Человек из Лондона

V

Неожиданная смешная и отвратительная сцена разразилась в домике над кручей. Мадам Малуан убрала в этот день квартиру так тщательно, что еще сохранились следы влаги.

За минуту до того как Малуан с Анриеттой достигли порога, никто — ни муж, ни жена, ни дочь — не предвидел, как развернутся события. Поднимаясь по склону, Анриетта проговорила:

— Что теперь скажет мама?

«Что она теперь скажет?» — спрашивал себя и Малуан, поворачивая ключ в замке. А почему, собственно, она должна что-то сказать? И зачем Анриетте беспокоиться о том, что скажет мать?

Он первым вошел на кухню. Анриетта еще оставалась в тени коридора, и мадам Малуан спросила:

— Ты с кем?

— С твоей дочерью.

Буря задерживалась. Мадам Малуан продолжала накрывать на стол и заговорила вновь, уже разлив суп по тарелкам.

— Почему она взяла сегодня выходной?

— Она не брала выходного. Я велел ей бросить работу.

— Очень умно!

Это была последняя минута тишины. Потом не стало слышно ни тиканья будильника, ни потрескивания печи.

— Ты что сказала?

— Сказала, что у тебя всегда так получается: месяцами молча все сносишь, все проглатываешь и вдруг в самый неподходящий момент совершаешь большую глупость.

— Ах так! Я совершил глупость? По-твоему, нужно было оставить Анриетту в этой лавке, где прохожие видят половину ее голого зада, когда она моет полы?

— Ешь! Посмотрим, как мы станем выкручиваться в конце месяца?!

— Это что же, намек? Я, дескать, зарабатываю недостаточно, чтобы прокормить семью, не так ли? Я…

Первый удар кулака сотряс стол и был началом новой вспышки ссоры. Теперь уже трудно было найти связь между репликами. Без всякой видимой причины затрагивалась одна тема за другой только потому, что находились особенно злые слова.

— Скажи еще, что я пьяница!

— Не говорила я этого, но повторяю — ты выпил. Стоит тебе выпить, как ты становишься другим человеком.

— Ты слышишь, Анриетта? Твой отец пьяница, зато твоя мать самая святая из всех женщин!

Анриетта плакала.

Мадам Малуан машинально клала в рот куски хлеба, но так и забывала их разжевывать.

— Твоя семейка не раз упрекала меня в том, что я простой рабочий. Будто бы она, твоя семейка, большего стоит! Что из себя строить они могут, да! А вот в кастрюлю положить-то нечего!

— Во всяком случае, они лучше воспитаны, чем…

Продолжение становилось все более путаным и бессмысленным.

— …двадцать лет ты обрекаешь меня на страдания…

— …сам не знаю, что меня удерживает от…

— …от чего?..

— …от…

— Папа!

— Да, взгляни на своего отца! Хорош!

— Может, я пришелся бы тебе больше по вкусу, если б положил на стол пятьсот тысяч франков? А?

— Ты мне противен! Ступай протрезвись в другом месте!

— За пятьсот тысяч франков вся твоя семейка прибежит лизать мне пятки…

— Я тебе запрещаю…

— Папа! Мама!

Рука поднялась, но ударила лишь по столу, а несколько секунд спустя с грохотом хлопнула входная дверь. Малуан, забыв бидончик с кофе и бутерброды, ринулся в порт.

— Ешь! — сказала дочери мадам Малуан. — Завтра он обо всем забудет. А вот до праздников, уверена, работу тебе не подыскать.

В отеле «Ньюхевен» инспектор Молиссон сидел в одиночестве за столом, накрытым на две персоны, и неторопливо ужинал. С других столов на него поглядывали с любопытством и одновременно с уважением.

— Это человек из Скотленд-Ярда, — шепотом сообщил хозяин отеля, вышедший в белом колпаке, чтобы приветствовать своих клиентов в начале трапезы.

— А второй — Браун?

