Подав заявление об уходе на подпись своему непосредственному начальнику, Эсгин в последний раз окинул взглядом знакомый кабинет. Он знал: больше он сюда не вернётся. Г-н Эшдер покачал выбритой до синевы головой с длинным пучком волос на темени — распространённая среди государственных служащих причёска претерпела изменения в сторону уменьшения количества волос — и проговорил задумчиво и с сожалением:
— Жаль, жаль… Теряем кадры. Может быть, всё-таки подумаете?
Эсгин покачал головой и улыбнулся. Г-н Эшдер почему-то медлил подписывать заявление, и от вида его беспокойно забегавших глаз у Эсгина стало нехорошо в животе. Как-то невпопад улыбнувшись, начальник Эсгина сказал:
— Одну минутку, Райвенн. Мне надо… — Он запнулся, соображая, потом быстро закончил: — Согласовать один вопрос. Подождите здесь.
Он вышел из кабинета, прихватив с собой заявление. Всё это было странно, Эсгин не мог отделаться от скверного предчувствия, но ему ничего не оставалось, как только ждать, что будет. Сев в кресло, он рассеянно разглядывал стол своего начальника и вспоминал всё, что он знал о г-не Эшдере. Разведён, двое взрослых детей, стаж службы — двадцать пять лет, пять из которых он был непосредственным начальником Эсгина. Пару раз он угощал Эсгина выпивкой и даже делал намёки, что был бы не прочь завести с ним интрижку, но Эсгин вежливо и твёрдо отказал. Больше поползновений со стороны г-на Эшдера не было: всё-таки, Эсгин был братом короля, а иметь неприятности с «Самим» г-н Эшдер не жаждал.
Пару раз в кабинет заглядывали в поисках г-на Эшдера, и Эсгину приходилось отвечать, что он вышел. Эшдер где-то застрял, и Эсгин начал терять терпение. Но встать и уйти означало бы оставить нерешённым вопрос с увольнением, и приходилось ждать.
Эшдер вернулся через сорок минут. Эсгин встал, всматриваясь в него и пытаясь угадать, где он так долго «согласовывал вопрос» и что там произошло. Погладив свой голубоватый череп, Эшдер сказал:
— Вас требует к себе Сам.
«Сам» — это означало «король». Эсгин забеспокоился.
— Что, сейчас?
— Да, — ответил Эшдер, садясь в своё кресло.
— А как же моё заявление? — спросил Эсгин.
Эшдер развёл руками.
— Этот вопрос уже не в моей власти, Райвенн. Ступайте, он вас ждёт в Королевской библиотеке.
Ступая по зеркально блестящему мраморному полу главного зала библиотеки, Эсгин высматривал Раданайта. В этих тихих помещениях они встречались, что называется, в рабочий полдень — для пятиминутного соития. Желание Раданайта было законом, и если он вызывал Эсгина даже посреди рабочего дня, тому надлежало оставить все свои дела и спешить к нему. Такие встречи случались чаще, чем обстоятельные упражнения в спальне: Раданайт предпочитал «делать дело» быстро, без долгих церемоний и нежностей. Это было всегда на бегу, впопыхах, порой даже без единого слова.
Эсгин нашёл Раданайта там, где и ожидал — в круглом кабинете, на мягких диванчиках которого и прошло большинство их встреч. Здесь не было видеонаблюдения, как в общих залах, и войти сюда мог не всякий: ключ от этого кабинета был только у короля и смотрителя библиотеки.
— Зачем ты меня вызывал? — спросил Эсгин.
Раданайт сидел на диванчике, положив одну ногу в сверкающем сапоге на другую и раскинув руки вдоль спинки. Несмотря на расслабленную позу, взгляд его был холодным, острым и внимательным — впился в Эсгина, как шип. Он встретил Эсгина неожиданно сурово.
— Ты забыл, как следует обращаться к королю?
На пару секунд Эсгин опешил, а потом поправился, сказав с подчёркнутой учтивостью, по всей форме:
— Простите, ваше величество. По вашему приказу я явился. Чем могу служить?
