Черная Мельница. Повесть-сказка

II

Голой и грозной кручей высится скала над стремниной. Широка и полноводна река, быстро ее течение, и много в ней коварных водоворотов. А на другом берегу — непроходимый болотистый лес. Лучше самых мощных валов защищает река серую крепость на скале.

Кто преодолеет и болота, и реку, и голые крутые склоны, тому преградят путь высокие стены из огромных нетесаных камней. А за стенами — солдаты с мечами и пиками. Неприступна эта крепость.

«Так ли уж неприступна? — в бешенстве топает ногой властелин крепости, маркграф. — Они осмелились разбить мое лучшее войско!»

Комендант крепости не согласен: «Одно дело — заманить войско в болота, другое — взять штурмом такую крепость, как эта».

Маркграф перебивает: «Как зовут их вожака?» «Вожаков много, господин. Но самый опасный среди них — Крабат». Маркграф испуганно вздрагивает.

«Сделай все, что нужно для обороны!» — приказывает он.

Комендант отправился выполнять полученный приказ. А маркграф подошел к подслеповатому окошку и стал глядеть за реку. Где-то на том берегу противник стягивает в кулак свое войско.

Значит, его зовут Крабат, размышляет маркграф; лицо у него мрачнеет и становится очень похожим на волчью морду. Он разбил мое войско, для такого река не преграда. Значит, и крепость не неприступна. Во всяком случае, для Крабата.

По узенькой каменной лестнице спустился маркграф в самую потайную комнату крепости. И самым тщательным образом запер за собой дубовую, обитую железом дверь. В комнате ничего нет, кроме грубо сколоченного стола и сундука, обитого железом. Ключи от сундука маркграф носит на груди под кольчугой. Ключей семь — столько же, сколько замков. Отпирает маркграф один замок за другим и каждый раз вынимает по книге. Но книг всего шесть: один ключ отпирает и запирает пустоту.

Маркграф садится за стол. В одной из книг должен содержаться совет, как победить Крабата, как спасти серую крепость, как навсегда вернуть завоеванные и вновь потерянные владения.

Нашелся этот совет в книге, которая начиналась словами: «Кем болото дорожит, тому оно и ворожит».

Лишь глубокой ночью поднялся маркграф в жилые покои. И глаза его так пылали во мраке, что стоявший на часах солдат испуганно шарахнулся в сторону.

«Словно дикий зверь подкрался», — расскажет он потом в караульном помещении. А другой солдат добавит: «Люди говорят, маркграф, мол, никогда над прозрачной водой не склоняется».

И оба, торопливо осенив себя крестным знамением, надолго умолкнут: куда как опасно вести о маркграфе такие речи. Ушей у него хватает, а слова «Повесить!» или «Голову с плеч!» то и дело слетают с его уст.

Никто не считал, скольких он велел обезглавить, скольких вздернуть на виселице. Но бесконечной чередой тянутся на том берегу холмы, нареченные в память о его правлении Холмами Виселиц. Никому не сравниться с ним в жестокости. Да он и сам с гордостью говорит о себе: «Я — Огненный Меч!»

А в это время в другой крепости, неподалеку от первой, собрались на совет лучшие из лучших, избранные народом для руководства войском.

«Мы должны взять серую крепость штурмом, а маркграфа убить, — требует молодой военачальник князь Крабат. — Слишком многих из нас он уничтожил».

Ответом ему — молчание. Каждый из собравшихся может сказать: и моего брата, и моего отца, и моего сына.

«Это потребует тысячи новых жертв», — говорит старый полководец князь Любомир.

Крабат резко оборачивается: «Не решимся мы сейчас на эти тысячи, позже погибнут насильственной смертью десять раз по десять тысяч — заколотые, задушенные, повешенные, четвертованные, сожженные. Нашим детям вырвут языки, а земля пропитается нашей кровью».

Князь Любомир вздыхает: «Тебе бы Ратибором зваться — уж больно ты в бой рвешься. Ну ладно, воевать так воевать». «Просто воевать — уже мало, — возражает Крабат. — Воевать нужно по единому плану и под единым командованием. Иначе маркграф разобьет всех поодиночке. Нас тридцать, и мы должны поставить главным кого-то одного, если не хотим, чтобы маркграф одержал над нами победу».

Мнутся князья, трудно им на такое решиться. Сейчас они — свободные военачальники, никому не подвластны. И ведь сумели наголову разбить солдат маркграфа, отбросили их за реку.

«Разве мы не равны между собой? Для чего нам сажать себе на шею короля?» — наконец произносит один из них то, что у многих вертится на языке. Раздается одобрительный рокот.

