Человек из пустыни

Глава 26. Пульс жизни

— Ну как же так? — проговорил Джим, недоумевая. — Вы прекрасно провели защиту, потратили столько времени, а теперь не хотите принять вознаграждение за проделанную вами работу? Это более чем странно, господин Пойнэммер!

Слуга закона с улыбкой покачал блестящей головой с длинной чёрной прядью волос на темени. Разговор происходил не в кабинете, а в малой гостиной; уютно потрескивал огонь в камине, за прозрачной решётчатой стеной падал снег, на столике стояли чашки, чайник, вазочка с печеньем и серебристый кувшинчик со сливками. Г-н Пойнэммер был сегодня в необычном, задумчивом настроении, и от его странного, грустно-нежного взгляда Джим то и дело приходил в смущение. Маленький слуга закона удивил его, отказавшись от гонорара за свои услуги по защите Илидора. Сидя в кресле напротив Джима, он сплетал и расплетал свои маленькие пальчики с красивыми ногтями, и вид у него был рассеянно-мечтательный. В ответ на слова Джима он сказал с нежной улыбкой:

— Никоим образом, ваша светлость. Я не нахожу в этом ничего странного. Посудите сами: чего я добился для вашего сына? Наказание пусть и минимальное, но это всё же не сравнится с полным оправданием. Судимость пятнает его репутацию и, несомненно, повлияет на его дальнейшую жизнь. На мой взгляд, результаты моей работы вполне удовлетворительны, но вы, полагаю, в душе желали бы большего. Кроме того, ход с отзывом обвинения в покушении на короля — полностью ваша собственная победа, после которой мне остался минимум работы, которую я сам не оценил бы так уж высоко — обычные формальности, не требующие особенных усилий от меня как от профессионала.

— Но идею подали вы, — сказал Джим.

— Я лишь чуть-чуть подсказал, — улыбнулся г-н Пойнэммер, сопровождая слово «чуть-чуть» жестом большого и указательного пальца, между которыми он как будто зажал что-то ничтожно маленькое. — Вы всё сделали сами, ваша светлость, и это было уже полдела. Даже больше — почти всё дело.

— Ну хорошо, допустим, — кивнул Джим. — Но вы всё-таки работали над делом, тратили своё время, которое, наверно, дорого стоит.

— О, только не для вас, ваша светлость, — сказал г-н Пойнэммер, качая головой. — За мои доходы можете не беспокоиться: у меня достаточно клиентов, и на пропитание себе я всегда заработаю. — По идеально очерченным губам слуги закона скользнула лёгкая усмешка, которая сменилась задумчивым и ласковым выражением. — Я не хочу ничего брать с вас, ваша светлость. И вам не следует пугаться моего бескорыстия и усматривать в нём какие-то уловки, — добавил он, заметив озадаченно нахмуренные брови Джима. — Всё, что я до сих пор делал и буду делать впредь, я делаю для вас исключительно из глубокой симпатии к вам — я уже говорил вам об этом, ваша светлость. В моей преданности вы можете быть уверены точно так же, как в том, что меня зовут Бриско Агиллон Скайлахи Пойнэммер.

— Боюсь, я не совсем понимаю, — нахмурился Джим.

— Мне показалось, что я выразился достаточно прозрачно, — промолвил г-н Пойнэммер. — Никакой двусмысленности. Я предан вам, ваша светлость, потому что… Потому что невозможно, увидев вас хоть раз, не стать вашим верным слугой.

Джим встал и подошёл к прозрачной стене, за которой простиралась пустая и холодная летняя веранда, а дальше — сонный, заснеженный сад. Г-н Пойнэммер тоже поднялся на ноги и стоял около своего кресла почти по стойке «смирно», подняв подбородок не сводя с Джима глаз. Покосившись на него, Джим проговорил с улыбкой:

— Право же, господин Пойнэммер, вы меня смущаете. Что значат ваши странные слова? Что вы хотите сказать?