— Сдается, он знаменитый английский грабитель.

Хозяйка в это время подсчитывала за конторкой долг Брауна — четыреста двадцать франков, которых, видно, ей уже не видать.

Туман не проходил, но это был обычный туман, который висел над Ла-Маншем половину зимы. Сирена продолжала завывать. Белый пар поднимался в воздух от дыхания прохожих.

До половины десятого Малуан не замечал из своей будки ничего особенного. Он положил на стол новую пенковую трубку и то и дело бросал на нее укоризненный взгляд, будто в чем-то ее винил. Повернувшись налево, он видел свет в окне своего дома, при этом на лбу у него появлялись морщины.

Траулер «Франсетта» заканчивал погрузку угля, чтобы через час, с началом прилива, выйти в море. Прожектор, закрепленный на шесте, освещал палубу. Корзины с углем, раскачиваясь на талях, одна за другой опрокидывались в трюм.

Вдруг в освещенной части палубы показались трое в штатском. Один из них что-то сказал, что именно, Малуан не расслышал, и тотчас один из матросов побежал искать капитана в соседнюю пивнушку.

Разговор происходил на свету прожектора. Стрелочник узнал в одном из пришедших сотрудника полиции. Он видел, как все трое расхаживали по палубе, потом зашли в рулевую рубку, затем в кабину телеграфиста, а по набережной в это время вышагивал жандарм в форме, и такие же шаги доносились с другой стороны гавани.

Полицейские осмотрели другие суда: «Матамор» и «Ватужур», которые готовились выйти на лов в ту же ночь. Когда с досмотром было покончено, три фигуры не удалились, а стали прогуливаться по набережной, наклоняясь над баркасами, заглядывая внутрь кафе.

За тридцать лет Малуану доводилсь не менее ста раз быть свидетелем такой картины, и чаще всего это начиналось с телеграммы из Парижа: «Ведите наблюдение за вокзалами, портами, всеми пограничными пунктами».

Он видел, что Камелия, как обычно, одной из первых вошла в «Мулен Руж», ничего не подозревая.

Прошло еще какое-то время, Малуану захотелось спать. Он ощущал тяжесть во всем теле и злился оттого, что не захватил кофе. Два или три раза, между десятью и двенадцатью, он клевал носом, но полностью не отключался и даже один раз маневрировал стрелками, видимо, в полусне, ибо, увидев вагоны, задался вопросом — действительно он повернул рычаг или это ему приснилось?

Как обычно, скорый «Дьеп — Париж» вытянулся со своими освещенными окнами на первом пути в тот самый момент, когда пришвартовалось судно.

Комиссар по особым делам, который очень редко позволял себя тревожить, на сей раз стоял у сходен.

Ничего из ряда вон выходящего не произошло. Пассажиров сперва направили в паспортный зал, а затем в багажный. Но кроме комиссара близ поезда находился жандарм, что не так часто бывало.

Досмотр, видно, был самый тщательный. Первый пассажир вышел спустя лишь десять минут и занял свое место в поезде. За ним в вагоны сели пять, потом семь, десять, пятнадцать человек…

Из таможенного зала появился старик в шубе с двумя чемоданами в сопровождении девушки. С виду они казались богатыми пассажирами, и проводник пульмановского вагона кинулся было взять багаж, но старик запротестовал. Видимо, он не собирался следовать дальше.

Даже издали старик привлекал внимание, и не только дорогой шубой, но и длинными, как у актера, белыми волосами, ниспадавшими локонами на каракулевый воротник.

Когда часто наблюдаешь высадку пассажиров с судов, нетрудно догадаться, что испытывает каждый приезжий. Старик и девушка, как все те, кто не уезжает парижским поездом, а остается в Дьепе, не знали, куда деваться. Зимой в Дьепе обычно не очень-то хорошо обслуживают приезжих. Старик тщетно искал служащего гостиницы или шофера такси. Дважды он останавливал прохожих, но те не понимали его или не могли помочь советом.

