Человек из Лондона

IV

Было примерно половина пятого — огни уже давно зажглись, — когда Малуан увидел англичанина, выходящего из почтового отделения. Малуан ускорил шаги, чтобы следовать за клоуном на расстоянии, и оба пошли вдоль витрин.

Что делал этот человек весь день? Спал? Бродил вокруг гавани? Вряд ли, ведь Малуан там прохаживался взад и вперед и наверняка встретился бы с ним.

Англичанин шел быстро. Было холодно. По-прежнему царил туман, и в конце причала продолжала реветь сирена.

У антикварной лавки он свернул вправо. Дальше идти было некуда — короткий переулок вел к дамбе, неподалеку от отеля «Ньюхевен». Над входом в отель два шара из матового стекла светились в тумане, словно две луны. Слева, из абсолютного мрака, доносилось дыхание моря.

Чувствовал ли англичанин, что за ним следуют? Он ни разу не обернулся, хотя и ускорил шаги, — возможно, просто хотел побыстрее дойти до места.

Широкий вестибюль отеля был обставлен стульями, креслами, вешалками. Далее, еще расширяясь, он переходил в холл, где с левой стороны помещалась конторка, а с правой — американский бар.

В плетеном кресле сидел мужчина с мягкой шляпой на коленях. Он смотрел перед собой с таким терпеливым видом, что казалось, будто он едет в электричке и ждет остановки. А видел перед собой лишь освещенный вестибюль, за которым стеной вставала сырая ночь.

Человек этот заметил, как из темноты вынырнула фигура в светлом плаще. Хозяйка, занятая каким-то счетом, со своего места ничего не могла увидеть, но у нее была способность узнавать людей по походке.

— А вот и месье Браун, — сказала она, улыбаясь.

Когда Браун дошел до середины вестибюля, на тротуаре появился едва различимый силуэт, несколько мгновений он мерцал в тумане, потом исчез. То был Малуан.

Человек из Лондона не знал, что его ждут, и шел, потупив взгляд. Он поднял голову, когда находился в трех шагах от плетеного кресла. Нос его сморщился, губы сложились в гримасу, которую он пытался выдать за улыбку, а вновь прибывший встал и, протянув руку, произнес по-английски:

— Рад встретиться с вами, мистер Браун.

Сам ли Браун протянул в ответ руку или же посетитель схватил ее? Во всяком случае, он так долго и крепко пожимал ее, словно и вовсе не хотел отпускать.

Предупредительная хозяйка отеля объяснила:

— Ваш друг появился, как только вы ушли. Но при таком тумане он предпочел не разыскивать вас в городе, а подождать.

Повернув к ней голову, Браун снова попытался изобразить улыбку.

— Хотите, я зажгу свет в салоне?

Это была комната с большими окнами слева от вестибюля, напротив столовой, находившейся справа. Нажимая кнопки на пульте, хозяйка осветила салон, серый и тоскливый, как приемная дантиста, с такими же журналами на столе. Не теряя времени, хозяйка открыла окошко в кухню.

— Жермен! Узнайте, что господа намерены пить.

Посетитель наконец отпустил руку Брауна.

— Виски, месье Браун? — подскочил Жермен. — А вам, месье?

— Прекрасно! Два виски.

Они вошли в салон, Браун снял плащ, а его спутник опустился в кресло, положив ногу на ногу.

— Вы удивлены встречей со мной, мистер Браун?

Они были примерно одного возраста, но человек с мягкой шляпой держался очень уверенно.

Жермен подал виски. Собеседники не закрыли двери салона — так им будет спокойно, если не говорить слишком громко.

Наступление начал посетитель:

— Я солгу, если скажу, что не предполагал найти вас в Дьепе. У вас уже просто стало манией совершать поездки на континент.

Браун молчал, видно было, что он не расположен к разговору. Он печально смотрел на собеседника, сжимая руки на коленях.

— Кстати, вы должны были встретить здесь своего приятеля Тедди? Нет? Вы разминулись? А меж тем его видели в Дьепе в момент вашего прибытия сюда.

Через застекленную дверь виднелась хозяйка, которая писала счета для обоих приезжих и с любопытством поглядывала в их сторону.

— У вас утомленный вид, мистер Браун. Болеете? Как всегда, мучает печень?

Браун вздохнул, переложив левую ногу на правую, и снова сцепил руки на коленях.

Приезжий продолжал:

— Знаете, было очень трудно убедить старика Митчела, чтобы он не ехал вместе со мной.

Браун не шелохнулся, оставаясь все таким же мрачным, безучастным. И тогда выведенный из себя собеседник поднялся, дважды обошел салон и, проходя за спиной Брауна, положил ему руки на плечи.

— Давайте играть в открытую, мистер Браун!