— Только то, что я уже сказал, — ответил тот с лукаво подрагивающими уголками губ и выражением нежности в глазах. — Я ваш преданный слуга, ваш друг и советник по юридическим вопросам, законный представитель в суде и защитник ваших интересов. За эти услуги мне не нужно ровным счётом ничего, кроме вашей дружбы.

— Но она у вас уже есть, — сказал Джим, поворачиваясь к нему.

— Я счастлив, — ответил г-н Пойнэммер, демонстрируя в улыбке свои безупречные зубы.

— И раз уж вы отказываетесь от денежного вознаграждения, я даю вам заверение, что готов оказать вам любую ответную услугу, — сказал Джим. — Всё, что только будет в моих силах.

— О, в этом нет необходимости, — ответил г-н Пойнэммер с изящным поклоном. И добавил серьёзно: — Но всё равно я очень тронут, ваша светлость.

— Я вам очень признателен, господин Пойнэммер, — сказал Джим, подходя и протягивая руку. — Очень, очень признателен за всё, что вы делали и делаете. И всё-таки… Всё-таки мне хотелось бы как-то вознаградить вас за ваши труды.

— Я уже вознаграждён, — ответил г-н Пойнэммер с ласковой улыбкой, сжимая руку Джима в своих мягких ладошках. — И большей награды, чем ваше дружеское расположение, ваша улыбка и пожатие вашей руки, мне не нужно.

— Неужели так бывает? — засмеялся Джим. — Право же, это очень необычно. Вы опровергаете все мои представления о юристах!

— Разумеется, если бы я просил такого вознаграждения от всех своих доверителей, я бы не смог прокормиться, — сказал г-н Пойнэммер шутливо. — Боюсь, некоторые из моих особенно прижимистых клиентов могли бы вам сказать, что я беру дороговато за свои услуги. Не так уж я бескорыстен, ваша светлость, и я мог бы скорее подтвердить все ваши представления о нашем сословии, нежели опровергнуть.

Мягкие лапки ловкого слуги закона так ласково сжимали руку Джима, а в его глазах было такое преданно-грустное выражение, что Джим был уже готов заподозрить его в нежных чувствах, но г-ну Пойнэммеру пришлось выпустить его руку, потому что в комнату ворвался взволнованный Илидор, сопровождаемый Марисом. Увидев его бледное лицо и сверкающие глаза, Джим всем своим нутром ощутил ледяное прикосновение ужаса, разом отнявшее у него все силы. Илидор был так взволнован, что ничего толком не мог сказать, только воскликнул прерывающимся голосом:

— Пузырёк… Лейлор! Папуля… Лейлор!

Джим почувствовал, что оседает на пол: ноги просто не могли выдержать веса его собственного тела. От падения его удержал г-н Пойнэммер, подхвативший его с молниеносной быстротой.

— О, ваша светлость, что с вами?

С его помощью Джиму удалось опуститься в кресло, а Марис обрушился на Илидора:

— Что ты наделал!.. Надо было доверить это мне, я бы сделал это лучше! Или сначала самому успокоиться, а потом говорить!..

Илидор, увидев, что наделало с Джимом его слишком взволнованное появление, воскликнул:

— Папуля, нет, нет! Ты не так понял… Пузырёк… он… Он очнулся!

— Что?.. Что?.. — пролепетал Джим. Он был готов скорее поверить в смерть Лейлора, чем в его выздоровление, и эта радостная новость даже не сразу дошла до его сознания. — Он… не умер?

— Да нет же, папуля, нет! — засмеялся Илидор. — Он открыл глаза и пошевелил руками! Он пришёл в себя!

Г-ну Пойнэммеру показалось, что Джим сейчас потеряет сознание — так ослабела его рука, которую г-н Пойнэммер обеспокоенно сжимал в своих.

— Ваша светлость! — воскликнул он испуганно.