Наконец приезжими занялся носильщик, повел их вдоль поезда, обошел паровоз, и спустя несколько минут старик и девушка отбыли на городском транспорте.

В это время поезд отошел. Стали закрываться вокзальные службы.

Малуана мучила жажда, и он тешил себя мыслью, что, как только все утихнет, он быстренько сбегает в «Мулен Руж», чтобы выпить чего-нибудь горячего.

Но надежда эта была напрасной. Едва стихла суета на набережной, как вокруг началось непривычное оживление. Малуан, в частности, увидел, что в разных местах стоят жандармы.

Комиссар по особым делам не покидал гавани. Это был человек маленького роста, худой, в гражданском пальто, сильно затянутом в талии, в лаковых ботинках, которые поблескивали всякий раз, когда он пересекал освещенный круг под газовым фонарем.

Нервный и озабоченный, он все время переходил с одного места на другое, и там, где он останавливался, кто-то стоял на посту — жандарм, инспектор в штатском или постовой.

Операция была поставлена на широкую ногу. Малуан видел только ее малую часть, но был уверен, что сети раскинуты по всему городу.

Не человека ли из Лондона они искали? Сомнения окончательно исчезли, когда на тротуаре появилась новая фигура. Тут уж нельзя было ошибиться. Вновь пришедший во всем походил на английского детектива, которые время от времени высаживались в Дьепе для расследования или наблюдения и по неделе, а то и по две простаивали у сходен каждого прибывшего судна.

Детектив направился прямо в «Мулен Руж», что говорило об его знакомстве с городом. Все время, пока он там находился, Малуан с беспокойством следил за входной дверью и разволновался еще больше, когда увидел, что полицейский вышел оттуда вместе с Камелией.

Его-то она не поведет в соседний отель. Наверное, в кабаре было не очень удобно беседовать, и они стали прохаживаться по тротуару.

Инспектор держался спокойно. Ничего не записывал. Иногда кивал головой, как бы в знак согласия. Камелия же говорила, торопясь и волнуясь. Один раз она даже положила обе руки на руку инспектора, но тот мягко высвободил руку, не прекращая прогулки.

Еще накануне Малуан подумал, что, если его станут допрашивать, он потеряет голову. Сейчас, к собственному изумлению, он был так же спокоен, как и полицейский. С высоты своей стеклянной клетки он наблюдал за этой парой, за жандармами, иногда за комиссаром по особым делам, который появлялся то на одном, то на другом из постов.

Воссоздать ход событий было нетрудно. Лондонскую полицию известили об ограблении, которое, быть может, завершилось убийством, и след привел в Дьеп. Комиссар по особым делам также был извещен и начал розыск человека в плаще, пытаясь помешать хотя бы его бегству. Именно поэтому обыскивали траулеры перед поднятием якоря. Окружили порт. Взяли под наблюдение дороги, вокзалы.

С высоты будки весь этот спектакль не производил большого впечатления, люди, занятые в игре, казались совсем маленькими, а перебежки комиссара от одного поста к другому даже комичными.

Большее беспокойство внушала Камелия, которая явно что-то подозревала. Сказала ли она уже инспектору из Ярда, что те двое с чемоданом заходили в «Мулен Руж» и вышли оттуда вместе? Может, она даже видела, как они вместе направились в гавань? Если да, то внимание инспектора неизбежно привлечет будка, которая светилась в темноте, словно маяк.

На набережную выскочило такси, машина медленно пошла вдоль тротуара. Поравнявшись с шагающей парой, такси остановилось. На тротуар вышел старик с белыми волосами и сперва пожал руку инспектору, а потом небрежно и Камелии. Некоторое время они разговаривали втроем, но женщину уже оттеснили на второй план. Камелия вернулась в «Мулен Руж», ею больше не интересовались, а инспектор, уже с менее безразличным видом, расплатился за такси, которое повернуло к городу.