Без каких-либо вступлений король спросил его в лоб:
— Что это за финт с увольнением? Что ты затеял?
«Так вот какой вопрос согласовывал Эшдер, — подумал Эсгин. — Он бегал к королю на доклад». Вслух он ответил как можно спокойнее:
— Ничего особенного, ваше величество. Просто при такой работе решительно нет времени на воспитание ребёнка, которым я в ближайшем будущем собираюсь заняться. Поэтому я принял решение уйти со службы.
— Значит, всё-таки решил его оставить. — Раданайт встал и прошёлся по кабинету, заложив руки в карманы брюк. — И даже нашёл идиота, готового взять тебя с чужим ребёнком. Что ж, в ловкости тебе нет равных.
Подойдя к Эсгину вплотную, он дотронулся тыльной стороной ухоженных пальцев до его подбородка, приблизил губы, как бы желая его поцеловать, и сказал:
— Открой карты до конца, детка. Что за игру ты затеваешь?
— Никакой игры нет, ваше величество, — ответил Эсгин устало. — Я просто хочу создать нормальную семью, вот и всё. Я устал от всего этого…
Брови Раданайта нахмурились, он взял пальцами Эсгина за подбородок.
— Ты хочешь сказать, что между нами всё кончено? Ты меня бросаешь?
— Вы правильно поняли, ваше величество, — сказал Эсгин, высвобождая подбородок. — Я больше не хочу быть вашим любовником. С меня довольно. Да и зачем это теперь, когда вы сами намереваетесь обзавестись спутником?
— Это здесь ни при чём, — перебил Раданайт, до боли стискивая локти Эсгина. — В наших отношениях меня всё устраивает, и я не хочу их разрывать.
— Как только мы наденем диадемы, они станут невозможными, ваше величество, — сказал Эсгин, стараясь высвободиться. От взгляда Раданайта ему стало жутко.
— Глупости, малыш. — Раданайт обнял его за талию и крепко, властно прижал к себе. — Нет ничего невозможного. Если нас влечёт друг к другу, зачем нам прекращать это? — Заглядывая Эсгину в глаза, он добавил тихо: — Я же люблю тебя, детка. Ты нужен мне.
Это слово — «люблю» — Эсгин не слышал от Раданайта уже очень давно. О чувствах они в последнее время вообще не говорили, и казалось, будто встречались они лишь ради кратковременного судорожного содрогания плоти, входящей в другую плоть, пятнадцатиминутной утехи, во время одной из которых и произошло зачатие. Эсгин всё-таки высвободился и отступил от Раданайта.
— Я не знаю, что между нами, но только не любовь, — сказал он решительно. — И я хочу поставить в этом точку, ваше величество. Так не может больше продолжаться, это нужно прекратить. Я устал от этих отношений.
Раданайт усмехнулся, в его глазах блеснули искорки интереса.
— Надо же! В тебе, оказывается, есть твёрдость. И характер. Знаешь, а мне нравится.
Он снова приблизился к Эсгину, встав у него за плечом. Касаясь дыханием его уха, он проговорил:
— Да, таким ты мне нравишься ещё больше. Покорность, знаешь ли, приедается. — Раданайт понизил голос почти до шёпота, в нём подрагивало желание. — Я хочу тебя, детка. Прямо сейчас.
— Вынужден ответить отказом, ваше величество, — сказал Эсгин, холодея и внутренне сжимаясь, как пружина. — Я должен воздерживаться.
— Вздор, детка.
Раданайт развернул его к себе лицом и страстно приник к его губам. В веренице кратких, торопливых встреч, давно ставших обыденностью, Эсгин уже и забыл, как нежно он умел целовать: в последнее время Раданайт ограничивался быстрым чмоком, да и то не всегда. На несколько мгновений Эсгин забылся, но, в общем, устоял. Отстранившись, он сказал:
— Простите, ваше величество… Я уже не испытываю никаких чувств. Ничего не осталось. Пожалуйста, отпустите меня.