Но Джим, вместо того чтобы повалиться без чувств на спинку кресла, вдруг обвил руками шею слуги закона и влепил ему в губы такой сочный поцелуй, что тот сначала ошеломлённо вытаращил глаза, а потом блаженно зажмурился и припал на колено. Марис звонко засмеялся. Джим, откинувшись в кресле, закрыл лицо руками, и сначала было неясно, плачет он или смеётся. Когда его руки упали на колени, все увидели его залитую слезами улыбку. Смущённый г-н Пойнэммер поглаживал ладошкой голову: такого «вознаграждения» он явно не ожидал, но невооружённым глазом было видно, как оно ему понравилось. Он был бы не прочь получить ещё, но ему пришлось довольствоваться одним поцелуем. И он вышел из положения, сказав:

— Я чрезвычайно счастлив присутствовать при сем радостном событии, ваша светлость. Я желаю вашему младшему сыну скорейшего выздоровления и, если вы не сочтёте это за дерзость с моей стороны, я пришлю цветы.

Ответом ему была затуманенная слезами улыбка.

Не было больше ни ущелья, ни долины, ни белого города, была прозрачная крышка, сквозь которую виднелась белая комната. Ещё его оплетали какие-то трубки и провода, которые мешали, и Лейлор, подняв слабую руку, оторвал их от лица, вытащил из горла гофрированный шланг. Сразу на разные голоса тревожно запищали какие-то аппараты, а крышку подняли, и Лейлор увидел над собой два взволнованных, сияющих радостью лица. Видел он почему-то смутно, черты этих лиц расплывались перед глазами, но один из тех, кто склонился над ним — он и снял крышку, — был коротко стриженый, светлоглазый, в серебристо-серой жилетке и белой водолазке, а другой — с роскошной шевелюрой янтарного оттенка.

— Пузырёк! Солнышко моё! — взволнованно воскликнул первый, снимая с головы Лейлора какой-то шлем с проводами. — Ты меня видишь, родной мой? Узнаёшь? Это я, Илидор!

Примчались какие-то люди в белой спецодежде и шапочках, стали осматривать Лейлора, светить ему в глаза фонариком, а Илидору и тому, с янтарными волосами, приказали выйти. Но те и не подумали повиноваться, они стояли в комнате и махали Лейлору:

— Малыш, мы здесь! Мы с тобой! Мы любим тебя, детка!

Люди в белом стали проводить над Лейлором какие-то тесты, сыпля при этом медицинскими терминами, так что речь их звучала, как тарабарщина. Лейлору хотелось крикнуть: «Хватит меня мучить! Я жив!» — но язык ему не повиновался. Ему мало что повиновалось из частей его тела — только, пожалуй, руки немного шевелились.

Комната стала другой: стены были не белые, а с какими-то голубыми завитками. Лейлор лежал уже не в прозрачной капсуле, а на обычной кровати, с серебристыми бортиками, белым одеялом и двумя тумбочками, на каждой из которых стояло по букету цветов. Видел он намного лучше, а поэтому легко узнал отца, который сидел рядом и держал его руку в своих.

— Лейлор, сынок, ты меня узнаёшь?

«Папа», — хотел позвать Лейлор, но почему-то не мог говорить. Какой-то человек в белом сказал:

— Нужно некоторое время, чтобы речь восстановилась. Его мозг длительное время находился в критическом состоянии, у него может быть повреждён речевой центр.

— Но он меня слышит? — спросил отец, обеспокоенно всматриваясь в лицо Лейлора.

— Полагаю, слышит и понимает, — ответил человек в белом. — Но ответить вам он пока не может.

Отец грустно покивал головой, но в его глазах теплился свет надежды. Дотронувшись рукой до букета слева от кровати, он сказал:

— Это от нас с Илидором, детка. А вон тот букет — это от господина Пойнэммера. Помнишь его? Такой маленький, лысенький, с чёрной прядью на голове. Он передаёт тебе привет и желает поскорее поправиться.

