Бог, которого не было. Черная книга

Я подумал, что хорошо бы разучиться думать

А во дворике, закрытом от остального мира стенами, стеной шел дождь из «Андрея Рублева». А может даже, из «Страстей по Андрею». В любом случае я моментально промок. Весь, до ниточки – той самой красной ниточки, что повязала мне на руку праматерь Рахель. Дождь – он похож на отпущение грехов. Скорее всего, так и есть. Прими свою вину под розгами дождя, проповедовал когда-то СашБаш. Весь до ниточки промокший я думал о том, продолжают ли думаться наши мысли после смерти. И еще о том, что вот сейчас приплывет желтая подводная лодка с надписью Gett, которую я вызвал по телефону. А еще о том, что если нижнюю пуговицу рубашки застегнуть неправильно, то и все остальные будут застегнуты неправильно. И мы совершаем в жизни много ошибок, которые вообще-то не ошибки, а просто следствия первой пуговицы, застегнутой неправильно. И что если бы я сохранил своего плюшевого бога в детстве, то, скорее всего, сейчас не мок бы под дождем, как последняя Барто. И может быть, и станцию «Телецентр» построили бы лет на пятнадцать раньше, и теплый снег падал бы не вниз, а вверх; а женщина с плечами Хатико встретила бы кого-то нормального. Ну, например, того сумасшедшего гарвардского Авраама, и завела бы с ним двух маленьких Авраамов. Или трех. И мама Алекса не плакала бы, и никто бы не плакал – только дождь. А после дождя оставались бы лужи счастья. И маленький бог без сисек гуляла бы со своим парнем не по трамвайным рельсам, а по лужам счастья. Они бы держались за руки, и у нее бы выросли сиськи. Или бог с ними, с сиськами. А Ицхак бы не убил араба, а полетел бы на планету Кобайю с Верой. И открыл бы там иешиву имени Кристиана Вандера. А Вера засадила бы всю Кобайю анашой и арбузами. А Поллак… Что именно Поллак, я не успел подумать, потому что Поллак появился передо мной и сказал, что я идиот, причем абсолютно мокрый идиот. Он затолкал меня в свою машину и абсолютно мокрый идиот я подумал, что хорошо бы разучиться думать. Я и сейчас так думаю.