Тут Браун вздрогнул, но позы не изменил.

Посетитель сел и уже менее развязно, скорее сердечно, сказал:

— Старика Митчела вы знаете не хуже, чем я. Ведь пятнадцать лет назад он уже был владельцем «Палладиума», когда вы только начали выступать в мюзик-холле, и, если память мне не изменяет, он не раз подписывал с вами контракты… Прекрасный зрительный зал! Особенно великолепен фасад дома из огромных серых камней… Вы его себе хорошо представляете, не так ли? Освещенный тротуар, у подъезда выстраивается вереница автомашин, дежурят два полицейских, швейцар, курьеры… И над огромной дверью светится анонс представления! Ослепительно сверкают буквы, так ослепительно, что позади них все кажется черным-черно… К примеру, стена, точнее, вся часть фасада над антресолями.

Браун зажег сигарету и снова положил руки на колени.

— Вам известен и рабочий кабинет Митчела, не так ли? На самом верху, под крышей, на уровне карниза, нависшего над залом. Митчел ни за что не хотел перевести свой кабинет в другое место, хотя артистам не слишком нравилось подниматься по железной лестнице чуть ли не шесть или семь этажей…

Хозяйка отдавала Жермену распоряжения, и тот начал сервировать столы в столовой. Появившись на пороге салона, он спросил:

— Господа будут есть вместе?

— Конечно! — ответил вновь прибывший.

Браун промолчал.

— И, наконец, вам известно, мистер Браун, что в субботу на той неделе Митчел решил продать свое заведение одной из кинокомпаний. Об этом писала вся пресса, умильно сожалея, что старого мюзик-холла не станет. Вам, очевидно, также известно, что продажа состоялась около трех часов дня в кабинете Митчела и покупатели тут же передали ему задаток в пятьсот тысяч фунтов. Говорят, что Митчел пошел на это лишь для того, чтобы дать приданое дочери. Но нас это не касается. Займемся событиями субботнего дня и вечера. Банкноты заперты в сейф Митчела, так как банки уже закрыты. Заканчивается утреннее представление, и, как обычно, Митчел даже не выходит обедать из здания театра, закусив бутербродами в своем баре. Вы знаете этот бар? Тот, что на первом этаже, с окнами, находящимися позади светящихся букв анонса. Одно из этих окон всегда приоткрыто, чтобы дать выход табачному дыму. В восемь часов вечера деньги все еще находятся в сейфе. В половине девятого Митчел забирает из кассы дневную выручку и приносит ее к себе в кабинет. На ведущей в кабинет железной лестнице всегда находится служащий, который обязан никого не пускать. В нескольких метрах от кабинета, на карнизе, Митчел устроил маленькую площадку, откуда одновременно видны и зал и сцена…

Браун покорно слушал.

— Я почти закончил. Но сейчас слушайте внимательно: Митчел уходит из кабинета и проводит точно двенадцать минут на карнизе зрительного зала. Когда он возвращается к себе, сейф пуст. Никто не спускался и не поднимался по лестнице. Охранник в этом уверен. Но чуть позже я узнаю, что старина Браун выпил в баре стакан пива. Улавливаете? Попасть туда можно только с фасада, то есть поднимаясь вертикально по стене, используя швы между камнями. На мой взгляд, только один человек способен на такой акробатический номер. А теперь перехожу к своей миссии…

Шумные возгласы свидетельствуют о прибытии приезжих торговцев, которые устраиваются в баре, не заходя в салон. Браун по-прежнему безучастен к тому, что происходит вокруг.

— Папаша Митчел неплохой человек. Люди говорят — за тридцать лет, что он нанимал артистов, сначала в провинции, а потом в Лондоне, он сколотил целое состояние. Могу поклясться, что это не так, что полученные им пятьсот тысяч почти все, чем он располагает, чтобы дать приданое дочери и скромно дожить до конца своих дней. Он пригласил меня к себе в кабинет и сказал, что и не думает о наказании вора, но во что бы то ни стало хочет вернуть свои деньги, хотя бы часть их. Понятно?

У Брауна, вероятно, пересохло в горле — он отпил глоток виски, подержал его во рту и проглотил.

— Мы находимся во Франции, это облегчает вам дело. Митчел удовлетворится пятьюстами тысячами фунтов и готов пожертвовать выручкой от обоих субботних сеансов.

Наступило молчание. Доносились удары шаров — бильярдная располагалась рядом с баром, но ни стола, ни игроков не было видно. В общей звуковой атмосфере сирена с причала была как бы смутным и тягостным фоном.