Маленький лысенький человечек в чёрном вскоре появился сам, в сопровождении отца. Он взял руку Лейлора своими маленькими тёплыми лапками и поцеловал. Отец стоял, отвернувшись, и вытирал платочком глаза, и лысенький человечек, увидев это, взял его за плечи и стал ласково нашёптывать что-то успокоительное.

— Вы так добры, господин Пойнэммер, — пробормотал отец.

Потом их сменил Илидор: теперь Лейлор хорошо его видел. Старший брат почему-то был без формы, в гражданском.

— Пузырёк, маленький мой, — ласково сказал он, гладя Лейлора по волосам. — Всё хорошо, ты идёшь на поправку. Скоро ты встанешь. Мы все с тобой.

Приходили Серино с Эсгином, и Лейлор узнал, что ребёнок у них уже родился, и его назвали Зелхо, в честь лорда Райвенна. Лорд Райвенн с Альмагиром тоже приходили, также побывали у него Дейкин и Дарган. Близнецы были весьма озабочены тем, что Лейлор не может говорить, и даже принесли с собой какие-то свои приборы, чтобы обследовать Лейлора. Когда Лейлор увидел Дейкина, ему показалось, что это молодой лорд Дитмар, и слова молитвы снова зазвучали у него в ушах, а из глаз покатились слёзы. Ему столько хотелось им рассказать, но он не мог: его язык был нем.

— Ничего, малыш, мы научим тебя снова говорить, — пообещал Дейкин, целуя Лейлора.

А потом пришёл Раданайт. Когда Лейлор находился в ином измерении, он видел его с короткими волосами, а теперь понял, что ему это не показалось: Раданайт действительно был острижен, но это ничуть не портило его, даже шло ему. Опустившись на колени возле кровати и склонив голову, он долго молчал, а когда поднял лицо и взглянул на Лейлора, его глаза были полны слёз, а на щеках блестели мокрые полоски. Ещё никогда Лейлор не видел короля плачущим, и при виде его слёз в нём что-то ёкнуло и отдалось мощным биением — какой-то большой мягкий орган, пульсирующий, как медуза. Это было восхитительное чувство, почти осязаемое, насыщенное теплом жизни.

— Ты всё знаешь, — проговорил Раданайт тихо. — Не буду отрицать: это было. Если можешь, прости меня и прими таким, как я есть… Хоть я и знаю, что недостоин тебя. Я чудовище… Это я во всём виноват, только я один…

Подняв руку, Лейлор стёр с его щек мокрые ручейки. Раданайт сжал его руку, прильнул к ней губами и зажмурил глаза с мокрыми ресницами. Лейлору хотелось ему сказать, что он слышал, как Раданайт его звал, и что в его душе теперь всё по-другому, но между ними стояла стена безмолвия. Если бы Раданайт умел читать мысли! Всё, что Лейлор мог, — это только взять его руку и приложить туда, где в нём пульсировала эта большая мягкая медуза, чтобы Раданайт мог каким-нибудь шестым чувством уловить её вибрации. Наверно, Раданайт что-то почувствовал, потому что он наклонился и накрыл губы Лейлора своими — знакомое, тёплое и щекотное ощущение, которого Лейлору так не хватало в ущелье.

Была предпринята попытка установить с Лейлором письменный контакт, но Лейлор растерянно смотрел на клавиатуру и не мог набрать ни одного слова: он как будто забыл, как это делается, сам себе удивляясь. Он не мог также повторить последовательность символов уже набранного, находящегося у него перед глазами слова. Он разучился даже читать.

— У него дисграфия в сочетании с дислексией, — сказал Дарган, переглянувшись с Дейкином. — Дело серьёзное. Что думаешь, брат?

— Думаю, пора начинать действовать, брат, — ответил Дейкин.

