Часы без стрелок

Послесловие

В этой книге перед нами прошел год из жизни аптекаря Мелона, старого судьи Клэйна, его внука Джестера и странного голубоглазого подростка-негра, по имени Шерман Пью. И хотя двоих из них в конце подстерегает смерть, книга эта — о жизни.

Великий дар человеку, его жизнь — одна из больших и постоянных тем замечательной американской писательницы Карсон Маккаллерс. Пишет Маккаллерс с 1941 года, написала сравнительно немного: четыре романа, сборник новелл, пьесу и сборник детских стихов. Проза Маккаллерс проста, лаконична, ей присуща особая интонация, интонация сказа. Маккаллерс считают лучшим стилистом из ныне здравствующих американских писателей.

Имя Маккаллерс, которую ценят в США наравне с Фолкнером и Стейнбеком, благодаря переводу романа «Часы без стрелок» станет теперь известно и у нас. Как Фолкнер, Стейнбек или Харпер Ли, Маккаллерс любит писать о жителях южных городишек США. Но это не только потому, что она хорошо знает жизнь южан. Первая ее цель — рассказать о людях, а где их узнаешь лучше, чем в таком городке, как маленький Милан? Тут люди все на виду и на счету, утром здороваются друг с другом па главной улице, а вечером уж непременно забредут в единственное городское кафе или в аптеку.

Эти самые люди создали когда-то понятия Правды, Любви и Красоты, оторвали их от себя, подняли на высокий пьедестал и… потеряли. Шекспир рассказал историю Ромео и Джульетты, и, прочитав ее, мир воскликнул: «Да, это любовь!» Маккаллерс поступает наоборот. «Где же она, эта любовь?» — спрашивает она и ведет нас в маленькие городки, чтобы найти любовь с ее несуразностями, парадоксами, но и чудесами. Любовь к капризному маленькому горбуну смягчила и согрела черствое сердце одинокой мисс Эмили. Маккаллерс пишет о такой любви «Балладу о печальном кафе». Человек становится для Маккаллерс человеком только тогда, когда он находит в себе любовь, духовность, правду.

В книге Маккаллерс, которая называется «Сердце — одинокий охотник», есть кабатчик Бифф. Он питает слабость к людям с каким-либо изъяном. Как только завидит горбатого, глухого, бездомного, одинокого, сразу зазовет к стойке и угостит рюмочкой дарового виски. Ему кажется, что эти люди знают про жизнь такое, чего не знает он.

Маккаллерс, как и ее Биффа, влекут к себе слабые и обездоленные. Во всех ее произведениях мы обязательно встретим подростка, ранимого своей юностью, встретим старика, негра или убогого. Это не значит, что писательница воспевает патологию. Она пишет о людях, которым жизнь достается с трудом, о таких, как Шерман Пью, негритянский мальчик без роду, без племени, болезненно воспринимающий унижение своего народа. Поэтому они размышляют о жизни и ценят ее больше, чем кто бы то пи было.

В «Часах без стрелок» говорится о четырех людях, о том, что произошло с ними от той весны, когда аптекарь Мелон узнал, что жизни ему осталось год, и до его смерти. Рассказ о каждом из этих персонажей мог бы без всяких переделок составить отдельную повесть, где не нужно было бы ни сюжета, ни конфликта, настолько полно, филигранно и неоспоримо выписаны у Маккаллерс сами характеры.

Если бы истории судьи и его внука, аптекаря и сироты-негра не были бы сведены в одной книге, если бы о них можно было прочесть порознь, у нас осталось бы ощущение, что мы познакомились с четырьмя очень разными людьми и что мы о них знаем все, что только один человек может знать о другом. Судья Клэйн остался бы для нас беспомощным, выжившим из ума чудаком; аптекарь умер бы с мыслью, что тусклое, безрадостное существование, которое ему было отпущено, и называется жизнью; кривляка и бунтовщик Шерман Пью расплатился бы жизнью за свое приобретенное в рассрочку благосостояние и за виски «Лорд Калверт» с оплаченным акцизом, а Джестер — что ж, Джестер, пожалуй, стал бы хорошим, честным адвокатом, так и не подведя итога своей юности.

Но у Маккаллерс люди не существуют порознь и красота жизни пронизана гуманными идеалами. Без них человек «не состоялся». Ее герои непрестанно ищут чего-то, что одни называют правдой, другие — смыслом жизни, местом в жизни и что можно обозначить еще тысячью разных слов. Если вопросы, которыми задаются герои, могут звучать более или менее туманно, то ответы самой Маккаллерс ясны, взяты из жизни и рождены историей, обществом, политикой.

