куда уехала мадам.

Non, мадам не взяла с собой ничего, кроме своей сумочки. Своей черной сумочки из телячьей кожи от Джудит Лайбер. Это ее единственная сумочка. Мадам не любит иметь много разных вещей, но то, что у нее есть, отличного качества. Мадам всегда такая… tres classique.

Новые потоки слез у Лупе и Ребекки.

Хернандесы заерзали на своих стульях.

Все выглядели растерянными и подавленными. Рэмп рассматривал костяшки пальцев. Даже Мелисса, казалось, сникла.

Майло начал зондировать, сначала мягко, потом более настойчиво. Я поразился его высокому профессионализму.

Но результат оказался нулевым.

Атмосферу беспомощности, которая воцарилась в комнате, казалось, можно было потрогать рукой. Когда Майло задавал вопросы, никто не устанавливал очередности ответов, никто не вышел вперед, чтобы говорить от имени всех.

Когда-то все было иначе.

Похоже, Джейкоб — твой хороший друг.

Он за всеми присматривает.

Датчи так никто и не заменил.

А теперь еще и это.

Казалось, сама судьба ополчилась на этот большой дом, позволяя ему рассыпаться — камень за камнем.