Дальнейшие поступки человека из Ярда и старика с белыми волосами сперва показались Малуану загадочными. Они остановились у входа в вокзал, инспектор стал неторопливо осматривать землю вокруг, жестом обозначив пространство, которое по приходе парохода, в трех метрах от вокзала, было занято парижским поездом.

Затем инспектор направился к судну и несколько раз прошелся по набережной мимо него, причем старик покорно следовал за ним.

Малуан весь сжался, предчувствуя, что рано или поздно инспектор бросит взгляд вверх. Ему стало жутко. Минут пять он смотрел отрешенно на набережную. Наконец, решившись, тщательно закрыл окно, набил углем печку, помешав кочергой, чтобы лучше разгорелось пламя.

У него достало мужества присесть к столу, вытянуть ноги и набить новую трубку. Теперь он не видел, что происходило на набережной, с трудом различал крыши ближайших домов, а вскоре стекла будки запотели, посерели, затем побелели, словно от инея.

Только трое стрелочников знали этот секрет: зимой, когда будка отапливалась, нужно было оставить одну раму открытой, только в этом случае стекла оставались прозрачными и можно было видеть, что происходит снаружи. Один из них, страдающий ревматизмом, предпочитал даже гасить огонь, чтобы не было сквозняка.

Малуан был не глупее английского полицейского. Он знал, что, прохаживаясь вдоль судна, инспектор из Ярда задавал себе вопрос — каким образом чемодан с банкнотами миновал таможню?

Он неизбежно проследит путь двух сообщников до «Мулен Руж», а выйдя оттуда, осмотрится вокруг. И что же он увидит? Стеклянную будку! Если он ее не заметил до сих пор, то лишь потому, что ему не хватало поля обзора.

Совсем близко послышались голоса. Сквозь закрытые рамы доносились лишь неразборчивые звуки. Малуан отодвинул стул так, чтобы положить ноги на стол, и, откинувшись назад, стал глубоко затягиваться.

Все происходившее так мало его трогало, что он просто заставлял себя не улыбаться. Когда послышались шаги на железной лестнице, он сделал вид, что дремлет. Спустя несколько секунд раздался стук в дверь, и он проворчал:

— Войдите!

Зашел инспектор, Малуан подумал, что если дверь останется приоткрытой, то стекла отпотеют. Он поднялся и захлопнул дверь, бросив гневный взгляд на посетителя.

— Что вам здесь нужно?

Ну как было не улыбнуться, когда полицейский недоуменно уставился на стекла будки?

— Я работаю в Скотленд-Ярде и хотел бы кое-что у вас узнать.

Тыльной стороной рукава инспектор протер стекло.

— Мы что, во Франции или в Англии? — нахально спросил Малуан.

Инспектор с удивлением обернулся, посмотрел на печь, на пенковую трубку, на стол, покрытый старой промокательной бумагой.

— Я работаю в контакте с французской полицией, — сказал он.

— А чем вы это докажете?

Малуан был в восхищении от того, как играет свою роль.

— Если вам так хочется, могу позвать комиссара по особым делам. Но, право же, в этом нет смысла. Я задам вам только пару вопросов. Эти рамы всегда закрыты?

— Всегда.

— Как же вы поступаете, чтобы видеть вагоны?

Малуан готов был расхохотаться. Движением головы он указал на ту часть стекла, которую инспектор вытер рукой.

— Делаю так же, как вы.

— В последние ночи вы ничего не замечали необычного?

— Что вы называете необычным?

— Ничего. Благодарю вас.

Инспектор еще раз окинул взором стул, печь, стол, чернила и даже шкафчик, прикоснулся рукой к шляпе и вышел. Только тогда Малуан почувствовал, что у него сжалось горло, он дорого бы дал в этот момент за чашку кофе. Водки в бутылке уже не было, а сменщик на сей раз не забыл запереть свою в шкаф.

