Человек из пустыни

Глава 5. И снова Новый год

Когда последнюю партию эанок увёз аэробус, Эннкетин с облегчением вздохнул:

— Ну, наконец-то этот кошмар закончился!

Война кончилась точно к новому, 3106-му году. Поредевшие части альтерианской армии возвращались домой; в одних семьях была радость, а в других — горе и траур. В семье лорда Дитмара было то и другое: с одной стороны, лорд потерял старшего сына и наследника титула, а с другой, живым домой возвращался Илидор, боль и гордость Джима. В связи с гибелью Дитрикса лорд Дитмар отменил традиционный новогодний приём, но в доме всё равно пахло маркуадой, а на столе стояло куоршевое вино. В новогоднюю ночь по всем каналам транслировалось обращение и.о. короля премьер-министра Райвенна, основная тема которого звучала так: «Война закончилась». Он уже выдвинул свою кандидатуру на предстоящие выборы короля, которые должны были состояться этим летом, и, по предварительным оценкам, его рейтинг был вполне достаточным для победы.

Илидор приехал 1 лаалинна, изменившийся и возмужавший, в парадном мундире, сверкающих сапогах и белых перчатках. На его груди красовалось две награды. В окнах золотился янтарный свет утра, в доме было тепло и тихо, а Эннкетин разводил огонь в камине: лорд Дитмар распорядился подать чай в гостиную.

— А вот и я, — раздался молодой звучный голос.

Эннкетин выпрямился и увидел стройного молодого офицера, снимающего со стриженой головы пилотку.

— Ой, господин Илидор! — всплеснул Эннкетин руками. — Вы вернулись, живой, здоровый! Какое счастье!

Молодой офицер крепко обнял Эннкетина сильными руками, приподнял и со смехом покружил. Джим с Лейлором были в детской, и он сразу устремился туда. Из кабинета спустился лорд Дитмар, и Эннкетин подал чай. Илидор с Лейлором и Джимом тоже спустились через минуту: Лейлор висел на старшем брате, обхватив его руками и ногами, а Джим не сводил с них счастливого блестящего взгляда. Чтобы поприветствовать лорда Дитмара, Илидору пришлось спустить Лейлора на пол, но тот потом взобрался к нему на колени и не слезал в течение всего чаепития. Он долго всматривался в его лицо, а потом наконец сказал:

— Ты стал другой.

Илидор на это ответил:

— Война меняет людей, пузырёк.

— Расскажи про неё, — попросил Лейлор.

Ни один мускул не дрогнул на лице Илидора. Ни взглядом, ни вздохом он не показал, что эту просьбу ему, скорее всего, будет трудно, если не невозможно выполнить. Можно ли спрашивать прошедшего через адское пекло о том, каково ему было там?.. Потом когда-нибудь Лейлор поймёт, что эту тему нельзя трогать, а пока он получил от вернувшегося с войны старшего брата только ласковый поцелуй.

— Потом… Может быть.

Что правда, то правда: изменился Илидор так, что его можно было теперь узнать лишь по голосу и взгляду. Взгляд его остался прежний — твёрдый, открытый и ясный, с бесстрашными искорками. Явился Серино, и Илидор поприветствовал его:

— Ну, здравствуй, Философ.

— Привет, Странник, — ответил тот.

Поскольку из-за Лейлора на коленях Илидору было решительно невозможно встать и обняться с Серино, они взялись за руки, как будто хотели помериться силами, но не стали бороться, а обменялись поцелуем в руку: это было их особое приветствие. Следом за Серино спустились Дейкин и Дарган.

— О, привет! Наш вояка вернулся! — воскликнули они, подставляя губы.

— Привет, мелкие, — улыбнулся Илидор, поочерёдно их целуя.

Он приехал на все новогодние дни, в свою часть вернуться ему нужно было восьмого. С этого времени его служба должна была продолжиться в мирном режиме, с сорока пятью днями отпуска в год. Распределить их он мог по своему усмотрению.

