Черная Мельница. Повесть-сказка

III

Свита у подножия скалы спешилась — надо же распить круговую чарку с безоружными слугами маркграфа, высланными навстречу гостям. А тридцать князей поскакали наверх в серую крепость. Безоружен был и почетный караул, стоявший вдоль дороги.

«Разве не лучше въезжать в эту крепость так, как мы сейчас, — с добром и миром?» — укоризненно сказал князь Любомир Крабату, скакавшему бок о бок с ним.

Но Крабат возразил, как отрезал: «Посмотрим, как мы из нее выедем».

Улыбнулся старый князь: «Мой юный Ратибор…» Голос его потонул в звуках фанфар, возвещавших о прибытии гостей. Выпрямился в седле Любомир и торжественно въехал в гостеприимно распахнутые ворота.

Стража у ворот безоружна, безоружны и солдаты, усеявшие стены крепости; на всех лицах написано любопытство — может, и не слишком доброжелательное, но, во всяком случае, не враждебное. По двору крепости, вымощенному грубо отесанными камнями, навстречу гостям движется маркграф со своей свитой. Тридцать князей спешиваются, тридцать пажей отводят лошадей в стойла.

«Благородные господа! — приветствует гостей маркграф. — Нынче такой день, когда солнцу приятно сиять на небе». Новый рев фанфар.

«Прислушайтесь к звукам труб, взгляните на яркие стяги, — говорит маркграф после паузы. — Я рад видеть вас у себя, и радость моя чиста и не замутнена посторонними мыслями. Этот день грядущими поколениями будет праздноваться как день мира!» Маркграф вынул меч из ножен и вонзил его в землю между камнями. Все приближенные последовали его примеру и один за другим вонзили свои мечи в землю.

«Конец войне, наши ножны пусты! — торжественно возглашает маркграф. — Добро пожаловать, благородные друзья!»

А день и вправду на редкость ясный. Солнце заливает светом площадь, и все видят, как князь Любомир вынимает из ножен меч — а меч тяжел, пожалуй, слишком тяжел для старого человека. Но маркграф знает, как знают и остальные, что еще и года не прошло с того дня, когда князь Любомир этим мечом разрубил напополам одного из рыцарей маркграфа с лошадью вместе.

Может быть, когда-нибудь потом барды воспели бы этот меч в своих песнях, все может быть. Но старый князь Любомир своей рукой вонзил его острием в землю между камнями, которыми вымощен двор серой крепости, и, значит, бардам не о чем будет петь. И видит солнце, как тридцать князей безоружными вступают под своды празднично убранного зала.

Но браслета на правом запястье одного из князей солнце не видит. А браслет этот волшебный — с ним князь неуязвим для всех мечей, кроме меча маркграфа. Зато оно видит, как у подножия скалы приканчивают безоружную свиту — приканчивают как бы даже бесшумно, ведь трубачи на стенах крепости все еще трубят в свои фанфары. Парадный зал празднично убран, но пуст. Не видно здесь столов, уставленных яствами.

Маркграф ведет своих гостей во второй зал, стены которого затянуты черным.

«В честь этого дня, — говорит маркграф, обращаясь якобы к Любомиру, но без видимой нужды слегка повышая голос, — в честь этого дня я хочу сказать несколько слов: отныне между нами и вами воцарится мир на вечные времена!» Сказано это было не слишком громко, да и не слишком торжественно, скорее даже со смехом. А смеялся маркграф потому, что после его слов черные стены зала внезапно ощетинились обнаженными мечами, а за мечами из стен выступили рыцари в черном. И прежде чем князь Любомир успел крикнуть: «Отомсти за нас, Ратибор!» или хотя бы только: «Нас предали!» — он уже нем и разрублен надвое — голова тут, а туловище там.

Маркграф уже не смеется, но еще усмехается — он заметил, что последний из безоружных гостей вырвал меч из рук черного рыцаря, в тот же миг пронзил его грудь и в мгновение ока к двадцати девяти заколотым добавил с десяток черных трупов.

Теперь уже маркграфу совсем не до смеха — он видит, что мечи рыцарей отскакивают от этого человека. Значит, это Крабат. А собственный меч маркграфа далеко — торчит между булыжниками во дворе крепости. И маркграф издает волчий вой, видя, что Крабат распахивает дверь и, пробиваясь наружу, усеивает трупами парадный зал, заваливает телами ступени лестницы и мостит ими двор. Крабат прорвался к воротам крепости, обагренный чужою кровью, и те, кого он успел хотя бы царапнуть мечом, умерли раньше, чем он достиг берега. Он бросился вплавь — вода в реке закипела от летящих вслед за ним стрел. Вне себя от ярости маркграф велел принести арбалет и, вложив в него свой меч, выстрелил не целясь. Меч вонзился пловцу в бедро и окрасил воду кровью. Добрался Крабат до берега, выхватил меч маркграфа из раны и стянул ее края руками.

А кровь капает и капает на прибрежный песок. И вспомнил Крабат: «Земля пропитается нашей кровью».

Откуда ни возьмись — старик крестьянин. Приютил он Крабата на ночь да и спрашивает: «Как звать-то тебя?»

«Ратибор», — ответил Крабат. Теперь это имя ему по вкусу пришлось.

А из серой крепости на скале потекли черные реки крови.