Малуан уже не мог открыть раму и глядеть на улицу. Жара становилась невыносимой. Малуан снял пиджак и расстегнул на груди рубашку. Легкий шум показал, что пошел мелкий ноябрьский дождь.

Даже не двигаясь с места, он мог представить себе ночной пейзаж: линии желтых огней, размытых дождем, блестящие мокрые улицы, темные набережные, воды гавани, покрытые подвижными кружочками, жандармы, поднимающие воротники своих шинелей, маленький комиссар по особым делам, шагающий взад и вперед прыгающей походкой, раздраженный, старательно избегающий грязи из-за своих лакированных ботинок.

Камелия сидит в «Мулен Руж», где клиенты приглашают ее танцевать и угощают выпивкой.

Но где же человек из Лондона? Полицейские стягивали силы вокруг порта и города. Значит, англичанин не сможет пройти и трехсот метров, чтобы не наткнуться на жандарма или инспектора.

Поиски начали, как всегда, с обыска судов, где легко укрыться, а также с подозрительных гостиниц.

Тут Малуан спросил себя: «Будь я на его месте, куда бы я спрятался?»

Первым делом он подумал о четырех или пяти гротах в скале, но и жандармы о них знают.

Если он там спрятался, то пропал.

Беспрестанно менять места — и это не лучше. Отвязать баркас и выйти в море — бесполезно, все порты предупреждены.

Есть только один выход: иметь в городе друга и попросить у него убежище.

Но человек из Лондона ни с кем, кроме Камелии, не разговаривал, а она явно на него сердится за что-то.

«Его поймают!» — пришел к выводу Малуан, и ему стало не по себе.

Затем он подумал: «Пусть поймают, это в моих интересах. Тогда он не придет требовать деньги. — И тут же на ум пришло: — Но он скажет, что бросил чемодан в воду близ поста стрелочника».

Малуан задыхался. Он вышел подышать свежим воздухом. И на миг увидел гавань, окруженную огнями, пестрые окна «Мулен Руж». Посмотрев в сторону своего дома, с досадой подумал, что по возвращении увидит надутые лица, возможно, его встретят упреками или новым скандалом.

Впрочем, можно от всего отделаться, если подняться в спальню и улечься: сон ему необходим.

На рассвете он наконец открыл окно и осмотрелся.

Прежде всего поискал глазами жандармов. Двое стояли на часах и по одному на каждой набережной. Около рынка из автомобиля выходили люди. Малуан узнал среди прибывших капитана порта и морского комиссара. К ним подошел с объяснениями комиссар по особым делам. Человек из Ярда был тут же. Старик, видно, ушел спать.

Через несколько минут от причалов отошли портовые суда, на каждое из них поднялось по три человека, и Малуану не понадобились дальнейшие наблюдения, чтобы все понять. Такие сцены повторялись периодически. Всякий раз, когда не удавалось обнаружить тело утопленника, с лодок проводились поиски с помощью багров и кошек.

Представители власти остались на набережной под мелким дождем, их мокрые плечи поблескивали. Еще несколько минут они о чем-то совещались, затем разошлись.

Погода была отвратительная, сырая и холодная, а небо низко нависло. С вагонов капала вода. Месье Бабю, судопромышленник, выкатил из гаража свою машину, залил в радиатор горячую воду, и, несмотря на это, ему пришлось полчаса вручную заводить машину, пока не заработал мотор.

— Что, этой ночью кто-то утонул? — спросил Малуана сменщик, завидев лодки.

— Ничего такого не было.

— Ну и жарища, — сказал сменщик, закрывая заслонку печки.

А в это время человек из Лондона где-то прятался, возможно не имея ни огня, ни денег, чтобы купить еду.

…Мадам Малуан суетилась возле мужа, она заметила, что он избегает смотреть ей в глаза. Она решила, что все это из-за вечернего скандала, и сделала первый шаг.

— Я не стала будить Анриетту, — пробормотала она, подавая кофе. — Пусть воспользуется случаем. Без места она долго не пробудет.