Второго лаалинна у лорда Райвенна был приём, но на него ездили только Илидор, Серино и Дейкин с Дарганом. Вернулись они почти под утро и сразу завалились спать — все, кроме Илидора. Ещё не было пяти утра, когда он пришёл в ванную принять душ. Эннкетин спросил:

— Что это вам не спится, господин Илидор?

У Илидора был странный, блуждающий взгляд, он то чему-то улыбался, то вздыхал. Он принял душ, и, пока Эннкетин массировал ему ступни с кремом для ног, мечтательно глядел куда-то в потолок, раскинув руки по спинке диванчика.

— Со мной такого ещё не было, — проговорил он.

— Влюбились? — понимающе улыбнулся Эннкетин.

Илидор вздохнул.

— Не знаю… Но со мной определённо что-то происходит. Как будто я напился маиля, хотя я не брал его в рот ни капли. Можешь себе представить большие синие глаза, изящный, чуть вздёрнутый носик, а рот цвета куоршевого сока?.. А на вкус как горячий асаль.

— Уже целовались? — усмехнулся Эннкетин, массируя ему пальцы.

Илидор откинул голову, закрыл глаза.

— Мм, — простонал он в блаженстве. — Волосы как янтарь в луче солнца. Кожа как молоко, а ушки как тугие бутоны белой аммории.

Эннкетин вздохнул. Да, Илидор вошёл в самую пору, чтобы влюбляться. После пекла, через которое он прошёл, это было ему, пожалуй, необходимо, как воздух, как глоток прохладной воды в адскую жару. Вкус поцелуя, горячего и сладкого, как асаль, всё ещё таял на его губах, сложенных в улыбку райского блаженства, а рукой он ласкал невидимые изгибы чьей-то фигуры.

— Я сегодня приглашён к ним, — поделился он своей радостью. — И я снова увижу его.

К великому огорчению Лейлора, в одиннадцать он действительно уехал, а вернулся только в восьмом часу вечера. Делая Джиму после ванны педикюр, Эннкетин осмелился заметить:

— Кажется, господин Илидор к кому-то неравнодушен.

Джим улыбнулся.

— И ты знаешь? Да, юный внук лорда Асспленга, Марис, пленил его сердце. Завтра они будут у нас с ответным визитом, так что распорядись насчёт обеда. К двум часам всё должно быть готово.

— Слушаю, ваша светлость, — ответил Эннкетин. И добавил: — Как быстро растут дети! Кажется, ещё недавно я мыл господину Илидору ручки перед обедом — такие крошечные, с малюсенькими пальчиками, а теперь он уже совсем взрослый. Как летит время!

Джим вздохнул и положил Эннкетину на колени другую ногу.

— Да, время летит.

Слегка массируя его маленькую розовую ступню, Эннкетин проговорил:

— Но над вашей красотой оно не властно, ваша светлость.

На следующий день у них были Асспленги. Глава семьи, убелённый сединами, но румяный и жизнерадостный лорд Асспленг ел и пил с большим удовольствием и без умолку болтал, а его спутник Паэлио, с замысловатой причёской, в пух и прах разодетый, смотрел на всех из-под полуопущенных век и имел постоянно скучающий и высокомерный вид, а говорил сквозь зубы и таким тоном, будто ему всё на свете давно надоело.

Их старший сын Уэно, офицер с образцовой выправкой и манерами, высказывался мало, но имел резкие суждения и привычку высоко держать подбородок, взгляд у него был с холодным стальным блеском, голос — хрипловатый, отрывистый и командный, а голову он брил наголо. Хоть он приехал со своим спутником, но у Эннкетина складывалось впечатление, что они уже давно стали друг другу чужими. Стальной взгляд майора Асспленга часто обращался на Джима, а его спутник Ауррин предпочитал смотреть себе в тарелку и был весьма себе на уме. Не иначе, у него есть связь на стороне, подумал Эннкетин.