Взгляд Раданайта был хлёсток, как пощёчина. Эсгин обмер и зажмурился, ожидая чего-нибудь страшного, но ничего не произошло. Не выдержав взгляда короля, он отвернулся: ему вдруг стало дурно. Охваченный внезапным приступом головокружения, он опустился на диванчик, а Раданайт стоял, держа руки в карманах и не сводя с Эсгина страшного взгляда.
— Вы же не опуститесь до насилия, ваше величество, — пробормотал Эсгин умоляюще.
Лакированные сапоги Раданайта прошлись по кабинету, остановились вдалеке от Эсгина.
— Разве я когда-нибудь брал тебя силой? — пророкотал незнакомый голос, шедший как будто из-под облаков. — Не бойся, я не трону тебя. Ты разлюбил меня… Что ж, против этого я бессилен и удерживать тебя не стану, хоть мне и больно… невыносимо больно тебя терять. Но ничего не поделаешь. Как-нибудь переживу.
Раданайт стал холодным и чужим, как будто вокруг него воздвиглась невидимая стена, отгородившая его от Эсгина. В руках у него откуда-то взялось заявление Эсгина об уходе. Прозрачный листок захрустел, разрываемый пополам.
— Сделаем так, — сказал король. — Ты не увольняешься, а уходишь в декретный отпуск. Я переведу на твой счёт сумму, достаточную для твоих нужд — твоих и ребёнка… Чтоб ты не считал меня таким уж беспринципным мерзавцем. Свою личную жизнь ты можешь устраивать как тебе угодно, но по истечении положенного срока отпуска изволь выйти на службу. Если тебе угодно породниться с садовником — изволь, но не забывай о том, что ты Райвенн. В нашей семье все служили Альтерии и достигали высот, и ни один Райвенн не позволял себе быть балластом общества. Ступай… Не забудь оформить пособие. Чтобы всё было как полагается. Ты всё-таки состоишь на государственной службе, и соцпакета никто не отменял.
И король повернулся к Эсгину спиной, давая понять, что разговор окончен. Он не шевельнул и пальцем, чтобы помочь Эсгину встать, не проявив к его внезапной слабости ни сочувствия, ни понимания, как будто вовсе не заметив её. Пошатываясь и держась за стены, Эсгин покинул библиотеку.
Он зашёл в комнату отдыха и прилёг там. Почувствовав себя лучше, остаток дня он посвятил улаживанию формальностей, связанных с уходом в отпуск. Победителем он себя не чувствовал. Рука Раданайта всегда была сверху, независимо от того, был ли он прав или нет. Наверно, благодаря этому своему свойству он и добился того, что все стали называть его «ваше величество». Приехав к себе в квартиру, Эсгин собрал кое-какие вещи и заказал билет до Кайанчитума, гадая, правдой ли было заявление Раданайта о том, что он собирается обзавестись спутником. Может быть, это был ход для улучшения имиджа накануне очередных выборов? Семейный человек всегда смотрится выигрышнее холостяка. Впрочем, теперь это было неважно. Их пути расходились, пусть и на время, и Эсгин решил не думать о Раданайте: если уж ампутировать поражённую гангреной часть души, то делать это нужно было как можно скорее, окончательно и бесповоротно.
В Кайанчитум он прилетел в девять вечера. Погода была не по-весеннему холодная, летел мокрый снег, а резкий ветер неприятно пронизывал до костей. У Эсгина, одетого по тёплой и мягкой погоде Кабердрайка, зуб на зуб не попадал от холода, и он изрядно намёрзся, пока добрался до родительского дома. Его встретил Криар — поседевший и постаревший, но по-прежнему бодрый и прямой, как стрела. У него не изменилась даже причёска, только волосы стали белыми, как снег. Увидев Эсгина, он так обрадовался, что позабыл свои чопорные манеры, всплеснув руками и воскликнув:
— Господин Эсгин! Какая радость! Вы приехали!
— Привет, старина, — улыбнулся Эсгин. — Ты, я вижу, по-прежнему на своём посту. Держишься молодцом.