Крабат встает: «Мы называем себя военачальниками, вожаками народного войска. Мы — не подданные какого-нибудь владыки. Но мы должны быть подданными свободы — иначе все попадем в кабалу. У нас нет выбора, братья!»

«Не нравится тебе наша компания — что ж, скатертью дорога, — ехидно замечает один из самых молодых князей. — И если тебе так уж тяжко носить княжеский титул, мы с удовольствием избавим тебя от этой ноши. Паши землю, раз тебе это больше по нраву».

Двое или трое смеются.

От имени старших по возрасту слово берет Любомир: «Нет мудрости в твоих речах, но и Крабат рассудил неумно. Сперва пусть каждый из нас поставит под знамена всех способных носить оружие, а уж потом решим, как быть дальше. Само собой, на время войны придется выбрать кого-то из нас главным. Но с этим можно и подождать, пока не соберем войско».

В знак одобрения князья бряцают оружием. Мудрый Любомир опять уладил спор раньше, чем он успел разгореться.

Лишь один Крабат сидит неподвижно, словно окаменев. И когда собравшихся обносят медовухой, он лишь пригубливает из вежливости, дабы не обидеть гостеприимного хозяина.

Крабат напряженно думает и приходит к выводу, что главным наверняка выберут Любомира. Он и храбр, и не внушает опасений, что посягнет на свободу действий других военачальников.

Так что маркграф наверняка разделается с ними как со стадом овец. Кувшины с медовухой круг за кругом обходят гостей. Раз от разу мрачнеет лицо Крабата. Входит стражник: «Посланец от маркграфа, сударь!» «Чего он хочет?» — спрашивает Любомир. «Передать тебе письмо от своего господина». «Пусть войдет!» Любомир встал, князья выстроились полукругом. В дверях появился комендант серой крепости. Вытащив меч из ножен, он передал его одному из стражников, как того требует обычай. В трех шагах от Любомира закованный в панцирь посланец едва заметно кивнул в знак приветствия.

Князья ответили таким же кивком.

«Мой господин, маркграф императора, — начал комендант, — хочет предотвратить дальнейшее кровопролитие. Он отдает должное вашей храбрости и считает за честь иметь столь отважных противников. Храбрый противник — высшая награда для храбреца. Мой господин, маркграф императора, предлагает вам покончить с войной и заключить мир. Он приглашает вас в свой замок. Ворота будут открыты, мечи сложены и праздничный стол накрыт для друзей. Какой ответ должен я передать моему господину, маркграфу императора?»

«Мы передадим ему наш ответ на остриях мечей», — чуть было не вырвалось у Крабата.

Но ни один мускул не дрогнул на лице Любомира, когда он ответил: «Скажи своему господину, что мы разделяем его желание покончить с войной и заключить мир. Высшая награда для храбреца — возможность не обнажать смертоносный меч. Скажи своему господину, что мы благодарим за приглашение. Мы посоветуемся и вскоре сообщим ответ письмом».

Таким оборотом дела комендант, по всей видимости, не совсем удовлетворен.

«Ровно через десять дней тезоименитство императора. Чем не повод заключить мир и дружбу именно в этот торжественный день?»

Любомир так же спокойно повторил: «Мы сообщим маркграфу наш ответ письмом».

И пришлось коменданту смириться. Он еще медлил, ожидая чего-то — может, кубка вина в обществе князей, может, намека, похожего на обещание. Но Крабат решительно отделился от группы молодых, взял из рук солдата меч и протянул его посланцу.

Комендант молча откланялся и вышел в сопровождении стражи.

Любомир тут же повернулся к Крабату. «Мы сохраним тысячи жизней, юный брат мой! — взволнованно воскликнул он. — Наконец-то вновь наступит мир!»

«Маркграф — хитрая лиса!» — предостерег чей — то голос.

Крабат покачал головой: «Нет, не лиса он. Он волк. А волк только тогда за мир, когда он уже мертв».

Но его не стали слушать. Все в восторге от мира, предложенного маркграфом. Будь он волком, разве предложил бы он мировую? Значит, маркграф всего лишь лиса. И если собирается обвести их вокруг пальца, ничего у него не выйдет. Не на таких напал! А старому Любомиру важнее всего тысячи жизней, которые удастся спасти от верной гибели под стенами неприступной серой крепости.

На валу Любомирова замка стоит Крабат и думает горькую думу. Любомир назвал его Ратибором. Но Крабат ратует за борьбу вовсе не ради борьбы; просто он знает, что только мертвый волк не поступает по-волчьи. Стоит он на валу и мысленно видит такую картину: ползут по дорогам страны колонны солдат маркграфа, и виселицы, как грибы, вырастают на обочинах. Тучами слетаются на пир черные вороны: пищи у них теперь хоть отбавляй.