Младший сын лорда Асспленга, Теоанн, тоже был со своим спутником, г-ном Таллемахом, высоколобым, с дрябловатыми щеками, в строгом костюме. Г-н Таллемах говорил длинно и невнятно и был каким-то высоким чиновником, а сам Теоанн, кокетливо одетый и изысканно причёсанный, был очень живым и весёлым, при разговоре мило картавил, жестикулируя и демонстрируя свой роскошный маникюр. У них было двое сыновей, восьми и десяти лет. Их звали Риам и Скейлин.

А Марис, обладатель янтарных волос и синих глаз, столь пленивших сердце Илидора, был единственным сыном Уэно и Ауррина. Ему было четырнадцать, и он был очень милым существом. Держался он скромно и воспитанно, но в его больших синих глазах поблёскивали озорные искорки, а уголки алого свежего рта подрагивали, будто он всё время сдерживал смех. Ещё тот пострелёнок, с улыбкой подумал Эннкетин.

После обеда все расположились в гостиной, а Илидор пошёл показывать Марису оранжерею. За ними увязался Лейлор и дети Теоанна, а в гостиной зашёл разговор о только что закончившейся войне и о том, кто станет новым королём. Лорд Асспленг также принимал к себе в дом беженцев, и он всецело поддерживал политику премьер-министра Райвенна.

— Райвенн молод, но умён, — говорил он. — Думаю, будет вполне закономерно, если королём станет он.

— Одного лишь ума мало, чтобы хорошо править государством, — сказал Уэно своим хриплым отрывистым голосом, холодно поблёскивая глазами. — Нужен ещё железный характер и твёрдая рука. А Райвенн какой-то бесхребетный.

— Ну нет, позволь с тобой не согласиться, сын мой, — ответил лорд Асспленг. — Я бы о нём такого не сказал. Да, он ещё молод, но характер у него есть.

— А по моему мнению, он просто серость, — высказался Теоанн. — Как он одевается — это же просто убожество! Вечно затянут в один и тот же костюм, волосы никак не укладывает, ходит с каким-то подростковым хвостом!

— Одежда — это не главное, любезный братец, — усмехнулся Уэно. — Главное — какой у человека характер. Так сказать, суть.

— А разве одежда не отражает нашу суть? — не растерялся Теоанн. — От характера человека и зависит то, как он одевается.

— Райвенн одевается просто, это правда, — согласился лорд Асспленг. — Работе он уделяет гораздо больше времени, чем своему гардеробу.

В разговор вступил г-н Таллемах.

— Я, если позволите, так сказать, выразить моё персональное мнение по поводу обсуждаемого нами предмета, считаю осуществляемую уважаемым господином Райвенном внешнеполитическую линию органично вписывающейся в общегалактический контекст, и его действия, направленные на упрочение наших позиций на межцивилизационной арене, не только отвечают требованиям современных общественных тенденций, но и параллельно оказывают стабилизирующее воздействие на общегалактическую ситуацию, складывающуюся на настоящем временном этапе.

Десять секунд все переваривали высказывание г-на Таллемаха, и никто не решался на него ответить или как-либо его прокомментировать. Только Теоанн осмелился сказать своему спутнику:

— Мой дорогой, ты такой умный!

Не прошло и получаса, как из оранжереи вернулся Илидор, неся на себе заплаканного Лейлора, а Марис тащил за уши хнычущих сыновей Теоанна. Лейлор опять висел на старшем брате, обхватив его руками и ногами, и всхлипывал.

— Ну, ну, пузырёк, — успокаивал его Илидор. — Всё хорошо, солнышко, ты молодец.

Джим встал, протягивая руки к Лейлору.

— Что случилось? — спросил он обеспокоенно.

Обняв его за шею, Лейлор мог только всхлипывать. За него объяснил Илидор:

— Ребятам вздумалось выяснить, кто сильнее, но схватка была нечестной — двое на одного. Пузырёк защищался, как мог, но эти молодцы навалились на него вдвоём.