— Стараюсь, как могу, — с тихим смешком ответил Криар. — Надолго ли вы приехали, сударь?
— Надолго, Криар, — ответил Эсгин. — Ещё успею вам надоесть.
— Да как же вы можете надоесть, деточка! — воскликнул Криар. — Значит, надолго? Это хорошо, это славно… Как давно вас не было дома, как мы по вас соскучились!
— И я тоже соскучился, — улыбнулся Эсгин. — Я рад быть дома. Только здесь у нас что-то холодновато.
— Да, похолодало, — согласился Криар. — Весна привередничает. Вы, я вижу, продрогли, мой милый. Не желаете ли горячего асаля?
— Да, чашка асаля и тёплый плед — то, что мне сейчас нужно, — проговорил Эсгин, поёживаясь.
То и другое было незамедлительно ему подано. Уютно устроившись в маленькой гостиной, он пил маленькими глотками горячий сладкий асаль, с наслаждением ощущая его вкус и аромат, к которым он привык с детства: такого особенного асаля, как ему казалось, он не пробовал больше нигде. Криар стоял рядом и не мог на него налюбоваться. Обводя взглядом гостиную, Эсгин проговорил задумчиво:
— У нас всё по-прежнему. Ничего не изменилось. Как хорошо!
Ему действительно было хорошо. Он не был дома уже лет пять, и при виде неизменной, привычной домашней обстановки его наполнило чувство тихого, умиротворённого счастья. Он как будто вернулся в беспечное детство, когда у него ещё не было ни ответственной службы, ни связанных с ней забот, а Раданайт был только именем на устах и фигурой на экране телевизора, ещё не успев войти в его жизнь, его душу и тело. Каким-то чудесным образом Эсгин перенёсся в это счастливое время, когда он рос, окружённый родительской любовью, и никакие печали ещё не омрачали ему жизни; свершилось какое-то волшебство, и он никак не мог опомниться — да впрочем, и не хотел. Ему не хотелось, чтобы это чудо рассеивалось.
— Что же это я! — спохватился вдруг Криар. — Совсем обезумел от радости и забыл, что надо доложить милорду и господину Альмагиру, что вы приехали. То-то они обрадуются!
Но в этом уже не было надобности: в дверях гостиной показался отец.
— Что же ты не предупредил, что приезжаешь, дорогой? — воскликнул он, садясь рядом с Эсгином и не сводя с него сияющих нежностью глаз.
Эсгин выпростал руку из-под пледа и протянул её отцу.
— Я об этом как-то не подумал, — признался он. — Совсем закрутился… Забыл.
— Кстати, как у тебя со службой? — спросил отец, беря его руку и ласково сжимая. — Ты не намерен взять отпуск?
— Я уже в отпуске, — улыбнулся Эсгин.
— Ну и прекрасно, — сказал отец и поцеловал его.
Эсгин допил последний глоток асаля и, как в детстве, прильнул к отцу. Его уже начинало слегка знобить, а к ночи озноб обычно усиливался. Отец сказал дворецкому:
— Криар, будь добр, приготовь для Эсгина его комнату.
Тот поклонился с прямой, как доска, спиной.
— Будет сделано, господин Альмагир.
Когда Криар вышел, отец всмотрелся в лицо Эсгина проницательным родительским взглядом и спросил:
— Как у тебя дела, родной? Как ты себя чувствуешь?
— А как, по-твоему, я должен себя чувствовать? — вздохнул Эсгин. — Знобит, разумеется. Да ещё и погода у вас тут не радует…
— Да, что правда, то правда, — согласился отец. — Уже давно не было такого похолодания. Весна раскапризничалась, что и говорить! У вас в Кабердрайке, наверно, такого не бывает.
— Это точно, — ответил Эсгин. — Там всегда тепло. Я жутко замёрз, когда сюда приехал.