Лейлор не знал, что задумали близнецы, и ему стало немного не по себе. Его положили в транспортировочную капсулу и куда-то повезли, пока он наконец не оказался в большой комнате с высоким потолком, напичканной разнообразной аппаратурой. Самый большой аппарат, одна часть которого была похожа на огромный, поставленный вертикально пухлый бублик, а другая представляла собой нечто вроде продолговатой ванны, входящей в центр «бублика», занимал почти всю стену этого помещения. Лейлор увидел Дейкина, облачённого в зеленоватый комбинезон, командующего персоналом в таких же комбинезонах; все называли Дейкина «милорд» и выполняли его распоряжения.

— Тебе интересно, где ты? Ты у меня на работе, — сказал Дейкин, угадав не заданный вопрос Лейлора.

Лейлор и не знал, что Дейкин — такая важная персона у себя на работе. Его вынули из капсулы и облачили в нечто вроде гидрокостюма, только гораздо тоньше: его материал был мягким, как трикотаж, и плотно облегал тело.

— Сейчас будем принимать ванну, малыш, — сказал Дейкин.

Взяв Лейлора на руки, он опустил его в продолговатый резервуар огромного аппарата-«бублика», наполненный зеленоватым раствором, под голову ему подвёл мягкий валик, так что всё тело Лейлора было погружено в раствор, и только лицо выглядывало из него. Голову Лейлора обмотали эластичные полоски, а Дейкин, склонившись над ним и взяв его погружённую в раствор руку, сказал:

— Не бойся, всё хорошо. Я с тобой.

Головной конец ванны задвинулся в центр «бублика», и по внутренней стороне «дырки» забегали зелёные огоньки. Они бегали всё быстрее, пока не слились в сплошную светящуюся полосу. В растворе, в который был погружён Лейлор, начало что-то происходить: его наполнило какое-то мерцание, и в тело Лейлора как будто вонзились тысячи тоненьких иголочек. Это не было больно, скорее просто не слишком приятно. Это длилось довольно долго, и Лейлору хотелось поскорее закончить это «принятие ванны». Наконец огоньки внутри «бублика» погасли, и ванна с Лейлором выдвинулась из «дырки». Над ним склонился Дейкин.

— Вот и всё. Хочешь посмотреть на результат?

Он показал Лейлору заполненный жидкостью контейнер в металлической оправе. Внутри жидкости между двумя тонкими стерженьками покачивалась полупрозрачная тончайшая плёночка.

— Это чип, — сказал Дейкин. — Но не обычный, а живой. Он обладает свойствами твоего мозга и находится с ним в чутком взаимодействии. Он будет главной деталью прибора, который способен улавливать твои мысленно-речевые сигналы и преобразовывать в звуковые колебания — то есть, он станет твоим голосом, и ты сможешь с нами общаться. Эта штука ещё экспериментальная, но я уверен, у нас всё получится.

Больше никаких растворов: Лейлор лежал в сухой постели в чистой и сухой палате, а к его голове был присоединён прибор с небольшим экраном, вдоль которого шла прямая голубая линия. В палате присутствовало несколько незнакомых Лейлору людей, которые как будто собрались посмотреть на очень любопытное зрелище. Поправив под головой Лейлора подушку и проверив, плотно ли держатся на голове провода, Дейкин ласково взял Лейлора за руку и сказал:

— Ну, малыш, настал решающий момент… Мы испытываем установку в действии, и ты нам в этом очень помогаешь. Этих людей не стесняйся: это мои коллеги, они участвовали в работе над этим проектом, и им, разумеется, очень хочется посмотреть, что у нас получилось. Итак, всё очень просто: ты слегка сосредотачиваешься и мысленно проговариваешь то, что ты хотел бы сказать вслух. Ну, попробуй. Скажи что-нибудь.

Лейлор сосредоточился и услышал странный, синтетический голос, озвучивший то, что он собирался сказать:

— Привет, Дейкин.