Когда аптекарь Мелон лежал в больнице, ему в какой-то книжке попалась на глаза фраза: «Величайшая опасность — потерять самого себя — может подкрасться к вам незаметно, словно ее и нет; любую другую потерю — руки, ноги, бумажки в пять долларов, жены и т. д. — вы непременно заметите». И вот Мелон всматривается в унылый лабиринт своей как будто благополучной жизни и вспоминает: в какой же момент он умудрился себя потерять? Джестера и Шермана мучит примерно тот же вопрос: кто я такой? как же надо жить?

В конце романа происходят события, отвечающие сразу на все эти вопросы. Каждый увидел в них себя. Для четырех героев это и кризис и катарсис вместе.

Сумасброд Шерман Пью бросил вызов обществу. Прорвались все обиды и оскорбления, которые копились в его «черной книге». Семнадцатилетний секретарь судьи торжественно, с купленной в рассрочку новой мебелью и пианино, водворяется в квартале для белых.

Это неслыханная, крайняя дерзость, вызывающая всех на крайние поступки: судья отдает приказ бросить в Шермана бомбу; аптекарь отказывается этот приказ выполнить; Джестер предает деда и бежит предупредить Шермана; Шерман упорствует и гибнет.

Теперь характеры раскрыты до конца. В заключительном аккорде сливаются истории четырех персонажей, и нам есть над чем подумать.

Произошла развязка страшная, но вовсе не случайная. Не зря накапливались на наших глазах деталь за деталью. Это не была просто развернутая экспозиция. Романистка вылепила несколько законченных, нерасторжимо связанных американской жизнью социальных типов, и как таковые они себя и показали.

Кто расист, судья Фокс Клэйн? Тот самый, который глотает слюнки по утрам, перелистывая книжку «Диета без мучений», который не спит, пока внук не вернется домой? Тот, кто в своем старческом размягченном мозгу выносит бредовую идею о возмещении денег конфедератов? А Шерман, воображала и лентяй, неужели именно он — борец против дискриминации негров? Неужели заставленная скляночками маленькая аптека могла стать свидетельницей героизма своего больного тихони-владельца? В том-то и дело, что благодаря логике развития характеров у Маккаллерс мы даем на это утвердительные ответы.

Да, Маккаллерс находит гражданское мужество в хвастунишке Шермане и открывает реакционера и убийцу в престарелом лакомке судье. Взаимная привязанность четырех людей не в силах сдержать социальной ненависти. В расистском городке заряд этой ненависти не может не взорваться. Так проявляется прозорливая ясность, неотразимый секрет таланта южанки Маккаллерс.

О своих героях Маккаллерс рассказывает, как очень близкий им человек, их каждодневные поступки излагает размеренно и достоверно, описывает то, что в их жизни было издавна заведено. С той же раздумчивой простотой, как о смене времен года, говорит Маккаллерс о жизни, о смерти. О том, как человек прожил или проживет жизнь, что он в ней сделал и сколько ему осталось жить.

Любая ее строка — гимн жизни. Маккаллерс любит, например, писать о музыке, еде и пробуждении, потому что музыка звучит у человека в душе, еда питает его, согревает и объединяет с ему подобными, а пробуждение — это рождение заново, повторяющееся каждый день. Сочетание лирических философских раздумий, спокойного подробного изложения хода жизни вместе с фольклорными поворотами, обрамлениями, постоянными эпитетами и образами делает из каждого портрета в романах Маккаллерс маленькую эпическую миниатюру.

Своеобразным эпилогом, повторяющим гуманистические мотивы всего творчества Маккаллерс, звучит попытка Джестера покарать убийцу Шермана — тупоголового Сэмми Лэнка, отца целого выводка босоногих белых ребятишек. Неудавшаяся попытка, ибо Джестер, расставаясь с юностью, понимает: жизнь — великое таинство. Это главная мысль всех произведений Маккаллерс. Жизнь — это музыка в душе, это справедливость.

Жизнь дана каждому, и отнять ее нельзя никому. Самодельная бомба нарушила этот запрет. Пианино, певшее под руками Шермана, издает квакающие звуки «Собачьего вальса», который играют на нем дети Лэнка. Высшая правда, которую искали герои среди аллегорических фигур Добра и Зла, была совсем рядом с ними: в знакомом мире она оказалась облеченной в ужасающе конкретную картину насилия над самым святым и неповторимым — над человеческой жизнью.

М. Марецкая