Это было чудесно — сидеть, прислонившись к плечу отца, и разговаривать с ним о погоде и тому подобных пустяках. Можно было зарыться лицом в его волосы и вдыхать их запах, родной и знакомый с детства, а можно было уютно устроиться у него под боком, ощущая тепло его сильной руки и позабыв обо всех невзгодах. Под крышей родного дома Эсгину ничто не могло угрожать, а время здесь как будто замерло в поре его счастливых детских лет. Он и не подозревал, что это так удивительно и прекрасно — просто приехать домой.
— А милорд Райвенн уже отдыхает? — спросил он.
— О нет, отнюдь, — засмеялся отец. — Он в своём кабинете, работает. Знаешь, с тех пор как он вышел на пенсию, он пристрастился к написанию исторических трудов. Сейчас он работает над историей рода Райвеннов — собирает и систематизирует все сведения. Эту идею ему подсказал Раданайт… Точнее, он попросил его написать историю их рода. Милорд взялся за дело с энтузиазмом, тем более что эту его работу должны опубликовать. Он трудится не покладая рук, со всем усердием, на которое он только способен, по целым дням не вылезает из архивов.
Очередной предвыборный ход, подумал Эсгин. Чтобы все знали историю славного королевского рода. Но сейчас ему не хотелось впускать в своё безмятежное домашнее счастье мысли о Раданайте, и он отмахнулся от них.
— Я не слишком отвлеку милорда, если поздороваюсь с ним? — подумал он вслух.
— Сказать по правде, ему не мешало бы отвлечься, — ответил отец. — Хотя бы ненадолго вынырнуть из-под толщи минувших веков и вернуться в настоящее. Пойдём к нему, он будет рад тебя видеть.
Если к отцу Эсгин питал огромную безотчётную нежность, то другого своего родителя, лорда Райвенна, он любил с оттенком глубокого почтения. Несмотря на начинающийся озноб, он сбросил плед, а также поправил волосы: он не мог позволить себе предстать перед лордом Райвенном в небрежном виде.
Отец постучал в дверь кабинета.
— Милорд, можно войти?
Из-за двери послышался ровный и приветливый голос:
— Да, мой милый, входи.
Лорд Райвенн сидел за столом, окружённый сразу тремя световыми экранами, заполненными убористым текстом; текст на среднем экране он писал сам, а с боковых только читал. Не отрываясь от работы, он спросил, не замечая Эсгина и обращаясь к отцу:
— Что ты хотел, любовь моя? Слушаю тебя.
— Милорд, отвлекитесь на минутку, — сказал отец с улыбкой. — Посмотрите, кто приехал.
Оторвав взгляд от экрана, лорд Райвенн увидел Эсгина и улыбнулся.
— А, дружок, это ты!
— Добрый вечер, милорд, — сказал Эсгин.
Лорд Райвенн встал из-за стола, протягивая Эсгину руки. Любя его всей душой, Эсгин всё же не смел держать себя с ним запросто, как с отцом: он не решался, например, броситься к нему на шею и стиснуть в объятиях. Убелённый сединами, прекрасный и полный величественного достоинства, лорд Райвенн вызывал в нём смешанное чувство благоговения и восхищения; под его проницательным, умным и строгим взглядом Эсгин робел и смущался. Бессознательно копируя манеру Раданайта, он подошёл и почтительно поцеловал руку своего родителя. Лорд Райвенн, ласково взяв его лицо в свои ладони, поцеловал его в лоб и в губы.
— Здравствуй, моя радость, здравствуй, — сказал он. — Я так увлёкся работой, что ничего не замечаю вокруг… Когда ты приехал?
— Только что, милорд, — ответил Эсгин. — Я взял отпуск по уходу за ребёнком.
— А Серино знает, что ты здесь? — живо спросил лорд Райвенн.
— Нет, я ещё не сообщил ему, — ответил Эсгин.
— Ну, так нужно ему поскорее сообщить, — сказал лорд Райвенн. — Если хочешь, можешь съездить к нему или пригласить его к нам. Впрочем, что я говорю? — добавил он с улыбкой. — Вы уже взрослые ребята и сами лучше нас знаете, что вам делать.
— Благодарю вас, милорд, но сейчас я бы лучше отдохнул, — сказал Эсгин, осмеливаясь запечатлеть на щеке лорда Райвенна трепетный и осторожный поцелуй.