— Ах вы, негодники! — накинулся Теоанн на своих ребят. — Как можно так себя вести в гостях?

— Кто первый начал? — сурово спросил лорд Асспленг внуков. — Ну-ка, отвечайте!

Риам и Скейлин начали всё валить друг на друга, и лорд Асспленг перебил:

— Всё, довольно! Оба виноваты. Вы лишаетесь поездок в развлекательный центр на все каникулы!

Вся квартира Раданайта была погружена в полумрак, только в гостиной на столе, украшенном маркуадовым букетом, горели свечи. На белоснежной скатерти стоял нетронутый ужин, две бутылки вина и хрустальное блюдо белого куорша. Туго свёрнутые салфетки стояли непримятыми конусами, чистые бокалы прозрачно сияли, а два стула пустовали друг напротив друга в молчаливом ожидании. Эсгин расхаживал по всем восьми комнатам этой огромной квартиры в нарядной белоснежной рубашке с зелёным шёлковым галстуком, катая в пальцах маркуадовую шишечку и иногда её нюхая. Раданайт пообещал приехать домой к десяти, а сейчас было уже почти пол-одиннадцатого. Впрочем, он часто задерживался: он работал до позднего вечера.

В одиннадцать Эсгин потушил свечи и включил гирлянду на окне. От нечего делать он устроился на большом мягком диване с гроздью куорша и стал смотреть телевизор, каждые пять минут переключаясь с канала на канал. Съев одну гроздь, он хотел взять ещё, но передумал. Он ещё ждал Раданайта и не хотел портить вид стола.

В Кабердрайке была полночь, но город не спал, мерцая миллионами огней. Новогодняя неделя подошла к своей середине.

Эсгин учился в Кабердрайкском университете международных отношений, одном из престижнейших учебных заведений Альтерии. С поступлением ему помог Раданайт, и пока Эсгин учился, ему было позволено жить в шикарной квартире брата, из окон которой открывался вид на залив Гоалуа. До пляжа с белым песком и высокими голубыми ладруками со стройными стволами было рукой подать. На выходные Эсгин ездил домой, к родителям: до Кайанчитума было четыре часа пути на аэробусе. Лорд Райвенн радовался, что у него с братом установились такие тёплые отношения, и каждый раз расспрашивал его о Раданайте. Что Эсгин мог ответить? Брат много работает, его подолгу не бывает дома, так что квартира почти всё время в полном распоряжении Эсгина. Когда Раданайт приезжает домой, они очень хорошо проводят время вместе: ходят на пляж, обедают в маленьких уютных кафе на берегу Гоалуа, катаются на яхте, а изредка даже посещают ночные клубы. Но это бывает нечасто: Раданайт очень, очень занят. Хорошо, если ему удаётся вырваться домой раз в неделю, а часто он может не появляться и по несколько недель. Любопытствовал лорд Райвенн и насчёт личной жизни старшего сына, но Эсгин ничего не мог ему об этом сказать. Он не видел с Раданайтом никаких друзей, и тот никого не приглашает ни домой, ни вместе с ними в кафе, ни на яхту: им хорошо и так — вдвоём.

В этот Новый год Эсгин вообще не ездил домой. Отец с лордом Райвенном очень звали его, но он не поехал: почему-то ему становилось всё труднее смотреть им в глаза и общаться с ними. Особенно с отцом, который всё чувствовал. Проницательного и тревожного взгляда его любящих глаз Эсгин боялся, и невыносимее суда этих глаз невозможно было ничего вообразить. В качестве причины для отказа приехать домой на Новый год Эсгин выдумал хвосты, которые ему якобы нужно было сдать. В действительности Эсгин никогда не оставался на пересдачу, он всегда сдавал все экзамены с первого захода, но в этот раз он соврал, чтобы остаться здесь.