— И знаете, мистер Браун, что ответил бедняге Митчелу я, инспектор Молиссон? Вот что я сказал: «Попытаюсь встретиться с феноменом, которого мы в Скотленд-Ярде зовем Невезучим. Он самый ловкий человек из всех живущих на земле, он не впервые разгуливает по стенам с такой же легкостью, как муха. В первый раз ему пришлось бросить свою добычу и удрать по крышам. Во второй на него напали на улице, когда он возвращался домой, а в третий — украденные ценности оказались фальшивыми». И потом я добавил: «Если я застану его дома в Ньюхевене, в обществе его маленькой и такой милой жены, матери двух ребят, переговоры будут легкими, ведь по сути Невезучий и мухи не обидит. Но если до того, как я пожму ему руку, он успеет встретиться с неким Тедди, то все станет намного труднее». Кстати, вы видели Тедди?

Браун обжег себе пальцы окурком сигареты…

— Сколько, вы сказали, там было денег? — спросил он.

Инспектор Молиссон постучал по столу, чтобы ему поднесли еще виски.

— Всего более пятисот тысяч фунтов.

— Вы, конечно, побывали в моем номере?

— Я попросил хозяйку дать мне соседнюю комнату, рассказав, как мы дружны. Сдается, дверь вашего номера не так уж хорошо закрывается.

— И вы побывали у меня дома в Ньюхевене?

— Ваша жена угостила меня чаем. Сама она в это время купала ребятишек. Старший — настоящий крепыш для своего возраста.

— Что она вам сказала?

— Что ваши хозяева снова послали вас в Амстердам. Не очень-то хорошо обманывать жену. Кстати, на буфете лежал счет за газ. Заметив мой взгляд, ваша супруга покраснела и опустила счет в ящик.

Браун осушил до дна вторую рюмку виски и встал.

— Что мне сказать старине Митчелу? — настаивал инспектор. — Я обещал позвонить ему сегодня вечером. Только на таком условии он согласился не приезжать сюда лично. Представьте, он во что бы то ни стало хотел вас видеть, чтобы убедить. А ему ведь уже минуло семьдесят два.

— Я могу подняться к себе в номер? — спросил Браун.

Не отвечая, инспектор тоже встал, вплотную подошел к собеседнику и быстрыми движениями прощупал карманы Брауна, чтобы убедиться, что он безоружен.

— Я жду вас в холле.

Браун оставил в кресле салона плащ и прошел мимо улыбнувшейся ему хозяйки.

— Когда будете ужинать, месье Браун? Мой муж приготовил для вас и вашего друга вкусную камбалу по-дьепски.

По лестнице Браун поднимался обычным шагом. Инспектор, оглядываясь с видом человека, любующегося обстановкой, тихо спросил хозяйку:

— Вы уверены, что второго выхода нет?

Он нахмурил брови, поднял голову к потолку и со злостью посмотрел на шумевших игроков в бильярдной.

— Из-за этих игроков ничего не слышно, — неожиданно проговорил он.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я…

Хозяйка в свою очередь подняла голову.

— Смотрите, кто-то ходит по террасе…

Вот о чем она забыла сказать: над столовой и холлом находилась открытая терраса, куда выходили окна номеров! Инспектор бросился на улицу, увидел тощую фигуру, летящую с высоты четырех метров, которая тут же встала на ноги и метнулась вдоль домов.

Преследование было бесполезно. Постояв на краю тротуара, Молиссон набил трубку, вернулся в гостиницу и сказал хозяйке:

— Я буду ужинать.

— А месье Браун?

— Сегодня, наверное, он ужинать не будет.

В конце вокзальной набережной, над плохо освещенным служебным помещением, была вывеска «Специальный комиссариат». Инспектор встретился там со своим французским коллегой. Тот, выслушав Молиссона и сделав записи, сразу же оповестил по телефону все полицейские посты и жандармские бригады в округе.

— Вы говорите, у него при себе нет денег?

— Во всяком случае, французских. Я справлялся в отеле. Ему даже сигареты покупал курьер, а я знаю, что это значит.

— Тогда еще до завтрашнего утра он будет в наших руках.

Малуану, чтобы вернуться домой, нужно было пересечь центр города. Переходя от одной освещенной витрины к другой, он оказался на улице Сен-Ион. Малуан прошел было мимо лавки торговца трубками, но тут же вернулся назад и без размышлений вошел туда.

— Я хотел бы купить пенковую трубку с янтарным мундштуком.

— Из настоящего янтаря?

Он купил трубку за двести пятьдесят франков, точно такую они приобрели в складчину в подарок помощнику начальника вокзала, когда праздновали тридцатипятилетний юбилей его службы. Не отходя от прилавка, Малуан набил трубку табаком и закурил. Хоть это доставило небольшое удовольствие.

Тихонько покуривая, он прошел шагов двадцать, и тут его взгляд остановился на мясной лавке, где работала дочь. В других магазинах еще было полно народа, но в мясной шторы уже опустили, а мясо водворили в холодильники.