— Ну да, ну да, разумеется, — охотно согласился тот. — Ты, я полагаю, устал с дороги, дитя моё. Серино может подождать и до завтра — главное, чтобы ты и малыш хорошо себя чувствовали, мой дорогой.
Эсгин почувствовал укол совести. Лорд Райвенн хоть и удивился, но легко поверил в то, что у них с Серино любовь, а потому без колебаний благословил их. С головой погружённый в исторические изыскания в области родословной и озабоченный ответственностью, которую он принял на себя, взявшись за такой фундаментальный труд, он, по-видимому, слегка потерял чувство реальности, стал рассеян и доверчив, а потому ему даже не пришло в голову заподозрить что-либо дурное. Мысль о том, чтобы рассказать ему правду о себе и Раданайте, Эсгин отмёл с содроганием: он не сомневался, что это разбило бы ему сердце. Нет, пусть лучше он останется в счастливом неведении, радуется скорому появлению на свет внука и без помех занимается своим историческим трудом, который, вне всяких сомнений, приносит ему удовольствие. С этим решением Эсгин снова приложился губами к руке своего родителя, а потом наблюдал, как лорд Райвенн с отцом обмениваются трогательным и целомудренным поцелуем.
— Не засиживайтесь допоздна, милорд, — сказал отец. — Если вы не выспитесь, у вас будет болеть голова. А я опять не дождусь вас и засну.
— Постараюсь закончить сегодня пораньше, любовь моя, — пообещал лорд Райвенн. — Мне бы хотелось, чтобы ты меня всё-таки дождался.
Эсгин, отвернувшись в сторону, улыбнулся: он знал, что его старики всё ещё жили как супруги, несмотря на свой почтенный возраст.
Приняв душ, он вошёл в свою комнату, в которой тоже всё осталось по-прежнему — как будто он вовсе и не уезжал в Кабердрайк. Приготовленная Криаром постель сияла белизной нетронутого снега, на краю была разложена пижама, а на тумбочке стоял стакан молока. Сказка с возвращением в детство продолжалась. Выпив молоко и переодевшись, Эсгин с наслаждением забрался в постель, вдыхая исходивший от белья аромат свежести. Не мешало бы укрыться вторым одеялом: он знал, что ночью его будет сильно знобить. Не успел он об этом подумать, как раздался тихий стук в дверь, и послышался голос Криара:
— Господин Эсгин, это я.
— Входи, Криар, — отозвался Эсгин.
Криар вошёл со свёрнутым одеялом под мышкой.
— Ты просто мысли читаешь, — улыбнулся Эсгин.
— Послужили бы дворецким с моё — тоже бы научились, — просто ответил тот, расправляя одеяло и укрывая им Эсгина. — Знобить ведь вас будет, мой милый, — вот вам второе одеяло.
Он заботливо подоткнул одеяло вокруг, взял одежду Эсгина и пустой стакан.
— Спасибо, Криар, — сказал Эсгин. — Ты чудо.
— Спокойной вам ночи, сударь, — улыбнулся дворецкий, выходя.
На Эсгина навалилась смертельная усталость, и, хотя у него было немало причин для бессонницы, этой ночью он всё же быстро и крепко заснул, и его даже не очень знобило. Наверно, на него так подействовала домашняя атмосфера — атмосфера спокойствия, уюта и тепла.