В половине первого он разделся и принял душ. Был ли смысл ждать Раданайта? Случалось, что он не приезжал, когда обещал, поэтому и сейчас вполне могло быть так. Весь этот роскошный ужин придётся убирать в холодильник и завтра есть самому. Накинув халат, Эсгин плюхнулся на диван. Впрочем, можно было уже идти в постель, но он почему-то медлил.

Сквозь дремоту он услышал, как в гаражный отсек встал флаер. Была уже глубокая ночь. Не открывая глаз, он ждал. Шаги хозяина зазвучали в квартире, загорелся свет. Шаги стихли на пороге гостиной, потом подошли к столу, а затем Эсгин почувствовал шеей прохладное прикосновение грозди куорша. Открыв глаза, он увидел над собой Раданайта. Тот уже снял свой закрытый чёрный жакет и держал его перекинутым через плечо, оставшись в чёрных брюках с подтяжками и белой рубашке. Щекоча гроздью куорша шею Эсгина, он улыбался.

— Прости, малыш, я задержался. Ты думал, что я уже не приеду?

— Если честно, то да, — сказал Эсгин, садясь.

Раданайт дал ему отщипнуть губами одну ягоду и сам сделал то же, после чего вернулся к столу и положил гроздь на блюдо.

— Стол просто шикарный, детка. Но, боюсь, сейчас уже поздновато для ужина. Знаешь, что? Давай съедим всё это на завтрак, идёт?

— Как хочешь, — сказал Эсгин сухо.

— «Как хочешь»… — шутливо передразнил его Раданайт. — Что, обиделся? Ну, прости меня. Опять заработался. Сам знаешь, у меня ни выходных, ни праздников.

Он достал из домашнего бара бутылку маиля и две низеньких пузатых рюмки, наполнил, одну вручил Эсгину, другую взял себе, потом встал у окна, широко расставив ноги в сверкающих сапогах. Над мирно серебрящейся гладью Гоалуа стоял гигантский серп Униэля и половина Хео.

— Как хорошо дома, — сказал Раданайт и выпил.

Эсгин смаковал маиль медленно, наслаждаясь постепенно раскрывающимся шлейфом оттенков его вкуса, а Раданайт налил себе ещё рюмку и сел рядом с ним.

— Ну, что ты дуешься на меня, детка? Улыбнись, — сказал он, глядя на Эсгина со знакомыми искорками в глубине зрачков.

— Я не дуюсь, — сказал Эсгин. — Всё в порядке.

— Точно? — Раданайт дотронулся до его волос, пощекотал пальцем ухо.

Эсгин кивнул. И спросил:

— Как прошёл день?

Раданайт усмехнулся.

— Тебя это вправду интересует?

Эсгин вскинул голову.

— А почему нет?

Раданайт смотрел на него ласково. Отпив полрюмки, он подсел поближе и обнял Эсгина за плечи.

— Всё нормально, малыш. А ты как — не очень скучал?

— Целый день просидел дома, — сказал Эсгин.

— А что так? — нахмурился Раданайт. — Надо было куда-нибудь сходить.

— Одному? — Эсгин пожал плечами. — Не хотелось.

Раданайт потёрся носом о его ухо.

— Обещаю, малыш, завтра я никуда не поеду. Завтра я весь твой. Как насчёт прогулки на яхте?

— Здорово, — сказал Эсгин.

Раданайт пристально всматривался в него.

— Ну-ка, посмотри на меня.

Эсгин повернул к нему лицо и посмотрел прямо в глаза. Раданайт погладил его по щеке.

— Ты хорошо себя чувствуешь, милый мой? Ничего не болит?

Когда Раданайт изображал отеческую заботливость, Эсгину становилось не по себе: это напоминало ему о том, что они всё-таки родственники, и тогда он мучился угрызениями совести. Их связь была, должно быть, чем-то не очень хорошим, хотя Раданайту в основном удавалось убедить Эсгина, что ничего преступного в этом нет, твердя про вторую степень родства, но уже сам факт того, что Раданайт всё же предпочитал скрывать их отношения, упорно наводил Эсгина на мысль, что ему просто пудрят мозги. Но пока авторитет Раданайта был велик и заглушал собой голос его собственной совести.