В лавке находилась одна Анриетта, растрепанная, обутая в сабо. Она тщательно промывала красные плитки пола, повернувшись спиной к улице. На ней было короткое платье, обнажавшее ноги выше колен.

Малуан, покуривая трубку, пересек улицу и позвал с тротуара:

— Анриетта!

Не выпуская из рук тряпку, она обернулась и прошептала:

— Как я испугалась!

— Ты говорила, что полы моют рассыльные.

— Теперь не моют. Хозяйка считает, что у них и без того много работы.

Сам не зная почему, он почувствовал себя униженным, может потому, что они разговаривали через решетку, или потому, что Анриетта не прекращала работы, чтобы поговорить с отцом. Из комнаты за лавкой донесся резкий женский голос:

— В чем там дело, Анриетта?

— Так, ничего, мадам!

Малуану нужно было уйти, он это понимал.

— У тебя красивая трубка, — заметила дочь, выкручивая тряпку. — Тебе ее мама купила?

Послышались шаги. На пороге появилась женщина с лицом откормленного поросенка.

— Послушайте, Анриетта…

— Да, мадам, — пролепетала служанка, и волосы ее окунулись в ведро.

— Я вам уже запрещала разговаривать с мужчинами.

Хозяйка мясной делала вид, что не видит Малуана, и обращалась только к Анриетте.

— Это мой папа, — сказала девушка.

— Пусть даже папа римский! У вас еще кухня не убрана.

Малуан снова видел только спину дочери и ее высоко обнаженные ноги. По тротуару мимо него проходили люди.

— Анриетта! — позвал он.

Она не посмела даже обернуться. Жена мясника оставалась на месте, выжидая, что последует за брошенным ею вызовом.

— Дочка, сходи за своими вещами!

— Это еще что такое? — спросила мадам, шагнув вперед и заложив короткие руки в карманы фартука.

Малуан вообще был упрям, а сейчас он сам толком не знал, чего хочет. Он мог бы обойти решетку и проникнуть в лавку, но ему казалось, что легче сохранить престиж, оставаясь на улице.

— Анриетта, сейчас же ступайте заканчивать уборку на кухне.

— Анриетта, я тебе запрещаю идти туда. Ты сходишь за вещами и немедленно последуешь за мной.

Ситуация становилась смешной, и Малуан, поняв это, еще больше заупрямился. К тому же и он, и жена мясника делали вид, что не замечают друг друга.

— Если вы хотите, Анриетта, то можете уходить, но только через восемь дней. Вообще я вас так или иначе рассчитаю, ибо не желаю больше терпеть в своем доме. Но сперва вы проработаете положенные восемь дней.

— Анриетта, я тебе приказал идти одеваться…

Служанка вытерла глаза тыльной стороной руки и, не выпуская тряпку, посмотрела на хозяйку, потом на отца, маячившего по ту сторону решетки.

— Ты поняла?

— Вы слыхали, Анриетта? Предупреждаю, что в случае надобности я пошлю за полицией.

— Вот и прекрасно! Пусть только полиция тут появится! — сказал Малуан.

Он и сам не мог сказать, что бы он тогда сделал. Он был не прав и потому все больше распалялся.

— В последний раз повторяю — идем со мной!

Анриетта убежала в заднюю комнату. Малуан затягивался, забыв даже, что держит в зубах трубку стоимостью в двести пятьдесят франков.

«Я не имею права оставлять свою дочь в этом доме, — мысленно говорил он себе, хотя и без особой уверенности. — Когда владеешь суммой в пятьсот тысяч франков и даже больше…»

С того места, где он стоял, можно было видеть стеклянную будку, где в деревянном шкафчике лежал чемодан. Жена мясника удалилась. Из задней комнаты послышались голоса, и Малуан различил всхлипывание.

Он прохаживался, как часовой, с окаменевшим взглядом и крепко стиснутыми зубами. Ему необходимо было почувствовать в себе способность к действиям. Напротив помещался писчебумажный магазин, а рядом лавка сувениров Дьепа.

Наконец он обернулся. Анриетта шла через мясную лавку в шляпке, в пальто, с маленьким чемоданом в руке. Она открыла решетку.

— Почему ты это сделал? — спросила она, шагая рядом с отцом.

— Потому!

— Она хочет жаловаться судебному исполнителю. Будь хозяин на месте, произошла бы драка. Он настоящий скот.

Малуан презрительно улыбнулся и, вспомнив о трубке, с удовольствием затянулся.

— Предоставь все своему отцу! — сказал он, когда они поравнялись с кафе «Швейцария».

Сквозь занавески он заметил Камелию, которая, как всегда, сидела одна в своем углу за рюмкой мятного ликера.