Когда он проснулся, сквозь занавески уже настойчиво пробивался солнечный свет: должно быть, уже пошёл десятый час. Эсгин ужаснулся: проспал на службу! С ним никогда такого не случалось, он был всегда дисциплинирован и пунктуален, и у начальства не было повода к нему придраться. За десять секунд натянуть приготовленный с вечера костюм, привычными, доведёнными до автоматизма движениями убрать волосы и прыгнуть во флаер без завтрака — вот что он собирался сейчас сделать. Откинув одеяло, Эсгин сел, обвёл комнату взглядом и только тогда понял, что он дома — не в своей кабердрайкской квартире, а в родительском доме, и мчаться на работу ему не надо. Не надо впопыхах одеваться, причёсываться и с голодным жжением в животе лавировать в потоке уличного движения — какое облегчение он испытал, когда это до него дошло! Он снова плюхнулся в постель и натянул одеяло до ушей. Какое это было блаженство и какое счастье…
Так как никуда спешить было не нужно, Эсгин позволил себе поваляться в постели. Родители, ранние пташки, вероятно, уже позавтракали, а ему было позволено поспать подольше — доброта его стариков не знала границ. У Эсгина было ощущение, что сегодня выходной, хотя день был будний. Ему почему-то вспомнились слова Раданайта: «служить Альтерии», «не быть балластом общества». Он застонал и лениво повернулся на другой бок, уткнувшись в прохладный угол подушки. Да ну его! К чёрту всё.
В дверь постучали, и Эсгин уже знал, что это Криар.
— Да, — отозвался он. — Войдите.
Дворецкий вкатил в комнату столик, на котором стоял стакан ярко-оранжевого сока и вазочка с каким-то салатом, а ещё какой-то маленький красный футлярчик. Эсгин терпеть не мог салаты и досадливо поморщился:
— Что это, Криар?
Дворецкий невозмутимо отозвался:
— Доброе утро, сударь. Это сок из рауйи и меллиса, а также салат из хефены. Всё это избавляет от тошноты, а также просто очень полезно.
Эсгин скривился:
— Я не хочу это.
— Ну же, сударь, будьте умницей, — терпеливо и ласково увещевал его Криар. — Скушайте салат и выпейте сок — это распоряжение господина Альмагира.
Эсгин приподнялся на локте и подвинулся к краю кровати, протянул руку и взял красный футлярчик — изящный, бархатный, с золотой каймой.
— А это что?
— Это тоже для вас, — ответил Криар. — Там у нас гости, сударь. Господин Джим с господином Серино. Господин Серино попросил передать для вас этот подарочек.
В футляре было кольцо с изящной розеткой из мелких голубых феонов. В самом деле, ведь они с Серино помолвлены. Эта мысль вдруг согрела Эсгина, как чашка асаля, и он подумал о Серино с теплотой и признательностью, а ещё его сердце защекотало новое чувство, которому он пока не мог дать названия. Примерив кольцо, Эсгин спросил:
— Давно они у нас?
— Они приехали что-то около получаса назад, — ответил Криар. — Милорд и господин Альмагир сейчас пьют с ними чай. Поскорее кушайте салат, пейте сок и спускайтесь в столовую, все только вас и ждут, сударь.
Эсгин решительно откинул одеяло и сел.
— Ладно, попробую съесть эту гадость.
Через пятнадцать минут, одетый, умытый и причёсанный, с кольцом на пальце, он вошёл в столовую и сразу встретился взглядом с Серино, а тот при его появлении поднялся на ноги. Чёрный строгий костюм с широким поясом изящно облегал его фигуру, сапоги подчёркивали красивую форму его ног, безупречный воротничок и плиссированные манжеты сахарно белели — Серино был при параде, трогательно взволнованный и по-новому причёсанный.
— Вот и твой избранник пожаловал, — сказал ему лорд Райвенн.
Джим, повернув в сторону Эсгина искусно причёсанную голову, улыбнулся. Эсгин всё бы отдал, чтобы научиться двигаться с таким же аристократичным достоинством и непринуждённым изяществом, так же грациозно поворачивать голову и так же лучезарно улыбаться, как это делал Джим. Приложив всё старание, он поклонился как можно непринуждённее, поздоровался и добавил особо, продемонстрировав кольцо на своём пальце:
— Привет, Серино. Спасибо за подарок, кольцо просто чудесное.
— Я рад, что тебе нравится, — ответил тот.
Он вдруг засмущался, что позабавило Эсгина и вызвало в нём неожиданный прилив нежности. Подойдя к нему, Эсгин поцеловал его в щёку и быстро, но ласково пожал ему пальцы — в присутствии родителей на большее выражение чувств он не решился.