На прямой линии на экране пошли зигзаги. Дейкин, засияв улыбкой, торжествующе взглянул на стоявших в палате людей, и все тоже заулыбались. Сжав руку Лейлора, Дейкин радостно и взволнованно воскликнул:

— Умница! Давай, скажи ещё что-нибудь!

Посредством прибора Лейлор спросил:

— Я теперь всегда буду так разговаривать?

Коллеги Дейкина, по-видимому, были чрезвычайно обрадованы. Переглядываясь, они улыбались, а Дейкин, погладив Лейлора по щеке, ответил:

— Разумеется, нет, малыш. Это временная мера, пока не восстановится твоя естественная речевая функция. — И, обернувшись к коллегам, ликующе обратился к ним: — Ребята, вы слышали?

Разумеется, все тоже это слышали, и радости не было конца. Все принялись поздравлять Дейкина, обнимались, смеялись и как будто забыли о Лейлоре. Дейкин, сияя, воскликнул:

— Я вас тоже всех поздравляю, ребята! Без вас у меня бы ничего не получилось.

— Успех надо отметить, — сказал кто-то.

Все его шумно поддержали. Дейкин сказал:

— Обязательно отметим, только позже, друзья.

Всё, что Лейлору хотелось сказать, теперь он мог сказать — пусть этим странным, невыразительным машинным голосом, зато теперь он больше не был немым. Поздним вечером к нему в палату снова зашёл Дейкин, на этот раз один. Включив прибор, он присел рядом.

— Ну, как ты тут? Не скучно?

Машинный голос ответил за Лейлора:

— Скучновато. Хочу домой, к папе.

Глаза Дейкина заискрились.

— У меня идея. Давай сделаем папе сюрприз. Позвоним ему, и ты с ним поговоришь.

Сказано — сделано. Дейкин включил громкую связь, и когда голос отца ответил, он поднёс телефон к прибору. Лейлор «сказал»:

— Привет, папуля. Это я.

Отец помолчал и переспросил испуганно:

— Кто это?

У прибора был один недостаток: с его помощью Лейлор не мог смеяться. Машинный голос не выражал эмоций, был безлик и холоден, и нежные слова, которые Лейлор с его помощью говорил отцу, звучали странно.

— Я, папуля. Лейлор. Ты не пугайся. У меня такой странный голос, потому что за меня разговаривает машина, которую изобрёл Дейкин. Я очень тебя люблю, папочка. Пожалуйста, прости меня за то, что причинил тебе горе. Мне там было очень плохо… Я слышал тебя, когда ты говорил со мной. Я всех слышал. И я видел тебя, папа. Видел, как ты плачешь. Пожалуйста, прости, что заставил тебя плакать.

Отец и сейчас, похоже, плакал. Послышались всхлипы, и дрожащий голос отца пробормотал:

— Лейлор, дорогой мой… Как же я рад тебя слышать! Дейкин просто молодец… Я тоже люблю тебя, детка. Больше жизни.

После этого разговора Дейкин сказал:

— Над голосовой функцией прибора нужно ещё поработать — усовершенствовать её, чтобы голос звучал естественнее.

Лейлор сказал:

— Крутая штука.

Дейкин улыбнулся.

— Над ней работал ещё наш покойный родитель, лорд Дитмар, а я довёл дело до конца.

— Я видел его там, — сказал Лейлор. — И слышал его голос. Он молился за меня.

Машинный голос звучал бесстрастно, в то время как из глаз Лейлора текли слёзы. Дейкин стал первым, кому он рассказал о том, где он был и что испытал там, за гранью. Он рассказал об Ущелье Отчаяния и о голосе своего ребёнка, попросившем: «Отпустите моего папу». Брат слушал напряжённо, молча, сжимая руку Лейлора, а потом ещё долго молчал, переваривая его рассказ.

— Я люблю тебя, Дейкин, — сказал Лейлор.

Тот крепко поцеловал его, упёрся своим лбом в его лоб.