— Я чувствую себя просто отлично, — сказал Эсгин мрачно. — Не болит у меня ничего.

Но уже не хотелось ни язвить, ни брюзжать: маиль делал своё дело, снимая напряжение, согревая его сердце и заслоняя сверкающей пеленой все невзгоды. Раданайт снова наполнил рюмки, принёс на диван блюдо с куоршем, и они стали есть его, общипывая губами одну гроздь. На последней ягоде их губы встретились, и Раданайт уступил её Эсгину. Пока он был спокоен — до поры до времени. Он открыл вино, наполнил два бокала и тонкой струйкой влил в вино маиль. Густой маиль не сразу растворялся, а некоторое время плавал в вине перламутровыми ниточками, и именно в этот момент Раданайт любил пить эту смесь — пока маиль не разошёлся. Он сразу отпил полбокала и причмокнул от удовольствия.

— Красота.

Эсгин играл вином в бокале и ждал, пока маиль полностью в нём растворится. Раданайт сказал:

— Надо было пить сразу. Сейчас уже не то.

— А мне так больше нравится, — ответил Эсгин.

Выпив своё вино, Раданайт поставил бокал на стол и пошёл в спальню, где уже была приготовлена постель. Эсгин ещё выпил лишь полбокала, когда Раданайт позвал:

— Голубчик мой, иди сюда!

Эсгин пришёл не сразу, сначала допив вино с маилем. Он с содроганием чувствовал приближение момента, когда Раданайт сбросит маску заботливого старшего брата и покажет своё истинное лицо. Это и пугало Эсгина, и странным образом возбуждало. Он остановился в дверях спальни. Раданайт сидел на постели, опираясь на отставленные назад руки и откинув голову, и смотрел на Эсгина из-под томно опущенных ресниц, чуть тронутых тушью: он позволял себе минимум косметики.

— Будь так добр, малыш, сними с меня сапоги… Я что-то устал сегодня. Жутко вымотался.

Момент приближался — волнующий, страшный. Эсгин стянул с его ног сапоги, а Раданайт снял зажим и встряхнул распущенными волосами, спустил с плеч брючные подтяжки, расстегнул две верхних пуговицы рубашки. Эсгин забрался в постель, не снимая халата, надетого на голое тело, напряжённый, как сжатая пружина, а Раданайт устало положил голову ему на ноги, глядя в потолок.

— Завтра покатаемся, малыш… Я послал всё к чёрту, завтра я для всех умер. Может быть, сходим в то пляжное кафе, где мы были в прошлый раз. «Три ладрука», кажется. Интересно, почему именно три? Ладруков вокруг него гораздо больше.

Эсгин, согретый маилем, провёл рукой по распущенным волосам Раданайта. Да, это было бы здорово. В том кафе очень приличная еда и подают хороший маиль. Зарывшись пальцами в шелковистые пряди, Эсгин подумал: Раданайту уже за сорок, но выглядит он, как ребята с его курса, особенно когда убирает волосы «конским хвостом». Кто-то говорил, что он выглядит как серенький чиновник среднего звена — из-за своего пристрастия к строгим костюмам, но Эсгин был другого мнения. Да, у Раданайта было тридцать или сорок абсолютно одинаковых костюмов полувоенного, получиновничьего фасона, двадцать пар совершенно одинаковых сапог и множество идентичных рубашек, но это не мешало проявляться его индивидуальности. Эсгин даже как-то раз примерил один из таких костюмов, висевших здесь в шкафу, и испытал от этого странное возбуждение: как будто он побывал в шкуре Раданайта.

Эсгин вздрогнул: Раданайт смотрел на него, сверкая искорками в глубине расширившихся зрачков. Момент настал.