Это была прекрасная семейная встреча — как в старые добрые времена, и Эсгина снова окутало уютное чувство безмятежности и беззаботного счастья. Правда, его чуть не испортил лорд Райвенн, заговорив о Раданайте, — о том, какой он выдающийся государственный деятель и талантливый правитель, как его отцовское сердце им гордится, а гражданские чувства удовлетворены. Никто не осмелился ничего возразить: и Джим, и отец уважительно выслушали хвалебную речь лорда Райвенна, произнесённую изысканным и возвышенным слогом — вероятно, сказывалась его длительная работа над историческими источниками. Серино скромно молчал, а под столом Эсгин почувствовал пожатие его руки. Джим спросил:
— Как продвигается твоя работа, отец?
Лорд Райвенн с удовольствием и обстоятельностью стал подробно описывать, как идёт его работа по написанию истории рода, и все снова слушали с почтительным вниманием. Эсгин тихонько шепнул Серино на ухо:
— Это надолго.
Однако Серино слушал с неподдельным интересом и даже задал пару вопросов. Лорд Райвенн был польщён и охотно ответил на его вопросы, а Серино заметил, что в роду Райвеннов было несколько философов — как заметных, так и не очень известных. Он продемонстрировал глубокие познания в этом вопросе, чем окончательно завоевал сердце лорда Райвенна, и они разговорились, а остальным пришлось только с уважением слушать. Этот разговор грозил затянуться, и Эсгин стал тихонько поглаживать под столом колено Серино. Результат не заставил себя ждать: Серино начал сбиваться с мысли, а потом и вовсе смущённо смолк. И весьма своевременно Джим заполнил неловкую паузу, сказав:
— Сегодня потеплело… Кажется, весна одумалась. Ребята, может быть, вы пойдёте, погуляете? Вам, наверно, хочется побыть вдвоём.
Серино вопросительно взглянул на Эсгина, тот улыбнулся. Лорд Райвенн поддержал:
— Да, это хорошая мысль. Ступайте, дети мои, подышите воздухом.
Эсгин испытывал необычное, щекочущее чувство, гуляя за руку с Серино во внутреннем дворе. Рука Серино была тёплой, солнце ласково пригревало, цветочные клумбы пестрели, фонтан журчал, и ничто не могло нарушить эту идиллию.
— Ты хорошо подготовился по вопросу о философах в нашей семье, — сказал Эсгин. — Милорду Райвенну это было как бальзам на душу.
— Да, пришлось порыться в источниках, — улыбнулся Серино. — Сказать по правде, я жутко волновался. Как будто держал экзамен.
— Ты его блестяще выдержал, — похвалил Эсгин.
— Только под конец почему-то поплыл, — проговорил Серино.
В его взгляде проступило новое выражение, от которого у Эсгина побежали по спине мурашки и засосало под ложечкой.
— Наверно, переволновался, — сказал Эсгин еле слышно.
Пожатие руки Серино стало крепче, а его лицо приблизилось. Эсгин кожей чувствовал исходящие от него волнующие флюиды и сам заразился его возбуждением. Взглянув Серино в глаза, он вдруг разгадал загадку его благородства: Серино был влюблён. Это потрясло Эсгина почти до слёз, и его сердце замерло, не смея принять этот бесценный подарок. В порыве безотчётной нежности он поднял руку и коснулся щеки Серино, а через секунду с наслаждением раскрыл губы навстречу их первому поцелую. Ничего чище и слаще он не пробовал в своей жизни.
— Думаю, после рождения этого малыша мы не будем долго тянуть со вторым, — сказал он.
Про себя он подумал: это выход. Чтобы не возвращаться на службу к Раданайту, сбросить с себя осточертевшее ярмо — зачать второго ребёнка, уже от Серино. Эсгин был готов хоть постоянно ходить беременным, лишь бы не возвращаться туда, а Серино — у Эсгина не было сомнений — будет с радостью помогать ему в этом. Улыбнувшись этой мысли, Эсгин снова слился с Серино в поцелуе.