— И я тебя, солнышко. Больше никогда нас не покидай.

На следующий день к нему пришли все. Илидор был по-прежнему в гражданской одежде, и Лейлор узнал, почему: оказывается, его уволили из вооружённых сил за незаконную дуэль. Его не только уволили, но и приговорили к двум годам условно, и теперь он искал работу в гражданской сфере. Он обручился с Марисом, и они уже ждали ребёнка, что вынуждало Илидора спешить с поисками работы.

Отец задержался у Лейлора дольше всех. Когда они остались наедине, он сказал:

— Ты был прав насчёт Эриса. Я с ним расстался.

— Надеюсь, ты не забыл о лорде Хайо? — сказал Лейлор. — Никого, кроме него, я рядом с тобой терпеть не согласен.

Отец помолчал и проговорил с неуверенной улыбкой:

— Он, наверно, уже давным-давно не вспоминает обо мне. Наверно, он уже построил свой домик, о котором мечтал, и завёл семью.

— Папуля, тебе надо полететь на Флокар и всё выяснить, — сказал Лейлор. — А не гадать.

Отец вздохнул.

— Ты же знаешь, детка, я не могу никуда уехать, пока ты не встанешь на ноги. Ты для меня важнее всего.

— Я понял, — сказал Лейлор. — Я должен быстрее выздороветь, а то ты упустишь Рэша.

Отец взял его лицо в свои ладони и нежно ущипнул за щёки.

— Дело не в Рэше, мой милый… Просто выздоравливай, и всё. Без тебя мне не нужна и тысяча Рэшей.

Лейлор вспомнил, что хотел ещё кое о чём спросить.

— Папуля, а что это за история с дуэлью Илидора, из-за которой его выгнали из армии?

Отец нахмурился и некоторое время молчал. Взгляд у него был странный, в нём проступала какая-то потаённая боль.

— Папа, что за кислое лицо? Рассказывай, — настоял Лейлор.

— Видишь ли, дорогой, — начал отец неохотно, — в тот вечер, когда с тобой это случилось… Вернее, в ту ночь… Словом, приехал король. Илидор увидел твою записку и решил, что во всём виноват Раданайт. Ты знаешь Илидора — он горячая голова, а кроме того, очень тебя любит. У него с собой была пара дуэльных мечей, которые, как выяснилось, дал ему на сохранение его сослуживец, и он, недолго думая, вызвал Раданайта на поединок. Бой состоялся прямо у нас перед домом… За это Илидор и попал под суд. Сначала его обвиняли в покушении на жизнь короля, и за это он мог получить двадцать лет тюрьмы, но Раданайт снял с него это обвинение, и судили его только за незаконную дуэль.

Всё, что было перед тем, как Лейлор попал в Ущелье Отчаяния, помнилось смутно. Лаборант отвлёкся на обеденный перерыв, забывчиво оставив дверь незапертой, и Лейлор проник в школьную химическую лабораторию. Он выбрал шкафчик с надписью «Осторожно! Ядовито», схватил первую попавшуюся банку и выскочил. Больше Лейлор не помнил ничего. О том, что он ждёт ребёнка, Лейлор не знал.

Об этом они с Раданайтом долго молчали, когда король в следующий раз навестил Лейлора. Они молчали, но пульсирующая медуза внутри Лейлора мучительно сжималась.

— Мы должны снова сделать ребёнка, — сказал он. — Я ему обещал, когда там был. Я не могу нарушить своё слово.

Раданайт долго смотрел на него с задумчивой и грустной нежностью, согревая руку Лейлора в своих ладонях, а потом прижал её к губам.

— Когда ты поправишься, мы займёмся этим вопросом вплотную, — пообещал он.

Комок жизни пульсировал у Лейлора под диафрагмой, и ощущать его было восхитительно. Жить, дышать, видеть, слышать, чувствовать тепло губ Раданайта — от всего этого он больше никогда не откажется.